***
Я вышел из машины и окинул виноватым взглядом то, что произошло с салоном автомобиля после того, как я в него сел. Грязь и кровь были повсюду. Ким сказал, что не будет это вытирать — оставит в качестве доказательства, что мы боролись с Ребеккой и действительно существенно пострадали от её рук. Хотя, по правде говоря, основной ущерб мне нанесла лаборатория и клумба. Когда-нибудь я посмеюсь над этим в кругу друзей или коллег. Надо же, смертоносная клумба. Проводив взглядом теслу, я поплёлся к входу в здание. Доктора велели лечь на живот и начали колдовать над раной на спине. А я задумался над тем, как буду рассказывать родителям о произошедшем. Я, конечно, предпочёл бы промолчать, но такой вариант исключало расследование и тот факт, что и меня обвинят в пособничестве. А меня точно обвинят в пособничестве — так происходило в детективных сериалах, а они должны хотя бы в чём-то отражать действительность. Что ж, я попытался смоделировать беседу. Как ни крути, какие слова ни подбери, а я всё равно выглядел наивным дураком. Ладно Ким, но я то, обычный парень, как в это ввязался? И почему почти ничего не почувствовал, увидев, как на моих глазах умер человек? Жалел ли я Ребекку, оставленную умирать на земле перед собственным домом? Я убедил себя, что жалеть её не имел морального права. Она отнимала жизнь, играла в бога, сошла с ума — если бы её судили, могло и до смертельного приговора дойти. Ким, наверное, думал так же. Он изначально хотел её убить — как мне это раньше в голову-то не пришло? Отсюда и все его увёртки и нежелание пойти в полицию. Как же туго до меня доходило! Нет, скорее всего, я ошибался. Если бы Ким планировал убийство, оно не было бы таким суетливым и неправильным. Ребекка выстрелила в него, только чудо позволило ему остаться в живых, да уж, если это планирование, то Ким превзошёл самого себя. В своё оправдание скажу, что я общался с Кимом каких-то жалких три недели и мне только предстояло избавиться от основной массы иллюзий на его счёт. Сначала я легкомысленно принял Кима за типичного нью-йоркского пижона. У меня было довольно предвзятое отношение к богатым людям: я полагал, что возможности, которые давали деньги, делали их развращёнными, наглыми, возомнившими себя властелинами мира. Циниками и нигилистами, считающими, что все в этом мире продавалось, достаточно предложить нужную цену. Когда он на моих глазах избавился от шести тысяч долларов, я всерьёз поверил, что если окажусь в постели Кима, то только потому, что для него это будет очередным приключением. Мне казалось, он так воспринимал действительность. Соблазнить коллегу, снять сюжет, затеять расследование, каждый день как квест. Поэтому я и не принял всерьёз его расследование, а стоило. — Вот мы и закончили со спиной. — Медсестра попросила сесть на кушетку и начала обрабатывать раны на лице. — А челюстью тоже на даче ударились? Кажется, это был кулак. — Нет, не кулак. Я наступил на грабли. Она рассмеялась, а потом предложила обменяться номерами телефонов.***
Сначала я думал, что ссадины на лице добавили мне то ли возраста, то ли брутальности. Но первая же зеркальная поверхность, встретившаяся на моём пути, опровергла догадку. Я выглядел как мальчишка, попавший в переплёт, но, вздохнув, в таком виде и поехал в редакцию. Этаж, на котором располагался наш офис, выделялся большой яркой кляксой на фоне чёрного неба. Гигантские окна, что называлось, проливали свет на деятельность журналистов. В ньюсруме мелькали женские и мужские силуэты, и мне безумно захотелось оказаться среди них. Я выскочил из машины, едва такси затормозило у бизнес-центра. Мистер «Приятного дня» на ресепшене попытался узнать, что со мной случилось, но я ограничился ответом «всё окей». Надавил на кнопку лифта, влетел внутрь, едва дождался, пока двери разъедутся в стороны, нажал на ручку прозрачной и как всегда чистой двери, услышал звук защёлкивающегося замка позади. — Энди! — Нил тащил с собой штатив и провода, волочившиеся на несколько футов. — Помоги, пожалуйста, у нас тут такое! Да, да, шнуры подбери, размотались, черти. Когда он скрылся за дверью, я взглянул в ньюсрум. Репортёры носились туда-сюда, как автомобили на автостраде. Разрывались все три телефона. Элис, уже с макияжем и причёской для выпуска, читала закадровый текст. Рядом стоял Ким и обстоятельно что-то ей объяснял. Было заметно, что он обошёлся без профессиональной помощи: кто-то — скорее всего Элис — приклеил ему на подбородок и лоб жёлтые пластыри. Зато я понял, что во втором пакете была одежда для него самого: костюмчик и белая рубашка. Я вошёл в ньюсрум, увидел, как Элис склонилась к Киму и произнесла: — Когда он тараторит мне в ухо, хочется взять и зарядить ему по башке микшером. — Вот поэтому у тебя в студии и нет микшеров. — Так, Майкл сказал, что я буду работать с другим исполнительным продюсером? — Спроси у него, ладно? Ким заметил меня и оборвал беседу на полуслове. Чтобы поговорить без лишних ушей, он предложил выйти на балкон, на котором у меня от высоты дух захватывало. Манхэттен просматривался как на ладони. Такой вид наталкивал на философские размышления: под ногами неслась жизнь, ветер трепал волосы, гудели кондиционеры… Но Ким явно думал о чём-то менее возвышенном, когда толкал меня к стене и глубоко целовал. Его ладони пахли яблочным жидким мылом, волосы — шоколадом, губы — ананасовой жвачкой. В его руках мне становилось сложно соображать — хотел же спросить о чём-то, но вместо этого гладил его по спине, прижимал к себе, тёрся бёдрами. Если Кима посадят в тюрьму, я без этого не смогу. Тюрьма, точно. — Притормози. — Я поцеловал его и отстранился. — Тебе удалось сделать то, что просил брат? — Разумеется. — И всё прошло как надо?***
Глаза постепенно привыкали к темноте: я разглядел его блестящий от слюны подбородок. Ким иногда целовался как актёр из немецкой порнушки — высовывая язык изо рта. Выглядело, наверное, невообразимо пошло, но этим приёмчиком он возбуждал меня на раз-два. — Алекс хотел, чтобы к сегодняшнему вечеру город знал про убийство Химика, и город будет знать — мы уже готовим итоговый спецвыпуск. — Ким засунул ладонь за пояс моих штанов. — Ну а дальше-то что? — Человеческий мозг так устроен, что первую информацию он воспринимает как правдивую, а вторую — уже сомневаясь. Понимаешь? Мы убедим всех их, среди которых и выберут присяжных для суда, в том, что умерла не девушка, умер монстр. Убита не бедная девушка, а… — Монстр. Умно. — Это во-первых. А во-вторых, мой звонок в службу 911 записывался, и это даст Алексу право утверждать, что я с самого начала переживал о содеянном и даже хотел её спасти. Ким провёл ладонью по моему затылку и надавил на него. — Погоди, Ким, я совершенно точно уверен, что это неподходящее время. — Я просто пользуюсь моментом. Когда собираешься признаться в убийстве, жизнь воспринимается немного иначе. — Ким отстранился, сделал два шага от меня и опёрся о балконные перила. — Впрочем, если ты не хочешь, не буду настаивать. Я промолчал. — Нет, серьёзно, Энди. Предлагаешь побеседовать о Ребекке? — Я не хочу о ней беседовать, господи, но, как правило, если человека что-то беспокоит, он хочет это с кем-то обсудить, — обстоятельно, беря во внимание его стресс, пояснил я. — Меня это не беспокоит, не беспокойся, — съязвил Ким. — То, что тебя это не беспокоит, уже повод для беспокойства. Он выставил руки вперёд и произнёс: — Ладно, может быть, я немного… Взбудоражен. — М-м-м. — Или даже напуган. — Уже ближе к правде. — Я ободряюще кивнул. — Или взбудоражен и напуган одновременно, но не хочу об этом говорить. Алекс сказал, что он справится и я могу на него положиться. Главное сейчас — подготовить выпуск. Может быть, он и поступал правильно, а я боялся. На меня снова накатило осознание. Больше не удавалось абстрагироваться, думать о брате Кима или родителях. Ким выстрелил в человека; её сердце перестало биться из-за нас. Совершенно очевидные вещи, но как их выбросить из головы? — Считаешь, что я сделал ошибку? — заговорил Ким. — А это была именно ошибка? У меня возникло такое чувство, что ты с самого начала планировал. Мысль вернулась в голову будто без спроса и я умудрился озвучить её. — Не планировал, разумеется. — Зачем же ты выстрелил? — Я перешёл на шёпот. — Я не знаю! — Ким присел на корточки и медленно съехал на пол. Он прикрыл лицо руками, отчего слова звучали приглушённо. — Я вообще теперь не могу сказать, о чём думал. Она выстрелила в меня! И знаешь, в такие минуты не жизнь проносится перед глазами — это ерунда, — а ты… ты словно навсегда запоминаешь лицо того, кто в тебя целился. И я подумал: либо она, либо я. Мне просто повезло; в следующий раз не повезёт, поэтому её нужно уничтожить. — Ты должен был просто нейтрализовать её, чтобы она не была опасной. — Надо было тебе этим и заняться, — зло бросил он. Я выдохнул, расслабил плечи и посмотрел вдаль на блестящий Нью-Йорк. А как бы я сам поступил на его месте? Существовало мнение, что любой человек мог убить другого, только каждому для этого были необходимы свои особенные условия и мотивация. У Кима такая мотивация была: он стрелял в девушку, которая убила его лучшего друга и едва не пристрелила его самого. А если бы Ребекка призналась, что виновна в смерти сестры, может, и моя рука не дрогнула? — Случилось то, что случилось. Уже ничего нельзя исправить. Я устроился рядом на холодном полу и обнял его.***
В таком виде нас и обнаружили коллеги. К счастью, это были девушки, которые сочли меня с Кимом то ли пьяными, то ли обкуренными, но не любовниками. Они сказали, что через десять минут начнётся выпуск, и Ким мгновенно оказался на ногах: хотел увидеть момент триумфа, если это слово сейчас будет уместным, собственными глазами; я вслед за ним вернулся в ньюсрум. Что мне удалось узнать: сюжет об убийстве Химика был анонсирован и выйдет первым. Кроме этого, Седьмой канал запланировал несколько прямых включений. В этот вечер к нам присоединится психолог Сара, которая подсказала мне идею про раздвоении личности, и несколько других экспертов в сфере юриспруденции. Журналист выехал на место события — ему предстоит два выхода в эфир, желательно с записями синхронов от «очевидцев» события. — В восемь двадцать у нас прямое включение с места события, в восемь тридцать Элис поговорит с юристом Джейми Паркером. Или нам нужно больше времени на прямое включение? — Только он не Джейми, а Джеймс. — Нил прошёл мимо с новой партией шнуров. — К слову. — О, точно, юрист по вызову. Я его помню, блондинистый такой. Исполнительный продюсер Дэйв лихорадочно листал свой ежедневник. — Пять минут до эфира, — произнёс он и побежал в направлении студии. За ним увязалось несколько человек. Студия, где выпускались новости, была перед ньюсрумом. Пройдя коридор славы, я смог заглянуть внутрь, но входить не стал. Элис едва заметно улыбалась, словно разминала лицевые мышцы. Она сидела за столом с приподнятыми стилистами волосами, в стиле семидесятых, и в розовой целомудренной блузе. Напряжение в комнате делало воздух вязким: стало душно и я расстегнул две верхних пуговицы. Эми проследила за моим движением, улыбнулась и махнула ладонью перед собой, разгоняя воздух. Кондиционер работал образцово, но нас подогревал стресс. — Заставка пошла. Я чувствовал себя странно, стоя в режиссёрской и ожидая новостей о событиях, в которых принял непосредственное участие. Я так и не смог разобраться, хотел или не хотел увидеть тот двор и дом, где произошла драма. Безусловно, спецвыпуск по этому поводу даст зрителям много информации, но я знал гораздо больше. Знал, что было до этого. Материал, прямо скажем, не для новостей — скорее, для детективной книги. Это случилось вне эфира и никогда в него не попадёт. Такое сожаление должно быть знакомо писателю, из работы которого редактор выкинул сцену. — Студия F7, вы готовы? — Как никогда, телецентр, — пауза. — А вы? — Откуда этот комик? — Из телецентра. — Эми взглянула на телефон, пришла СМС — участие подтвердили трое. Дэйв надел наушники. — Элис, без лишних эмоций и неуместных акцентов, ладно? — Все неуместные акценты появляются оттого, что ты вопишь мне в ухо. — Работа у меня такая. Элис закатила глаза, но выдохнула и взяла себя в руки. Как однажды сказал Ким, отношения между шеф-редактором и журналистом уступали по проблемности только отношениям между ведущим и его продюсером. В первом случае друг на друга кричать могли оба, во втором — наушник во время прямого эфира работал только в одну сторону. На экране, демонстрирующем то, что видели телезрители, появилась студия. Дэйв умолк и вознёс руки вверх — я так понял, это был его типичный жест благословения выпуска. — С вами Элис Картер и вечерние новости Седьмого канала, — произнесла она; позади появилась классическая криминальная заставка. — Сегодня в своём доме была убита Ребекка Льюис. Девушка, которую источники связывают с Химиком, совершившим девять убийств. — Потише, не так эмоционально, — сказал в наушник Дэйв. — Мисс Льюис, сорока трёх лет, проживала в Куинсе. Мотивом нападения на её дом могло стать ограбление, поскольку внутри обнаружены следы борьбы. — Она сделала паузу. — Наша корреспондентка находится на месте события и готова рассказать последние новости. Тереза, слушаем тебя внимательно и хотим узнать: есть ли у полиции предварительная версия? Тереза стояла приблизительно на том месте, где я упал. Только чистенькая и, кажется, даже довольная, что получила возможность выйти в эфир в итоговом выпуске. — Студия, на месте преступления все ещё продолжаются следственные действия. Говорить о каких-то версиях пока рано, об этом нам не под запись сообщил детектив. Очевидцев трагедии нет, но несколько соседей утверждают, что услышали выстрел около семи вечера. Дэйв сказал: — Спроси, что говорят об убитой соседи. — Тереза, удалось ли тебе пообщаться с людьми, проживающими рядом с Ребеккой Льюис? — Да, соседи утверждают, что Ребекка вела очень уединённый образ жизни, можно сказать, была отшельником. Но регулярно принимала гостей, которые рядом не проживают. — Как эти гости выглядели? Пока всё шло довольно неплохо. Седьмой не мог обвинить Ребекку прямо — презумпция невиновности работала на Химика и репутацию канала, — но давал пищу для размышления зрителям. Если она была отшельником, значит, имела тайны, которые желала скрыть, верно? Сам Ким утверждал, что люди искали простые пути и делали незамысловатые выводы. — Что в полиции говорят об обвинениях в адрес Ребекки? Тереза кивнула: сигнал проходил с опозданием, поэтому секунды две она молчала. — Полиция не комментирует предположительную связь между этими инцидентами, тем не менее внутри все ещё проводятся следственные действия; полагаю, выводы будут позже. — Спасибо, с нами была Тереза Уолтер с места гибели Ребекки Льюис. Следующим в эфир вышел юрист. Скайп-связь барахлила, но Эндрю Флэш успел сказать, что в юриспруденции нет такого термина, как «оправданность» преступления, и даже если Ребекка была тем самым Химиком, за её убийство виновных будут судить по всем правилам. — А как же суд присяжных, Эндрю? — На данном этапе он играет роль. Но у нас пока слишком мало информации, чтобы соотносить одно с другим. Если в её дом проникли с целью ограбления, но она сама была преступницей, полагаю, даже присяжные не сочтут это смягчающим обстоятельством. Потом на экране показалась симпатичная физиономия Сары. — Исходя из имеющейся информации, как бы вы охарактеризовали Химика? Если просто предположить, могла ли им быть женщина? — обратилась к ней Элис. — Безусловно, принадлежность к полу не даёт нам даже намёка на то, какой у человека характер, способен ли он убить кого-либо. Это очень тонкая материя на самом деле. — То есть это не исключено? — Безусловно, нет. — А правоохранительные органы берут во внимание гендерную классификацию? — Безусловно, — в один голос с Сарой произнёс я, и Эми почему-то рассмеялась. Когда Элис закончила выпуск, комната взорвалась аплодисментами. Коллеги переглядывались, хватали друг друга за руки, обнимали, хвалили, несколько разразились словами любви, будто и не было никогда неоправданной недоброжелательности, забытых реплик, сорвавшихся сюжетов, потерянных петличек. Несмотря ни на что, Седьмой канал был командой, как в примерах по тимбилдингу. Дэйв достал бутылку шампанского и позвал всех обратно в ньюсрум. И около того же самого стола, над которым мы совсем недавно горевали по Крису, поднимались бокалы и отпускались комплименты. Такие моменты со временем обрастали ностальгией и становились легендами для пересказа новому поколению, и всё же я ощущал дискомфорт. Завтра все эти люди узнают, что сделали мы с Кимом. Как поведут себя после этого? — «Твиттер» сошёл с ума! Тэг про Химика в трендах по Америке. — Это только начало. — Кейт побежала к телефону, не допив шампанское. — Седьмой канал. Я подошёл к Киму. Какое-то время мы смотрели в окно, словно запоминая очертания Нью-Йорка, празднующего смерть Химика. Хотя, конечно, город ничем не отличался от себя самого вчерашней версии. Пока ещё мы делали вид, что чувствовали то же самое; что были самими собой вчерашней версии.***
Я добрался до дома за полчаса, решив не тратить деньги на такси. В это время Бронкс ненадолго оживал: не смирившиеся со своей участью люди выходили на улицы и общались. Просто говорили, в основном ни о чём. Какая завтра будет погода, почему республиканцы провалили голосование по медицинской реформе, угрожали ли Америке мигранты? Что там с Энергетическим агентством? Расходы на оборону все так же растут? Плавное течение вечера прервал резкий взрыв, словно рядом начал извергаться вулкан. Кажется, я ненадолго выпал из реальности. И первым, что зафиксировало моё сознание, стал шум. Мешанина из звуков, один пронзительнее другого. Сирены то приближались, то отдалялись, кричали люди, скрежетал металл. Я закашлялся, перевернулся и застонал от рези, прострелившей спину. Кто-то схватил меня за ворот рубашки и тут же отпустил на асфальт. — Нам нужно больше крови. — Он умер, женщина, простите, ваш муж умер. — Кевин! Кевин, где ты?! Я открыл сухие и опухшие глаза, поморгал, чтобы сфокусировать зрение. Улица стала неузнаваемой: в десяти метрах зияла воронка, а дом на противоположной стороне — тот самый, где я снимал квартиру, — был наполовину разрушен. Больше ничего разглядеть не удавалось: вокруг стоял едкий туман — наверное, пыль от обвалившегося здания. Попытавшись встать, я опёрся на руку — движение отозвалось приступом боли. Прикусил губу. В ладони обнаружился осколок, который ушёл под кожу дюйма на три. «Ладно, Энди, соберись, тебе нужно узнать, что случилось, а не лежать на асфальте», — шептал я, пытаясь выбрать правильное положение руки, чтобы как можно менее болезненно вытащить этот чёртов осколок. — На счёт три, — сказал я и тут же потянул его на себя. В следующее мгновение я едва не отключился; а может быть, в самом деле отключился. Когда снова открыл глаза, лежал на дороге, как и минуту назад. Осколок валялся рядом, а по руке сочилась кровь. Она текла струйкой, в которой отражались мигалки и огонь. Ко мне подбежал мужчина в форме «Скорой помощи», с лицом, вымазанным в крови. Он держал бинт и фонарик. Неужели кто-то ещё пострадал? Что это вообще было — взрыв газа? Мне казалось, я задал эти вопросы вслух, но доктор продолжал держать меня за плечо и говорить, активно артикулируя: «Вы серьёзно ранены?», «Можете встать? Я отведу вас в скорую». Он поднял меня, придерживая под грудью, и мы оказались на кладбище. Я насчитал как минимум восемь трупов, лежащих в неправдоподобных позах с раскинутыми руками и изодранной одеждой. Мы тащились вперёд, мимо мужчины с оторванной конечностью и матери, которая так и придерживала коляску. В ней никого не было, и я попытался спросить у доктора, выжил ли ребёнок, но губы не хотели шевелиться. Нет, мне нужно было узнать. Жив ли ребёнок? Скажите, жив ли ребёнок? Девочка, судя по цвету коляски. По щекам катились слёзы; я осознал это, ощутив соль на губах. Нет, взрыв газа никогда бы не обернулся подобной катастрофой: взрывная волна зацепила всех, кто находился в это время перед домом. Всех, кто вышел проветриться. — Слышите меня? — Я кивнул. Доктор завернул меня в одеяло и велел смотреть на фонарик. Он был едва старше меня, может быть, поэтому и занимался теми, кого ранили не сильно. — У вас лёгкое сотрясение мозга; лёгкое, только если можете говорить. Так что? — Я могу. Около подъезда двое полицейских накрывали чёрным фрагмент тела. Ярко-красные туфельки на ногах, колготки в сеточку, шорты, а выше — пустота. Меня вырвало. — Ничего, ничего, все нормально. — Доктор помог мне выпрямиться. — Давайте вашу руку. Повреждение вроде не глубокое, но нужно очистить рану, понятно? Перед моими глазами стояло то, что осталось от женщины в красных туфлях. — Что здесь произошло? — Знаю не больше вашего. — Парамедик не поднял головы, промывая руку. — Взрыв был снаружи или внутри? — Боюсь, взрывов было несколько. Полицейские шептались, что одну из бомб заложили в урну на углу, ещё одно взрывное устройство, судя по всему, сработало в доме, вот в этом. — И кто это, террористы? Он пожал плечами. Обмотал мою руку бинтом и велел сидеть неподвижно. Конечно, это могла быть террористическая организация, но почему-то я не мог принять эту версию. Сегодня мы убили Ребекку, и она на последнем издыхании сказала, что за её смерть полагается заплатить свою цену. Обычная пафосная фигня, решил я и не увидел своего дома — его кто-то взорвал. Пора прекратить думать о случайностях, когда речь шла о Ребекке. Эта девушка была мастером создавать вероятности и хотела, чтобы люди верили в стечение обстоятельств. Я не сразу осознал мысль, которая зудела последние пять минут. А когда наконец понял, покрылся мурашками. Неповреждённой рукой я вытащил из кармана телефон. В сердце Ребекки пулю вогнал не я, а Ким, и если это было возмездием, я должен был предупредить его. — Пожалуйста, возьми трубку! Я слышал монотонные гудки, стараясь не впасть в панику. Не выключая мобильный, поплёлся подальше от огня и разрушенного дома. На углу стояли такси; денег у меня не было, то ли доллары выпали из кармана, то ли их кто-то украл, но я решил попытать удачу. — Конечно, такая жуть творится, садись — довезу, — ответил таксист. Обойдя машину, я уселся на пассажирское сидение. Водителю на вид было не меньше шестидесяти, а машина, даром что такси, оказалась сосредоточением личных вещей. С фото, приклеенного к солнцезащитному козырьку, на меня смотрела девочка с косичками. Какое это счастье — знать, что с близкими всё в порядке. Я назвал водителю адрес офиса Седьмого канала, и он завёл мотор. Главное, не думать о плохом, думать о чём-то другом. О том, как этой девчонке на снимке шёл розовый цвет. Делал её щёчки более румяными, но без пошлости. Почему же Ким не брал трубку? Может быть, разговаривал с Майклом или с Алексом, захотел отдохнуть от меня — в это тоже я с лёгкостью верил, — курил на балконе? — У тебя там кто-то есть? — сочувственно закивал водитель. — Кого-то ищешь? — Я не… Мы неслись по Сейлтон-стрит, по второй полосе гнали скорые. — Ты не слышал про взрыв бизнес-центра? — Какого именно? — Спазм скрутил желудок, и я ощутил горечь во рту. — Того самого, где находятся офис Седьмого канала, издательство FIU, магазин цифровой техники. Разнесло вдребезги. Шести этажей вообще, говорят, нет. Жертв жуть как много. — Остановите машину. — Парень, ты чего? — Остановите машину! — Едва он затормозил, я вывалился из авто и быстро задышал, чтобы побороть паническую атаку. Но куда там, я все равно задыхался. У меня перед глазами потемнело, я перестал себя контролировать и, кажется, беспомощно повалился на тротуар.***
Очнулся снова в такси. Неравнодушный водитель попался: он не оставил меня валяться на улице. Когда мы въехали на Манхэттен, сразу стало понятно — то, что произошло — грандиозно. Таксист повернул на Олки-стрит и попытался надавить на газ чуть больше, но автомобильная давка оказалась безальтернативной — либо ты двигаешься как все, либо съезжаешь на обочину. Я сказал, чтобы он не торопился, и перенабрал номер Кима. Он всё ещё не брал трубку, а меня бросало в дрожь при мысли, что мобильника могло просто не существовать. Хотя, подождите, смартфон остался невредимым, если шли гудки. Но это всего лишь телефон, а Ким? Я безумно соскучился по нему теперь, когда понял, что могу больше его не увидеть. По радио говорили, что взрыв прозвучал в двенадцатом часу ночи. К этому времени почти все офисные работники расходились по домам: кроме, конечно, журналистов. Это не оставляло сомнений насчёт того, кто был мишенью атаки. Последний выпуск новостей выходил в эфир в десять, длился в среднем полчаса; чтобы убрать камеры на место и выключить софиты, понадобится ещё двадцать минут. Оставалось десять минут. Что такое десять минут? Один телефонный разговор с человеком, который ждал дома, сигарета на балконе вместе с друзьями, надобность перепроверить файл «на облаке», поиски сумочки по офису. Всего один раз за три недели я остался на одиннадцатичасовой выпуск, чтобы посмотреть, а ушёл из редакции только в первом часу — разговорился с Нилом о его опыте съёмки репортажей. Когда мы подъехали к бизнес-центру, возвышающемуся огромным факелом над соседними зданиями, ночь превратилась в день. Я в мельчайших подробностях видел широкую улицу, на которой не было даже намёков на регулирование движения. Машины лавировали между ранеными и неподвижными телами, забирали не безнадёжных. Люди помогали медикам накрывать мёртвых, рвали одежду, чтобы перевязать раны, и всё это под аккомпанемент человеческих завываний, слёз, криков, сирен скорой помощи, шума работающих пожарных шлангов, трескотни раций и неповторимого, непередаваемого звука, с которым огонь облизывал стальные балки, пожирал дерево и пластик крупного бизнес-центра. Я заставил себя отвлечься от этого, перестать реагировать на шум, но появился запах. Тошнотворный запах крематория, сгоревшей плоти, мышц и костей. Я почувствовал, что контроль над психикой ускользал, уступая место первобытному страху. Нутро так и гнало меня обратно в такси, куда-нибудь подальше от этого ада, чтобы не слышать и не запоминать. Ким ошибался хотя бы в том, что много читал о 9/11. В своей жизни я познакомился только с работой «Окно в мир», но мистер Бегбедер, к несчастью, владел способностью описывать события реалистично и правдиво. Так что я без особых усилий вызвал из памяти строки, которыми он описывал агонию людей, оставшихся во Всемирном торговом центре. В этот раз горел небоскрёб в три раза меньше того гиганта, но разве от этого кому-то становилось легче? Вместо того чтобы уехать, я начал путь к горящей махине, вглядывался в измученные лица. Ким был одет в пиджак и белую рубашку, когда мы расстались сегодня вечером. Но улицу покрывал омерзительный слой копоти: она, словно нефть, ложилась тонкой плёнкой, делая все пиджаки и все рубашки пятнисто-чёрными. Никогда не задумывался над тем, как страдания преображали, точнее обезображивали лица людей, делая их похожими друг на друга. Господи, сумел ли выбраться Ким? А шеф-редактор вместе с водителем Стенли? Только бы Нил опять не решил поговорить с кем-то в офисе. Только бы Элис поспешила домой к очередному ухажёру. Мистер «Приятного дня» должен был успеть эвакуироваться, так ведь? А Дэйв? Сколько времени необходимо техническому персоналу, чтобы убрать оборудование? Было ли к кому им спешить домой? Я не мог об этом думать, не впадая в приступ истерики. Какой-то медик попытался схватить меня за плечо — я увернулся, продолжая исследовать улицу. Раненые, мёртвые, мёртвые, раненые и редкие родственники, плачущие так сильно, что их принимали за пострадавших. Я не нашёл ни одного знакомого лица. Это потому, что они все спаслись, верно? Так торопились покинуть офис, что забыли телефоны взять. Здание окончательно обрушилось, когда я достиг первой пожарной машины, — дальше не пустили. Тридцать четыре этажа рухнули вниз под тяжестью друг друга.***
В следующий раз я пришёл в себя в машине скорой помощи. С сотрясением мозга, как сказал доктор, плюс подозрением на внутренние кровотечения — поэтому мы ехали в больницу. Никто не удивился моим расспросам о пострадавших и никто, разумеется, отвечать не стал. — С ними всё хорошо, уверен. — Нет, не хорошо, — прошептал я, отвернувшись. Скорая стала первым осознанным воспоминанием после того, как офис канала рухнул. Я помнил, что какое-то время бежал без цели и направления, стараясь обогнать пылевой купол, накрывающий верхний Манхэттен. Но силы были неравны, и вскоре я перестал что-либо видеть, слышать; появилось удушье: пришлось закрыть глаза и отдаться темноте. Следующий слайд: я вошёл в кабинет для МРТ; мне велели лежать неподвижно, но — то ли от стресса, то ли от приступа клаустрофобии внутри аппарата — я начал вертеть головой и сдавленно рыдать. Процедуру пришлось прервать, мне ввели успокоительное, и во второй раз получилось. Седатик сделал своё дело, я окунулся в блаженное безразличие. Проснулся посреди ночи, побродил по палате: личных вещей — ноль, телефона тоже не было. Это меня успокоило: Ким наверняка позвонил мне, и ему ответили доктора. Под утро я уже разуверился в том, что увижу Кима и кого-то из коллег живыми. Пока доктор инструктировал меня на случай последствий лёгкого сотрясения, я щурился и смотрел в окно на город, над которым снова, как символ продолжающейся жизни, светило солнце. В палате не оказалось телевизора, но правее по коридору располагался дежурный пост: человек, сидящий там, всю ночь слушал новости о серии взрывов. Говорилось о семидесяти жертвах. — Вы меня поняли, Энди? Головокружение, тошнота, головная боль могут быть. Но если почувствуете нарушения мыслительного процесса, когнитивных способностей… — Обращусь к вам, ясно. Когда я переоделся в купленные Кимом вещи, медперсонал вернул телефон — как выяснилось, полностью разряженный, — ключи от квартиры, документы — всё, что обнаружилось в карманах. Я вышел в коридор, не зная, что предпринять дальше. Наверное, сначала надо заехать домой, понять, что произошло с квартирой, осталось ли от неё хоть что-нибудь? Нет, лучше зарядить телефон, а потом поехать домой. А ещё лучше добраться до офиса Седьмого, попробовать поискать там Кима и других выживших, с кем-нибудь связаться. Хотя если они остались в живых, то давно уже в больницах или дома. Нужно раздобыть список раненых. — Энди! Говорил ли врач что-то о галлюцинациях? Конечно, я узнал его голос. Захотелось развернуться и броситься Киму в объятия, но вместо этого я медленно повернул голову в сторону дежурного поста. Неужели вправду? Там стояли двое: Ким и другой мужчина. Они оба смотрели на меня, держа бумаги в руках. Потом Ким рванул с места, немного прихрамывая, и заключил меня в объятия, поглаживая по волосам. Я всерьёз хотел расплакаться у него на плече, как ребёнок, — такое испытал облегчение. — Энди, боже. На моё лицо уже наползала широченная улыбка. Его руки, его запах, его прикосновения. Ким стал моим парашютом на высоте тысячи миль, моим скафандром в открытом космосе, моим воздухом под землёй. Я открыл глаза, встретившись взглядом со спутником Кима, и неловко отстранился. Мужчина, не обращая внимания на мою сентиментальность, протянул визитку, зажав её между двумя пальцами. Пижонистый жест. К тому же я уже знал, кто передо мной — брат Кима. Визитка только подтвердила догадку. Одетый с иголочки, с пронзительными синими глазами и такой же лохматой, как и у Кима, головой, он мягко улыбался и смотрел на меня сквозь имиджевые очки в толстой чёрной оправе, придающей нужной солидности. — Рад познакомиться, Эндрю. — Алекс так и не подал мне руку. — Можно просто Энди. Адвокат пожал плечами и велел идти за ним. Я молчал, хотя меня распирало желание поговорить с Кимом. Поделиться с ним открывшимся мне ночью откровением: Ребекка не желала смерти тем, кто выжил. Она была мастером «случайных» несчастных случаев: её планы осуществлялись идеально, а тут такая оплошность — подорвать здание, когда главная мишень в него ещё не вошла? Нет, невозможно. Значит, Ребекка и не хотела меня убивать, только помучить, заставить смотреть и отвечать за то, что мы сделали. Такова была её вендетта: смерть слишком коротка, чтобы насладиться, подумала она и растянула наши мучения точно так же, как и мучения своих жертв. Теперь очевидно, что её план насчёт Кима был таким же, и это меня пугало. На воле остались все те наёмники, от которых мы едва унесли ноги; что они задумали? — Энди, ты знаешь про Седьмой? Алекс открыл дверь и помог забраться внутрь высокого джипа. — Я слышал про семьдесят жертв теракта. — Уже семьдесят три. Как сухо это звучало. И как страшно это было, если вспомнить страдальческие гримасы на лицах в саже и копоти, обгоревших и покрытых ранами. И ощущение эйфории от встречи с Кимом сразу же притупилось, словно радость сама по себе была преступлением перед погибшими. Ребекка запланировала для нас этот ужас, и нам только предстояло с ним столкнуться. — Мы были на месте взрыва: спасатели продолжают разбирать завалы, пока ничего неизвестно. Со мной говорил Алекс, хотя мне хотелось услышать Кима. Его брат завёл мотор и машина выехала со стоянки. Я осторожно, ненавязчиво сжал пальцы Кима в своей ладони. — Ты кому-нибудь звонил? — Я говорил только с нашим водителем Стенли. — С ним всё в порядке? — М-м-м. — Ким по какой-то причине медлил. — Не совсем, ему тоже немного досталось. Стенли в Бет-Изрейел, а его нога в другом месте. Это его шутка, не смотри так на меня. — О господи. — Зато теперь у него есть причина уволиться — это тоже его слова. Я продолжал сидеть ровно и смотреть перед собой. Семьдесят три человека прекратили существовать. Если посчитать, что у каждого был в среднем один родитель, муж, жена, парень или девушка; у некоторых ребёнок или несколько, а ещё друзья и другие родственники… В этот день о смерти близких горевало около четырёхсот человек. Люди обрывали телефоны, обзванивали морги и больницы — и надеялись, как и я этой ночью. И ведь пострадали, судя по цифрам, не только работники Седьмого, Ребекка Льюис искупала нас в крови случайных жертв. Я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, собираясь с мыслями. — Нам надо позвонить… — Никаких звонков, — оборвал меня Алекс. — Сначала мы едем ко мне в контору.***
Место, названное конторой, оказалось домом Алекса. Двухэтажным особняком с видом на другие двухэтажные особняки. Добро пожаловать на верхний Манхэттен, друзья. Помимо нас в доме я насчитал ещё шестерых помощников: незаметных и постоянно ускользающих в другие комнаты. В наше распоряжение досталась просторная гостиная и бутылка коньяка для того, чтобы разговор шёл более плавно. Алекс развязал галстук и бросил его рядом с собой на кресло. Велел располагаться поудобнее, поскольку беседа будет долгой и обстоятельной. Ким продолжал делать вид, что ничего не случилось. Но от моего внимания не укрылось то, как он постоянно проверял мобильник, а когда думал, что на него никто не смотрел, становился задумчивым и грустным. И в этот раз мне выпала роль Молли, а не Ватсона(8): Ким преображался, когда в поле его зрения появлялся Алекс. Может быть, он не хотел казаться слабаком перед братом, а в моём присутствии себя не контролировал, но лучше бы он продолжал притворяться. — Ким уже рассказал мне о вашем расследовании, — в комнату вернулся Алекс. Он, как какой-нибудь психолог, вооружился блокнотом и ручкой; правда, вместо того, чтобы сесть напротив нас, расслабленно улёгся на диван, забросив ноги на высокое изголовье. В доме у Алекса нашлись ковры, а через гигантские окна с солнечной стороны лился свет. — На самом деле было ещё кое-что. — Ким посмотрел на меня и потом продолжил. — Письмо. — Какое письмо? — Пришло на мой почтовый ящик от анонима. Только это было необычное письмо, через десять минут оно исчезло бесследно. К тому же текст нельзя было скопировать или сделать скриншот. — Хитрожопая она, однако. То есть письма у нас нет? — Есть. У меня на ПК установлена программа для записи видео с экрана. Обычно я использовал её для записи интервью через скайп, но с письмом это тоже, к счастью, сработало. — Ты тоже оказался хитрожопым. Что было в письме, коротко? — Во-первых, приказ не связываться с полицией до осуществления приговора. Так она называла вердикт, который мне должен был вынести случай. Во-вторых, если удастся выжить, никому не рассказывать о случившемся, иначе моим родным не поздоровится. И ещё она почему-то называла меня злом и утверждала, что у неё священная миссия избавить от меня мир. — В общем, она просила хранить все в тайне? — Не просила, а требовала. И это было очень подозрительно, поэтому я и решил, что дело в записке: она очень не хотела, чтобы эта вещь попала в руки специалистов. — А мне почему не сказал? — Не удержался я. Ким отвёл взгляд вправо, сложив губы в трубочку. Сделал вид, что и вопроса не услышал. — Что ещё там было? — вновь заговорил Алекс. — Объяснения. Например, почему тот выживший якобы покончил с собой! Энди, помнишь Роберта? Мы ехали к нему на интервью, а оказались на похоронах. Он не выполнил её приказ, рассказал полиции о том, что сумел избежать гибели от её рук, ну, и наша девочка разозлилась, подстроила то самоубийство. Хотя на самом деле это была плата за длинный язык. — Как Роберт избежал гибели, если она заразила его вирусом, как и всех остальных? После вопроса Алекса в комнате ненадолго воцарилась тишина. — Этого мы пока не знаем, — констатировал Ким. — Зато знаем, почему сгорел дом родителей Кейси Спейл, помните? Родители девочки обратились в полицию до истечения трёхдневного срока — ещё в газетах писали, что она находилась под наблюдением правоохранительных органов. Наверное, записка на тот момент потеряла свойства, но Ребекка этого не забыла. И спустя две недели подожгла дом родителей Кейси. Это тоже была плата за болтливость. — Хочешь сказать, она выдвигала своим жертвам какие-то требования? — А как насчёт смерти матери другой девочки? — невозмутимо продолжал Ким. — Она просто заразилась вирусом — наверное, взяла в руки записку, когда та ещё была опасна. Получается, что и у Криса не было резона нам рассказывать о том, что он получил записку, даже если её получила вторая личность. Он боялся, что мы обратимся в полицию и кто-то ещё пострадает. Алекс сжал пальцами переносицу. — Что мы имеем? Жертвы получали письмо на электронку, в котором содержались инструкции: не рассказывать о записке, пока не умрёшь; если не умрёшь вообще, хранить в тайне. — Да, — подтвердил Ким. — Только запрет, действующий первые три дня, касался полиции, а те, кто спаслись, умирали, даже если об этом узнавала хотя бы одна захудалая газетёнка. — И вы утверждаете, что у неё была целая секта? — У Энди есть книги, которыми Ребекка промывала мозги своим последователям, а на моей «тесле» следы от их пуль. Все те несчастные случаи были организованы с её подачи, Алекс. — А что насчёт вируса? — Мне кажется, она создавала вироиды, которые были чувствительны к разным, — Ким взмахнул рукой, подбирая слово, — к разным веществам, поэтому они и действовали по-разному. Ну, например, кому-то сделали вакцинирование, кому-то нет, кто-то ест стероиды, кто-то лечится антибиотиками, кто-то не употребляет животный белок — и всё это влияло на течение болезни. Должна же была психопатка как-то использовать этот свой чёртов случай! — Звучит как научная фантастика. — Тем не менее это возможно, — резюмировал Ким. — И это хотя бы что-то объясняет. Может быть, она считала, что её вирус действует только на тех, кого мироздание хочет убить. Не зря же она назвала меня злом в том письме. И я думаю, письмо было одинаковым для всех. — То есть яд был просто бутафорией? — Не было никакого яда, она упомянула о нём в своём письме на электронку, но, думаю, сделала это специально, чтобы все искали не там, где нужно. Она хотела оставить мотивы скрытыми, чтобы в том числе обезопасить себя в связи с уже совершенными преступлениями. — И чтобы все это доказать, мне нужны записка Химика, кроссовок из твоей машины, книги, координаты вашего частного детектива, лаборатории и человека, работавшего с запиской, а также её электронное письмо, — перечислял Алекс, записывая что-то в блокнот. — Одного понять не могу, — встрепенулся он, посмотрев на меня. — Как тебя-то угораздило встрять, Энди?***
Если бы кто-то взялся сочинять рефрен моей жизни, я бы посоветовал фразу: «Его угораздило в это встрять». Реальность, на первый взгляд, проста и логична: если человек переехал в Нью-Йорк и устроился на телеканал, не обязательно во что-то эдакое ввязываться. И я считал, что я из тех, кто по умолчанию ввязаться не может: слишком законопослушный, правильный и скучный. Мне было, мягко говоря, не по себе оттого, что вскоре город заговорит об Энди Флинне, таинственном парне, оказавшемся в центре сразу двух скандальных историй. Ну, что уж теперь поделаешь, как философски изрёк Алекс. После того как адвокат ознакомился с известной нам информацией, он позволил сделать несколько телефонных звонков, но с условием, что о грядущем признании в убийстве мы говорить не станем. Ну, конечно, люди, пережившие пожар и взрыв, обязательно об этом спросят. Но в результате стало ещё хуже: мы не дозвонились ни редактору, ни режиссёру, Кэтрин (она же мисс короткая юбчонка) ответила, что находится в больнице; потом её кто-то отвлёк, и она отключилась. Элис разрыдалась мне в трубку и с очень большими усилиями выдавила из себя, что видела тело. Только её голос и отсутствие голосов других коллег делало ситуацию реальной, потому что Нью-Йорк абсолютно не подавал виду, что его снова настигла террористическая атака. Этот город был слишком большим, чтобы горевать по семидесяти трём жертвам. Я шёл к дому Кима и наслаждался свободой неизвестности. Меня в Нью-Йорке никто не знал, мной никто не интересовался. Алекс сказал, что это останется в прошлом после визита в полицию. И ещё — придётся нанять охрану. Нас хотели убить родственники погибших, а также последователи Ребекки и слишком ярые поборники справедливости. Сразу за порогом меня встретил Тесла. Кот выглядел встревоженным (хвост торчком, глаза большие) и расстроенным, что я — это я, а не Ким. Бок о бок с котом я прошёл на кухню. На столе так и осталась бутылка виски, Ким постоянно забывал ставить её в холодильник. — Ну, зато я тебя покормлю, Тесла. Это тоже плюс, верно? Я насыпал консервов из банки, но есть кот не захотел: уселся рядом и посмотрел на меня. — О, только ты хотя бы не начинай. Ешь. Кот моргнул. — С твоим хозяином все хорошо, особенно по кошачьим меркам. Он скоро вернётся. Ноль реакции, Тесла дёрнул хвостом. — Черт, ты как он, только кот. Такой же упёртый. Ладно, посиди подумай. Пригрозив коту пальцем, я вышел в коридор и пошёл на второй этаж, где лежал ноутбук Кима. В комнату, окрашенную в цвет под названием «сочно-зелёный». Со временем что-то было не так: я не верил, что ещё недавно мы давали имена помещениям. Бродили по дому беззаботные. Позавчера нас занимали другие проблемы, Ким флиртовал со мной и предлагал заняться сексом по телефону; вчера мы вляпались в убийство с Ребеккой, а уже сегодня утром проблемы достигли устрашающих размеров. И смешно теперь вспоминать, как я размышлял над тем, как хорошо было бы утаить от мамы с папой херню. Теперь хотелось поплакаться родным, Ким и его брат были слишком прагматичными людьми, чтобы тратить время на утешения. Я подхватил ноутбук, поборов секундное искушение засунуть в него нос. Решил, что сделаю ровно то, что велел Алекс, — заберу девайс и покормлю (точнее, попытаюсь покормить) Теслу. На обратной дороге мне на глаза попался телефон, автоответчик которого был переполнен. С практической точки зрения стоило его прослушать. Телефона у Кима не было (он выпал с десятого этажа вчера вечером во время паники и экстренной эвакуации, как мне объяснили), значит, те, кто выжил и хотел узнать, что с Кимом, наверняка, оставили ему сообщения. — Привет, вы звоните Киму Даймлеру и точно знаете, с какой целью. Даю вам возможность высказаться, — за этим последовал длинный гудок, и я услышал голос Элис. Она глубоко вздохнула и произнесла: — Я потеряла тебя во время эвакуации. Позвони, пожалуйста, скажи, что в порядке. Чёрт возьми, позвони побыстрее, у меня нет сил ждать. Дэйв не выжил, Ким. Он не… Гудок. — Эй, Ким. Я слышал про взрыв в офисе. Я безумно сочувствую, позвони мне, пожалуйста. Гудок. — Привет, Ким, это Терри — детектив. Не дозвонился тебе на мобильный, а ты сказал, что дело срочное. В общем, я навёл справки касательно той смерти в Чикаго пятнадцать лет назад. И ты будешь удивлён… — Я задержал дыхание, присаживаясь на диван. — Девочку Мелиссу Флинн убил некий Дональд Купер. Я не нашёл прямой связи между ним и Ребеккой Льюис, но в материалах дела фигурирует фотография, на которой они стоят рядом. Совпадение, как считаешь? Дональд умер от пневмонии в две тысячи четырнадцатом году. Фото пришлю на почту. Автоответчик затих, а я не отрывал от него взгляда секунд тридцать. Суетливо вытащил ноутбук Кима из чехла, подключил Wi-Fi. В почте скопилось тридцать шесть писем менее чем за сутки. Я отыскал нужного мне адресата и открыл письмо. «Прилагаю фотку и ссылку на газету, где она была опубликована», — писал Терри. Моложе, с волосами, собранными в пучок, без макияжа, в растянутой футболке. Но это была она.***
Я придумал фразу для дневника, которого у меня нет. Запись от четырнадцатого апреля я начал бы так: «Необычен тот день, который заканчивался признанием в убийстве». Хотя нет, я бы ещё кое-что дописал. Например, что мне предстояло отвечать за смерть девушки, которая убила мою сестру пятнадцать лет назад. И пусть это ещё предстояло доказать, отныне я отрёкся от веры в совпадения. А что, если Ким прав, и Вселенная не случайна? Может быть, мне предстояло прожить двадцать четыре года, переехать в Нью-Йорк, встретиться с Кимом и помочь ему убить её? Большое предназначение маленького человечка, как же это глупо звучало.