Иголки омелы

*** "... Будни королевы далеки от романтизма. Пробуждение, завтрак, скрупулезный сбор наряда, выход из покоев. Прием поданных, бранч с кабинетом министров, работа тет-а-тет с отдельными его представителями, обед. Часовой отдых в тщательно охраняемом парке, чтение почты, занятия очередным иностранным языком (в этот раз японским), ужин. Время с семьей. Разбор наряда, подготовление ко сну. И, как бонус, супружеский долг, если сам супруг захочет его взимать. Еще пять лет назад Марлен бы взвыла, расскажи ей кто о такой жизни. Сухие строчки графиков, распределенные на несколько месяцев вперед заставили бы ее впасть в депрессию. Она и впала — через месяц после свадьбы и за три дня до коронации. Лавина новой информации, обучение каждый день по несколько часов и обыкновенная хандра подавили Марлен, загнали в постель на двадцать девять часов сна. Но на коронации она улыбалась — уроки придворных преподавателей прошли не зря. Стоя перед народом, ощущая на плечах меховой воротник королевской мантии, а на голове только кажущийся невесомым ободок короны, Марлен ждала. Подспудно, не осознавая своего ожидания. Вот сейчас он войдет. Вот сейчас высокие двери раскроются, впуская море дневного света, и из большого белого пятна выйдет Фрейзер. Но священник дочитал свои молитвы, оркестр сыграл гимн, певчие дотянули последние ноты, а придворные почтительно встали и склонили головы перед новой женой монарха, а его все не было... В сказках из ее детства времена года сменяли друг друга незаметно, в жизни весна Марлен была слишком краткосрочна. Летом она изнывала от жары — замок прогревался в особо знойные дни до тридцати градусов, а обязательный корсет не способствовал движению воздуха вдоль тела. Осенью подъезды к замку заливало, распутица мешала проехать каретам, отчего время до снега становилось почти затворническим для королевского дома. Зато зимой... Зимой она оживала. Зимой Марлен дышала так глубоко, словно все предыдущие месяцы ей перекрывали кислород. Она выезжала в ближайший лес и обучалась охоте — муж лично учил ее. Это было их первой точкой сближения: он учил ее, она уважала его за это. Вместе они объезжали дальние поселения. Люди любили новую королеву, радостно принимали их в своих домах, угощали лучшей едой. Но ночи зимой становились длиннее, и королю нравилось проводить их рядом с Марлен. А она терпела. Потом привыкла. Она вспоминала его все меньше. Сначала дико злясь, ведь он ее бросил, так и не узнав, что она была готова с ним уйти. Потом тоскуя — ей казалось, что новый дом не для нее, и весь этот церемониал тоже. Хотелось как раньше подоткнуть юбку и направиться куда пожелает душа; хотелось спать столько, сколько хочется самой, носить то, что нравится только ей; есть, читать, петь и говорить, но... Протокол велел другое. Со временем Фрейзер стал неким далеким другом, который может и вовсе не существовал. И лишь иногда, в далеких снах, она вновь видела его. Только Марлен, Фрейзер и никаких протоколов. За неделю до Рождества она сидела в своем кабинете и ждала, когда принесут почту. Верхний свет был уже потушен, но множество свечей на горизонтальных поверхностях давали возможность читать, не боясь боли в глазах. За окном разыгралась вьюга; ее отголоски гуляли по замку в виде сквозняков, заставляя придворных кутаться в плотные шали. У Марлен тоже была такая, но особенная — в цветах королевского дома. На красном полотне золотой нитью был вышит медведь в боевой стойке, каждый угол венчался золотой кистью. Она поправила шаль, стоило служанке открыть дверь. Та поклонилась, положила стопку на стол, поклонилась еще раз, и вышла, вновь открыв дверь и впустив сквозняк. Королева вздохнула и принялась разбирать конверты. Два письма были от отца. Она отложила их в сторону, на самый край стола. Глупо, но спустя пять лет она все еще не простила родителю этот устроенный в спешке брак. Да, тогда была война, но этого было недостаточно чтобы рушить ее собственный мир. И как бы папа не тешил себя, он не знал, что нужнее дочери. Еще одно письмо было отправлено Ангелой, сестрой короля. Принцесса была на несколько лет старше самой Марлен, да и к тому же так же ожидала брака по расчету, поэтому между девушками установилась если не дружба, то понимание и доверие. Они писали друг другу по письму в месяц, обмениваясь родственными событиями и дрязгами, словно соревнуясь, кто узнает больше. В этом месяце Марлен победит с огромным перевесом, пускай Ангела и писала в прошлый раз, что любимица королевы-матери, лошадь по имени Скай, вот-вот должна ожеребиться. — Я хоть и не лошадь, и не вот-вот, но все же... — пробормотала королева и вчиталась в следующий штамп. Мартинес. Она не слышала о нем с последней битвы, когда они вместе штурмовали замок Хэм. Лори говорила, что видела его в лазарете — окровавленного, обездвиженного, и Марлен почему-то подумала что он умер. Даже оплакала его в одну из месс по погибшим. Неразобранная стопка вернулась на стол, а похолодевшие пальцы уже разрывали тонкую почтовую бумагу. Внутри конверта был сверток и два листа, исписанными такими уже забытыми каракулями Мартинеса: крупные, как у ребенка, буквы нескладными строчками лились от края до края страницы, отчего хотелось улыбаться. Марлен инстинктивно прижала письмо к груди: — Живой! И только потом начала читать. Мартинес писал, что счастливо женат на одной из пленниц Хэма, что освободили в ту долгую ночь. Что она выходила его, заклиная всех Богов и запугивая самого Мартинеса, а в прошлом месяце подарила чудесную дочку. Жил он в окрестностях ее королевства, что стало для Марлен приятной неожиданностью, занимался скотоводством и мог похвастаться лучшим породистым хряком у себя в округе. — Слишком идеалистично для того, кто зарабатывал на хлеб мелким воровством. "... Марлен (или теперь мне нужно называть тебя Ваше величество даже в мыслях?), на днях я получил странный пакет. Он прибыл из-за моря, без обратного адреса. Мне принес его один из мальчишек, что когда-то подрабатывал у Большого Зака. Помнишь того толстяка? Засранец пережил ту зиму в брошенной берлоге, а потом открыл воровскую школу, где теперь собирает беспризорников и учит их воровать, попутно давая еду и крышу, как над головой, так и над ремеслом. А помимо воровства, еще и грамоте, и стрельбе из лука, и бою на мечах. Только не закрывай его школу, Ваше величество! Многие брошенные дети обрели там второй дом и семью, поэтому смотри на его дело с позиции пользы. Может потом они станут хорошими стражами для короля. Ну так вот, рано с утра один из его мальчишек принес мне пакет. Большой, в несколько раз перевязанный бечевкой. На нем только и написано было: Мартинесу. Моя жена сразу встала в позу, мол, чего это к тебе с утра курьеры шлындают, открывай давай, а не то сама открою. Я и открыл. А там два свертка. Один у тебя, второй остался у меня. В моем была записка от нашего общего друга и десять золотых. Что в твоем не знаю, мы не приучены вскрывать королевскую почту. Десять золотых! Спустя пять лет этот засранец-таки решился выплатить долг! Я, признаться, уже и забыл о них. Твой по весу такой же (уж не обессудь, мы не удержались), так что может он и тебе долг вернул? В общем, посылаю тебе весточку от Фрейзера. Живи долго и царственно, Мартинес". Внутри все похолодело. Руки сами опустились на колени. Фрейзер объявился... Зачем? Почему именно сейчас? Ладонь легла на живот, словно так можно было унять непонятный страх. Вьюга за окном завывала, кружа и роняя мелкие снежные хлопья. В темном окне Марлен видела свое искаженное стеклом лицо. Вернулся. Не дыша, королева потянулась за свертком. Бумага в нем оказалась прочнее, в несколько слоев. Когда Марлен разорвала ее, на колени королевы упал бархатный мешочек и сложенный в несколько раз листок. Его она взяла первым. "Марлен, моя дорогая Марлен, Прощай и прости. Я должен был уйти, чтобы ты была счастлива. Я должен был остаться, чтобы стать счастливым. Я выбрал тебя. Мой поверенный отправит тебе это как только меня не станет. Моя любовь шлет тебе привет. Фрейзер". Грудь Марлен тяжело поднималась и опускалась. Не в силах осознать написанное, она взяла в руки мешочек. Растянула завязки, опустила отверстием вниз, вытряхивая на ладонь что-то блестящее в ставшем тусклом свете свечей. Слезы начинали скапливаться перед глазами, поэтому она поднесла ладонь поближе. Мамин браслет, что она считала потерянным в долгом путешествии с ним и Мартинесом. Все рубины были на месте, все в огранке из золота. Перстень Фрейзера — он говорил, что это фамильная ценность, которую он передаст своему первенцу. И кольцо. Простое, с квадратным большим бриллиантом. Обручальное. Она не помнила, как оказалась на улице. Двери на балкон были не заперты, а ей срочно нужен был воздух. Слезы уже текли рекой по бледным щекам; она не всхлипывала, не причитала, просто стояла у ограждения и вглядывалась в темноту ночи. Его больше нет, она была в этом уверенна, иначе он не прислал бы свой перстень. Снежинки колючками били по голым рукам и шее (шаль она потеряла Бог весть где), ноги утопали в снежном ковре. Его первенец никогда не получит этот перстень. А ее получит. Она вновь положила руку на живот, а потом спеша направилась в тепло. Последняя страница ее приключений была дописана". *** Пэнси сладко потянулась и откинулась на спинку кресла. За окном громко пели цикады; нежный ветер колыхал ветки деревьев у окна, негромко постукивая ими в стекла. Жака можно было сегодня не ждать. Он позвонил, предупредил что останется в городе. Чувствуя эйфорию от завершения книги, женщина решила, что ложиться спать рано. А вот отпраздновать самое время. Она увидела Марлен во сне. Так глупо, так банально. Ее героиня была точной копией самой Пэнси: с теми же проблемами, испытаниями, с исходными данными в виде отца-аристократа и неправильно выбранных сторон. Когда она поняла, что хочет отпустить свою фантазию в свободное плавание, Жак не возражал. — Ты жена потомка французской аристократии. Написание книг — самое безобидное, что бы ты могла делать, — смеялся он и вспоминал курьезы и загулы своих родственников. Уверенности написать первую главу додал Драко. Тогда, в две тысячи третьем, они были словно два слепых котенка: война уже кончилась, волшебный мир давно восстановил душевное равновесие и с радостью встречал новый день, а Драко все смотрел исподлобья и ждал новых арестов, разбирательств, камней и палок. Пэнси на то время уже пять лет жила во Франции, и гнет фамилии на нее не распространялся, но внутренне она была потеряна. До Войны она хотела стать прорицательницей, или зельеваром, или модельером. С прорицательством не задалось (иначе она была бы на стороне победителей), мир зельеварения оказался исключительно мужской (она слышала, что даже Грейнджер отказали, правда очень красиво), а быть модельером оказалось скучно, ведь все копировали у всех. В один из приездов Малфоя (Пэнси все еще было запрещено появление в Англии сроком на семь лет), они сидели в такой же тихий вечер и распивали запасы Жака под благовидным предлогом дегустации. Драко был уже изрядно пьян, как впрочем и Жак, и Пэнси, когда она вдруг сказала о своем намерении. — Я хочу написать книгу, — она долила остатки из бутылки в бокал и поставила ее на пол. — О садоводстве? — Драко посмотрел на нее со своего места на ковре. Пэнси показала ему язык. — О нет, Пэнси придумала лучшую версию себя, — Жак вытянул ноги и тоже улыбнулся. — Правда? — Не то что бы, — она пожала плечами, почувствовав робость. — Просто мне нечем себя занять, вот я и подумала, что могла бы попробовать... — Ты уже придумала, о чем будешь писать? — У меня все в наметках. — Акцио, блокнот Пэнси! — Жак вытянул руку и спустя мгновение на нее легла тетрадь. Пока Пэнси восхищенно думала, как у него это мастерски выходит — она до сих пор не могла настолько четко представить путь предмета в доме, — он успел открыть ее и начать читать. — Кто такой Фрейзер? — О, там уже еще герои есть? — Драко заинтересованно сел, подмяв под себя ноги. — Да, и судя по всему Пэнси к нему неровно дышит. Ну-ка, в кого она была влюблена в школе? Пэнси встала, намереваясь отнять свои черновики: — Ну, это уже не смешно, отдай... — В меня, — Драко рассмеялся, вспоминая подругу в юном возрасте. — Нет, это явно не ты, — Жак пристально посмотрел на гостя, потом опять вернулся к заметкам. — Тут какой-то храбрый войн с мечом наперевес. Освобождает замок и убивает злодея. — Да, это явно не я, — Малфой согласно кивнул и допил свой бокал. Пэнси вновь попыталась вырвать тетрадь из рук мужа, и на этот раз у нее получилось. — Если будете так делать, то я придумаю вас и убью в первой же битве. — Если ты нас убьешь, мы не купим твою книгу, — Жак взял ее за руку и рывком опустил себе на колени. Драко же очнулся от своих размышлений и удивленно посмотрел на пару на диване. — Погоди. Замок, злодей... Ты была влюблена в Поттера?! Ее первая книга была выпущена на французском и внезапно стала бестселлером. Ее вторая книга была раскуплена за неделю. Ее третья книга была переведена на английский небольшим тиражом и выпущена на прилавки Британии исключительно из-за желания Пэнси. Но и тут ее ждал успех. — Почему "Паркин"? — как-то спросил ее муж. — Не хочу чтобы мою писанину ассоциировали с тобой. — А если, как ты говоришь, твоя "писанина" окажется успешной? — Не хочу, чтобы ты отнял у меня мой успех. — Господи, дай мне сил с этой жадной женщиной... Драко получал экземпляры новых книг одним из первых, но не спешил их читать. Пэнси это даже устраивало — пока он не знает, что она сделала Малфоя девчонкой, жизнь была спокойной. Жак честно прочитал две главы, сказал что это не для него. Никаких параллелей он не увидел, да и не мог, ведь тогда он не жил среди них. А мнение других ее мало волновало. Нижний свет приятно убаюкивал хозяйку. Высокая елка все еще стояла в углу гостиной, радуя ароматом свежей хвои и хаотичным мерцанием разноцветных лампочек. Пэнси чувствовала себя уютно в большом мягком кресле, держа в руке бокал с игристым — Жак вывел этот сорт специально для нее. История ее Марлен закончилась, и, надо признать, это был жизненный хэппи-энд. Она была жива, она была любима. Все так же, как и с самой Пэнси. И пусть когда-то в ее жизни было призрачное счастье, сейчас оно казалось почти несуществующим. Стоит ли тогда по нему так тосковать? Роман был закончен, но где-то в глубине души Пэнси чувствовала, что чего-то не хватает. Что-то не сделано. Но что? Третий бокал был почти закончен, когда она поняла: Мэтью не знает. Этот странный Мэтью, что упрекнул ее в розовых очках, не подозревает, как она поступила с его любимым Фрейзером. Так пусть узнает? Это был первый раз, когда она написала ему первой.