В канун Самайна

      Ундина с тревогой наблюдала за в очередной раз изгнанным Яевинном. Она ожидала повторения истерики, которая случилась с ним после того, как отряд покинул стоянку, но, к ее удивлению, часы шли, а с эльфом ничего не происходило. Совсем ничего. Он неподвижно сидел у костра, глядя в огонь и изредка поворачиваясь, чтобы подбросить дров из запасов, оставленных ему Пелиэном. Лицо его не выражало ни страха, ни гнева, ни озабоченности, словно весь смысл его существования теперь заключался исключительно в том, чтобы наблюдать за прихотливыми извивами пламени, танцевавшего на ветру. Лекарка нерешительно приближалась к эльфу и снова отходила подальше, не зная, прервать его странную сосредоточенность или понаблюдать за тем, что он станет делать дальше. Солнце скатилось за горизонт, и на землю опустилась тяжелая мгла, обдававшая колючим влажным холодом. Деревья сердито перешептывались, заслоняясь ветвями от отсветов оранжевого огня, разрывавшего плотное покрывало ночной темноты и вырывавшего из нее искаженные очертания привычного мира.        Яевинн так и не поднялся со своего мешка, не размял явно окоченевшие руки и ноги, не утолил ни жажды, ни голода. Он был неподвижен и тих, только по временам его тело содрогалось в очередном приступе кашля, который, как показалось Ундине, тревожил его в последние дни все чаще и чаще. Куча дров неуклонно убывала. Лекарка встревожилась не на шутку: если он сейчас не пойдет искать пропитания для костра, очень скоро пламя задохнется, и незадачливый путник останется беззащитным от мрака и усиливавшегося холода. Она появилась с противоположной стороны кострища и села на снег, подперев голову окровавленными руками, но Яевинн ее словно не заметил. — Эй, скоятаэль! Ты уснул, что ли? Ступай за дровами, — нарочито громко сказала Ундина. Эльф не удостоил ее вниманием. — Ау! Яевинн! Чего пригорюнился?       Она продолжала звать его, оскорблять, осыпать ругательствами, но никакой реакции на свои попытки втянуть его в беседу не замечала. Яевинн так и смотрел на костер, который, истребив последние запасы топлива, сердито взметнулся, требуя еще подношений, застлался по мерзлой траве, заставляя снег с шипением превращаться в воду, а потом, вспыхнув алыми угольями, бессильно рассыпался в черный прах. Сгорбленная фигура Яевинна скрылась от глаз Ундины в непроглядной темени. Ей показалось, что их обоих окутал могильный мрак, словно душная, тяжелая, промерзшая земля заменила собой звонкий прозрачный воздух, насыщенный водяными парами. На губах размазался противный вкус запекшейся крови и гнилой болотной тины. Ундина встала, вытянув руки и тщетно пытаясь нащупать во тьме хоть что-то, напоминающее о живом, солнечном, шумном и теплом мире, но пальцы ее ощутили пустоту. Она закричала, сама не зная, кого и зачем зовет, зарыдала, но зов ее, затерявшись среди незримых теперь деревьев, вернулся к ней, ударив по ушам многоголосым эхом. Лекарка опустилась в снег — у нее подогнулись колени — и, шаря ладонями по остывшим углям, прошептала одними губами: «Кто-нибудь…пожалуйста… Исенгрим!» Его имя было единственным, что у нее осталось, и она цеплялась за него, как утопающий за соломинку. Ответом ей был негромкий, злой, издевательский смех Яевинна. — Ну прямо как в тот раз. Он не придет, не надейся. Никто не придет.

***

      Ундина очнулась, как от толчка, и испуганно вскочила на ноги. Беспамятство, постигшее ее впервые за все время существования в виде призрака, закончилось столь же внезапно, сколь и началось. Она дернула плечом: это было явно нехорошо. Ее время, похоже, кончалось, как и силы, но ничего толком она сделать не успела. Разве что спасти Дану и несколько испортить Яевинну жизнь. Вспомнив о Яевинне, лекарка тревожно огляделась. Маленький лесок, освещенный красно-оранжевыми лучами восходящего солнца, был торжественно спокоен и выглядел мирным и уютным, словно ожившая картинка из книги с детскими сказками. Только черное уродливое пятно кострища напоминало о пережитом вчера страхе. Яевинна не было, но на выпавшем за ночь снегу женщина увидела его следы, ведущие к полю, и последовала за ним. Догнала его она довольно скоро: эльф, к ее удивлению, шел тяжело и медленно, часто останавливаясь. Это было крайне странно, ведь его раны, казалось, давно зажили до такой степени, чтобы не мешать ему нормально передвигаться. Ундина приблизилась, и он вздрогнул всем телом: — Тащишься за мной, как голодный волк. Подожди еще немного, я упаду и тогда сможешь выгрызть мои внутренности, пока я не превратился в падаль окончательно. Лекарка, обогнав его, заглянула ему в лицо и испугалась. Яевинн был мертвенно бледен, а под глазами залегли глубокие тени. — Ну я же тебя предупреждала, чтоб разжег костер, идиот. Яевинн хотел было что-то ответить, но хрипло, натужно закашлялся, прижимая руки к горлу. Приступ длился несколько минут, а когда закончился, эльф бессильно опустился на колени и замер, уронив голову на грудь. Дыхание со свистом вырывалось из его рта и превращалось в облачко пара. Кое-как отдышавшись, он снова встал и медленно побрел дальше по посеребренным инеем комьям мерзлой земли. — Куда ты идешь, Яевинн? — Не все ли теперь равно? — прошептал он, с трудом втягивая воздух, словно тот был слишком густым. Ундина настороженно оглядывала эльфа: происходящее сильно ее тревожило. — Послушай, ты уходишь в сторону от деревни. Возвращайся обратно. — Не ты ли требовала, чтоб я шел на пустоши? — кое-как выговорил Яевинн и ускорил было шаг, но снова закашлялся. Лекарка застыла на месте и несколько минут смотрела ему вслед, погрузившись в задумчивость. Признаки были очень и очень тревожные, но она не хотела верить своим глазам: не могла же болезнь вспыхнуть так быстро. Нет, конечно, у человека запросто могла, но не у эльфа, они ведь славились своей выносливостью и устойчивостью к хворям. И все же… — Эй ты, а ну стой. Тебе придется ответить на несколько моих вопросов. Яевинн поднял на нее усталый, ничего не выражавший взгляд. — Где у тебя болит? Несколько секунд он медлил, потом, разлепив потрескавшиеся губы, ответил севшим голосом: — Ты же прекрасно знаешь, где. Так что не теряй времени, у меня его не так много.       Ундина кивнула и молча пошла рядом с ним, останавливаясь, когда у него начинался очередной приступ тяжелого, рвущего кашля. Простуда, полученная во время ливня, медленно тлела в его теле, не желая сдаваться из-за постоянных ночевок на холоде и отсутствия лекарств, а за прошедшую ночь огонек превратился в пожар, который теперь сжигал его внутренности. Они молча тащились до вечера, не разбирая дороги и не делая привалов, пока Яевинн не бросил мешок, окончательно выбившись из сил. — Послушай, тебе надо развести костер. — Серьезно? — Не можешь же ты всю ночь здесь проваляться, как куль с дерьмом. Вставай и иди набери хвороста, Яевинн. Смерть от холода не самая приятная штука. — По сравнению с чем, а? Ты ведь не хуже меня знаешь, что будет дальше, умертвие. Ты добилась своего, смотри и радуйся. — У меня на тебя другие планы. Так что немедленно вставай и делай, что я говорю, — не сдавалась Ундина.       Яевинн свернулся клубком, словно раненое животное, и лекарка, не выдержав, пнула его по заду. Эльф резко поднялся, не выдержав оскорбления, и она, колотя его кулаками по груди, прокричала, что не оставит его в покое, пока он не разожжет костер. К ее удивлению, на сей раз Яевинн послушался и покорно потащился к застывшей полосе деревьев, разделявшей поля. Через час бесплодных стараний под трухлявой березой, наконец, весело затрещал огонь, а эльф сполз по стволу, хватая ртом холодный воздух. Ундина в двух шагах от него без труда слышала хрипы, сопровождавшие его дыхание. Она нервно ломала руки: без лекарств, теплой постели и еды его ждет скорая и мучительная кончина. Но почему это должно было ее волновать? В конце концов, не этого ли она так долго и упорно добивалась? Эльф застонал, берясь за грудь. — Ты что? — Дышать трудно, — жалобно поговорил Яевинн сквозь натужный кашель. Болезнь разрасталась в нем так же быстро, как пламя в разложенном им костре. Ундина чертыхнулась и отошла подальше, чтобы не видеть его мучительных попыток вдохнуть побольше воздуха, только усиливавших страдания. Она должна была радоваться этому, торжествовать, наблюдая за тем, как жизнь покидает его в тяжкой и страшной борьбе, но не могла. Не могла. Это было выше ее сил, и теперь она понимала, что ее месть заранее была обречена на неудачу. Яевинн мог хладнокровно убивать, не думая о содеянном, а Ундина — нет. Она вернулась к костру, у которого эльф корчился в тщетных попытках откашляться. — Ты, слушай меня. Прекрати драть глотку этим кашлем, ты только заставляешь все в груди распухнуть и мешаешь доступу воздуха. — Больно… Мне больно. — Ну еще бы, и ты сам в этом виноват, кретин. Не ной. Растопи снега, надо согреться и что-нибудь съесть, а то ослабнешь в три раза быстрее. Яевинн недоуменно уставился на нее. — Ты что же, безумная, решила мне помогать? У тебя есть возможность сделать то, что ты хочешь, так не трать время. — Не трать ты время и силы на глупую болтовню. Живо достал котелок из мешка и согрел воды. — Совесть мучает? — страшно, криво ухмыльнулся Яевинн. В сумерках лекарке показалось, что у него уже посинели губы.       Вскоре перед глазами лекарки разыгралась хорошо знакомая ей по темерским лазаретам драма мучительной борьбы с удушьем. Эльф то стонал, то хрипел, то ругался, поминутно меняя положение и не находя облегчения. Хриплый свист в его груди теперь слышался без всякого труда на расстоянии пяти шагов. Ундина тщетно пыталась успокоить его и воззвать к его разуму: Яевинн ее не слышал, погруженный в свои страдания. Она в порыве гнева сжала виски изо всех сил. Ну что же ей делать? Может, попытаться прикончить его, чтобы не наблюдать за этим до конца? Или уйти, сбежать, бросив умирающего в одиночестве? Наконец, она, послав проклятие Яевинну, пожелала оказаться в главном лазарете Венгерберга.       Большой зал с высокими и широкими окнами, отведенный для приготовления лекарственных снадобий, был, к облегчению Ундины, пуст и погружен во мрак, разгоняемый парой масляных ламп под колпаками из стекла. Она оглядела столы, заваленные сушеными травами, и приблизилась к закрытым стеллажам у стены. Здесь на первый взгляд ничего не изменилось. Вот уж не могла она предположить, что окажется в этом зале еще раз, да еще при таких обстоятельствах… Видела бы ее сейчас матушка Эльме, громогласно заявлявшая при каждом споре на темы загробной жизни, что никаких призраков не существует, а всем суеверным идиотам следует отвесить пинка под зад. Ундина открыла дверцы и, молясь, чтобы хватило сил, нашла большую емкость с тщательно закупоренным горлом, в которой плескалась тяжелая янтарная жидкость. В полевых лазаретах она была на вес золота и выдавалась по маленькой рюмочке тем заболевшим, у кого были наиболее впечатляющие шансы на спасение. Теперь ей предстояло, собрав в кулак силу воли, дотащить снадобье до Яевинна и заставить его выпить то, что должно было спасти его шкуру. Зачем? Она не хотела задумываться.       По привычке вдохнув, Ундина крепко прижала к себе стеклянную посудину и представила, что стоит у костра возле эльфа. В ушах засвистело, а мир вдруг раскололся на несколько частей, и руки ее предательски ослабли так, что она едва не выронила свою драгоценную ношу. Вдруг в спину ударило что-то твердое, и лекарка свалилась, прижимая зелье к груди. Несколько минут она боролась с головокружением, потом кое-как поднялась и с облегчением расслабила руки, опустив емкость на снег. Перед ней горел костер, возле которого скорчился Яевинн. Он жалобно стонал, загребая руками снег. Она расслышала отрывистые слова, срывавшиеся с его губ, и с удивлением поняла, что он зовет мать. Это было нелепо и оттого еще более страшно. Ундине в который раз показалось, что она снова в полевом лазарете, бессильно наблюдает за чьими-то последними минутами. Но на этот раз у нее было оружие, которое могло изменить исход решающего боя в ее пользу, и она не собиралась упускать шанс, раз ей повезло протащить лекарство на такое расстояние. — Эй ты, а ну вставай! Вставай и достань кружку, твоя задача помочь мне налить из этой бутыли и выпить все до капли! — прокричала она, тщетно пытаясь толкнуть Яевинна: силы ее были на исходе. Ундина испугалась, что скоро не сможет удерживать свой облик, и эльф перестанет ее слышать. Наконец, он перестал бормотать и удивленно воззрился на валявшуюся перед ним бутыль. — От…от… — Неважно, откуда, идиот, наливай. — Не…нечем дышать. — Бери кружку, Яевинн, скорее, — зашипела она, теряя терпение. Он пополз к своему мешку, вынул кружку и кое-как откупорил бутыль дрожащими руками под нескончаемую брань лекарки, боявшейся, что эльф прольет драгоценное лекарство. Наконец, порция горькой жидкости была выпита, и Яевинн обессиленно повалился на снег, снова закашлявшись. — Это снимет воспаление и облегчит дыхание. Теперь подбрось дров и попробуй заснуть. К утру станет легче. Яевинн повиновался. Пламя осветило его осунувшееся лицо с дрожащими губами. По щекам стекали слезы, и волосы прилипли к мокрой коже. — Мне больно… — прошептал он. — Я знаю, — ответила Ундина.       Вскоре больной заснул, привалившись к корявому стволу и укутавшись в плащ. Лекарка молча наблюдала за ним, размышляя, не слишком ли поздно и как сработает проверенное средство на холоде и без нормального ухода. Она сделала ставку на то, что Яевинн эльф и гораздо крепче, чем ее прежние пациенты, а значит, у него больше шансов выжить. О том, что будет с ними дальше, она не хотела задумываться, как и о своем малодушии, не позволившем ей спокойно бросить его умирать. Вдруг он зашевелился и стал беспокойно оглядываться по сторонам. — Ты чего? — спросила она, встревожившись, что ему стало хуже. Увидев женщину, Яевинн успокоился и снова откинулся на ствол березы, а потом вдруг прошептал: — Ты ведь не уйдешь? — Нет, не уйду, — поразмыслив с минуту, ответила Ундина, в очередной раз выругав себя за излишнюю жалостливость. Мало-помалу она погрузилась в свои мысли, наслаждаясь тишиной и радуясь, что ей все-таки удалось раздобыть для эльфа лекарство, хотя это и стоило ей огромных усилий. Ночь была тихая и, к ее удивлению, довольно теплая: снег под ногами размяк и рассыпался в крошку, словно сахар. Ундина подняла голову и залюбовалась яркими крупными звездами, рассыпанными по бархатно-синему пологу неба. Жаль, что скоро ей придется исчезнуть, оставив все это позади. Что там, за туманом? Кто знает?       Вдруг к ее спокойному созерцанию примешалась тревожная нота. Ундина не могла понять, что происходит, и удивленно огляделась по сторонам. Ничего подозрительного она не увидела: костер по-прежнему горел, Яевинн спал, деревья слегка покачивали мокрыми ветками… Странно. Она встала и прошлась по снегу, прислушиваясь к своим ощущениям. Это было похоже на то, как если бы… Как если бы на нее кто-то смотрел. Ундина резко обернулась и увидела кузнеца. Эстелиен стоял, прислонившись к березе над головой у Яевинна, и неодобрительно оглядывал лекарку. — Так вот оно что. А я все думал, откуда взялась та страница, и как пальцы этого негодяя оказались покрашены. — Ты? Откуда? Ты меня видишь? — У тебя такой испуганный голос. Не надо тратить силы попусту, они тебе пригодятся. — Как ты тут очутился? — рассердилась Ундина. — Так же, как, видимо, и ты, beanna dhoine, — вздохнул кузнец, отходя от дерева. Ундина прижала ладонь ко рту: горло у него было перерезано, и голова почти отделена от тела. — Держится на честном слове, сестрица, — усмехнулся он. — Как это случилось? — Обыкновенно, как со всеми. Прав был Пелиэн, не следовало выгонять единственного, кто… — Эстелиен вдруг всхлипнул и отвел взгляд. — Но ведь и ты в этом тоже виновата, не подкинь ты мне эту дрянь, я б не смог его выгнать, и мы были бы живы. — Мы? Остальные что, тоже… — Да, — коротко ответил кузнец, видимо, придя в себя. — Эске и Пелиэн мертвы. Кметы настигли нас у берега реки. Продали нам еду и одеяла, увидели, что есть деньги. Я умолял их все забрать и сохранить нам жизни, но они только посмеялись. — А Веэра? Зачем ты здесь и почему говоришь со мной? — Из-за нее я и пришел. Я хотел найти его, но ты мне даже лучше пригодишься, тем более, что он скоро окажется среди нас, судя по его виду. Я не знаю, кто ты и что ты, но я чувствую, что у тебя много сил. Кто-то горюет о тебе, вспоминает, не может смириться с твоей смертью. Тебе повезло. — Да уж, неимоверно. — Да. Обо мне горевать некому, — горько сказал Эстелиен. — Я пришел за помощью. — Ко мне? — рассмеялась Ундина. — Если ты не заметил, я тоже мертва. — Ты можешь помочь. Ты ведь научилась перемещать предметы и говорить с живыми. Я следил за вами, я видел. Послушай, beanna, она лежит там уже целую вечность и не шевелится, а я не могу до нее докричаться. Она ведь замерзнет насмерть или заболеет. Я обещал о ней заботиться, — быстро, сбивчиво заговорил он, сложив ладони в умоляющем жесте. — Подожди ты, не части. Кто где лежит? — Веэра, — с усилием проговорил Эстелиен. — Ее ударили по голове почти сразу же, и она не видела, как я… В общем, она пришла в себя после того, как все закончилось, и кметы сбежали. И она так и лежит возле меня и не встает, хотя ей явно холодно. Прошу тебя, поговори с ней. — Как ты себе это представляешь, кузнец? Эй, Веэра, я призрак, встань, а то тоже окажешься на том свете? — Да нет же. Просто иди туда, а я скажу, что ей говорить. Поверь мне, я хорошо ее знаю, она встанет. Помоги мне спасти ее и нашего ребенка. Это маленькая эльфка, хорошенькая, как цветок, и у нее совсем недавно появилась душа. Прошу тебя! — умолял Эстелиен, и Ундина, почувствовав, что готова сдаться, тревожно обернулась на Яевинна. — Он спит, ты успеешь вернуться. Прошу! — Ладно, идем. Только быстро, и если она не послушает, я не виновата.       Повозка, разграбленная и разломанная, валялась на топком скользком берегу вверх колесами. Из-под ее искалеченного бока виднелась рука Эске, с которой грубо содрали дешевенькое кольцо, подаренное Пелиэном. Эльф, видимо, сопротивлявшийся, лежал тут же в таком виде, что Ундина предпочла отвернуться. Тело Эстелиена валялось неподалеку в зарослях, а под боком у него скорчилась дрожащая Веэра. Видимо, лужа застывшей крови, в которой она лежала, ее ничуть не смущала. — Я пытался ее спрятать, но не успел, — горько сказал кузнец, приближаясь. — Что делать-то? — прошептала подавленная увиденным Ундина. — Попробуй позвать по имени. Может, и пошевелить ее сможешь? - Не знаю, я не уверена, что и говорить с ней смогу. - Давай же, попробуй, - настаивал кузнец. - Прикоснись к ней, вдруг почувствует.       Лекарка повиновалась и, приложив ладонь к боку несчастной эльфки, назвала ее имя. Та вздрогнула и отшатнулась, а Ундина, к своему несказанному удивлению, повалилась на нее, словно ее рука прилипла у телу Веэры. Эльфка тонко, жутко завизжала. Перепуганная лекарка дернула руку, которая стала наливаться свинцовой тяжестью. — Вот так, хорошо. Я угадал, сейчас самое время, — удовлетворенно проговорил кузнец. — Ты что, падаль остроухая, со мной сделал? — заорала Ундина, перепугав Веэру окончательно. Эльфка пыталась отползти, лекарка нервно дергала руку, но ничего не выходило: их словно приковала друг к другу невидимая сила. Ундина все сильнее ощущала неприятную, жаркую тяжесть, словно ее привалили горящим торфом. — Не дергайся, бесполезно, — вдруг холодно и спокойно заговорил кузнец. — Серебряная нить так просто не порвется. Ундина опустила взгляд туда, куда смотрел призрак эльфа, и увидела, что от живота Веэры к ее груди действительно протянулось подобие туманной нити. — Ты что сотворил, придурок? — Дал душу своей дочери, beanna. Поганую душу, конечно, но на худой конец сойдет и такая. Никто больше к нам прийти не пожелал. Видимо, не так сильно мы друг друга и любили. — Да какая любовь, полено безмозглое, ей даже Яевинн больше нравился, чем ты, и я начинаю ее понимать, — выплюнула лекарка, продолжая тщетные попытки освободиться. Веэра снова плюхнулась возле трупа любовника и замерла, глядя в небо. — Может, и так. Но зато мое дитя выживет. Она утратила волю к жизни, а ты нет, и ты станешь заботиться о ней вместо меня. — Как бы не так! Кто тебе дал право решать за нас, что нам делать? — Никто. Посмотри на это с другой стороны: у тебя будет новое красивое тело, ты родишься дочерью народа эльфов, а твоя мать, она… Она ведь прекрасна, — выдохнул Эстелиен и вдруг тревожно посмотрел на свои руки. Они неуклонно теряли плотность, словно таяли в воздухе. Рядом с ним возник Пелиэн и бросил хмурый взгляд на Ундину и Веэру. — Идем, кузнец, нам пора. Скоро Имболк, надо успеть добраться до ворот, пока все приличные места в доме Девы Полей скоятаэли не разобрали. — Прощай, Веэра, — прочувственно сказал кузнец и исчез вместе с Пелиэном, а Ундина, выкрикнув им вслед ругательство, горько разрыдалась без слез. Тяжесть дошла уже до горла, и ее тянуло вниз, к телу Веэры. Она сопротивлялась, как могла, билась, словно птица в силках. Не хочу. Не надо. Только не снова. Нет. В ушах, казалось, звучал хриплый голос Яевинна, звавшего ее, умолявшего прийти. Ундина сделала последний отчаянный рывок и ощутила, что падает, летит во тьму, словно камень, тонет в густом твердом мраке. Она ударилась обо что-то, ощутив резкий приступ тошноты, и обнаружила себя в тесном, горячем, плотном коконе, вокруг которого была вода. Не хочу… Не надо. Пожалуйста, не надо. Нет. Не… Всюду что-то шумело, переливалось, шуршало, словно змея по камням, и эти звуки заглушали ее мысли. Было и еще что-то, отвлекавшее на себя внимание и мешавшее сосредоточиться. Стук, быстрый, частый, ритмичный стук. Ундина свернулась клубком в своем коконе и, прислушиваясь к стуку и шорохам, задремала, утратив силы и окончательно отчаявшись.       Веэра, тяжело опершись о землю и едва не упав лицом в кровь Эстелиена, встала и осмотрелась вокруг, держась за живот. Вытерла руки о снег, согрела пальцы, растерев их полой плаща. Потом неспешно собрала в выпотрошенную сумку разбросанный очерствевший хлеб, истоптанное кметами вяленое мясо, выкопала из снега оставшиеся целыми склянки. Отстегнула с поясов у мертвых кошели и, спихнув следом за едой в сумку, стала искать теплые вещи.