В канун Самайна

      Лошадь все же удалось вылечить, к неописуемому восторгу Эстелиена и Эске, которые едва не пустились вокруг Яевинна в пляс. Пелиэн и, к разочарованию Яевинна, Веэра к радостному известию отнеслись безразлично. Они вообще мало на что обращали внимание. Пелиэна интересовали исключительно еда и сон, а Веэру, казалось, не трогало ничего из того, что происходило в их маленьком мирке. Они включались в лагерную жизнь только после настойчивых напоминаний Эстелиена и Эске. Яевинн в возникавшие склоки не вмешивался, справедливо рассудив, что позиция молчаливого наблюдателя для него самая выигрышная. Он ненавязчиво старался понравиться новым спутникам: точил ножи, которыми Эске, отвечавшая за провизию, разделывала нехитрую добычу, помогал Эстелиену чинить поврежденный борт повозки, ухаживал за лошадью, объяснял, какие дрова лучше брать для костра. Беженцы, привыкшие к спокойной и комфортной жизни за городскими стенами, не знали вещей, которые Яевинну казались интуитивно понятными и естественными, и он щедро делился с ними своими знаниями, накопленными за долгие годы жизни в отряде. Мало-помалу эльфы привыкли к пришельцу и стали тянуться к нему, словно перенимая его спокойствие и уверенность в том, что для выживания необязательно иметь дом. Яевинн понимал их растерянность: он и сам когда-то, в одночасье лишившись дома и семьи, искал поддержки Риордаина и Ангуса, которые терпеливо и ненавязчиво прививали ему необходимые навыки.       Яевинну хотелось быть нужным и интересным, чувствовать молчаливую поддержку и уважение, и он получил желаемое. Даже грубый и безразличный поначалу Пелиэн проникся к нему дружескими чувствами и попросил дать пару уроков обращения с оружием. Эске часто подходила пожаловаться на тяготы жизни в лесу и увлеченно рассказывала о своей чистенькой лавке с приготовленными по старинным рецептам сладостями, которую пришлось бросить на произвол судьбы во время очередного погрома. Она умудрялась забыть, куда поставила немытую посуду, зато о лавке помнила все, хотя со дня ее побега из родного города прошло уже почти два года. Даже могла перечислить, в каком порядке на полках расставила полученные незадолго до погрома редкие ингредиенты для кулинарных шедевров и что было нарисовано на крышках многочисленных банок.       Веэра же, с каждым днем занимавшая Яевинна все больше, не обращала на него ни малейшего внимания. Она не смотрела в его сторону, не заговаривала с ним – только односложно отвечала на его осторожные замечания, словно все время была погружена в какие-то необычайно важные для нее размышления. Эске и Пелиэн ее не любили и при каждом удобном случае старались задеть то словом, то делом, устраивая мелкие, но обидные пакости. Их почему-то изрядно забавляло то, как ее царственно прекрасное и величественно спокойное лицо искажала на короткое время страдальческая гримаса. Больше красавица ничем не выражала свое неудовольствие по поводу выходок собратьев по лагерю. Эстелиен, как мог, пытался защитить спутницу от злокозненной парочки, но все его угрозы и гневные тирады лишь раззадоривали и смешили Эске и Пелиэна. Яевинн тоже с трудом сдерживал улыбку: бедняге кузнецу не удавалось быть грозным. Он так и не мог понять, почему Веэра выбрала Эстелиена, если, конечно, у нее был выбор. Они казались абсолютно разными, если не противоположными. Ожившая статуя из разрушенного древнего храма и жизнерадостный фигляр – что могло их связывать?       Яевинн с трудом удерживался от презрительного замечания каждый раз, как видел неуклюжие проявления заботы Эстелиена, которые Веэра встречала с ледяным безразличием, принимая их, как должное, и ничего не давая взамен. Иногда вечерами они уходили подальше от лагеря и возвращались поодаль друг от друга, глядя себе под ноги. Кузнец после таких вечеров сиял, как начищенная монета, и болтал в два раза больше обычного, а Веэра погружалась в угрюмую задумчивость на несколько дней, в продолжение которых Яевинн прикидывал, как незаметно прикончить Эстелиена и свалить все на диких зверей или несчастный случай. Эстелиен, словно чувствуя тщательно скрываемую ненависть бывшего скоятаэля, постоянно оказывался с ним рядом и, за час перебрав все возможные темы для разговора, неизменно переходил к разговорам о Веэре. Яевинн вынужден был выслушивать и сдержанно одобрять его планы на их будущую долгую и счастливую совместную жизнь на юге, где Эстелиен хотел открыть кузницу, а Веэре купить мелочную лавку – словно ее могла порадовать перспектива стоять за прилавком. Или поддакивать, с трудом сдерживая зевоту, пока Эстелиен мечтал о детях: двух сыновьях и маленькой дочери, такой же красивой, как Веэра, ни больше ни меньше. Яевинн не раз собирался прервать поток излияний кузнеца так, чтоб у того больше не возникало желания делиться своими откровениями, но молчал, боясь, что настроит Эстелиена против себя и ухудшит свое положение в лагере.       К тому же среди скучной навязчивой болтовни иногда проскакивала ценная информация о прошлом Веэры. Так Яевинн узнал, что Веэра из очень древнего знаменитого среди эльфов рода, что она жила в почете, довольстве и уважении в одном из восточных портовых городов, где у нее была большая любящая семья: отец, мать и два старших брата. А потом в город прибыл корабль из южных морей, и вместе с чужеземными купцами в город пришла зараза, от которой невозможно было ни защититься, ни излечиться. Среди dhoine началась паника, и вину за вспышку болезни взвалили на живших в городе нелюдей. Веэру, как и других эльфов, заперли в ее собственном доме вместе с заболевшими родными, которые вскоре умерли один за другим. Выбраться ей удалось только тогда, когда стражники, охранявшие крепостную стену, разбежались по округе, лишившись командиров. Несколько месяцев – Веэра и сама не знала точно, сколько – она бродила одна в окрестностях вымершего города, питаясь тем, что росло на заброшенных полях. Там ее и нашел Эстелиен, скрывавшийся от наемников, разорявших эльфийские поселения. С тех пор, по его словам, они не расставались, сразу поняв, что предназначены друг другу судьбой: именно поэтому его не поймали наемники, а ее пощадил мор. Полгода кузнец потратил на то, чтобы вернуть возлюбленной разум и пристойный вид, и он был страшно горд собой. Яевинн удивлялся про себя тому, что кузнец так искренне верил в свои собственные фантазии – или делал вид, что верил. Дураку ведь ясно, что Веэра терпела его то ли из чувства благодарности, то ли из страха лишиться единственного защитника, то ли потому, что ей просто-напросто было наплевать, кто с ней рядом, но Эстелиен продолжал упорно толковать окружающим об их счастье и безумной любви.       Ундина незримо следовала за беженцами, выбравшимися из леса и тащившимися по замерзшим полям вслед за повозкой с пожитками. Она сосредоточила все свое внимание на Яевинне, наблюдая за тем, что он делает, что говорит и о чем умалчивает. Пока, к ее удивлению, эльф вел себя идеально: никто не заподозрил бы в нем убийцу, насильника и вора. Может, все неприглядные черты просыпались в бывшем скоятаэле только в присутствии dhoine? Но и эту гипотезу пришлось отмести, когда Яевинн отговорил Эстелиена и Пелиэна от попытки поживиться в какой-то полузаброшенной деревушке, сославшись на то, что нехорошо обирать несчастных крестьян. Это было более чем странно. Не мог же Яевинн и вправду за пару-тройку недель перемениться до неузнаваемости? Ундина продолжала следить за ним, убежденная, что рано или поздно Яевинн чем-нибудь выдаст себя, и оказалась права.       Яевинн остерегался заговаривать с Веэрой, пока рядом околачивался ревнивый кузнец. Он выбирал время, когда любовник красавицы отсыпался после ночного дежурства у костра, введенного по его же настоянию. Эске и Пелиэн уходили по своей привычке далеко вперед, ведя бесконечные споры о том, как лучше устроиться на юге, а Яевинн шел неподалеку от Веэры, ожидая, пока она сама нарушит молчание. Ждать пришлось довольно долго, но в один серый ветреный день эльфка все же заговорила. - Ты все время пялишься на меня, Наирейт. Чего тебе надо? Если думаешь задрать мне юбку, то не трать время понапрасну. Яевинн помолчал, обдумывая ответ. В ее голосе он расслышал презрение и неприкрытую враждебность – права на ошибку у него не было. Ундина, шедшая по левую руку от Яевинна, с любопытством ожидала его ответа. - Ты очень… - начал было Яевинн, но Веэра тут же перебила его. - Что, очень красивая? А поинтереснее ничего в голову не пришло, скоятаэль? - Ну вообще я не это хотел сказать. И с чего ты взяла, что я пытаюсь тебя заинтересовать, Веэра? – ответил эльф, и Ундина невольно усмехнулась, увидев, что красавица бросила на него озадаченный взгляд. - Договаривай. - Ты очень похожа на мою мать, - изрек Яевинн, и Веэра расхохоталась. - Знаешь, такую ерунду я слышу впервые. Уж не знаю, поблагодарить тебя за комплимент или оскорбиться. Ты, видно, нежно любишь свою матушку, так что, пожалуй, мне надо порадоваться такому сравнению? - Не знаю. - Что ж не остался рядом с материнской юбкой, а пошел в «белки»? Сидели бы по домам и работали вместо того, чтоб заниматься ерундой. Из-за таких, как ты и твои собратья-головорезы, dhoine возненавидели всех нас. Мы расплатились кровью за ваше проклятое геройство, - говорила Веэра, и в ее зеленоватых глазах отражалось странное удовольствие. - Я бы остался, - невозмутимо ответил Яевинн. – Да только мою матушку вместе с сестрами и женой убили dhoine. А сам я спасся потому, что ушел в лес. Веэра скорчила презрительную гримасу. - То есть умереть, защищая своих женщин, тебе показалось недостаточно почетным? Надо было сделать так, чтобы другие женщины погибли от рук тупых смертных в уплату за твою месть? - Меня не было рядом, когда их убили. Я ушел на охоту. Местные dhoine никогда не проявляли враждебности, и мы жили спокойно, не обращая внимания на доходящие слухи о войне и погромах. А когда вернулся, убийцы уже скрылись в горах. Я не отомстил, мне гордиться нечем. Я не умел тогда убивать. Мне хватило духу только на то, чтобы, кое-как похоронив их, уйти из родных мест. - Мне тоже, - подумав, ответила Веэра обычным надменным и спокойным тоном. – Только пришлось обойтись без похорон.       Ундина погрузилась в глубокую задумчивость и прослушала остальной разговор. Вот, значит, какова первопричина жестокости Яевинна… Она переубеждала себя, повторяя, что пережитая трагедия никак не умаляла вины эльфа, что он не имел права отыгрываться на ней за то, что не смог спросить с настоящих убийц за их преступление, но поневоле чувствовала нечто, смутно и противно напоминавшее жалость. Абсолютно неуместную, глупую, противоестественную жалость к тому, кто забрал ее жизнь, да еще таким страшным способом. Это переворачивало все с ног на голову, превращая ее тщательно спланированную месть в какой-то фарс. Воспоминания, мысли, мир вокруг словно исказила туманная дымка, вывернув вещи наизнанку и лишив их четкости. Яевинн теперь казался ей заслуживающим если не прощения и понимания, то, по крайней мере, сочувствия. А Исенгрим… Исенгрим, которым лекарка восхищалась, надел ей на палец кольцо, снятое с руки собственной супруги, которую он сам же хладнокровно прикончил. Чем он, в таком случае, отличался от Яевинна? Ундина бросила тяжелый взгляд на парочку страдальцев, мило беседовавшую о чем-то в нескольких шагах впереди: Яевинн бережно поддерживал Веэру под руку, потому что эльфка поминутно запиналась о комья развороченной земли. Интересно, что скажет Эстелиен, когда увидит, как его сокровище улыбается своей очаровательной бездушной улыбкой другому эльфу? - Так и не скажешь, как очутился один посреди леса? – слегка приподняв идеальные брови, поинтересовалась эльфка. Яевинн бросил взгляд на повозку, в которой спал Эстелиен, и замолчал на минуту. - Не доверяешь? И правильно, - хмыкнула Веэра, отнимая у него руку. - Не сердись. Ты права, не доверяю. Никому. Потому что понял, что доверие опасно для жизни, когда меня выставили из отряда.       Эльфка удивленно распахнула и без того огромные глаза, а Ундина, приблизившись, вся обратилась в слух. Неужто расскажет объекту своих ухаживаний про то, как выпотрошил одну беззащитную женщину и пытался прикончить вторую? Яевинн колебался: если не выдать подходящую версию, эльфка заподозрит неладное, и не видать ему ее тогда, как своих ушей и отряда. Мысль о том, чтоб рассказать правду, он, разумеется, тут же отмел – кому нужен изгнанник без совести и чести? Придется выкручиваться… С минуту он размышлял, потом, решившись, отбросил сомнения подальше. В конце концов, кто сможет спросить с него за ложь? Призрак – если он существовал на самом деле, а не был плодом расстроенного разума – исчез, Исенгрим вместе с отрядом уже далеко, а жизнь нужно было как-то устраивать заново. Веэра вполне вписывалась в планы Яевинна: красивая, неглупая – достаточно неглупая для того, чтобы ни в чем не перечить тому, от кого во всем зависит. Они уйдут в Зерриканию или скроются в многолюдных городах юга, может, и вовсе уплывут за море. У них даже могут еще родиться дети…       Яевинн не осмеливался задумываться о семье после гибели жены, но теперь у него не было выхода. Ни в один отряд его не возьмут – слухи об изгнании и его причинах распространятся быстро, - а выжить в одиночестве он не сможет. Просто не захочет выживать. Пусть решение связаться с первой попавшейся эльфкой, да еще и несвободной, было поспешным и необдуманным - Яевинн не мог иначе. Надо было найти новую цель для того, чтобы заставить себя просыпаться, есть, пить, разводить костер, идти, защищаться. Надо было почувствовать себя частью чего-то. Надо было себя с кем-то связать, а с кем – по большому счету уже и не важно. Эстелиену придется смириться и найти себе девку попроще – Веэра для него слишком хороша, и он сам это прекрасно понимает. - Я расскажу тебе, почему ушел из отряда. Но ты должна хранить это в тайне. - По-твоему, я похожа на любительницу трепать языком? – оскорбилась эльфка. - Неужто и со своим спутником не поделишься? - Я не делюсь с ним секретами, - презрительно скривила губы Веэра, и Яевинн насилу сдержался, чтобы не расплыться в радостной улыбке. - Зачем тогда с ним спишь? - Какое это имеет отношение к секретам? - Никакого. Но я попрошу откровенность за откровенность, - наклонившись к ее маленькому острому ушку, в котором болталась погнутая серьга, прошептал Яевинн. Ему понравилось, как от нее пахло: ромашкой и терпкой хвоей. - Что ты хочешь знать? – устало спросила эльфка. - Уйдешь со мной? Оставишь его? - Для чего я тебе? - Мы не договаривались отвечать вопросом на вопрос. Говори, уйдешь или нет? Неужели ты его так любишь, как он твердит всем вокруг? – еще больше понизив голос, спросил Яевинн. Веэра вздрогнула и также тихо ответила: - Я не отвечаю за чушь, которую он несет. - Так значит, согласна? - Я не знаю… - дернув худым плечом, пробормотала она и отвернулась, словно чахлый осинник, тянувшийся по краю дороги, представлял собой необыкновенно интересный объект для наблюдения. Яевинн понял, что напугал ее своей чрезмерной настойчивостью и, выругав про себя всех треклятых баб вообще и свою собеседницу в частности, решил спасать свое пошатнувшееся положение: - Подумай о моем предложении, Веэра. Я настроен серьезно и дам тебе в разы больше, чем этот кузнец, ты же сама понимаешь. И защитить тебя я тоже смогу гораздо лучше. Со мной тебе не придется бояться и терпеть общество тех, кто тебя ни во что не ставит. Тебе среди них не место, как и мне в моем бывшем отряде… Веэра бросила на него заинтересованный взгляд, и Яевинн начал: - Я был в отряде у Исенгрима Фаоильтиарны много лет. Когда моих убили, он еще не был командиром, только гонял нескольких головорезов, таких же, как он сам, туда-сюда по лесам. Потом к нему присоединились другие, и я в том числе. Мне некуда было идти, и я, как бы мне не претили методы скоятаэлей, решил, что так принесу больше пользы. - Методы скоятаэлей? Ты о зверствах и пытках? Неужто тебе не было приятно отыграться на dhoine после того, что случилось с твоими близкими? Если ты, конечно, не врешь, чтобы ко мне вернее подмазаться. Яевинн взбесился, но виду не подал, и продолжал свою историю: - Приятно было сражаться с воинами. Собственно, из-за этого – из-за издевательств над мирными – я и ушел. - Постой. Исенгрим ведь болтает повсюду о своем кодексе чести, - насторожилась Веэра. Ундина тоже сосредоточилась, отвлекшись от грустных мыслей. - Именно, что болтает. Ты бы знала, что творится в лагере в строжайшей тайне. Я терпел, пока они убивали мужчин-пленных, пока грабили хутора, оставляя одни пепелища… - Что же стало последней каплей? – нетерпеливо спросила эльфка. - Женщина. Это случилось в конце осени. Исенгрим прослышал, что в деревушке на пустошах живет хорошая лекарка, и ее приволокли в лагерь. Он поклялся не причинять ей вреда, и она сделала все, что было положено. А этот зверь взял и прикончил ее, да еще таким способом, что тех, кто закапывал труп, пришлось потом элем отпаивать. Ну я не выдержал и сцепился с ним. - Поэтому у тебя переломаны пальцы? – безразлично спросила Веэра. - Да, он не хотел, чтоб я ушел в какой-нибудь другой отряд. Меня бросили в лесу умирать, но я упрямый. - Или везучий. - И это тоже. Теперь я даже рад – устал от бесконечной бессмысленной борьбы и жестокости, - на этих словах Яевинн, которого все еще не отпускала подхваченная после ледяного ливня простуда, закашлялся, и Веэра вдруг отпрянула от него, закрыв лицо ладонями. Яевинн удивленно воззрился на нее. - Да ты что? Чего так испугалась? Это обычный кашель. - Кашель… Чем ты болен? Скажи! – вдруг выкрикнула эльфка, вздрагивая всем телом. В повозке завозился Эстелиен и, высунув голову, поинтересовался, что случилось. - Не знаю, мы разговаривали, и она испугалась… - Он болен! Ты скрыл это от нас! – прокричала Веэра, ломая руки и беспомощно оглядываясь. Впереди захохотали Эске и Пелиэн, который тоже изобразил приступ внезапного кашля. Эстелиен поспешно выбрался из повозки и оттолкнул Яевинна, порывавшегося подойти к дрожащей и всхлипывающей эльфке, мигом растерявшей всю свою величественную надменность. - Я же говорил тебе, что она до ужаса боится заразы, - прошептал он. – Не приближайся к ней, пока не успокоится, а то не миновать нам припадка.       Ундина осталась стоять на месте, глядя вслед удалявшейся повозке. Она, конечно, ожидала от Яевинна какой-нибудь подлой выходки, но масштаб его вранья впечатлил даже ее. Женщина почувствовала себя так, словно ей на голову выплеснули ушат вонючей дорожной грязи. Оставаться рядом с Яевинном она больше не могла и решила навестить Исенгрима.