Littlefingered

***

Как-то вечером — Джон как раз купал Петира в бадье с горячей душистой водой, сидя у него на коленях, — Петир заговорил с ним на неприятную тему. - Нам придётся повторить нашу штуку со шлюхами в этот раз, малыш. Слухи надо поддерживать, знаешь ли... Джон поморщился недовольно. - Это обязательно? - Всего один раз, милый. - Как скажешь... - Джон вздохнул, - Ты... мне поможешь? - Если хочешь. Хотя, честно говоря, предпочитаю просто смотреть, как ты их трахаешь. Ты красивый, когда трахаешься. Меня это возбуждает. Джон улыбнулся такой непривычной откровенности. Решил ответить тем же. - А я люблю смотреть на тебя. Жаль... - он сбился и замолчал. Слишком уж это было странно, он и сам понимал это. - Что жаль? - Петир уцепился за его смущение. Теперь не отстанет, пока не добьётся причины! Джон почувствовал, что краснеет, закусил губы. Помолчал. Петир ждал, смотрел пытливо. Джон решился. - Жаль, что нельзя... Что нужно обязательно... женщину... - щеки запылали. Джон давно уже смирился с тем, что он, по всей видимости, всё-таки мужеложец, перестал мучиться этим. Женщины ему тоже нравились, но никогда ни одна не возбуждала и не сводила с ума так, как Петир. И вообще с мужчинами Джону было проще. Он чувствовал себя свободнее, меньше смущался. - Маленький извращенец, - улыбнулся Петир, прихватывая его губу зубами, - Кого ты хочешь? Мальчика? Или огромного потного здоровяка? Кто тебя возбуждает больше? Джон снова краснел, прятал глаза. Ему было неловко. Петира же его смущение только больше распаляло. Он любил вытаскивать из Джона его секреты, вцеплялся в него намертво! При этом говорил такие непристойности, что Джон просто немел. Кровь стучала у него в ушах, в паху становилось очень горячо. Он тяжело дышал. Но просто не в состоянии был разлепить губы и произнести хоть слово. - Так кого, Джон? Я приведу тебе, обещаю! Мой подарок тебе на именины. С удовольствием посмотрю, что ты станешь с ним делать... Невозможно было объяснить ему, насколько всё это не имело значения. Как ему расскажешь, что всё дело в нём, только в нём? Мальчик или потный здоровяк... Неважно кто это будет, всё равно это будет Петир. Для Джона это будет он. Петир приблизил губы к его уху, обжёг горячим дыханием, так что у Джона мурашки по спине побежали. - А признайся, ты меня будешь представлять? Джон закрыл глаза и застонал. Петир просто изводил его! Доводил до грани, дразнил беспощадно! Не было слов, чтобы передать, как Джон хотел его! Но он даже пальцем боялся шевельнуть. Стоило ему по неосторожности проявить чрезмерную настойчивость, и Петир мгновенно бы взбеленился. Петира нельзя было держать или принуждать. Совсем. Он этого не терпел. Он становился чужим и холодным. И жестоким. Джон этого боялся. Поэтому терпел. Горел в огне заживо и терпел. - Расскажи мне, мой мальчик, что бы ты стал делать, если бы я привел тебе любовника для утех. Джон вцепился ему пальцами в плечи, сжал сильно против воли, просто чтобы удержаться, не сойти с ума. Петиров член ожил, дёрнулся слегка там внизу, между ними. Проклятье! - Петир... Обхватить бы его сейчас руками, обнять сразу всего, опрокинуть на спину и целовать! Везде! Горячо и бешено, пока он не вспыхнет в том же пламени, что сжигало теперь Джона. - Повернись спиной, мой хороший. Джон неловко повернулся на его коленях, расплескивая вокруг воду. Петир поцеловал ему шею, погладил лопатки. - Говори со мной, милый. Скажи, чего ты хочешь. Джон закусывал губы и сильно дрожал. Петир приучил его говорить прямо и откровенно о своих желаниях. «Ты получишь только то, о чём попросишь, малыш.» Но о таком Джон до сих пор так и не научился говорить хорошенько. Чего он хотел — это боли и огня. Страсти, животной, всепоглощающей, сжигающей всё на своём пути. Петира везде, его горячего тела, его цепких пальцев на себе, до синяков, его жадных поцелуев, до бордовых кровоподтёков, его члена, вторгающегося грубо, разрывающего изнутри, его силы. Бороться, сопротивляться и проиграть. Подчиниться. Любви и насилия. Но разве возможно было это произнести вслух? Оставалось стонать, подставляться под его руки и надеяться, что он поймёт сам. - Приподнимись, Джон. Твёрдая плоть настойчиво упёрлась в промежность. - Садись. Джон вскрикнул. Пальцы впились ему в бёдра. Голос был властный и твёрдый. Холодный. Он сёк горящую кожу короля, как льдистый снег. От этого голоса тоже было больно. И так сладко! - Мой хороший мальчик... Говори со мной. Чего ты хочешь? Мурашки бежали у Джона по спине. Было горячо. - Как бы ты хотел меня взять, милый? Скажи мне, и я сделаю это с тобой, - Петир шептал ему на ухо. Джон дрожал. - Так... - выдавил он из себя, - Так, как сейчас. Но сильнее. Сильнее, Петир! - Ты сделал бы мне больно, Джон? Посмел бы? - Нет. - Ты был бы нежен? - Да, Петир. - Хочешь, чтобы я был нежен с тобой? Как выбрать между нежностью и болью? Между любовью и страстью? Между насилием и подчинением? Разве можно выбрать? Всё перестало иметь значение. Желание победило стыд. Джон зарычал, сильно двинул бёдрами назад, закричал от боли и от горячей, томной волны, которая расплескалась по всему телу. - Возьми меня силой, Петир! Не жалей меня! Я хочу этого! - Хороший, нежный, славный мальчик... В конце Джон плакал навзрыд. Сил у него не осталось, так что Петир помогал ему выбраться из остывшей уже воды. Весь пол был залит. Джон скользил босыми ногами, его трясло и пошатывало. Петир уложил его в кровать, укрыл и обнял. - Ты просто чудо, малыш, - шептал ему Петир, - Настоящее сокровище. Я люблю тебя, слышишь? Ты лучше всех, Джон. Самый лучший. И ты совершенно безумен. Сумасшедший мальчишка... - Это ты сводишь меня с ума, Петир, - прохрипел Джон, - Я совершенно запутался в тебе. Как муха в меду. Я перестал понимать, чего я хочу, что хорошо, а что плохо... Только знаю, что хочу быть с тобой каждую секунду, и что я люблю тебя больше жизни. Ты и есть моя жизнь, Петир. - Никаких мальчиков, Джон! Ты мой, только мой! - Петир поцеловал его в висок, сильно прижал к себе, - Я тоже запутался в тебе, малыш. Мы с тобой оба вляпались в непристойную историю. - Любовь — это непристойно, Петир? - По большей части, да, малыш. В приличном обществе ценится долг. А любовь... Если мы оставим в стороне всю эту романтическую чушь, о которой поют барды, то любовь всегда позорна, смешна и непристойна. А то, чем занимаемся мы с тобой, непристойно вдвойне. - Мне всё равно. - Мне — нет. У меня семья и репутация. И это тоже причина, почему не будет никаких мальчиков, здоровяков и вообще никого, малыш. Никто не должен знать. На королевской охоте король трахает шлюх! Это всё, что мы позволим узнать миру. Это, конечно, тоже непристойно, но в гораздо меньшей степени, чем правда. Джон вздохнул. - Нелепо, - сказал он, - Разве любовь не самое прекрасное, что есть на свете? Знаешь, я никогда прежде не чувствовал и половины того, что чувствую с тобой. С тобой я живой! С тобой я счастлив! Нелепо, что я должен это скрывать. Глупо выбирать прозябание вместо счастья. - Муха, попавшая в мёд, должна действовать очень осторожно, правда? - Петир улыбнулся, - Иначе не долго в этом меду и захлебнуться. Что может сделать маленькая мушка Джон, падкая на сладости? Сидеть себе тихонько, лизать медок со своих липких лапок и стараться не испачкать крылышки. Джон рассердился. - Ты холоден, как лёд, Петир! Ты рассуждаешь о любви, как о глупой интрижке! Может быть, я для тебя и есть интрижка? Забавное приключение с королём? Просто игра? В тебе слишком много рассудка и слишком мало чувств! - Это от того, милый, что мне их укоротили. Твой дядя Брандон своим острым мечом. Приходится обходиться тем, что осталось. Зато ума у меня точно прибавилось! Это как с цветами в тени чертополоха — стоит выполоть чертополох, и цветы идут в рост. - Моя любовь — не чертополох, - заявил король мрачно. - Глупый мальчишка! Маленькая сладострастная моя мушка! Послушай меня, Джон. Я пытаюсь помочь тебе. Жизнь несправедлива. Никогда не была такой, и вряд ли когда-нибудь станет. Ты можешь разбиться в кровь об эту несправедливость, бесноваться и яриться. Многие смельчаки пытались бороться с несправедливым миром. От них и имён не осталось, а мир всё стоит и всё так же несправедлив. - Значит и бороться не стоит? - Джон мрачнел на глазах. Такие рассуждения Петира всегда приводили его в ярость и уныние. - Борись, если хочешь, милый. Но знай заранее, что тебе не победить. Так какой в этом смысл? Нелепо выбирать ярость вместо счастья, пусть и такого... нелепого, как у нас. Разве нет? А теперь иди, я поцелую тебя. И не смей на меня сердиться. - Я не сержусь, Петир. Во всяком случае, не на тебя. Тебя я люблю. Ты моя жизнь. - Я твоя липкая, сладкая приманка. Разве не так ты меня назвал только что? - Петир смеялся, - Кстати, когда я говорил о том, чтобы мушке лизать свой медок, я имел это в виду буквально. Что скажешь, милая мушка?