Первые в своем роде

      Непростительные. Грозный глаз уделил им особое внимание на своих занятиях, во всех красках не только рассказав, но и показав, как они действуют. Темная магия, ужасная магия, равной которой нет. Империус – заклятье подчинения, Круциатус – заклятье боли, и Авада Кедавра – заклятье, которое убивает. Только вот одно дело – сидеть за партой и смотреть на паука, беспомощно перебирающего своими лапками по мановению чужой палочки, а совсем другое – быть на его месте.       Со всеми тремя Непростительными Гарри довелось встретиться не только в безопасной аудитории, где демонстрация Грюма повергала студентов в ужас, но и за ее пределами. Он выжил в детстве, не поддавшись зеленому свету Авады; он боролся против чужой воли, стряхивая Империо быстрее, чем пыль, вечно пристающую к мантии в школьных коридорах; и только заклятье боли, вскормленное неудачами своих «товарищей», выигрывало войну практически без боя.       «Crucio!» и алый луч патокой растекся по телу скорчившегося на полу юноши. Лениво, словно раздумывая: «с чего бы начать?», мерцающее покрывало ласкало место своего временного пристанища. Засаленная футболка? Нет уж, даже прикасаться к ней не хочется. Штаны с растянутыми коленками, кое-где покрытые дурно пахнущей пленкой желудочного сока? Вот еще! А вот теплая плоть, скрытая за всей этой неприглядной шелухой – самое оно. Марево устремилось к благодатной пище и немедля проникло сквозь кожу. В следующий же миг начался Ад.       Гарри будто свежевали заживо. Он чувствовал это каждой мышцей, каждой клеткой своего тела: от боли хотелось одновременно кричать во все горло и застыть без звука, потому что стоны кипятком текли по горлу и ввинчивались в виски бесконечно длинными саморезами. Пульсация в сломанной переносице разом потеряла всю свою значимость, как теряла бы значение легкая царапина рядом с широкой рваной раной. А вот струящаяся по лицу кровь превратилась в реку раскаленной лавы, безжалостно жгущей воспаленные нервы. Изогнувшись до хруста в позвонках, Гарри с остервенением принялся стирать все с лица, совершенно не замечая, что раздирал кожу своими неровно стриженными ногтями, тревожил перебитый хрящ, отчего алые ручейки становились задорнее и шире. Рваные болезненные стоны постепенно перерастали в протяжные всхлипы и завывания.       Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Неужели? Слабо верится, что вся жизнь Гарри Поттера – это начищенные до блеска ботинки, выглядывающие из-под антрацитовой мантии. Именно эта картинка застыла в памяти безмолвным монументом. Или еще рано? Не тот случай? Да ну, куда уж ближе к смерти, как не теперь? Глупо считать, что вот-вот Волдеморт одумается, опустит палочку и принесет своей жертве тысячу извинений, шаркая ножкой и рассыпаясь в реверансах. Глупо хотя бы потому, что Темный Лорд вряд ли знает другие подходящие случаю слова, кроме как «Авада Кедавра». Так где же обещанные воспоминания, наполненные счастьем? Где встреча с Роном и Гермионой? Где первый полет на метле? Где горящие теплом глаза Сириуса на осунувшемся после Азкабана лице? Почему, даже умирая, Гарри нельзя побыть с мечтами о близких? Почему перед глазами стоят эти ботинки? Издевательски новые и дорогие.       – Не сопротивляешься, Поттер? Где та хваленая сила, которой ты должен меня «прихлопнуть одной левой»?       Голос Волдеморта – низкий, глубокий, наполненный гневом и издевкой – доносился как сквозь вату. Удивительно было то, что Гарри вообще его слышал. Всего секундой назад в ушах стояли только собственные стоны и набатом стучащее сердце, готовое к побегу из бренной плоти. Поттер не сразу понял, что действие заклинания ослабло, и багровые зубы больше не рвут его тело на части. Темный Лорд прекратил пытку только затем, что не любил, когда его прерывали истошные крики. Если он говорил – его нужно было молча слушать.       Когда нервы хоть немного перестали изображать из себя натянутые канаты и больше не дергали дымку сознания в разные стороны, все постепенно приходило на круги своя: потоки лавы вновь превратились в ручейки крови, тело стало просто телом, а не рассадником жалящих насекомых, и пол под лопатками больше не казался раскаленной сковородой, по которой хотелось с визгом кататься, только бы не чувствовать как плавится кожа. Раздражающее тянущее чувство в носу заставляло распластанного на полу гриффиндорца влажно шмыгать, пытаясь то ли втянуть багровые сгустки обратно, то ли протолкнуть дальше, чтобы те не мешали свободно дышать. На смену пульсирующему жару, поглаживающему мальчишеское лицо, понемногу приходило онемение и долгожданная прохлада. Наконец, можно было разлепить мокрые от слез и крови ресницы и посмотреть в лицо своего мучителя, потому что только так было бы не стыдно умирать Герою от руки Злодея.       – Волдеморт...       То, насколько слабо звучал собственный голос, вызвало в Гарри волну то ли гнева, то ли стыда. Он столько лет свято верил, что ему по плечам будет одолеть Темного Лорда, что бессилие всего лишь перед одним его заклинанием заставляло юношу чувствовать себя полным ничтожеством. Хотя нет. Нельзя так думать. Ничтожество – Волдеморт, нападающий на безоружного. Ничтожество – это трус, поднявший палочку на ребенка из страха проиграть в каком-то абстрактном будущем.       На чистом упрямстве Гарри раз за разом пытался подняться на дрожащих после круциатуса руках. Дырявый ковер давно скомкался и неопрятной кучей лежал где-то в ногах; локти то и дело подламывались, не выдерживая вес тела. А если и не подламывались, то ладони, измазанные свежей кровью, свободно скользили по гладкому полу, и Гарри, не найдя опору, болезненно падал обратно на пол, прикладываясь лопатками о неприветливое дерево. Но Поттер перестал бы быть Поттером, если бы это его останавливало.       Без своих очков гриффиндорец себя чувствовал беззащитнее, чем без палочки. Со знаменитыми круглыми стеклышками, едва державшимися в покореженной оправе, хотя бы можно было заметить, когда и откуда прилетит следующее заклинание, и пусть не отбить – отскочить в сторону, тянуть время в надежде, что кто-нибудь придет и поможет. И лучше бы не думать о том, что кандидатов в помощники не так уж и много на самом деле. В действительности, Гарри никогда не задумывался над тем, как ему быть, если Пожиратели нагрянут в дом на Тисовой улице. Все мысли и тревоги успокаивал ровный голос Дамлбдора, обещавший, что в доме Дурслей гриффиндорец будет в полной безопасности. Отеческое тепло в мудрых глазах и непоколебимая уверенность в своей правоте ни разу не дали возможности засомневаться или жаловаться. А стоило бы. И на втором курсе, когда обычный домовик чуть не стал преградой в магический мир; на третьем, когда на пороге дома появился беглый преступник; на пятом, когда едва удалось отогнать дементоров... Продолжать список можно было бы долго, но начинать его всегда следовало бы с того, что у Гарри Поттера отбирали его волшебную палочку. У него отбирали единственную возможность бороться. Вряд ли недоучка мог бы противопоставить что-то серьезное целому отряду темных магов, но он мог бы сражаться. И сейчас, когда фигура противника расплывается неясным пятном где-то на горизонте зрения, а палочка - в полной недосягаемости, Гарри остается только стискивать зубы, терпеть ломоту в мышцах, оставшуюся после особо удавшегося Непростительного, и отползать от мага, увеличивая дистанцию, как учили на уроках по защите.        Без своих очков гриффиндорец мгновенно и безошибочно смог узнать напавшего по одному только голосу, снившемуся Поттеру иногда по ночам. Эти вкрадчивые нотки, сплетенные со вспышками заклинаний и яркой всепоглощающей болью – на яву и в видениях – неповторимы. И для Гарри этот голос шел в комплекте с тисовой палочкой и безобразным змееподобным лицом, пугавшим в кошмарах узкими щелями вместо носа и неестественно синей кожей. Может, оно и к лучшему, что Темный Лорд так и останется для юноши таким неясным и расплывчатым, потому что видеть этот ужас перед смертью – самая большая неудача, которая могла бы постигнуть Мальчика-Который-Выжил. Может, и к лучшему, что до последнего все темное и злое у Гарри будет ассоциироваться именно с этим образом. Потому что из общего с тем образом «темного и злого» у Волдеморта была только палочка.        Без своих очков гриффиндорец мог пребывать в блаженном неведении, до самого конца заблуждаясь в том, что истинное зло не имеет человеческого лица. Ведь зло - оно жестоко и безобразно, ядовито и беспощадно, и олицетворение его должно быть таким же отвратительным, мерзким и неприятным... монстром. Зло никак не может предстать в обличье обычного человека. Оно никак не может вызывать расположение ни привлекательным лицом, ни аккуратной прической, ни глазами, в которых ярко горят эмоции вместо кровавого багрянца, ни статной фигурой в роскошной антрацитовой мантии. Волдеморт монстром не был. По крайней мере - не внешне.       Темный лорд смотрел на то, как щуплый мальчишка, барахтающийся подобно перевернутой букашке, пытался отползти, поджав хвост, и в груди его снова заворочался гнев. И этот жалкий щенок – его смертельный враг? Тот, от чьей руки ему суждено будет пасть? Пальцы, сжимающие палочку, чуть подрагивали – им не терпелось расправиться с тем, кому пришло в голову раздражать их хозяина. Волдеморту даже напрягаться бы не пришлось, чтобы убить сейчас самозваного Героя. И он с огромным удовольствием сделал бы это, но толика здравого смысла заставляла сдерживать порывы. Все было слишком просто. Вот он, Поттер, валяется в его ногах. Совершенно один, абсолютно безоружен, в самом обычном маггловском доме. Почему?       – Что же ты один, герой? Где твоя свита? Кто будет свидетелем твоего очередного подвига?       Он говорил об этом так просто, будто и не сомневался даже, что Гарри всегда крутится в толпе безмозглых почитателей и получает от своей славы ни с чем не сравнимое наслаждение. Впрочем, у Волдеморта не было ни одного шанса в этом усомниться, особенно после того, что читал в газетах и слышал от шпиона из Ордена. Голос его был пропитан издевкой как торт может быть пропитан горьким ромовым сиропом. Каждое слово вызывало у Гарри все новые чувства: гнев, раздражение, обиду, ярость; с ними нужно было бороться, не давать выхода, не позволять Волдеморту вновь вскинуть свою палочку; нужно было тянуть время, и это оказалось самым сложным.        – Я никогда не боялся встретиться с тобой лицом к лицу...       За это время Гарри уже дополз до стены; если он не ошибся, где-то рядом должно было быть окно – можно было попробовать подняться, ухватившись за подоконник. Слепо огладив ладонью старые обои в мелкий цветочек – юноша не мог себе позволить отвести взгляд от размытой фигуры, застывшей в центре комнаты, – и оставив на потускневшем от времени полотне яркие пятна, он наткнулся пальцами на лакированное дерево. Сделав усилие над ноющими потерявшими силу мышцами, Поттер кое-как сел, сразу же привалившись спиной к стене. Из сломанного носа вновь заструилась кровь, и гриффиндорец не придумал ничего лучше, чем начать ее тут же размазывать подрагивающими пальцами.         – Так уж и к лицу? Не припомню ни единой из наших встреч, чтобы ты не падал ниц передо мной, вытирая пыль у моих ног.       По непроницаемому лицу Волдеморта нельзя было сказать: приносит ему удовольствие созерцать слабость и беспомощность Поттера или нет. Но если быть достаточно внимательным, можно было заметить, как нет-нет, да дернется в раздражении темная бровь или напрягутся в раздражении губы. Разве такое жалкое зрелище должен был представлять Победитель Темного Лорда?         Пыхтя от злости и борясь со вновь подступающей дурнотой, Гарри медленно подтянул к себе непослушные ноги, сгибая те в коленях. Это была не сила, даже не пресловутая гриффиндорская храбрость, – лишь чистое упрямство. Ему до слез хотелось, чтобы Волдеморт забрал свои слова обратно, но пока он продолжал рассиживаться на полу – об этом можно было даже не мечтать. И совершенно неуместная детская обида заставляла сейчас двигаться, стискивая зубы от напряжения, чтобы подняться, встать на ноги, доказать Темному Лорду, что тот не прав. Как будто у Гарри хоть когда-нибудь был выбор, была возможность избежать этих встреч! Чего вообще от него ожидает весь магический мир, когда он – еще школьник – оказывается против сильного мага, годами оттачивавшего свое мастерство. Побеждать? Давать отпор? Оставаться на ногах? Чудо уже то, что Гарри удавалось остаться живым! И сейчас сам Волдеморт пеняет гриффиндорцу на то, что тот каждый раз оказывался у него в ногах?!       Да, у слизеринцев, верно, есть специальный курс: как жалить одними словами. Именно там учат виртуозно унижать, колоть, обливать ядом и вызывать ощущение полнейшего ничтожества. Без всяких сомнений, этот факультатив выпускал исключительно отличников. И самыми выдающимися среди них должны были быть Снейп и Волдеморт. В первую очередь Волдеморт, он ведь не любит оставаться где-то позади? Хотя... сзади – самое подходящее место для подлой атаки. Впервые Гарри пожалел, что упросил Распределительную Шляпу отправить его на Гриффиндор вместо Слизерина, потому что ему тоже хотелось, чтобы каждое слово попадало в точку.         – Только потому, что ты, трусливая тварь, всегда нападаешь из-за спины! Без предупреждения!       – Вот как?        В Волдеморте шевельнулось ироничное любопытство. Отвлекшийся было на изучение комнаты, в которую был недавно выдернут при пространственном перемещении, маг вновь обратил внимание на хорохорившегося подростка. Тот с таким упорством пытался отползти подальше и протянуть время, поднимая темы, которые не дорос еще обсуждать, что становилось непонятным, чего он добивался так откровенно нарываясь. Ему впору ползать, моля о пощаде, но он имел наглость не только спорить, но и обвинять в том, чего не понимал.        – А вы, значит, сначала высылаете гонца с депешей?       Невербальным заклинанием Волдеморт очистил пол от грязи, не желая пачкать ботинки и мантию в неприглядном месиве, преграждавшем дорогу, и медленно направился в сторону Поттера. Садистское удовольствие вспыхивало каждый раз, когда мальчишка, пытавшийся подняться на ноги перед приближающимся врагом, не удерживал равновесие и падал обратно. Пальцы то и дело прокручивали волшебную палочку, выдавая нетерпение поучаствовать уже, наконец, в очередном раунде пыток. Движения Темного Лорда были бесшумными и скользящими, выдавая поступь настоящего хищника, почуявшего добычу. Хотя нечто звериное виделось не только в его повадках; аура его была тяжелая и гнетущая; за Волдемортом будто следовало что-то грозное и опасное, отчего даже солнечный свет, струящийся в окна, мерк и отступал.         Он снова был слишком близко. Антрацитовый цвет будто вытягивал из всего остального мира краски, оставляя его в мазках черного и белого. Даже черная мантия Снейпа не вселяла в сердце такой ужас, каким накрывала эта плотная серая дымка, плывущая перед неясным взором. Гарри понимал, что живым он сегодня не выберется, но не мог сдаться так просто. Замолчать – значит, проиграть, признать, что Волдеморт победил. Но он не победил, нет. Он просто вновь атаковал со спины, чтобы потом выдать свою подлость за силу.       – Нет, но мы всегда соблюдаем правила честной борьбы!       Крылья прямого носа угрожающе затрепетали. Гриффиндорец явно зарывался, бросаясь громкими словами. Едва ли он вообще имел представление о том, какое на самом деле лицо обретала борьба Света и Тьмы, но все равно упрямо гнул палку, в которой единственно верной, чистой и святой была только та сторона, за которую держалась его рука. Рука, благодаря которой вчера сгинул еще один крестраж. А вместе с частью души ушла и возможность присоединить отколотую частицу былого могущества.       – На войне, Поттер, правил нет,– тщательно проговаривая каждое слово, Волдеморт поднял свою палочку и направил ее на судорожно сжимающие подоконник пальцы.– На войне, Поттер, нет хороших и плохих. - Неуловимое движение запястьем и комната заполняется стенающим криком, когда плоть податливо рассекается, словно масло под лезвием ножа.       – Война... давно закончилась. А ты... Ты... Ты просто не знаешь, что такое честь!       Гарри буквально взревел, переведя всю боль в израненной заклинанием руке в ярость. Прижав поврежденную кисть к груди, он с шумным сопением и глухими стонами принялся успокаивающе ее покачивать, остервенело кусая губы и протестующе мыча - все, только чтобы больше не радовать убийцу своими криками. Если бы Поттер не был так занят лелеянием обиженной конечности, он бы сразу почувствовал, что экспресс-курс обучения колкостям возымел свое действие; но осознание пришло, когда тело, повинуясь воле магии, взмыло вверх, а горло будто сжало стальным обручем.       – Не смей говорить мне о чести!       – Почему? Правда глаза колет? - Гриффиндорец мог только сипло хрипеть, натужно раздувая ноздри и хватая ртом воздух; даже тогда он решил не беречь доставшиеся с боем глотки, а истратить их на ядовитые слова, которые могли бы стать последними. - Тогда слушай внимательнее! У тебя... нет... чести! Тебе хватает духа поднимать... палочку... только против беззащитных: детей и магглов. А когда против тебя становится настоящий маг – такой как профессор Дамблдор – ты убегаешь, поджав хвост!       – Замолчи... – голос Волдеморта будто звенел, наливаясь металлом, – заткнись!       – Ты трус! Трус и убийца!       – Crucio!       Новая порция магии окутала подвешенное в воздухе тело гриффиндорца с той же лаской, с которой тот прижимал к себе поврежденную руку, из рассеченной плоти которой рывками вырывались струйки крови. А свежевыдавленные стоны и крики алое марево встретило с распростертыми объятиями, зажигаясь яркими всполохами и окутывая поскуливающую жертву.       Увлеченный бьющими по вискам молоточками и жуткой музыкой, идущей от инструмента по имени «пытка», Волдеморт не расслышал негромкий хлопок, с которым в комнате появился еще один маг в одеяниях Пожирателей. Он сразу же припал на одно колено, приветствуя своего повелителя, и решился прервать экзекуцию:       – Мой Лорд, мне удалось вычислить координаты.       Голос его звучал абсолютно спокойно и безэмоционально, приглушенный белой костяной маской. Казалось, его совершенно не волновало, что всего в шаге от него корчился от боли Герой Магической Британии, а разъяренный палач вполне мог перекинуть свой гнев на кого-то другого.       – Это так важно, чтобы прерывать меня?! – пелена ярости не желала так просто сдавать свои позиции.       – Да, мой Лорд, это важно.       Непоколебимое спокойствие в голосе пожирателя возымело свой эффект. Волдеморт прекратил действие заклинаний, и хрипло стонущий гриффиндорец кулем рухнул на пол. Темный Лорд перевел взгляд на своего последователя и, отряхнув мантию, медленно выдохнул, беря эмоции под контроль. Забрав протянутый магом пергамент, Волдеморт пробежался по написанному глазами, а затем безжалостно скомкал его своими длинными пальцами. Прежде чем аппарировать, Лорд властно протянул:       – Тебе повезло, герой. Считай, ты выжил в четвертый раз. Антонин, он твой. Мне нужно знать все, что ему известно о крестражах и планах Ордена.       Два хлопка, последовавшие друг за другом с небольшим промежутком, – и дом номер четыре по Тисовой улице опустел. О том, что там что-то происходило могли рассказать только стена с кровавыми отпечатками ладоней и скомканный прикроватный коврик.       Долгой и счастливой, Гарри? Кажется, это желание никогда не сбудется.