Иголки омелы

*** Невиллу в ту ночь тоже не спалось. Он ворочался, безуспешно пытаясь найти удобное для сна положение, с каждым разом сбивая простынь все выше и выше. Странные образы чудились профессору травологии. Прошлое и прочитанное "настоящее" причудливым букетом смешивались воедино, не давая усталому мозгу уйти в сон. Устав от собственного воображения, Лонгботтом резким движением сбросил с себя сбитое в кучу одеяло и направился к окну. Ему всегда нравилось смотреть на снег. Бабушка даже в детстве называла его котом — потому что стоило снежинкам начать свой танец, как мальчика нельзя было оторвать от окна. Снег кружил и кружил, а Невилл смотрел и смотрел, и Мерлин уже знает, что там видел. Наверное что-то стоящее, ведь даже сейчас взгляд невольно замирал на причудливом танце снежинок. Запретный лес неуклюже качался под натиском ветра. Ноги Невилла двигались в такт с вековыми деревьями, а пальцы бездумно барабанили по предплечьям. И почему он не спит? Когда-то давным-давно он был забитым мальчиком, которого не воспринимали всерьез. На увальня Невилла никто не обращал внимания (если только он не попадал в курьезные ситуации, коих было немало, чего скрывать), поэтому он часто слышал обрывки разговоров, фрагменты сплетен, осколки душевных переживаний. Чужие мысли находили в его душе приют, и он пропускал их через свое сердце, волей-неволей учась состраданию и твердости духа. Толькто тогда это доказывало его никчемность, но бабуля Лонгботтом, дай ей Мерлин еще много счастливых долгих лет жизни, всегда твердила внуку как мантру: — Ты способен на великие вещи, мой мальчик, стоит только захотеть. Он не врал Гермионе, когда называл Нагайну просто змеей. Да, сейчас он знал, что любимица Темного Лорда была на самом деле крестражем, но тогда тот Невилл даже не догадывался об этом. Тогда вид бездыханного Гарри на руках у плачущего Хагрида словно запустил невидимый до определенного момента тумблер — Лорд говорил, расхаживая перед толпой выживыших в Битве, а кулаки Лонгботтома сжимались, натягивая сбитую в кровь кожу на костяшках пальцев. А после... А после все было как в тумане. Его даже не успели остановить — он сам вышел вперед. Невилл видел измотанные, заплаканные, испачканные лица дорогих ему людей и понимал, что готов за них умереть. Нелепая мысль — так вот каково быть Гарри, — блеснула так же быстро, как и меч Годрика в его руке, а нелепый мальчик Невилл Лонгботтом в этот момент стал Героем. К счастью, годы, проведенные с клеймом неудачника, не сыграли злую шутку с нежданно свалившимся на него "героизмом". Невилл не стал заносчивым засранцем с золотой медалью на черной атласной ленте, не поменял окружение, даже не съехал от бабушки. Изменилось только одно: его внутреннее спокойствие (читай, смиренность) стали видны остальным, и это стало его привлекательностью. Многие на волне победы пытались завести с ним дружбу, но в основном все встретили спокойное недоумение. Зачем? Что самое забавное, из слизеринцев тогда с ним захотели тесно общаться только несколько человек, да и то не с их курса. Главные забияки — Малфой, Паркинсон, Крэб, Гойл и Забини — проходили по делам о принадлежности к Пожирателям. им было не до шумных праздников; остальные либо повторяли их судьбу, либо давно уже сбежали из страны. Паркинсон. Помнится, она тоже сбежала. Ее причастность к ПСам Лорда доказать не смогли — папаша Паркинсонов очень хорошо платил Волдеморту за неприкосновенность левого предплечья своей семьи. Пэнси отпустили и сразу заставили платить по счетам, выдав замуж за француза средних лет, тем самым убивая двух зайцев: дочь была заграницей, а счета пополнялись от новых сделок. Все, что осталось от нее в памяти — лишь испуганные глаза на побелевшем лице, когда в их головах звучал голос Лорда. Интересно, какая она сейчас? Невилл вновь улегся на кровать и закрыл глаза. Шум крон деревьев Запретного леса медленно убаюкивал профессора Лонгботтома. *** Спустя два дня Малфой подсел к Невиллу в преподавательской. — Лонгботтом, — сразу к делу перешел мужчина. — Я думаю устроить пятикурсникам несколько показательных занятий перед каникулами. Помнишь, Снегг при нас выбирал наобум ингредиенты и из них варил зелье, не входящее в программу? — Конечно, — кивнул Невилл. — Я подумал, что можно их научить обрабатывать омелу. — Тебе мало уже разбросанных по замку зачарованных омел, Малфой? — Они работают только на пару человек, а я всегда хожу по школе один, — интонация Драко была спокойная, даже миролюбивая. — А что, вы с Грейнджер уже попались? — В этом году нет, — пробурчал себе под нос Невилл, не замечая как у блондина дрогнули брови, — а я-то тебе зачем? Малфой был в штате преподавателей полгода. Даже если бы они не были знакомы, то за такой срок ни о какой дружбе не могло быть и речи: это в одиннадцать лет дружба навек рождается с одной шутки, а ближе к тридцати довериться новому человеку становится тяжелее. Но у Драко с остальными была своя история, поэтому его положение было... терпимым. Агрессии не было ни у кого, настороженности тоже. Они звали друг друга по фамилиям, но уже без той прежней межфакультетской ненависти — просто потому что обратиться по имени язык не поворачивался. Пока. Вуд со свойственной ему легкостью объединять людей в команды за эти полгода успел стереть острые углы старых ярлыков, поэтому сейчас Малфой мог спокойно подойти почти к каждому преподавателю в школе и заговорить. Почти — потому что к Грейнджер подходить духу не хватало. Пока. — Я хочу усилить магию омелы. — Так это тебе не ко мне, а к Флитвику, — пожал плечами Невилл. — Подойти к старому, уважаемому преподавателю заклинаний и предложить ему добавить к обычному защитному барьеру взрывающиеся ягоды и вырастающие иголки? — притворно ужаснулся профессор зельеварения, хватаясь за сердце. — А иголки-то зачем? — вполне искренне удивился профессор травологии. — Как зачем? Подталкивать быстрее к поцелую, — Драко облокотился на мягкий подлокотник кресла. — Ягоды, в принципе, для того же. — Ох, зря тебя взяла директор, — протянул Невилл. Но возможность совершить шалость в стенах родной школы была слишком соблазнительной. — А ты уверен, что сработает? — Уверен. Я как-то попался в такую, но не здесь, а в доме Паркинсонов. Лонгботтом быстро взглянул на собеседника. Драко этого взгляда не заметил — рукав его мантии местами белел от волшебного мела. Не задумываясь, он отряхнул плотную ткань ладонью, отчего вокруг него появилось еле заметное облако белой пыли. Невилл глубоко вдохнул и решился. — Ладно, я в деле. Но надо будет сходить к Пинс, посмотреть заклинания для твоих ягод и иголок. — О, в этом нет необходимости. Эта омела — результат самоучительства матери Пэнс, поэтому как такового заклинания нет. Точнее, есть, но там целая связка, которую я, к сожалению, не помню. И делается это пока растение еще в земле. У тебя еще остались ростки? — Все мои еще на месте. — А которые уже висят в замке? — Заказные, видимо, — Невилл начал складывать в стопку свои наработки. — Не замечал, что у тепличных вырез листов отличается по остроте? — Как-то не присматривался. В детстве я сразу лез целоваться. — А сейчас? — А сейчас я знаю заклинание, которое выключает барьер, — Драко провел ладонями по коленям и встал, потягиваясь. — Взросление убивает всю магию, Лонгботтом. Ну так что, дашь допуск к теплицам? — А как ты вспомнишь заклинания? — Невилл тоже поднялся, чувствуя, как затекли ноги. — Я написал Пэнс, она пришлет мамины записи. — Так вы еще общаетесь? — Конечно. Благодаря ей я и стал преподавателем, — Драко улыбнулся сам себе, видимо вспоминая что-то дорогое ему одному. — Я тебе сообщу, когда получу от нее сову.