В канун Самайна

      Ундина какое-то время бродила вокруг неподвижного тела, удивленная и обрадованная эффектом от такого незамысловатого и несложного для нее действия. Душа ее пела от радости, что преступления Яевинна не останутся безнаказанными. Однако через какое-то время лекарка встревожилась: эльф никак не приходил в себя, и лицо его было чересчур бледным. Она приблизилась и убедилась, что Яевинн дышит, хотя и едва заметно. Нужно было приводить его в чувство, пока он не отморозил себе какую-нибудь часть тела. Ундина позвала его несколько раз, но ответа не получила. Пришлось снова к нему прикасаться. Это удалось расстроенной лекарке не сразу: пальцы проскальзывали сквозь плоть. Меж тем холод делал свое дело: кончик носа и щеки у эльфа явно уже были обморожены. Ундина сердито пнула его, попав по ребрам, и, к ее злорадной радости, он глухо простонал что-то и зашевелился, видимо, не понимая, где находится. Она отошла подальше, решив дать Яевинну время прийти в себя. Он присел на мерзлой земле, взявшись руками за голову, потом коснулся горла и скривился от боли, тут же закашлявшись. Отдышаться эльфу удалось нескоро. Наконец, он поднялся и, взяв мешок, побрел, не разбирая дороги, и поминутно поднимая руку, чтобы растереть шею. Ундина снова появилась рядом со своим подопечным. — Что, Яевинн, горло побаливает? Он дернулся, но ничего не сказал и продолжил свой путь неведомо куда. — Ты хоть смотришь под ноги? Впереди овраг, Яевинн. — Чего ты хочешь? — хрипло прошептал эльф, так что женщина изумленно уставилась на него. Проследив, куда был направлен ее взгляд, Яевинн отодвинул воротник рубашки: на белой коже красовались черные следы от ее пальцев, такие четкие, словно их выжгли. Ундина не смогла сдержать довольной улыбки, и эльф сердито плюнул в ее сторону. — Твое счастье, что не попал. — А то что? Задушила бы? — прохрипел Яевинн. — Поворачивай назад к моим пустошам. Иначе что-нибудь другое отдавлю. — Что-нибудь другое? — передразнил Яевинн с отвратительной гримасой, исказившей его все еще красивое лицо. — Можно подумать, оно мне теперь понадобится, это другое. Я еще помню, что ты сотворила в борделе. — А что, проблемы после этого начались? — мило улыбнулась Ундина. — Мне, кстати, понравилось, особенно с того момента, как ты оказался связанным. — А мне нет. Ты не в моем вкусе. Я не Волк, чтоб зариться на … — Замолчи, — вспылила лекарка. — Впрочем, что ему еще остается, с такой-то рожей, — продолжал Яевинн. — Не переживай, от твоей красоты тоже мало что осталось, и я сделаю так, чтобы и эти остатки стали ничем иным, как воспоминанием. Иди на пустоши, Яевинн. Твои причиндалы будут болтаться теперь без дела, ты прав. Но я с их помощью могу причинить тебе нешуточную боль, так что не вынуждай меня делать то, что нас обоих не порадует. — А что бы тебя порадовало? — вдруг спокойно и серьезно спросил Яевинн, впервые за время их беседы глядя ей в лицо. — Ты ведь не просто так меня преследуешь. — Я тебе уже говорила. Неужели это так сложно запомнить? Я хочу, чтобы ты пожалел о моей смерти. Понял, что нельзя убивать встречных и поперечных только потому, что они не принадлежат к числу Aen Seidhe. — Я жалею. И понимаю. — Что? — рассмеялась Ундина. — Ты меня слышала. Мне жаль. Жаль, что наши народы воют не на жизнь, а на смерть, истребляя друг друга. Жаль, что мы стали хуже хищных зверей. Жаль, что ты оказалась не в том месте и не в то время. И жаль, что я не выполнил приказа, хотя клялся быть верным до конца.       Лекарка, вытаращив глаза, смотрела в васильковые глаза эльфа, обведенные густыми синими тенями. Она не верила своим ушам. Что, неужели так легко? Что им двигало? Ужас одиночества и глупая надежда, что она явится Исенгриму и попросит принять изгнанного убийцу обратно в отряд? Или он был настолько невысокого мнения о ее умственных способностях, что надеялся обмануть? — Не веришь? — горько и горячо произнес Яевинн. — Правильно, что не веришь. Но я и вправду жалею. Обо всем. Обо всем, — повторил он, отворачиваясь. Повисло молчание, которое, казалось, можно было попробовать на вкус: горькое, терпкое, отдающее долго сдерживаемыми слезами. Ундина почувствовала что-то похожее на жалость и ужаснулась. Нет, ну нельзя же после всего позволить ему отделаться парой вежливых фраз о печальных судьбах их мира, который день за днем все глубже утопал в дерьме. — Яевинн… — прошептала она. Эльф вопросительно взглянул на нее. — Мне тоже жаль. С этими словами лекарка развеялась в воздухе, оставив его в одиночестве.       Яевинн шел неспешно, стараясь лишний раз не тревожить заживающие раны, но каждый вечер, к своему удовольствию, отмечал, что за день получилось пройти довольно большое расстояние по направлению к югу. Погода пока что благоприятствовала переходу: было безветренно и не слишком холодно. Иногда из тонкой прослойки облаков, закрывавших солнце, сыпалась пригоршня-другая мелких снежинок, и эльф недовольно морщил нос, когда они сворачивались холодными капельками на его коже. Украденной еды было еще достаточно, но он все равно охотился, и пару раз ему везло: в ловушке оказывался исхудавший и потерявший осторожность заяц. В лесу было тихо и спокойно, ни разбойники, ни торговцы, ни крестьяне не осмеливались пускаться в путь в эту пору года, славившуюся резкими переменами погоды.       Удача изменила Яевинну через полторы недели пути. Все утро того дня он спокойно шел, безошибочно придерживаясь выбранного направления и легко огибая поваленные деревья. Потом, присев возле узловатых корней могучего старого дуба, наскоро пообедал и собрался было продолжить свой поход, но тут мертвые сухие листья, скрученные, словно панцири улиток, резко и тревожно зашелестели. Над лесом пронесся порыв ветра, оглушительный и хлесткий. Яевинн, схватившись за голову, с которой слетел капюшон, громко и протяжно выругался. Через несколько минут мирное светло-голубое небо превратилось в ад, обрушивший на замершую землю жалящие потоки ледяной воды. Воздух немедленно наполнился густым туманом, завесу которого не разрывали даже кинжально-острые лезвия ветра, с тоскливым воем проносившегося над морем колыхающихся ветвей.        Эльф, перебросив мешок через плечо, заметался по лесу в поисках хоть какого-нибудь убежища, но его усилия оказались тщетными: вокруг были только мокрые стволы деревьев, на которые он то и дело натыкался, потому что не мог разглядеть ничего на расстоянии вытянутой руки. Плащ, в первые минуты защищавший его дрожащее тело от натиска стихии, вскоре промок насквозь, как и вся остальная одежда. Яевинн, больно ударившись лбом об очередное дерево, принялся бешено колотить по нему ободранными кулаками, крича во весь голос. Он был в полном отчаянии: в мокрой одежде и без костра его шансы на выживание равнялись нулю. В который раз за последнее время смерть дышала ему в затылок… Ветер швырнул Яевинну в лицо его яростную мольбу о помощи вместе с очередной порцией ледяной воды, и он хрипло закашлялся, согнувшись от приступа боли в плохо сросшихся ребрах.       Ундина сидела на заваленной мусором сломанной скамье в своем покинутом домике. Соседи уже начали разбирать его, сочтя, что хозяйке больше не понадобятся ни очаг, ни нехитрая мебель, ни дерн с торфом, которым была завалена крыша за неимением черепицы. Лекарка невесело усмехнулась. В память о ней на земле живых не осталось ничего. Когда деревенские растаскают, как муравьи, это убогое жилище, исчезнет последнее, что сохранило на себе прикосновение ее рук. И все из-за Яевинна. А почему Яевинн ее убил? Потому, что их народы уже несколько столетий воют, вознамерившись под корень истребить друг друга. Куча идиотов. Хитрых идиотов, сидящих в роскошных замках за неприступными стенами. Жестоких идиотов, сеющих всюду разрушение и смерть из любви к искусству. Трусливых идиотов, хватающихся за оружие, колья и вилы при виде чего-то им непривычного. Просто идиотов, не видящих дальше своего носа и, подобно свиньям, старательно валяющих собственный мир в грязи…       Все они идиоты. Правители, которыми она восхищалась. Солдаты темерской армии, которых, не жалея себя, спасала от смерти. Яевинн, Риордаин, Ангус и сотни других эльфов. И Исенгрим… Скольких смертных он убил собственноручно, сколько себе подобных хладнокровно отправил на смерть в очередной бесцельной стычке с людьми? Сколько слез пролито по его вине? Ундина горько покачала головой. Бессмыслица — вот самое подходящее слово, чтобы описать происходящее. Ее месть ничего не даст ни ей, ни Яевинну. Стоило ли тратить попусту силы? Не лучше ли уйти в непроглядные туманы вместо того, чтобы продолжать барахтаться в грязи среди жалких червей, вообразивших, что они имеют право распоряжаться чужими жизнями? Ундина легко, словно пушинка, оторвалась от скамьи и поднялась вверх, в сырой синий воздух, высоко над нахохлившимися домишками, укрывшимися от мира среди бархатно-зеленой даже теперь, в середине зимы, пустоши. Решение, созревшее в ней словно само по себе, казалось легким и справедливым. Она понаблюдает за Яевинном, не показываясь ему. Если удастся увидеть в его душе хоть что-то хорошее, она выбросит из головы мысли о мести и уйдет, предоставив эльфу возможность дожить отпущенные судьбой годы. Если же его жестокость и подлость окажутся не уродством, оставленным войной, а исконным свойством его натуры, пусть убийца пеняет на себя.       Яевинн проснулся, как от толчка, резко вскочил с какого-то неудобного ложа и, беспокойно озираясь, стал шарить вокруг в поисках своего оружия. Через несколько секунд он понял, что оружие было далеко не единственной потерей: исчезли все его вещи. Эльф, полностью обнаженный и беззащитный, сидел на каких-то потертых шкурах в темноте, пахнувшей пылью и немытым телом, лихорадочно пытаясь вспомнить, что предшествовало его беспамятству.