В канун Самайна

      Эстелиен, устало потерев лоб, сбросил замызганную куртку и, скорчившись в углу шатра с деревянной плошкой, принялся за свой поздний ужин. Веэра с отвращением смотрела на то, как сгорбилась его спина, как нервно подрагивают худые плечи, когда он старательно подбирает крошки черствого хлеба, упавшие на колени. Все в нем теперь вызвало у нее гадливое чувство: его внешность, голос, запах, дыхание, даже его имя. Долгие месяцы эльфка почти не замечала его присутствия и не обращала внимания на то, как он выглядел и какие имел привычки. Если б Эстелиен внезапно пропал, Веэра не смогла бы даже описать его. Она принимала заботы кузнеца, а он строил иллюзии в пустоте, которую получал в ответ на свои усилия, и Веэра не развеивала этих иллюзий — больше она ничего не могла ему дать. Но с течением времени он все глубже впадал в пугающую сосредоточенность на выдуманной им самим истории их любви, теряя связь с реальностью и упорно не желая замечать безразличия Веэры, при помощи которого она надеялась от него защититься. Эльфка однажды поняла, что непрошеный спаситель не отпустит ее добровольно, и холодность уступила место молчаливому презрению и страху. С появлением таинственного Наирейта в ее застывшем мире стали происходить неуловимые, непонятные даже ей самой изменения, что совсем не входило в ее планы. Она старалась отгородиться от собственных мыслей и чувств, но этот фокус, блестяще ей удававшийся прежде, теперь почему-то не сработал. — О чем задумалась? — прервал мысли Веэры несносный кузнец, закончивший, наконец, свой ужин. — А что тебе за дело? — огрызнулась Веэра. — Или, вернее, о ком, — добавил Эстелиен, не обратив внимания на ее реплику. — Наш дорогой Наирейт произвел на тебя сильное впечатление, правда, любимая? — Сколько раз просила тебя не совать всюду эти дурацкие слова «дорогой», «милая», «любимая» и прочие глупости, которые не пристало произносить достойному мужу! — скривила губы эльфка, отворачиваясь. — А я не достойный муж, а простой кузнец, любимая, и прежде тебя это устраивало. О чем ты говорила сегодня с Наирейтом прежде, чем он тебя напугал? Веэра, вспомнив испугавший ее кашель Яевинна, подтянула колени к груди и сжалась, втянув голову в плечи. Эстелиен удовлетворенно улыбнулся. — Не бойся, милая, я принес тебе настой особых трав — выпросил у Эске, и ты не заболеешь, даже если он и заразен. — Дай мне его скорее! — потребовала эльфка, гневно сверкнув глазами. — Что ты тратишь время на свою глупую болтовню, когда я могу заразиться от него неизвестно чем? Они пьют сами лекарственные отвары потихоньку, пряча их от меня, потому что ненавидят меня и будут рады, если я умру, а ты им потакаешь.       Эстелиен, не спеша, разводил холодной водой в кружке крепкий отвар успокоительных трав. Он привык к подобным сценам за время их совместной жизни: Веэра впадала в истерику, даже если кто-то при ней жаловался на головную боль. Все, что хоть мельком напоминало ей об обстоятельствах смерти родных, лишало ее всякого самообладания и делало абсолютно беспомощной. — Не бойся, моя красавица, ты ведь знаешь, твой Эстелиен о тебе позаботится. Я не ведаю, что там тебе наговорил этот скоятаэль и каких наобещал золотых гор, но сдаваться не собираюсь, — прошептал он, подавая ей приготовленный напиток. Эльфка жадно выхватила кружку из его рук, едва не расплескав половину себе на платье, и поспешно выпила. — Ты уверен, что это то, что нужно? Мало ли, чем он болен. Зачем ты вообще приволок его к нам? — Я не мог его бросить в лесу. Я проявил милосердие, и ты должна мной гордиться, а он — благодарить меня. Но вместо этого вы, как я вижу, сговариваетесь о чем-то за моей спиной, — сердито ответил кузнец. Веэра замолчала, глядя в пустую кружку. — Ты так мне и не ответишь? О чем вы говорили? — продолжал он. — Ты не имеешь права меня допрашивать. Ты мне не отец и не муж, — наконец, презрительно бросила она. — А, значит, все зашло дальше, чем я думал. Хочешь уйти с ним? Или вы решили остаться здесь, с нами, чтобы я смотрел на то, как вы счастливы, а Эске и Пелиэн смеялись надо мной? — Иди и спроси у него самого. Или боишься, что он тебя отколотит, потому что ты похож на червя, что научился ходить по какому-то недоразумению? — Да, он храбрый воин, красавец и способен сравнять меня с землей при желании. Я не стану отрицать, что Наирейт во всем меня превосходит, милая. Но все же ты останешься со мной до конца. Я не позволю тебе уйти, Веэра, ты же знаешь, — горько сказал Эстелиен. — Думаешь, я стану спрашивать тебя, если решу уйти с Наирейтом? — вздернула подбородок Веэра. Разум твердил ей, что нельзя злить Эстелиена, потому что это опасно, но она никак не могла справиться с вскипевшей злобой и отвращением, которое слишком долго скрывала. — Значит, вот так? Что ж, ты права, я вряд ли смогу тебя остановить, разве что мне хватит духу перерезать тебе или ему глотку. — Что вряд ли, — насмешливо бросила Веэра. По шатру пробежал холодный ветерок, и она поежилась, натянув на плечи плащ. Эстелиен, поднявшись, взял со своей лежанки одеяло и укутал ее, заботливо расправив складки. — Так лучше? Я куплю еще пару одеял в деревне, которую будем проезжать через пару дней. — Не нужны мне твои подачки, — ответила красавица. — И забери себе свое одеяло, иначе простудишься и заразишь меня. — Не простужусь, я крепкий. Ты не голодна? Ты мало поела за ужином. — Меня воротит от стряпни этой крикливой торговки. Она отвратительно готовит, — сморщилась Веэра. — Хочешь, принесу тебе хлеба? — Я уже и смотреть на него не могу. — Потерпи до деревни, там наберем побольше припасов. Но мы не закончили разговор о твоих планах, Веэра. — Мне надоела твоя болтовня, Эстелиен. Убирайся, я хочу спокойно уснуть. — Нет, дай мне еще пару минут. Ты собралась уйти с этим скоятаэлем, но знаешь ли ты о нем хоть что-нибудь? Например, за что его выставили из отряда? — Он рассказал мне достаточно. Доволен? — А ты, Веэра? Ты ему рассказала достаточно? — спросил эльф, сделав ударение на последнем слове. Веэра нахмурилась. — Значит, нет, — спокойно продолжал Эстелиен, садясь возле нее и обнимая за плечи. — Милая, ты же понимаешь, что должна ему рассказать. Если это обнаружится после того, как вы нас покинете, твой дружок бросит тебя и сбежит. — Наирейт не поступит так со мной. — Почем ты знаешь, как он может поступить? Вы с ним едва знакомы, — терпеливо продолжал Эстелиен. — Веэра, любимая, я единственный, кто будет хорошо заботиться и о тебе, и о нашем ребенке. — Да отстань ты от меня со своим ребенком! — вспылила она и дернулась, сбрасывая с себя его руки. — Ты мне надоел! Каждый день одно и то же, ребенок то, ребенок се, как будто меня уже нет, а вместо меня теперь твой проклятый выродок. У него даже души, вполне возможно, еще нет, потому что я ничего не чувствую из того, о чем мне всю жизнь твердили, а ты уже прожужжал мне им все уши! — Не говори так. Душа ведь может уходить и приходить, пока нить не окрепнет. Ты привыкнешь и сможешь почувствовать ее. — Привыкну? Ты меня не послушал, а я тебе говорила, что не хочу этого, что мне не нужны от тебя дети, что мне они вообще не нужны! — Без детей не будет семьи. Тебе трудно, я понимаю, но ты должна быть терпеливой. Тошнота скоро пройдет, и слабость тоже. — Ты не слышишь меня, да? Иногда мне кажется, что ты безумен. — Может, и так. Но ты тоже поступаешь, как умалишенная. Наирейту не нужна ни ты, ни наш ребенок. А я не позволю тебе отнять у меня дитя. Тем более, Веэра, неизвестно, чем на самом деле болен Наирейт. — Пользуешься моим страхом в своих целях? Как это на тебя похоже, Эстелиен. — Нет. Я просто прошу тебя быть осмотрительной и тщательно все обдумать перед тем, как принимать решения, касающиеся нас троих. Тебя, меня и нашего малыша, Веэра, — прошептал кузнец, целуя ее в щеку. — А теперь ложись, а я тебя укрою. Хочешь, расчешу тебе волосы? — Нет, лучше принеси горячих камней, чтобы ноги согреть, — капризно сказала эльфка, сворачиваясь клубком на своем жестком ложе.       Кузнец, кивнув, вышел из шатра. Наирейт сидел у костра и беседовал с Пелиэном. Они смеялись и оживленно обсуждали какой-то забавный случай, а Эске, протиравшая посуду, изредка бросала на них довольный взгляд. Эстелиен рассердился: чужак словно нарочно старался занять его место в лагере, отняв у него и друзей, и любимую. С этим нужно было что-то делать, и как можно скорее. Прикончить Наирейта исподтишка или победить его в честной схватке кузнец не мог: его с души воротило при одной мысли о физической расправе, да и глупо было надеяться, что бывший скоятаэль не сумеет дать достойный отпор. Значит, нужно было действовать хитростью, но как? Эстелиен лихорадочно перебирал варианты избавления от негодяя, посягнувшего на его собственность. Подбросить ему в мешок ценности, тщательно припрятанные в повозке? Глупо. Пелиэн и Эске и сами нечисты на руку и не станут спрашивать за это с нового друга. Сдать скоятаэля крестьянам в деревне? Нет, тогда их могут арестовать вместе с ним. Эстелиен вздохнул и стал класть в костер камни под шуточки Пелиэна. Надо было позаботиться о Веэре — это главное, а с остальным он разберется позже.       Ундина сидела на крыше повозки, наблюдая за спящим лагерем. Страница из книги лежала рядом с ней, придавленная камнем. Теперь предстояло самое сложное: подсунуть ее Веэре. Женщина решила действовать наудачу и, взяв смятую бумагу, переместилась в шатер, где спала ее будущая невольная помощница. Места в шатре было очень мало, и куда девать страницу, лекарка и предположить не могла. Нельзя же было просто оставить ее на видном месте с припиской: «Прочти меня». Наконец, уже отчаявшись привести свою затею в исполнение, Ундина рассмотрела в углу шатра сумку с какими-то склянками и большим деревянным гребнем. Она извлекла одну из склянок, в которой, по ее мнению, содержалось любимое эльфками ромашковое масло, и завернула стекляшку в книжный лист. Теперь ей оставалось только ждать, и она снова устроилась на полотняной крыше, молясь всем богам о том, чтобы авантюра увенчалась успехом.       Эстелиен неспешно расчесывал спутанные тяжелые пряди волос Веэры. Он больше всего любил эти недолгие минуты наедине и в полном молчании, наполненные ее теплым запахом и обманчивым ощущением уюта и близости. Сначала нужно было тщательно расчесать блестящие волнистые пряди и заплести две косы — если заплести одну, голове будет тяжело. Потом смазать виски лавандовым маслом, но сегодня этот пункт придется пропустить: ее стало тошнить от любимого прежде аромата. Дальше приходил черед бутылочки с ромашковым маслом, которым Веэра смазывала руки, чтобы защитить нежную кожу от холода. Эльф отложил расческу и потянулся к сумке, где лежали безделушки Веэры и, к своему удивлению, увидел, что нужная склянка завернута в какую-то странную обертку. Эстелиен развернул жалобно зашелестевший лист, оказавшийся частью лекарской книги. На измятой странице было заглавие «Трясучая реданская лихорадка», выведенное вручную замысловато украшенными буквами. — Милая, откуда у тебя эта дрянь? — поинтересовался Эстелиен и сейчас же пожалел, что нарушил окутавшую их крохотный мирок сонную тишину. Эльфка вздрогнула от неожиданности и уставилась на него недовольным взглядом: — Не знаю, ведь это ты последние недели шаришься в моих вещах, будто у себя в кошеле. Ты, верно, ее туда и засунул. Эстелиен, насилу сдержав сердитое замечание, расправил страницу и с любопытством прочел краткую историю обнаружения болезни с датами самых крупных вспышек. Дальше следовали признаки, среди которых обнаружились несильный жар, потеря веса и кашель, а также посинение кончиков пальцев. Заканчивалась болезнь плохо и отличалась, по мнению автора трактата, изрядной заразностью. В заключение статьи рекомендовалось как можно скорее изолировать заболевших и поить их настоем розмарина с мятой, видимо, исключительно в целях успокоения совести лекаря. Эстелиен усмехнулся и сунул страницу в карман. — И как тут оказалась здесь эта ерунда? — Принеси мне поесть, пока меня снова не затошнило, — потребовала Веэра вместо ответа.       Кузнец нехотя накинул на плечи плащ и вышел, моментально озябнув. Ночью сильно подморозило, и все вокруг было покрыто слоем блестящего на солнце инея. Наирейт, Эске и Пелиэн спали в повозке, прижавшись друг к другу — видимо, проговорили допоздна и поленились ставить шатер, решив, что припасы не пострадают, если послужат им вместо лежанки. Эстелиен поморщился: неаккуратность выводила его из себя. Прежде его авторитет был непререкаем, но с появлением этого наглеца все пошло наперекосяк. Интересно, за что все-таки его выставили из отряда? Должно быть, он отпетый негодяй, раз даже скоятаэлям не пришелся к двору. А на первый взгляд производил впечатление вполне приличного эльфа. Хоть бы пропал куда-нибудь, чтоб все стало по-прежнему.       Эстелиен нащупал в кармане смятую страницу, и тут Наирейт, как нарочно, зашелся во сне кашлем, который никак не желал проходить. Микстура, составленная грамотной знахаркой, исцелила бы этот кашель за пару дней, но в их распоряжении была только Эске, которая знала столько лекарственных трав, сколько положено было торговке сладостями, ни больше, ни меньше. Кашель. Кашель, легкий жар, потеря веса. Признаки той болезни. Веэра боится заразы… В голове кузнеца за несколько секунд сложился весьма остроумный план. Он воровато оглядел спящих, обернулся на свой шатер и, обойдя повозку, разыскал взглядом в ногах беженцев саквояж, в котором Эске хранила тщательно оберегаемые запасы сушеных трав, использовавшихся при приготовлении еды. Бесшумно растянул веревки, вытащил розмарин и мяту, ссыпал в один мешок. Вот так… Теперь немного корней спорыша, которые Эске заваривала, чтобы вылечить свои простуженные во время бесконечных ночевок на холодной земле почки. Он сунул добычу в карман, закрыл саквояж и еще раз присмотрелся к лежащим перед ним эльфам. Дрыхнут. Похоже, ополовинили запасы дрянного эля, купленного в придорожной таверне, чтобы согреваться в самых крайних случаях. Что ж, им же хуже. Мешок Наирейта висел снаружи повозки. Сняв его, Эстелиен внимательно осмотрел содержимое и нашел плетеную фляжку с элем, украденную из повозки. Презрительно усмехнулся, аккуратно уложил на дно мешок с мятой и розмарином, повесил на место. Вот так.       Теперь оставалось самое сложное: заварить корни спорыша и заставить Наирейта выпачкать пальцы в отваре. Можно было попросить его приготовить настойку и напоить лошадь, наврав что-нибудь про чудодейственный рецепт, внезапно всплывший в памяти. Эстелиен нервно дернул плечом: да нет, скоятаэль не идиот, он не поверит в сказку про снадобье из спорыша. Может, и без пятен сойдет? Получится ли у него разыграть спектакль так, чтобы ему поверили? Эльф залил кипятком корни и отставил кружку подальше, чтобы ненароком не опрокинули, потом принялся готовить завтрак для Веэры, поминутно оглядываясь на спящих. Его терзали сомнения, но прийти к какому-нибудь окончательному решению он не мог.       Ундина, потирая руки от радости, наблюдала за поспешными перемещениями Эстелиена. Какое везение: ревнивый идиот решил воспользоваться подсказкой так, как сама лекарка бы не догадалась. Идея со спорышом и вовсе привела ее в восторг, всем известно, что этими корнями красят ткани в бедных деревнях, чтобы придать им синий цвет. Лекарка нетерпеливо металась по лагерю, ожидая, пока Эстелиен уйдет к своей надутой эльфке, чтобы помочь ему с последним штрихом для создания убедительной картины. Наконец, из шатра послышался недовольный оклик Веэры, и ее раб поспешил туда с посудиной, в которой дымилась вчерашняя каша. Ундина молнией метнулась к оставленной им кружке и, кое-как перенеся ее в повозку, осторожно макнула кончики пальцев Яевинна в остывшую жидкость. Он заворочался и пробормотал что-то, и лекарка замерла, выругавшись про себя: не хватало, чтобы негодяй испортил ее спектакль, не дав ему даже начаться. Однако Яевинн лишь отдернул выпачканную руку и снова крепко уснул: предположение Эстелиена насчет убавившихся запасов эля оказалось верным. Ундина унесла кружку подальше в лес и выбросила в темный провал под корнями старого дуба. Силы у нее кончились: теперь она могла только безмолвно наблюдать с крыши повозки за тем, как кузнец воспользуется представившимся шансом избавиться от соперника.       Эстелиен бегал по лагерю в поисках кружки с отваром битый час. Он был близок к истерике: никаких следов возле темного вытаявшего пятна на снегу не было, но его отвар исчез, словно по волшебству. Он помянул всех богов и проказливых духов, сыгравших с ним злую и абсолютно неуместную шутку. Теперь придется перекладывать травы обратно в саквояж Эске или пытаться обвинить Наирейта в том, что тот скрыл болезнь, с набором имеющихся ненадежных доказательств. Кузнец сунул руку в карман: по крайней мере, страница никуда не пропала. Может, все еще получится. А если нет? Если Наирейт убедит всех, что Эстелиен пытается его оболгать из ревности? Кузнец в отчаянии сжал руками виски, в которых отчаянно колотился пульс. Пока он раздумывал и вел бесплодные поиски, пьянчужки в повозке зашевелились и забормотали что-то, видимо, пытаясь размять затекшие руки и ноги. Наирейт снова зашелся кашлем, а Эске с Пелиэном засмеялись какой-то шутке. Эстелиен вздохнул: поздно. Он не успеет вытащить подброшенные травы из мешка скоятаэля. Теперь остается только ждать и в случае чего выдать все за глупую шутку… — Что за хрень? Наирейт, ты, кажись, пальцы обморозил! — раздался вдруг громкий возглас Эске, и Эстелиен выронил свою плошку с кашей. Слипшаяся в комки еда вывалилась на снег, испачкав ему штаны и сапоги. — Вот нечисть. Странно, теплые и совсем не болят. Наверное, покрасились от чего, — удивленно проговорил Наирейт, и у кузнеца по спине потек холодный пот. В лагере творилось что-то крайне странное, но не воспользоваться этим было бы грешно. — Проснулись, пьяницы? — сунув голову в повозку, улыбнулся он самой лучезарной из своих улыбок. — А я вам кашу разогрел, хоть боялся не добудиться. — Не сердись, брат, купим еще эля в деревне, — зевая, протянул Пелиэн, страдавший тщательно скрываемой зависимостью от хмельного зелья. — Э, что у тебя такое с руками, Наирейт? — деланно удивился Эстелиен, оглядев кончики пальцев соперника, которые каким-то образом оказались выкрашены пропавшим настоем корней спорыша. — Сам не знаю, Эстелиен, видимо, влез вчера куда, пока искал в повозке эль, — стыдливо признался Наирейт, пытаясь оттереть синие пятна полой плаща. — Похоже на пятна, которые оставляет спорыш. Но мы ведь его не заваривали, — задумчиво протянула Эске, у которой явно болела голова. — Ладно, вылезайте, — махнул рукой кузнец, решив отвлечь пока внимание от Наирейта.       Время до обеда тянулось мучительно медленно. Кузнеца словно поджаривали на углях, так терзало его волнение. То, что он собирался сделать, было не только рискованно, но и подло. Бросить Наирейта одного зимой среди пустых полей означало обречь его на смерть — то есть поступить с ним так же, как до этого поступили члены его отряда. Впрочем, неподалеку была деревня. Он сможет ночевать в сене или сараях, пока не спадут холода, а потом скроется в лесах, если, конечно, dhoine его не поймают и не отправят на виселицу. А если собратья по лагерю догадаются об обмане? Тогда Эстелиену самому грозит изгнание, а Веэра достанется Наирейту и, скорее всего, избавится каким-нибудь способом от ребенка. Кузнец до боли сжимал зубы. Нет, этого он не допустит. — Эске, пора бы вставать на привал и варить обед, каша еще утром кончилась. — Да ты что? Дева с тобой, Эстелиен, я ведь вчера на два дня с лишком наготовила, — взялась за болевшую голову эльфка. — Ну хочешь, я сварю сам. Кашу вы утром подъели, да и вчера, видать, ею закусывали. — Не надо, выбирай место и притащи дров, а я сварю похлебки. Самое то после твоего дрянного эля, — скривилась Эске. Эстелиен глубоко вдохнул: начинается. Она всегда добавляла пряности в свои блюда и берегла их как зеницу ока.       Запланированный Эстелиеном спектакль, в конце которого Наирейт должен был убраться из лагеря, начался примерно через час после того, как был организован очередной бивак. Эске колдовала над котлом, распространявшим аппетитный запах вареного мяса, пока остальные эльфы грелись на внезапно заигравшем по-весеннему солнце. Ундина, нервно покусывая губу, наблюдала за беженцами, гадая, чем закончится ее затея. Вот Эске пошла к повозке и начала рыться в саквояже. Эстелиен замер у своего шатра. Ундина поморщилась: сделай лицо поспокойнее, идиот, все испортишь. Послышался недоуменный возглас эльфки, и саквояж был брошен наземь. — Ты чего? — встрепенулся Пелиэн, дремавший у костра. — Да мята с розмарином пропали. Я хотела добавить их в суп, а их нет как нет. — Ну и хорошо, хоть раз поедим нормально приготовленную пищу, а не твои проклятые вареные пряности, — процедила сидевшая тут же Веэра. — Да пошла ты, шлюха скоятаэльская, — плюнула на снег Эске. — Поди сама их выбросила куда, чтоб назло сделать? Наирейт явно напрягся, и Эстелиен, с трудом скрывая дрожь в руках, поспешил предотвратить скандал. — Эске, что такое? Зачем задеваешь Веэру? — Затем, что твоя баба выкинула мои пряности! Я же сказала, чтоб вы их не трогали. Ну неужели у меня не может быть больше ничего своего? — Постой, Эске, Веэра от меня не отходила. — Да ты вечно ее выгораживаешь! — закричала Эске, и Пелиэн насильно прижал ее к себе. — Утихомирься уже, нечего разоряться из-за какой-то там травы. — А что у тебя, говоришь, пропало? — осторожно начал Эстелиен. — Мята и розмарин, весь мой розмарин, который я покупала на ярмарке в Дарвейте, когда мы весной там проходили. — Постойте, господа. Мята и розмарин — это уже серьезно, — решился кузнец и извлек из кармана страницу. — Что за дрянь у тебя тут? Лихорадка? Трясучая зараза? Ты откуда это взял? — рассмеялся Пелиэн. Веэра явственно вздрогнула и сжалась в комок, обхватив руками колени. — Нашел это в вещах Наирейта, когда переодевал его после того ливня в лесу. — задыхаясь, проговорил Эстелиен. — Жар, кашель и… — Ты о чем? У меня в вещах не было бумаг. Тем более, таких. И к чему ты клонишь? — подозрительно спросил Яевинн, которому ситуация не нравилась все больше. — А еще потеря веса и синие пятна на пальцах. Лечится мятой и розмарином. Прочтите сами. — Да ты опился что ли, кузнец? Я не болен, а пятна на руках у меня с утра откуда-то появились! Говорю же, вчера куда-то влез, — выкрикнул Яевинн. Веэра вскочила на ноги и отступила на несколько шагов. Грудь ее рвано, беспорядочно поднималась и опускалась, а на щеках выступили красные пятна. — Ты… Ты болен! Болен этой проклятой заразой! Тварь! Ты всех нас заразил! Мы все теперь сдохнем здесь без лекарств и помощи! — завопила она, разражаясь рыданиями. Яевинн бросился к ней и грубо тряхнул за плечи: — А ну захлопни рот, шлюха! Я не более заразен, чем ты и твой ублюдочный любовник! — Уймись, Наирейт, — огрызнулся кузнец, впрочем, не двигаясь с места. — Не советую тебе оскорблять мою Веэру. Выверни-ка лучше карманы и мешок. — Это зачем же? — уточнил Яевинн, отпуская эльфку и медленно приближаясь к своему обвинителю. — Затем, что эта зараза, как сказано здесь, лечится мятой и розмарином. — Да вы с ума посходили? Где он вообще взял это клочок бумаги?  — рассмеялся Яевинн, но ответом ему было молчание. — Наирейт, брат, сделай, как он говорит, и покончим с этим, — наконец, сказал Пелиэн. — Мы не сомневаемся, что ты здоров и эта история полная чушь, но все же давай уже до конца выясним. Яевинн пожал плечами и вывернул карманы. На снег упал грязный платок и моток веревки, из которой он собирался наделать ловушек в дополнение к двум своим. Потом развязал мешок, выложил оттуда оставшиеся припасы, украденную фляжку с элем, вытянул перемену белья, подаренную Пелиэном, тщательно оберегаемый кошель с остатками денег… И увидел на дне незнакомый сверток. — Что там? — спросил кузнец. — Доставай-ка. Ундина широко улыбнулась, увидев, как переменились в лице беженцы при виде того, что высыпалось из маленького мешка, брошенного Яевинном на затоптанный снег.       В лагере царило уныние. Яевинн, устав браниться и умолять, в очередной раз наблюдал за тем, как собирают его вещи, чтобы бросить его в одиночестве среди пустых земель, скованных зимним холодом. Веэра истерически рыдала в шатре — никто не мог ее успокоить, и даже двойная доза успокоительных трав не исправила положение. Эске держала ее голову на своих коленях, чтобы несчастная не билась ею оземь, когда припадок усиливался. Эстелиен, ломая руки, причитал, что она повредит ребенку. Ундина наблюдала за ним со смешанным чувством жалости и отвращения. Даже сам Яевинн выглядел менее жалко, чем этот несчастный. — Послушай, Эстелиен, — заговорил Пелиэн, молча просидевший целый час у потухавшего костра. — Чего тебе? — Я сомневаюсь, что Наирейт болен этой дрянью. — Ты же сам все видел! — огрызнулся испуганный кузнец. — Да видеть-то я видел. Вот только сомневаюсь, что это не чья-то злая шутка. — Ты что же хочешь сказать? Кто-то специально подсунул мне эту страницу, а потом покрасил пальцы Наирейту и подбросил ему травы? И кашель, видимо, тоже чья-то злая шутка? — Да не разоряйся, мне твоей ненормальной истерички хватает. Я просто считаю, что негоже нам из-за дурацкого совпадения выгонять единственного, кто владеет оружием и знает, как выжить в лесу. Недалеко деревня, мало ли что dhoine в головы взбредет. — Им скорее взбредет это мало ли что в головы, если мы притащим с собой скоятаэля. Впрочем, если ты желаешь, так и быть, пусть Наирейт идет с вами. А мы с Веэрой тогда покинем вас и повозку возьмем с собой. Лошадь и эта развалюха на мои деньги куплены, если помнишь, — оскалился кузнец. Пелиэн замолчал. И Яевинн снова остался в полном одиночестве.