Littlefingered

***

-Ты спишь? В ответ только размеренное дыхание. Спит. Джон приподнялся на локте и заглянул ему в лицо. Они заснули, когда за окнами начинал уже брезжить рассвет. Вернее, Петир заснул – устал, бедняжка. Джону не спалось. Он лежал с открытыми глазами, глядя на силуэт спящего человека перед ним. Долго разглядывал непослушно торчащие вихры на висках, трогательный затылок, нежную шею, крепкие плечи и острые мальчишеские лопатки. Если бы не серебро в волосах, то со спины его можно было бы принять за юношу. Петир называет его «мой мальчик», но он и сам как мальчишка – красивый, юный, трепетный за всем его напускным безразличием и насмешками. Джон видел его, как никто другой. Только три часа назад он задыхался от нежности, обнимая Джона, целовал ему плечи, стонал в затылок и лепетал слова любви. После, ласкался к нему застенчиво – Петир стыдится своей любви. А потому, едва переведя дух, вновь становится лукавым насмешником. Но Джон видит. Вихры нестерпимо хотелось пригладить. Обнять его всего, крепко прижать к себе, ласкать пока он расслабленный и податливый… Но нельзя, Петир рассердится. А вот смотреть на него можно сколько угодно… Джон протянул руку и медленно откинул покрывало. «Я просто посмотрю. Я ничего не стану делать,» - сказал он себе. Но сказать всегда легче, чем сделать. Слишком уж Петир красив, невозможно устоять, чтобы не прикоснуться к нему... Джон касался осторожно, едва кончиками пальцев. Боги, какая у него мягкая кожа! Разве у взрослых мужчин бывает такая кожа? Как шёлк на плечах и спине... Он погладил ему лопатки, провел вдоль позвоночника вниз, к упругим ягодицам. У Петира красивые ягодицы, а бёдра такие, что их просто нельзя не целовать! Тело под ладонью стройное, поджарое, с изгибами плавными и по-мальчишески нежными. Джон слегка обнял его, запустил пальцы в заросли волос на груди, погладил живот, пошарил рукой внизу, между ног... Красивый, нежный, любимый... Волосы на затылке пахнут лесом. Кожа солоноватая под губами… Петир тяжело вздохнул и повёл плечами. Джон замер, удерживая его в объятиях. - Джон... - тихий, хрипловатый голос, - Ради всех богов... - Прости, - шёпотом ему в самое ухо. Заодно и поцеловать там. - Я сплю... - Прости, прости, любовь моя... Не хотел тебя будить. Просто ты очень красивый. - Боги... – Петир со стоном перевернулся на спину, и Джон немедленно обхватил его руками и ногами, уткнулся носом ему в шею, - Дай же мне поспать! Я устал. И мне холодно! Петир пошарил вокруг в поисках одеяла. - Давай, я согрею тебя, любовь моя, - Джон укрыл его, закутал, как ребёнка, по самый подбородок, и обнял покрепче. - Ты заездил меня, Джон, - жаловался Петир сонно, - Ты совсем меня измотал. Ты самая ненасытная любовница, которую я когда-либо встречал. - Прости, прости! Спи, мой хороший! Я люблю тебя. Очень люблю. Спи! Петир вздохнул, перевернулся на бок к нему лицом и стал устраиваться поуютней. Он был невыносимо мил сонный, расслабленный и тёплый. Просто невыносимо мил! Джон дотянулся до его губ. Петир застонал в отчаянии. - Завтра, Джон, мы будем спать раздельно... – заворчал он. - Я просто обнимаю тебя! Я ничего не делаю! - … и всё, что будет тебе позволено, это, может быть, держать меня за руку. И вообще, будешь заниматься домом: дрова, лошади… Что ещё? Ты, кажется, давно не охотился? Сходи убей кого-нибудь для меня. И тогда, может быть, я разрешу тебе посидеть со мной рядом, тихо-тихо. Это тебе наказание за твою несдержанность. А я буду отдыхать. Целый день. Мне нужен отдых… - Хорошо, Петир, - Джон улыбнулся, - Как скажешь. Завтра ты будешь отдыхать, сколько захочешь. Но пока завтра ещё не наступило… Иди ко мне! Он притянул своего любовника к себе, устроил его голову у себя на груди и принялся гладить его по волосам и спине. Так он лежал, сжимая Петира в объятьях, пока не заснул сам. Проснулись они около полудня. Петир растолкал его. - Джон, я голоден, - проворчал он хриплым ото сна голосом, - Я просто умираю с голоду. Найди мне что-нибудь поесть, мой хороший. Он снова откинулся на подушки и закрыл глаза. Джон лениво потянулся в постели. - Хочешь, сварю тебе овсянки, любовь моя? Овсянки не было среди съестных припасов в охотничьем домике. Петир ненавидел овсянку, и Джону это было известно. Скрыть лукавую улыбку ему не удалось. - Дерзкий мальчишка, - пробормотал Бейлиш, хмурясь и усмехаясь одновременно, - Ты обещал меня кормить и заботиться обо мне. А вместо этого меня дразнишь! Ну погоди же… Петир открыл глаза, зевнул и блаженно потянулся. Приподнялся на локтях и посмотрел на Джона строго. - Повернись-ка спиной, милый. Улыбка Джона растянулась до ушей, когда он послушно переворачивался на живот. - Нечего ухмыляться. Одеяло долой. Ноги раздвинь. Джон захихикал, уткнувшись лицом в подушку. Напоминать Петиру о его давешней угрозе он не стал – вдруг тот передумает. - Нет! Я передумал! Джон замер огорчённо. Петир запустил руку ему между ног, погладил осторожно кончиками пальцев, улыбнулся. - Лучше забирайся на меня верхом, малыш. У меня нет сил самому тебя трахать. Просить дважды Джона не пришлось. Он уселся Петиру на живот, склонился, чтобы поцеловать его. Петир обхватил его лицо ладонями и долго не отпускал. - Масла, малыш, - прошептал он Джону в губы, - Побольше масла. Я хочу, чтобы ты весь был скользкий и мягкий. Довольно нам боли. Смазывать маслом член Петиру Бейлишу само по себе способно было довести Джона до пика наслаждения – у Петира при этом было такое лицо, что хотелось плакать от счастья. Джон действовал не торопясь, ладонь скользила вверх и вниз, любовно сжимала, поглаживала настойчиво. - Тебе не больно, Петир? - Ты убьёшь меня когда-нибудь своей нежностью... Давай, малыш… Ну же! Давай, мой хороший. Трахни меня, моё счастье. Они оба постанывали и дрожали, пока Джон медленно насаживался на него. Петир такой сладострастный, такой чувственный! Джон любил на него смотреть в такие минуты. Двигался на нём медленно, держась за его колени, не отрывая взгляда от его лица, ахая тихонько на каждый толчок. Заниматься любовью с Петиром ни с чем не сравнимое блаженство. Смотреть, как он теряет контроль, как хмелеют его глаза, красные пятна разгораются на щеках, слушать его сбивчивое дыхание, стоны и хриплые вскрики… Если положить руку ему на живот, то слышно, как бешено колотится его сердце. Это распаляло не хуже, чем само действо. Просто с ума сводило! Это ведь Петир Бейлиш сейчас говорит ему: «Мой малыш, мой любимый мальчик»? Тот самый Петир Бейлиш, хладнокровный, насмешливый, с вечным прищуром умных глаз, сейчас кусает губы и впивается пальцами ему в ляжки? Это его горячий член сейчас пульсирует внутри? Как-будто их было два разных человека: Петир Бейлиш, мечтательный, ранимый мальчик с Перстов, и Мизинец, верховный лорд Речных земель, властный и безжалостный. Джон любил их обоих. Особенно, когда один из них шипел от боли и бранился, а второй одновременно бесконечно нежно поглаживал Джону живот и член. Это было прекрасно! Хотя… - Возьми его в руку, Петир, пожалуйста! Я прошу тебя… Иногда Петир упирался. Он вообще ужасно упрям, хотя всегда в упрямстве обвинял Джона. Но сегодня он был на удивление покладист. После его давешней угрозы Джон и не ждал такого счастья. Петир Бейлиш совершенно непредсказуем: иногда он злится по пустякам и из-за какой-нибудь глупой безделицы просто выходит из себя, а в другой раз, вот как сейчас, становится такой мягкий и… любящий. И опять безо всякого усилия со стороны Джона. Петир всё время спрашивал Джона: «Где ты этому научился, маленький извращенец?», в особенности если Джону удавалось доставить ему особое наслаждение. Джон никогда не спрашивал. Откровенно говоря, он не хотел знать. Мысль о том, что его Петир, возможно, когда-нибудь в прошлом или даже сейчас делал это ещё с кем-нибудь, одновременно распаляла и приводила в бешенство. Хотя Петир и клялся Джону, что прежде никогда не занимался этим и что вообще не спит с другими мужчинами, иногда поверить в это было трудно. Слишком уж он был хорош, как будто точно знал, что и как надо делать. Джон забывал себя в его руках очень быстро. И только взгляд цеплялся за взгляд. - Я люблю тебя. Я так тебя люблю! - Мой мальчик… Раньше Петир в конце всегда просто бесцеремонно сбрасывал его с себя. Но с годами он стал с ним ласковей и терпеливей. - Побудь во мне ещё немного… - Ох… Немного, малыш. Ты заездил меня, я совершенно без сил! Джон целовал его взмокшую шею и грудь. - Ты сам начал… - он был слишком счастлив и расслаблен, а Петир, кажется, не собирался браниться, поэтому отчего было его не подразнить? – Ты ведь, кажется, говорил нынче ночью, что сегодня мы будем только держаться за руки и ничего более? Не знаю, что ты имел в виду под «рукой», Петир. Потому что, то, за что ты меня держал только что, это был мой член, любовь моя. Джон затрясся от смеха. Петир сбросил его с себя. Придавил его хохочущего к подушке, впился зубами в шею, так что Джон взвизгнул. - Прекрати смеяться, гадкий мальчишка! Чтоб ты знал: я делаю, что хочу, как хочу и когда хочу! Понятно тебе? И сейчас я хочу… - он вдруг навалился на него всем телом, жарко выдохнул ему в губы и поцеловал. Так, что голова закружилась. Джону перестало быть смешно. Они только что, секунду назад, занимались любовью, но желание вспыхнуло с новой силой. Тело отказывалось слушаться. Всё, что ему оставалось, это обхватить Петира руками и отдаться его горячим губам. Он задыхался. Он был совершенно пьян им. Ни усталости, ни сонливости он не чувствовал. Только звенящую легкость внутри, опьянение, чувство, будто паришь над землей, как птица… У Петира глаза были почти чёрные, тёмно-синие, как вечернее небо, а губы влажные и яркие. Оторваться от него было невозможно. Джон сильнее прижал его к себе. Петир улыбнулся ему, глядя сверху вниз. Улыбка ласковая и хищная одновременно. - Ты всё ещё хочешь меня? - Я всегда тебя хочу, Петир, - Джон тянулся у нему губами. - Кто ты, мой хороший? - Я твоя сучка, Петир. - Ты мой любимый мальчик. Я тоже тебя хочу. Очень хочу, мой сладкий. Но на сегодня мы сделаем перерыв. Я голоден, малыш. Ты накормишь своего Петира? - Да… «Я очень тебя хочу, мой сладкий.» Джон задыхался от восторга. - Умница. А пока ты занимаешься делами, подумай вот о чём: что мне с тобой сделать завтрашней ночью? Как ты хочешь, чтобы я тебя трахал? Я сделаю всё, что захочешь, малыш, всё, что ты попросишь. Почти всё… - Петир… - больше слов не находилось. Мысли и чувства бесновались в голове, а тело совершенно обмякло, растаяло и растеклось, как липкий сироп на солнцепёке, и совсем не слушалось. «Ещё, ещё раз, Петир! Сейчас!» Но всё что он мог, это просто крепко прижимать его к себе. - Я буду целовать тебя всю ночь, малыш. Ты бы этого хотел? - Петир… - Да, милый? Обнимать и целовать своего мальчика ночь напролёт. Потому что ты лучше всех, Джон, и я люблю тебя. А теперь принеси мне завтрак, я хочу яиц и ветчины. И он преспокойно снова откинулся на подушки. Джон некоторое время моргал, глядя в потолок, дышал открытым ртом, пытался унять трепещущее сердце. Погладил себя между ног – нет, всё бесполезно. Да Петир и не станет больше заниматься с ним любовью. Раз он сказал… - Ты просто ужасен, Петир… - сказал Джон хрипло, - Ты настоящий палач, издеваешься надо мной самым жестоким образом. Но уговор есть уговор. Я дам тебе отдохнуть сегодня, я займусь хозяйством, я сделаю всё, что попросишь. Я даже пойду убью для тебя какую-нибудь птицу или кролика, любовь моя. А вечером приготовлю тебе горячую ванну. Но завтра ночью… Я не дам тебе заснуть, Петир, так и знай. Я не отпущу тебя от себя ни на секунду. Ты будешь трахать меня, пока мы оба не потеряем сознание. Я придумаю, чем нам заняться, у меня весь день впереди… Он улыбнулся Петиру весело, выбрался из постели, натянул штаны и отправился в кладовую искать яйца, ветчину, хлеб и дыни ему на завтрак.