Первые в своем роде

      Гарри выплывал из забытья медленно и тягуче, следуя по проторенной дорожке за своими чувствами, что неторопливо отряхивались от крепких объятий глубокой дремы.       Вот проснулось обоняние и тут же уловило слабый хвойный аромат, витающий в воздухе. От него по языку мгновенно расплылась вяжущая терпкость, а рот захотелось тут же прополоскать, чтобы избавиться от странного привкуса, смешанного с металлическими нотками. Захотелось... но не так сильно, как продолжать расслабленно валяться на кровати и досматривать остатки сновидений, наслаждаясь сладкой дымкой полуяви. Пришлось бы открыть глаза, пошевелиться, встать с постели и отправиться чуть ли не в целое путешествие... А кровать такая мягкая, такая теплая, и тело практически неподъемное – даже пальцами шевелить никакой охоты. Так бы и лежать дальше, просто постараться отрешиться от терпкого запаха, осевшего горечью на корне языка и дышать пореже.       И Гарри так бы и продолжал леностно потакать приятным слабостям, но щека вдруг подхватила протест и уныло занудила, что простыня под ней отвратно сырая и оттого холодная. Вдобавок еще и неприятно пахнет острым мускусом, который перебивает гущу можжевельника и оседает неприятным зудом на задворках сознания.       Гриффиндорец и сам скоро согласился, что дышать нежеланной прилипчивой дымкой с каждой минутой становилось все неприятнее, и желание уйти от нее постепенно перевешивало утреннюю леность и разбитость. Просыпаться – так просыпаться.       Решившись, гриффиндорец отрывисто вздохнул, собираясь с мыслями – неприятный запах тут же скользнул ближе и заставил поморщиться – и приготовился совершать подвиг. Но стоило только оторвать голову от отсыревшей ткани, как затылок тут же во что-то уткнулся: и не мягкое, и не твердое, что-то не похожее ни на подушку, ни на стену, о которую Гарри привык ударяться в доме Дурслей, забывшись во сне. И все бы ладно, и не важно: во что он там уткнулся, но внезапный холодок испуга юркой лентой скользнул по спине; юноша настороженно замер. В наступившей тишине он отчетливо различил чье-то размеренное дыхание, задевающее волоски у него на затылке. Это «что-то» за спиной было большим, теплым и определенно живым. И это «что-то» навалилось сверху и не давало двигаться - сонная нега, которую вечно обвиняли во всех смертных грехах, оказалась ни при чем.       Лихорадочно сглотнув, Гарри мгновенно распахнул глаза и взгляд его уткнулся в широкую мужскую ладонь, лежащую всего в десяти сантиметрах от его лица. Чужую ладонь. Ладонь, которой по определению рядом было быть не должно.       Дернувшись в приступе паники, Поттер судорожно застонал на вдохе: вспышка острейшей боли пронзила его ниже спины, и вместе с ней, как гром среди ясного неба, обрушились воспоминания о недавних событиях. И о пережитых пытках, и о своем якобы отравлении, и о визите Волдеморта, закончившимся изнасилованием. Каждый из кровавых укусов, оставленных вчера острыми зубами, требовательно заныл, напоминая о себе. Но по сравнению с медленно нарастающими ощущениями в разорванном заду – это было ничто.       Сознание, окончательно сбросившее оковы сна, начало злорадно подкидывать юноше яркие картинки, которые совершенно точно не могли быть его воспоминаниями. Не могли по той простой причине, что Гарри видел прошедшую ночь будто со стороны и невероятно четко, как не смог бы даже с потерянными в бреду очками. Он видел, насколько жалкими были попытки сопротивления; видел, как снисходительно скалился Волдеморт, играясь с ним, словно кошка с мышкой; видел, с каким ожесточением тот его трахал, только больше распаляясь от стонов боли и вида крови. Маньяк. Ненормальный. Поттер видел, как Лорд с утробным звуком дернулся в последний раз и застыл, видимо, кончая в него – Гарри, и ставя жирный крест на последних клочках гордости, разрывая те на еще более мелкие кусочки, как совсем недавно рвал его ветхую одежду.       Едва сдерживая злые слезы, гриффиндорец отчаянно забился, извиваясь под придавившим к кровати телом в попытках сбросить его с себя. Каждое новое движение приносило и новые страдания, огнем жаля изнутри, где еще смутно ощущалась чужая плоть. И как Гарри ни старался отодвинуться, у него ничего не удавалось, будто они с Волдемортом оказались намертво сцеплены. Кусая губы в кровь – теперь стало понятно, откуда был во рту тот мерзкий солоноватый привкус – юноша подрагивающими пальцами ухватился за рукав мантии, не желая касаться своего насильника напрямую, и попытался поднять и откинуть назад руку, которую маг во сне перекинул через плечо мальчишки, словно заключив в оковы. И когда ему почти удалось одержать эту маленькую победу, рука вдруг «ожила» и цепко ухватила одно из запястий, покрытых яркими синяками. Волдеморт пришел в себя.       Лорд всегда просыпался быстро, не имея привычки расслабленно дрейфовать в полудреме. Вот и сейчас он мгновенно сориентировался, почувствовав чужие трепыхания, и сразу же пресек их, заламывая руки Поттера тому за спину и подминая юношу под себя в практически уже привычном жесте. Оставалось только диву даваться, насколько быстро привык этот хищник к повадкам своей добычи. Недовольно нахмурившись, маг уставился на плечи, покрытые следами от укусов, подрагивающую спину и черноволосую вихрастую макушку, начиная постепенно осознавать происходящее и встречаясь с круговертью воспоминаний, устремившихся к хозяину в подобострастном приветствии.       – Поттер, – со смесью непонимания и зарождающейся ярости выплюнул Волдеморт.       Ни в одной из самых сумасшедших мыслей или фантазий Лорд не просыпался в одной постели с Гарри Поттером. Ни в одной из них Лорд не испытывал ни малейшего желания касаться своего врага в порыве плотских желаний. Ни в одной – потому что не было таких мыслей и фантазий. И сейчас, перебегая напряженным взглядом между багровыми отметинами, оставшимися на загорелой коже, темный маг сосредоточенно искал в себе хотя бы одну здравую причину, побудившую его вчера сделать то, что он сделал. Ничего. Пусто. Абсолютно никаких объяснений, почему бы ему вместо того, чтобы применить пару смертельных или пыточных, что так и вертелись на кончике языка, когда он спускался в подземелья после разговора с косноязычными подчиненными, захотелось вдруг полакомиться «сочным плодом». Неизвестная переменная. А Лорд не выносил, когда такие закрадывались в уравнения его действий.       Приглушенный всхлип, донесшийся до темного мага, вырвал его из легкой задумчивости; губы тут же неприязненно дрогнули, когда внимание сосредоточилось на Поттере, которого уже чуть ли не трясло от отчаяния. Так вот что требовалось, чтобы сломить Золотого мальчика? Такая мелочь? Всего и нужно было, что унизить его мужское достоинство? Не напряженная борьба против «мирового зла», не «тяжелые испытания», ловко перетекающие в звучные подвиги, а простой банальный член, побывавший в «святая святых» Великого Героя?       – Жалкий щенок, – не меняясь в лице, бросил Лорд.       И от этого никчемыша всегда бурлили гнев и ярость в груди у Темнейшего мага современности, пробуждая внутренних демонов? Даже сейчас те начинали ворочаться, сгоняя обманчивое спокойствие хозяина с места, в очередной раз показывая, насколько оно может быть хрупким в присутствии Гарри Поттера.       Сладковатый аромат вновь поплыл по воздуху, своевольными щупальцами оплетая нависшего над гриффиндорцем Волдеморта и делая первые попытки дергать за «ниточки» в попытке манипулировать. Теплый и тягучий, он завлекал своей пряностью, притягивал, обещая томительное наслаждение; невидимый и неосязаемый, он был опаснее любого оружия и любой магии, потому что не имел контрзаклинания.       И Лорд снова чуть не поддался наваждению, потянувшись вслед за трепещущим шлейфом. Практически погрузившись в дымку, обещавшую сладострастие, Волдеморт не заметил даже, как принялся покачивать бедрами, обновляя болезненные ощущения Поттера от крепкого члена внутри. Лицо юноши исказилось от муки и ненависти, и он принялся с удвоенным старанием вырываться из стальной хватки, пытаясь не обращать внимания на дикую боль, адским огнем пожирающую поврежденные мышцы внутри.       – Ублюдок! – звенящим от слез голосом прошипел Гарри, из отчаяния принимаясь скрести рукав чужой мантии полумесяцами едва отросших нежно-розовых ногтей.       Всего одно слово, брошенное Поттером, оказалось сильнее сладкого дурмана. Оно стегнуло по нервам подобно хлесткому кнуту, выводя их из оцепенения и заставляя обозленно загудеть натянутыми струнами. Вонзившись куда-то в висок, оно винтом принялось вкручиваться глубже, проникая в самые потаенные уголки сознания темного мага и заполняя те первобытной яростью. Как смел этот мальчишка открывать свой грязный рот? Как смел он оскорблять его, Волдеморта?       Дыхание Лорда перехватило от гнева. Как никогда близко он подошел в тот момент к тому, чтобы уподобиться отвратительной славе, которая окутывала его имя последние десятилетия, и оборвать жизнь Поттера. Для этого было-то и всего, что нужно: протянуть руку к тонкой «цыплячьей» шее и позволить пальцам с остервенением сомкнуться, давая выход бурлящим эмоциям. А мальчишка, либо веря в безнаказанность, либо растеряв остатки здравого смысла, продолжал повторять одно и то же слово, вжимаясь лицом в постель и передергивая плечами:       – Ублюдок... ублюдок!       Медленно протянув руку к черным волосам, Лорд стиснул те в кулаке, едва поборов желание закончить движение чуть ниже, перекрывая воздух бравому герою, и потянул за вихры вверх, заставляя мальчишку оторвать голову от простыни, в которой тот пытался спрятаться. Гарри стискивал зубы и крепко жмурился, чувствуя, как цепкие пальцы вырывают болезненно натянувшиеся волоски.       – Все сказал, Поттер? – угрожающе прошипел Волдеморт, резким движением встряхивая голову Гарри. – А теперь молчи и слушай.       Униженный и растоптанный, гриффиндорец прерывисто дышал, едва удерживая в себе малодушные всхлипы, и упрямо сжимал подрагивающие губы. Не смотря на исступленное желание бросить врагу пыль в глаза и казаться перед ним хотя бы отдаленно сильным и не таким жалким, каким был в ту минуту, эмоции яростным смерчем рвались из груди, находя выход в тяжелых соленых слезах, предательски увлажнивших ресницы.       – Ты еще жив только потому, что я так решил. Не зли меня, Поттер, – голос мага вибрировал под давлением густого гнева, пробужденного пленником, – если не хочешь, чтобы я передумал.       Волдеморт хотел бы и дальше продолжить свою «воспитательную беседу», но стоило вихрастой макушке приблизиться к его лицу, как в нос ударила удушливая волна дурмана, на короткое мгновение завладевая существом темного мага. На этот миг из головы его улетучились абсолютно все мысли; он будто перестал владеть собой, одержимый чем-то необъяснимым и чуждым. И он бы вновь потерял связь с рассудком, как это случилось совсем недавно, если бы промедлил еще хотя бы секунду и не отшатнулся от содрогающегося в глухих рыданиях мальчишки, отстраняя того от себя и вжимая лицом в кровать. Стоило только вернуть расстояние, как необъяснимое опьянение рассеялось, возвращая Волдеморту трезвость разума и оставляя наедине с раздражением и непониманием.       – Что это значит, Поттер? – лицо темного мага потемнело, а взгляд, обращенный к пленнику, понемногу наливался яростью.       Лорд даже не сомневался, что в этом помутнении был виновен гриффиндорец. Волдеморт четко осознавал, что с ним происходит что-то ненормальное, и началось все с того, как он спустился в подземелья к Поттеру. Эта реакция на него из воспоминаний… не шла ни в какое сравнение с самой безумной из тех, что появлялась у темного мага по отношению к Национальному Герою.       Вновь оказавшись вжатым во влажную простыню, Гарри едва не задохнулся. Волдеморт крепко прижимал его голову к постели, жесткая хватка на волосах не давала повернуться хоть сколько-нибудь навстречу холодящему кожу воздуху. Совсем скоро юноше стало нечем дышать, и грудь его начала разрываться в огненных судорогах; голова наполнялась странным шумом и ощущением полета. Из последних сил, крепко зажмуриваясь и щедро делясь с простыней обжигающе-горячими слезами, гриффиндорец вывернулся из чужой хватки, не обращая внимания на острую вспышку боли от выдернутых прядей на затылке, и с жадным присвистом втянул стылый воздух, дрожа всем телом от окатившего его секундного облегчения.       Неприязненно оскалившись, Лорд выпустил из рук тонкие запястья и завитки черной густой гривы, брезгливо перебирая пальцами в воздухе, чтобы стряхнуть с них приставшие волоски. Ему, как и Поттеру, близкое «соседство» не доставляло ни малейшего удовольствия. Маг собрался было подняться с постели, покидая разворошенное «место битвы», но его попытка обернулась полнейшим поражением; сдавленному шипению Волдеморта, почувствовавшего болезненный рывок в паху, вторил мучительный стон и всхлип юноши, вцепившегося свободными руками в простыню и с рыданиями выдавившего:       – Нет! Не надо…       С запоздалым осознанием собственного возбуждения, темный маг яростно нахмурился; крылья его носа затрепетали, а губы криво дернулись, обнажая полоску зубов. Он подхватил худое тело, распластанное под собой, под живот и, не обращая внимания на слабое сопротивление и попытки скинуть свою руку, рывком поднял вслед за собой. Упершись одним коленом в край кровати, Волдеморт поставил дрожащее тело перед собой на четвереньки, чувствуя, как горячая плоть, которую он не мог покинуть, смыкается вокруг его члена в обрывистых судорогах, заставляя мага с шумом втягивать в себя воздух.       – Прекрати это, Поттер! – сквозь зубы процедил Лорд, внутри которого вновь начало шевелиться что-то первобытное и дикое, неподвластное расчетливой логике.       От резкого движения боль, едва успевшая притупиться, вернулась с новой силой, огненной волной обжигая Гарри изнутри. Юноша скорчился, вжимаясь лбом в простыню; часто и поверхностно дыша, он пытался отчаянно бороться с ощущениями от терзающего ниже поясницы пламени. Остатки внутренней решимости висели буквально на волоске и маятником покачивались между двумя единственно видимыми путями: тем, чтобы не сопротивляться, свыкнуться с терзающей болью в разорванных мышцах и отчаянно молить Волдеморта о прекращении пытки, и тем, чтобы собрать в кулак последние силы и самому вырвать себе свободу. И время на выбор стремительно утекало, покидая слабовольного гриффиндорца и находя себе более решительного покровителя.       – Нет! – со всхлипом воскликнул юноша, почувствовав, как широкие ладони ложатся на его ягодицы и, бесцеремонно сжав, разводят в стороны.       Терпеть издевательства и дальше доведенный до истерики гриффиндорец уже не мог; его начало колотить от страха и отчаяния. Не в силах бороться с поднимающейся в груди волной животного протеста, Гарри задергался, пытаясь сбросить чужие руки со своего тела, не осознавая даже, что сам себе этим делает больнее.       – Не вертись, – практически зашипел Волдеморт, которому рывки доставляли столько же неудобств, сколько и срывающемуся на всхлипы брюнету, и вновь крепко стиснул узкие бедра, не давая юноше двигаться.       – Не трогай меня! – мальчишеский голос срывался и дрожал. – Убери свои руки!       Темный маг пожалел, что дал свободу цепким пальцам гриффиндорского ловца и позволил тому рвануться вперед, уцепившись за край кровати. И одно дело, когда тот сам себе на уме крутил своей задницей и ныл от боли в разодранном заду, и совсем другое, когда тот рывком потянул за собой еще и Волдеморта, с плотью которого его собственное тело не желало расставаться. Вторя яростному оскалу, крылья аристократического носа затрепетали, выдавая зарождающуюся бурю внутри Лорда.       – Не дергайся! – в отместку за доставленный дискомфорт Волдеморт качнулся следом, опуская тяжелую ладонь на вихрастый затылок и вдавливая в постель искаженное гримасой лицо. Второй рукой он поднырнул под судорожно поджавшийся живот и рывком дернул юношу обратно к себе, вновь ставя того на четвереньки и заставляя сдавленно рыдать от ощущений, подаренных сдвинувшимся внутри членом. – Или я уберу руки на твою шею. Уверяю тебя, Поттер, это мне доставит куда большее удовольствие.       Гарри с не меньшим удовольствием выплюнул бы, что такому ублюдку как Волдеморт, нечто другое просто не могло бы нравиться, но мог только невнятно мычать в простыню, отчаянно напрягая мышцы спины и шеи в очередной попытке извернуться. Разжав подрагивающие пальцы, юноша словно в лихорадке принялся цепляться ими за чужие руки в попытке отодвинуть, оттолкнуть, снять со своего тела, уже забыв как совсем недавно брезговал касаться чужой кожи.       – Убери руки и не мешай, – с нажимом процедил Волдеморт, раздражение которого медленно, но верно, подходило к критической отметке.       Желая поскорее закончить весь этот фарс, темный маг вновь ухватился ладонями за бедра гриффиндорца, удерживая того на месте, а сам качнулся назад. Но загорелое тело под ним не только отказалось отпускать из своего плена, но и с прерывистым всхлипом двинулось следом, мелко дрожа от напряжения. Вдоль линии выступающих позвонков явственно выступила испарина, поблескивая мелкими капельками в огне горящих факелов, а лопатки расправились острыми крыльями, едва не вспарывая тонкую кожу.       – Не надо, – сдавленная мольба была едва различима за рыданиями и шумным дыханием.       Гриффиндорец свято верил в приближение нового изнасилования. В чем его нельзя было винить, ведь сложно было поверить в двусмысленность твердого естества, пронзающего изнутри едва ли не насквозь, и рук, властно стискивающих узкие бедра. И сквозь неприятие, отчаяние и страх Гарри никак не мог понять тот факт, что Волдеморту претила сама мысль предаться любовным утехам с ним – Поттером.       Как бы заманчиво тесно не сжимало его чужое тело, Лорд боролся с агрессивным наваждением; желание его собственной плоти оскорбляло темного мага и потчевало коктейлем из отвращения и злости – точно так же, как и у гриффиндорца, у темного мага были свои спутники, мешающие здраво мыслить. Совсем крохотный кусочек здравого смысла удерживал Волдеморта от того, чтобы схватиться за палочку на очередном жалостливом всхлипе гриффиндорца, а не разрешить «проблему» мирным путем.       – Расслабься, – одно единственное слово, произнесенное жестким, приказным тоном, звучало для Гарри как приговор.       В этот раз тело среагировало быстрее головы, воспаленной страданиями и переживаниями, свалившимися на юношу. Оно настороженно подобралось, а из груди вырвался непонятный скулящий звук, тот самый, которому совсем недавно в ответ вторило хищное рычание. Стоило Гарри протестующее дернуться, почувствовав движение чужой руки, спустившейся с бедра к расселине меж ягодиц, как за самоуправство его настигло наказание: Волдеморт грубо качнулся назад, пытаясь силой перебороть упрямство чужой плоти и освободиться из «сладкого» плена.       – Нет! Нет! Не надо! – по загорелым щекам покатились новые слезы, слепящие и без того близорукого юношу окончательно.       Может, Гарри и храбрился, отбиваясь и протестуя Волдеморту, но на самом деле у гриффиндорца уже почти не осталось сил: ни физических, ни душевных. Каким бы героем его не выставляли в газетах, с каким бы уважением не передавали из уст в уста пересказы о его победах над Истинным Злом, Гарри был… всего лишь Гарри – неоперившимся юнцом, магом-недоучкой и несчастным ребенком, которого без зазрения совести послали на заклание Темному Лорду во имя высшей цели. И сейчас у Поттера не было даже палочки; он был лишен магии – того единственного, что придавало ему хоть сколько-то уверенности в своих силах. Сильнее его физически, Волдеморт с легкостью ломал всякое сопротивление, и то постепенно затухало, превращалось в покорность, принимающую неизбежное.       Сдавленно рыдая и всхлипывая, Гарри одной рукой обхватил свои подрагивающие плечи, а второй накрыл голову, словно бы это могло его уберечь от вспышек боли, когда бедра Лорда двигались в попытке разорвать нежеланную сцепку. Но делу не помогала даже грубая сила, и плоть Волдеморта по-прежнему оставалась заключенной в раздражающе прочных тисках худощавого тела.       Зажмурившись и уткнувшись лицом в простыню, Гарри не мог видеть яростного блеска в глазах теряющего самообладание мага, но прекрасно чувствовал его состояние через нежеланную связь между их телами. Подрагивающие пальцы, жесткая хватка и рывки, становящиеся с каждым разом все безжалостнее, выдавали злобу и раздражение, затапливающие и без того маловменяемого безумца.       – Поттер, – шелестящий шепот практически вибрировал, выдавая надвигающуюся катастрофу, – перестань сжиматься и дай мне выйти.       Погруженный в мир боли и страданий, Гарри даже не сразу понял услышанное; в его ушах гулкими ударами отбивало рваный ритм собственное сердце, играющее в догонялки с сорванным дыханием.       Ответил гриффиндорец не сразу; ему казалось в тот момент, что он вообще позабыл все слова, кроме «нет» и «больно»:       – Я… ничего… не делаю, – голос, и без того тихий и неуверенный, звучал жалко и слабо, прерываясь судорожными вздохами и постыдными всхлипами.       – Поттер, не зли меня, – рычащие нотки вызвали волну ужаса, дрожью промчавшейся вдоль хребта       – Я… не делаю…       Угрожая гриффиндорцу, Лорд приблизился к нему сильнее, чем следовало. Уже знакомый, но все такой же непонятный и необъяснимый дурман ударил в лицо, рывком заполняя легкие и кружа голову. И если бы не очередной болезненный стон распростертого под ним Поттера, в этот раз Волдеморт мог бы уже и не сбросить наваждение, отдаваясь зову плоти, сладко дернувшейся в горячей тесноте.       Ярость и жажда крови мгновенно вскипели в темном маге, застилая его глаза пеленой. Уже дважды он чуть было не поддался. Лорд был величайшим магом современности, предводителем аристократии, сильнейшим бойцом и умнейшим стратегом. Но практически ничего из этого не оставалось, когда дело начинало касаться Гарри Поттера. Он был для Волдеморта проклятием, спусковым механизмом немедленного действия. Всегда, когда на горизонте событий начинал появляться гриффиндорец, все хладнокровие темного мага в момент обращалось во что-то дикое и неуправляемое.       Уже дважды что-то хотело одержать верх над самим Волдемортом, подавить его волю и заставить следовать чужим правилам. Уже дважды он чуть было не поддался. И дважды виной мог быть только Поттер.       Даже не задумываясь над своими действиями, руководствуясь одной только злобой, Лорд выхватил палочку и с нескрываемым мрачным удовольствием выдохнул первое вспомнившееся проклятие:       – Crucio!       Внутри Гарри все заледенело. Ужас сковал его тело. От неизбежности новых страданий гриффиндорец готов был выть и рыдать в голос, размазывая по лицу сопли и позорные слезы. Мелко дрожа и не смея даже вдохнуть, юноша застыл; в его ушах, как на зацикленном повторе, звучали слова проклятия, произнесенные яростным сильным голосом, а память услужливо приготовилась обновлять свои воспоминания о пыточном. Но время шло, легкие горели от нехватки воздуха, а обещанных круциатусом страданий все не было. Заклинание не сработало.       Это же начинал осознавать и темный маг. Если раньше его ярость была направлена исключительно на Гарри, то теперь его недовольство легло и на собственную магию. Та предала его. И когда? Когда он собирался справедливо наказать Поттера за наглость, с которой тот смел помышлять, что может воздействовать на самого Волдеморта. Тишину подземелий взрезали еще несколько заклинаний, но результатом было все то же: ни-че-го.       – Lumos! – временно оставив идею проклясть сжавшегося в комок мальчишку, темный маг переключился на нейтральную магию, и на конце его палочки ровно засветился яркий огонек, будто бы и не было только что несработавших заклинаний.       Магия была на месте, она по-прежнему слушалась своего владельца. Но только не тогда, когда тот хотел направить ее против Поттера. В тот же момент, когда звучали слова проклятий, сила отказывалась наполнять их, превращая из мощнейших заклинаний в простой звук.       Возможно, с гневом Лорда справилась эта возникшая на пустом месте загвоздка с магией; возможно, то, что Гарри прекратил всхлипывать, тщательно удерживая все звуки в себе, и увлеченный загадкой, темный маг на какое-то время забыл об объекте своей ярости. Но жажда крови поутихла, давая дорогу зыбкой дипломатии, готовой растаять призрачной дымкой от одного единственного неверного слова.       – Что это за проклятье, Поттер?       Проглатывая горечь и обиду, плескавшиеся от всего происходившего где-то на корне языка, Гарри едва не опоздал с ответом:       – Какое… проклятье?       – Советую тебе, Поттер, внимательно подумать, прежде чем ответить, – обманчивое спокойствие в голосе Волдеморта наполняло его неприятными поучительно-саркастичными нотками. – То, что я не могу тебя проклясть – неприятно, но я все еще могу свернуть твою шею голыми руками. Для этого мне магия не нужна. И если ты еще хочешь этой шеей вертеть – отвечай: какое заклинание ты использовал? – Деревянное острие больно вжалось в затылок Поттера, вынуждая того лихорадочно двинуть рукой в защитном жесте, чтобы отвести от головы чужую палочку.       – Никакое… никакое! Клянусь! – давясь очередным всхлипом, Гарри вжал голову в плечи, словно стремясь стать как можно меньше. – Я не использовал никаких проклятий, не было никаких заклинаний; у меня не было даже палочки – ее отнимают на лето, – сбивчиво лепетал гриффиндорец, ежась и стискивая подрагивающие пальцы в кулак.       На лицо Волдеморта легли тени недоверчивого презрения, а крылья его аристократического носа затрепетали. Маг явно был недоволен полученным ответом. Но вряд ли хоть что-то могло бы сейчас доставить ему удовольствие, разве что если бы сработало заклинание парой минут раньше.       – Лучше бы тебе не врать мне, Поттер, – вновь ткнув палочкой в черные вихры, Лорд неприязненно скривился. – Добби, – он выплюнул имя домовика словно проклятье, темнея лицом от принятого для себя решения.       Эльф, который уже навещал Гарри в подземельях, появился со знакомым тихим хлопком, важно склоняя голову перед Волдемортом и извещая о своем появлении:       – Хозяин.       Внутри юноши что-то екнуло, когда он услышал чужой голос; чувство обиды и безнадеги хлынуло туда, где показались пустоты от ушедших воли и надежды. Конечно же его Добби здесь взяться неоткуда. А этот – ни за что не станет перечить своему хозяину. Гарри принялся кусать задрожавшие губы и попытался отвлечься на что угодно, чтобы не слышать подобострастные нотки в голосе волшебного существа, внимающего бездушному чудовищу.       – Эдна… – Волдеморт сделал небольшую паузу, словно проверяя свое решение на вкус, – приведи ее.       Не тратя времени на лишние слова и церемонии, эльф тут же исчез, отправившись выполнять указание и оставив двух врагов в угнетающей тишине.       Когда Добби возник перед колдомедиком, та уже заканчивала с последним своим пациентом, накладывая стабилизирующие заклинания. Уставшая, перемазанная в крови и копоти, женщина едва могла твердо стоять на ногах, но держалась на чистом упрямстве. Волосы ее, прежде собранные в прелестную прическу, растрепались и спутались; мантия пришла в совершенную негодность еще пару пациентов назад и нашла пристанище на металлической спинке одной из трансфигурированных коек.       Несколько часов назад, практически сразу же после того, как Эдна и Антонин в спешке выбились на аудиенцию к Темному Лорду по поводу плачевного состояния Поттера, поступило известие о нападении на пограничное поселение. Еще не известно, случайным оно было или запланированным, но совершенно точно – ожесточенным. Долохов принял командование на себя, и Пожиратели быстро отбросили противника, но вот с последствиями сражения колдомедики бились до сих пор, исцеляя множество тяжело раненных магов – простых обывателей, которых науськанные авроры решили живьем сжечь в их же собственных домах, накрытых антиаппарационными барьерами.       Эльфа Эдна заметила только после того, как тот приблизился вплотную, миновав стройный ряд больничных коек, и ненавязчиво откашлялся – совсем по-человечески – обращая на себя внимание колдоведьмы.       – Хозяин желает вас видеть, – в его обращении не было той нарочитой подобострастности, с которой говорил эльф, носивший такое же имя.       – Хорошо, – женщина кивнула домовику, показывая, что услышала его, и пригладила волосы чуть подрагивающей ладонью. – Лорд в своем кабинете?       Эдна уважала Волдеморта, разделяла его идеи, была его верным последователем, но ее задевало, что тот до сих пор не появился в малой гостиной, ставшей волей случая подобием больничного крыла. Страдали его люди, те, кто присягал в верности в обмен за покровительство и защиту. Они заслуживали хотя бы слова успокоения, которые Лорд прекрасно умел находить, являясь искусным оратором, а не сбивчивые уверения колдомедиков-самоучек в том, что «все будет хорошо».       – Господин в подземельях, – скрипучий голос застал женщину врасплох, когда та уже приготовилась наводить косметические чары.       – В подземельях? Что… – секундное непонимание на лице сменилось вспышкой осознания, – что с тем мальчиком? Лорду удалось стабилизировать его состояние? – волнение вновь поселилось внутри колдомедика, чье чуткое сердце страдало за каждого из ее пациентов.       Было видно, что вопросы застали Эльфа врасплох. Впервые за все время он будто замялся, не зная как подобрать слова. Неуверенно качнув ушастой головой, домовик протянул Эдне руку с узловатыми пальцами и повторил:       – Хозяин желает вас видеть.       – Даже эльфы, – женщина вздохнула, продолжая уже про себя, – «конспираторы».       Так и не приведя себя в порядок, колдомедик коснулась руки Добби и прикрыла глаза, готовясь к перемещению. Пространственные скачки и в обычном состоянии были не самым приятным действием, а после часов неустанной работы – когда организм был вымотан и истощен – и подавно. Почувствовав двойной рывок в области пупка и рассмотрев замелькавшие под веками цветные крапинки, женщина глубоко вздохнула и открыла глаза, начиная приветствие:       – Мой Лорд, вы… – все слова комом встали в горле, когда взор колдомедика прояснился, и она увидела сжавшегося на кровати юношу и недвусмысленно нависшего над ним Волдеморта.       С шумом втянув носом воздух, наполненный густым мускусом, женщина пораженно перевела взгляд с покорно расставленных бедер на распахнутую мантию темного мага, которая откровенно демонстрировала, что соитие в самом разгаре, и не оставляла места для фантазии. Эдна не могла поверить своим глазам, внутренне крича, что те ее обманывают, ведь не мог же их Повелитель…       Чужой голос волной стыдливой безысходности омыл Гарри с ног до головы. Он непроизвольно дернулся, резко закусывая губу до крови и поворачивая голову в сторону новых звуков, чтобы увидеть влажным взглядом неясную фигуру. Он едва сдержал всхлип боли от своего неосторожного движения и был вознагражден тем, что услышал пораженный вздох. Может быть, для Гарри еще была надежда на спасение, если даже среди Пожирателей находились те, кто осуждал поведение своего Повелителя?       – Подойди, – приказ, прозвучавший за спиной, отрезвил размечтавшегося гриффиндорца, но на колдомедика произвел не столь сильное влияние.       Женщина застыла в паре шагов от собственноручно трансфигурированной для больного мальчика кровати и неотрывно смотрела на порочно испещренное отметинами тело, невольно прижав ладонь ко рту. На загорелой коже практически места живого не было от следов, оставленных жадными зубами и сильными пальцами. А багровые ручейки, засохшей вязью идущие по внутренней части бедер, любому, даже непосвященному, говорили о том, что здесь творилось насилие.       – Эдна! – голос Волдеморта наполнился недовольством, выводя женщину из шокового транса.       Глотая обвинения и недовольство, так и рвущиеся на язык, колдомедик подняла палочку, поспешно произнося уже привычную связку обезболивающих и исцеляющих. В какой бы ярости она не была, как бы сильно не осуждала сейчас своего Повелителя, этот мальчик – испуганный и истерзанный, нуждался не в громких пафосных словах, а в незамедлительной помощи. И лучше бы сейчас ее чары не дали осечки, как в прошлый раз.       – Не хочешь сначала узнать, для чего я тебя позвал?       Обычно Волдеморт поощрял самостоятельность, и мог бы действительно гордиться Эдной, практически в одиночку организовавшей в поместье экстренный госпиталь. Но сейчас подобное самоуправство только сильнее расшатывало и без того возбужденные нервы, а излишнее внимание, оказанное разбитому в пух и прах герою, подстегивало поулегшуюся было ярость нестабильного мага.       – Колдомедика зовут только в одном случае. Вы, мой Лорд, в полном порядке, – если бы Эдна не была такой уставшей, и перед ней не было остро нуждавшегося в ее помощи юноши, она бы обязательно вспомнила о «служебной этике», но сейчас ее слова выражали именно то, что бурлило внутри сострадательной души.       Колдомедик едва могла удерживать слезы, смотря на худенькие плечи, содрогающиеся в рыданиях. Она готова была поклясться, что если бы протянула руку ближе, то смогла бы коснуться тех боли и отчаяния, что исходили от сжавшегося в комок гриффиндорца. Напряжение, читаемое невооруженным взглядом, не желало покидать юношу, как если бы заклинания не сработали.       – Мой Лорд, пожалуйста, отпустите мальчика. Ему нужна помощь, – Эдна бессильно стискивала палочку после новых неудач, которыми венчались новые и новые заклинания из ее арсенала.       С тяжелым взглядом наблюдая за метаниями женщины, Волдеморт убрал бесполезную сейчас палочку и откинул полу мантии, давая без помех рассмотреть соединенные тела. Без лишних слов темный маг опустил ладонь на влажную от испарины поясницу и рывком двинул бедрами назад; со вскриком Гарри качнулся следом, вновь зарываясь лицом во влажную простыню и делясь с ней сдавленными рыданиями. Эдна успела только крупно вздрогнуть и бездумно взметнуть руки вверх в останавливающем жесте.       – Так помоги, – с таким тоном колдомедик еще была незнакома, и что-то подсказывало ей, что самое время было оставить в стороне собственные панику и переживания и заняться делом, ради которого ее вызвали.       Быстро метнувшись взглядом к черноволосой макушке, Эдна подошла к койке вплотную, проглатывая неловкость напополам с жалостью. Отрешаясь от чужой боли, женщина коснулась загорелой кожи, чувствуя дрожь стыда под своими пальцами, и зашептала слова диагностических чар, параллельно проводя поверхностный осмотр. Приглушенные всхлипы мешали колдомедику оставаться хладнокровной, а вид мужских ладоней, удерживающих покрытые синяками бедра, и вовсе выбивал из колеи, но Эдна не оставляла попыток, сменяя вязь неудавшихся заклинаний новыми.       – Мой Лорд, – женщина на секунду поджала губы, – чары не работают. Я бы хотела продиагностировать вас.       Дождавшись одобряющего кивка, колдомедик продолжила осмотр, переключив свое внимание на Волдеморта. В этот раз чары принесли больше пользы, они хотя бы активировались. Но то, что они показали, добавило только новых вопросов, вместо того, чтобы внести хоть какую-то ясность.       – Если у тебя есть соображения, Эдна, – говори. Я не собираюсь оставаться в таком… положении. И поверь мне, мое решение проблемы будет и вполовину не таким гуманным, как тебе хотелось бы, – чужое присутствие, разбавившее уединение с Поттером, явно шло во благо; эта речь была едва ли не самой длинной и связной из тех, что Лорд произнес, спустившись в подземелья.       – Да, – неуверенно начала колдомедик, хмурясь и опуская взгляд; ей казалось, что она сейчас предает своего юного пациента, – есть одно.       – Эдна, говори, – пляски вокруг да около никогда не были сильной стороной Волдеморта; они вызывали в маге сильнейшее отторжение и раздражение.       – То, что вас... удерживает… вместе, – не проклятие, и не имеет прямого отношения к магии. Это – физиологический процесс, – диагноз и для самой женщины звучал не слишком убедительно, и можно было понять недоверие и скепсис, зажегшиеся в глазах Волдеморта. Но маг не стал прерывать колдомедика, лишь едва уловимо кивнул, требуя продолжение. – Процесс… соития не завершен, – Эдне было неприятно говорить это, будто она собственноручно отдавала страдающего ребенка на очередное насилие; ее голос вибрировал и срывался, когда боковое зрение улавливало дрожь, бегущую по обнаженным плечам.       – Не завершен? – повторил за колдомедиком Волдеморт, переводя тяжелый взгляд на сведенные лопатки Поттера.       – Вы должны… должны… извергнуть семя, – глухо закончила мысль женщина, вновь вздрогнув, когда гриффиндорец дернулся от ее слов; кажется, она впервые услышала его голос.       – Нет… нет, нет… не надо, – рыдая взмолился Гарри, перебирая коленями по постели и не имея возможности никак защититься от насильника, перед которым был полностью открыт.       Презрительно оскалившись, Волдеморт не без злорадства стиснул черные вихры в кулаке, заставляя юношу показать Эдне свое заплаканное лицо, покрытое грязными разводами.       – Я уже “извергал” его, – раздраженно выдохнув, темный маг вжал Поттера обратно в простыню.       Откровение стегнуло по колдомедику кнутом; Эдна рывком отвела повлажневший взгляд в сторону, не в силах смотреть на измученного юношу. Одно дело было видеть и додумывать, и совсем другое – твердо знать. И тем тяжелее было на душе у женщины, которая сама же приговорила Гарри к повторению мучений.       – Я только сказала, что увидела при диагностике. Мой Лорд, позвольте я дам мальчику обезболивающее… Добби! – не дожидаясь согласия, женщина позвала домовика, поспешно давая тому задание. – Принеси стандартный набор зелий. Быстро!       – Потерпит, – сказал, как отрезал: коротко и жестко.       Волдеморт перехватил всхлипывающего юношу под бедра и сделал первый толчок, выбивая из гриффиндорца пронзительный вскрик и хрипящий стон. Лорда приводило в слепую ярость то, что его предало собственное тело, реагируя вспышками нежеланного удовольствия, когда внутренние мышцы его врага протестующе сжимались. Сейчас Лордом ничто не владело, он двигался сам, по своей воле, и каждым своим движением стремился причинить Поттеру как можно больше боли. Он уже даже и не вспомнил бы с чего началась эта нестерпимая ненависть, но горела она ярко и пылко, подобно Адскому пламени.       Гарри рыдал в голос и бился в чужих руках как мог – было уже все равно отчего его жгло изнутри как каленым железом, но ничего не мог сделать против подавляющей силы Волдеморта. Если бы у юноши было время отвлечься, он обязательно окунулся бы в омут стыда, ведь сейчас не только унижали его мужское достоинство и гордость, у его падения были свидетели. Кусая губы в кровь и отчаянно жмурясь, Поттер цеплялся за чужие руки, оставляя на них глубокие царапины, но Волдеморт по-прежнему вбивался в него сзади в своем безжалостном ритме, заставляя колени разъезжаться, а лицом больно тереться о грубую простыню.       По щекам Эдны бежали тяжелые слезы. Она просто не могла оставаться безучастной, слыша болезненные крики и видя до мельчайших подробностей то наказание, к которому она приговорила юношу. Давясь судорожными вздохами, женщина с силой прижала ладони к лицу, оставляя глаза открытыми. Она вздрагивала каждый раз, когда худощавое тело судорожно дергалось, ломано прогибаясь под сильным напором.       Наконец, все прекратилось.       После очередного толчка Волдеморт застыл без движения, низко опустив голову и прикрыв глаза, загоревшиеся алым. Его упрямые губы разомкнулись, выпуская на волю долгий вздох, а руки ослабили стальную хватку, в бездумной полуласке скользнув по чужим бедрам, мелко дрожащим от долгого напряжения.       – Довольна? – голос Лорда был практически равнодушен, будто обуревавшие его страсти разрешились вместе с возбуждением.       Пальцы колдомедика дрожали подобно осиновым листьям; женщина не обладала и сотой частью того хладнокровия, каким обладал темный маг, да и не смогла бы демонстрировать такое спокойствие. Не после увиденного. В ее голове не укладывалось, что Повелитель мог на самом деле изнасиловать ребенка. Изнасиловать прямо на ее глазах, отказав в банальной первой помощи.       – Мой… Лорд, – слова давались Эдне с трудом; она не могла поднять взгляд и посмотреть в лицо Волдеморту, чтобы не позволить разочарованию и презрению расплескаться дальше ее страдающего за плененного мальчика сердца, – я проведу… диагностику.       Но маг не стал дожидаться, пока женщина справится, наконец, с дрожью в руках и возьмет палочку. Вновь надавив ладонью на чужую поясницу, Лорд качнулся назад. Гриффиндорец уже даже не кричал – лишь, глухо всхлипывая, цеплялся пальцами за черные вихры, прячась от всего за слабой преградой из собственных рук. И, как и было предсказано колдомедиком, тиски плоти с трудом, но разомкнулись, выпуская своего “пленника”.       Лишенный поддержки, Гарри, наконец, смог распластаться на кровати. Превозмогая боль, юноша поджал ноги к груди, сворачиваясь в клубок и обхватывая тонкими руками свои колени. Для него это – всего лишь иллюзия защиты, жест слабости, но ему это было нужно. Нужно даже больше, чем молчаливое сострадание наблюдавшей за его истязаниями колдомедика, которая сама уже едва могла сдерживать рыдания, что так и рвались из груди.       Поправив мантию, Волдеморт безразличным взглядом обратился к застывшей на месте женщине; его бровь изогнулась, выражая недоумение:       – Ты же хотела дать ему обезболивающее, – тон мага был настолько безэмоционален, будто и не он только что буквально растоптал и изувечил беспомощного мальчишку, игнорируя мольбы о пощаде; в то же время, Эдна легко могла распознать нотки сарказма, сокрытые за напускной холодностью.       Словно не веря в услышанное, женщина обернулась к своему Повелителю, но увидела только его спину, скрывающуюся в полумраке подземелья.