***
- Он очень много лет не писал вам, - она выглядела встревоженной. - Да, много лет. - Я думала, все прошлые договорённости расторгнуты. - Видимо, король думает иначе. Она кусала губы и хмурилась. Всё это было для неё загадкой, и она никак не могла решить, как ей реагировать на известия. - Я волнуюсь, - призналась она, - Я не знаю, что произошло между вами и его величеством… - Не будем говорить об этом, моя дорогая. - Как скажете, Петир. Просто… Долгие годы вы были неразлучны, мы назвали сына в честь моего кузена и названного брата… А потом это несчастье… Вы вините его, Петир, я знаю. Выслушайте меня, прошу вас! Не перебивайте, - она подняла руку, чтобы остановить его возражения, - Я не знаю, что произошло между вами. Я знаю, Джон… король Эйгон бывает вспыльчив. Но я уверена, что он не желал вам зла! Я не могу поверить, не поверю никогда, чтобы Джон… Эйгон мог намерено навредить вам. Он… Послушайте меня, любовь моя, и обещайте не сердиться. Он любит вас, как родного брата. Он прислушивается к вашему мнению. Он не мог… Лорд Петир Бейлиш вздёрнул брови, лицо его приобрело саркастическое выражение. Леди Санса смешалась и замолчала. - Мог или не мог, он сделал это, моя дорогая. И вот это, - он провёл пальцем по тонкому шраму на левой щеке, - служит мне ежедневным напоминанием о том, что нельзя доверять Старкам. Особенно если они ещё и Таргариены. Я слишком дорого заплатил за свои уроки, но наконец-то выучил их назубок. - Я тоже Старк, - леди Санса обиженно надула губки, - Вы и мне не доверяете? - Вы, любовь моя, - лорд Бейлиш взял её за руку, потянул к себе и усадил себе на колени, - наименее походите на Старков из всей вашей семьи. Вы умны, хладнокровны, рассудительны и лишены свойственной другим членам вашей семьи несдержанности. Именно за это я и люблю вас, моя прекрасная Санса. За это и за маленькую родинку у вас на груди. Он поцеловал её плечо. Леди Санса зарделась румянцем, нежно чмокнула мужа в нос, затем нахмурилась и продолжала тоном серьёзным и деловитым. - Следует принять во внимание и ещё одно соображение, любовь моя… - Короли Семи королевств не брали себе воспитанников очень и очень давно, и это честь для нашего сына и нашего Дома? К тому же открывает для мальчика заманчивые перспективы в будущем? Леди Санса кивнула с улыбкой. - Вы понимаете меня, как никто, муж мой. За это я и люблю вас. За это и за ваши нежные руки. - Только руки? Несколько лет назад подобный разговор непременно закончился бы в супружеской постели. Если бы, конечно, они успели до неё дойти. Но годы совместной жизни и пережитые вместе горести, тревоги и разочарования сделали их сдержанней. Их любовь горела теперь ровным, тихим пламенем, согревая, но не опаляя больше. Лорд Бейлиш с нежностью сжал пальчики своей супруги. - Разумеется, мы не можем отказать королю, любовь моя. Конечно же наш мальчик отправится в столицу и станет королевским воспитанником. Я не лишу собственного сына такой возможности из-за моих обид и разочарований. Мой сын получит всё, что я только буду в состоянии ему дать, чем бы это ни грозило мне самому. Леди Санса ласково погладила его седые виски. - Хотите, я поеду в столицу с вами? Возможно, моё присутствие смягчит неловкость при встрече с королём. - Возможно, дорогая. Мы непременно подумаем об этом. И о многом другом. У нас ещё есть время. Джону исполнится восемь только через пять месяцев. У нас ещё есть время решить…***
Золотистый свет лился в распахнутые окна, ветер колыхал лёгкие занавеси на окнах. Солнце минуло зенит и теперь, не торопясь, клонилось к горизонту, удлиняя тени в саду, зажигая искры на поверхности моря, с любопытством заглядывая в покои владыки Семи королевств, Эйгона Таргариена, седьмого своего имени, короля андалов и первых людей, обещанного принца, победителя Короля Ночи, Попирающего смерть, Крылатого волка, наездника драконов и прочая, и прочая… Король Эйгон сидел за столом, откинувшись на спинку резного стула, задумчиво смотрел в окно и вертел в руках нераспечатанный свиток. Свиток принесли сегодня утром, ещё до завтрака. Но с утра у короля не было времени разбирать почту, и письмо так и осталось лежать на столе среди прочих бумаг, незамеченным и непрочитанным. К лучшему, что король увидел его только теперь, когда вокруг не было посторонних глаз. Потому что едва его взгляд наткнулся на знакомую печать, как кровь отлила от его лица, сердце пустилось вскачь, а колени стали ватными. Он опустился на стул и добрых десять минут рассматривал чёткий оттиск на красном воске, клюв и пёрышки, и длинный хвостик птицы, гладил пальцами плотную, немного шершавую поверхность свитка. Затем зачем-то поднёс его к лицу вдыхая сладость воска и травяную терпкость бумаги, прикоснулся к нему губами. Произнёс вслух запретное: «Петир». Слово защекотало нёбо, сорвалось с губ легким вздохом, и вдруг расцветило всё вокруг внезапно нахлынувшими воспоминаниями, где и сладость поцелуев, и томность жестов, и приглушённые стоны, и ревущее в камине пламя, и аромат жимолости, и мокрые стволы, и мокрые шкуры, и обещание, данное прерывистым шёпотом: «Я твой». Король долго сидел, погрузившись в думы, то хмурясь, то улыбаясь, то касаясь губ дрожащими пальцами, то прижимая ладони к щекам. Наконец, он сломал печать и осторожно, кажется, даже забыв дышать, развернул письмо. Пробежал глазами ровные строчки, написанные знакомым изящным почерком, и рассмеялся счастливым смехом, так, как не смеялся уже долгие годы. Не переставая улыбаться, Эйгон сунул письмо за обшлаг рукава, вскочил на ноги и стремительным шагом отправился на детскую половину. Дети, как оказалось, гуляли во внутреннем садике, и королю пришлось пробежать насквозь всю башню Мейгора, сначала в одну сторону, а потом в другую, спуститься по внутренней лестнице и миновать пару аллеек, прежде чем он отыскал их. Сад встретил бликами солнца сквозь ослепительно-яркую зелень, тёплым ветром в лицо и птичьим гомоном. "Что-с-ним, что-с-ним? Что, что?" - перекрикивались птицы с каждой ветки. "Бейлишшшш..." - отвечал ветер листвой деревьев. Король улыбался. Какой славный сегодня день! Положительно удачный день! Щёки сводило с непривычки, но прекратить улыбаться он не мог. Дети играли во что-то шумное, их смех слышался издалека. - Дети! – вскричал Эйгон радостно, вихрем врываясь в их игру и подхватывая на руки сына, - У меня для вас хорошие новости. Скоро у вас появится новый товарищ для игр! - Братик? Новый братик? – маленький Джейхейрис засмеялся, мысленно всё ещё наполовину игре, обхватил лицо отца ладонями и захлопал на него ресницами. - Нет, малыш, не братик, - король Эйгон поцеловал сына в щёку, - Но почти как братик. Джон Бейлиш – сын моей кузины, леди Сансы Бейлиш, и нам родня. Так что отнеситесь к нему, как к брату. Маленькая Дейнерис подошла поближе, наклонила набок светло-каштановую головку. В её фиалковых глазах светилось любопытство, но юная принцесса была слишком хорошо воспитана, чтобы открыто его выказывать. - И надолго этот… Джон… этот наш кузен приедет к нам в гости, отец? – спросила она сдержанно и очень вежливо. Король погладил дочь по голове. Малышка совсем не походила на него. Внешность её сочетала тонкие изящные черты её матери с вдруг проявившимися фиалковыми глазами Таргариенов и неизвестно откуда взявшимися каштановыми кудрями. Красотой она превосходила даже свою старшую сестру. - Джон Бейлиш ещё и сын моего старинного друга, милая. Лорд Бейлиш отправляет его ко мне на воспитание. Джон будет жить с нами до своего совершеннолетия. Дени кивнула, поправила локон и поинтересовалась тем же вежливым тоном. - И когда же он… этот Джон… Бейлиш приедет к нам, отец? Скоро? - нетерпение сверкнуло и погасло, приглушенное пушистыми ресницами. - Через полгода, милая, когда ему исполнится восемь. Так что придётся тебе немного обождать, - он подмигнул дочери и добавил, любуясь внезапным румянцем и смущенным взглядом малышки, - Я не видел его со младенчества, но, помнится, он был тогда прехорошеньким. Леди Санса, его мать, в своё время слыла красавицей, а его отец... В общем, если мальчик унаследовал черты своих родителей хоть в малейшей степени, он должен быть весьма недурен собой. Смотри, Дени, как бы он не пленил твоего сердечка! Король Эйгон рассмеялся, подкинул вверх сына, опустил его на землю, наклонился, чтобы поцеловать пунцовый уже лоб дочери, и отправился назад в свои покои, распугивая по дороге слуг и придворных своей счастливой улыбкой.***
- Вы не отказались от своего намерения, Ваше Величество? - С какой стати я должен был от него отказаться? Я дал слово, а моё слово... - О, это не подлежит сомнению, мой король! Прошу великодушно простить, если я позволил себе перейти границы дозволенного... Голос шелестел, отражаясь от стен, тихий, неуловимый, бесплотный. Иногда казалось, что самого голоса и не существует вовсе, только его эхо. - Вы их перешли, - другой голос звучал твёрдо и решительно, гасил мягкий шелест, обрывал его, словно мечом рубил. - И закончим на этом. Я принял решение и не собираюсь его ни с кем обсуждать. Менее всего с вами, лорд Варис. Кстати, любезный, потрудитесь-ка объяснить мне, откуда вам известно содержание писем, адресованных королю. - О, Ваше Величество!.. Можно было не слушать. Всё равно правды не услышишь, а слушать одну и ту же навязшую на зубах ложь не было никаких сил. Уверения, слишком горячие, чтобы быть искренними, объяснения, слишком правдоподобные, чтобы быть правдой. В конце концов к этому привыкаешь. Эйгон давно смирился с этим. А Варис был полезен... - Я надеялся, ты передумаешь. - Почему? - Чем меньше вокруг Мизинца и его отродья, тем лучше, на мой вкус. - Не понимаю, за что ты его так ненавидишь. Что такого ужасного он тебе сделал, Тирион? - Он много чего сделал, уж поверь. И не только мне. Если бы ты знал хотя бы половину всего... - Я знаю гораздо больше, чем ты. Он хотел бы не знать, но его сводный брат в своё время не оставил ему выбора. - И? У тебя причин ненавидеть его, пожалуй, даже больше, чем у всех остальных! Эйгон закрыл глаза. Да, он хотел не знать. Он так хотел этого, что поспешил забыть всё, что рассказал ему Брандон Старк. Но это не так-то просто — забыть. Особенно такие вещи. Воспоминания всплывают в самый неподходящий момент, не хотят отпускать, всё омрачают. В конечном итоге забывать ничего не пришлось — нашёлся способ проще. Он всё простил. Вот так. Взял каждое слово, каждый поступок, каждое преступление, тщательно их изучил, рассмотрел со всех сторон, пока не понял причин. И отложил в сторону. Простил. Всё начал с чистого листа. Это было правильным решением. От этого всё стало намного легче. Ненависть бессмысленна. Разве Тирион не видит этого? Ненависть не приносит никому ничего, кроме страданий. А в мире этого добра и без того хватает. Кроме того, ненавидеть Петира Бейлиша — это всё равно, что ненавидеть часть своей души. Может, и есть за что, только как потом с этим жить? Арборское мягко согрело нёбо, пощекотало язык. Помнится, Петир любил арборское. - Какой в этом смысл, Тирион? - король вздохнул и отставил кубок, - У каждого из нас найдётся повод ненавидеть каждого. Все мы в какой-то момент совершили что-нибудь недостойное, по глупости ли, по недомыслию ли, или просто по ошибке. Разрушили чью-то жизнь, может быть, даже не заметив этого. А кто-то также походя, бездумно разрушил нашу... Что же нам теперь всем делать? Ненавидеть всех вокруг? Я устал от этого, Тирион. Я устал от войны, крови и ненависти. Я хочу любить то, что можно любить, и забыть всё остальное. - Мизинца? - Тирион изогнул бровь и глянул на Эйгона зелёным глазом Ланнистера. Скептически, - Любить Мизинца? Любить Петира Бейлиша всегда было легко. А теперь, после всех этих лет, когда Эйгон даже думать о нём себе запрещал — только не здесь, только не в Королевской Гавани, — любовь вернулась с первым же воспоминанием, с первой же мыслью. Просто вошла и устроилась тихо, ровно на своём месте, словно никуда и не исчезала. "Потому что и не исчезала!" Эйгон улыбнулся. - Я обязан ему своей жизнью, Тирион. Дважды. Ты, кстати, тоже. Не делай такое лицо! - король с упрёком покачал пальцем перед носом своего десницы, - Если этого не достаточно для того, чтобы ты возлюбил его, то наверняка уж довольно, чтобы перестать его ненавидеть. - Напротив! - Тирион тоже улыбался, - От этого я только ещё больше не переношу его! Быть обязанным своей жизнью, и кому! Этому мерзкому типу! Брррр! А впрочем, поступай, как знаешь, Эйгон. В конце концов, справедливости ради, я должен признать, что сын Мизинца — не его отец и не виноват в его грехах. Как знать, может быть, под твоим присмотром из мальчика выйдет что-нибудь стоящее. Его отец неглуп, надо отдать ему должное. И не лишён талантов. Если мальчик пошёл в него... - Не глуп и не лишён талантов? - Эйгон взглянул на друга с иронией, - Что это, Тирион? Ты ли это говоришь? Ещё немного, и я услышу от тебя признания в любви к Петиру Бейлишу? Тирион Ланнистер хохотал так, что закашлялся. Король Эйгон улыбался рассеянно и потягивал вино, повторяя мысленно: "В любви, любовь, любить... Петир Бейлиш... Любить Петира Бейлиша. Я... люблю..." Он так привык за шесть лет быть королём Эйгоном, седьмым своего имени, так привык к Королевской Гавани, к своим придворным, к дворцовым интригам, сплетням, доносам, ко всему, что раньше ненавидел, привык не чувствовать больше ни ненависти, ни любви, выполнять свой долг, каждый день отправляться в зал Малого совета и на свой трон, как на войну, как в Дозор, так привык ко всему этому, что почти забыл, каково это быть Джоном Сноу...***
Раньше ему требовалось уехать из Королевской Гавани, оставить всё позади, снова очутиться на их острове, в том месте, с которым у него было связанно столько надежд на счастье и одновременно столько боли и страхов. Теперь чувства приходили сами. Сменяли одно другое. Сначала приходили воспоминания, за ними, как морской прилив, накатывали чувства. Иногда король надолго замирал, задумавшись и уставившись в одну точку, пока кто-нибудь не окликал его. Ночами было хуже всего. Или лучше всего — как посмотреть. Ночами никто не мешал ему, и тогда он полностью отдавался во власть своих чувств. То он сгорал от нетерпения и едва не порывался всё бросить, вскочить на коня и самому отправиться в Речные земли немедленно. То его одолевал страх, почти животный ужас, что, может быть, Петир не простил его, что он не захочет с ним говорить, просто кивнёт холодно и пройдёт мимо, или пришлёт с сыном слугу вместо себя... Нет! Петир Бейлиш не поступит так с королём Семи королевств! Петир слишком умён и расчетлив, чтобы пренебречь королевским приглашением. Он приедет. Простил или не простил — другой вопрос. Но как бы то ни было, они увидятся. Они увидятся! Эйгон увидит его! - Джон! Подойди, малыш... Сердце замирало так сладко, ухало куда-то в живот и трепыхалось там пойманной птицей. - Подойди, милый! - Петир... - голос не слушался. Джон открывал рот, но сам себя не слышал. - Тебя давно не было, милый. Я думал, что-то случилось. Ты скучал обо мне? Думал обо мне? Ну же, не стой там! Иди, сядь ко мне на колени. Джон подошёл на слабеющих ногах, неловко плюхнулся на колени в кольцо рук, в его объятия. Словно домой вернулся. Говорить он по-прежнему не мог, поэтому просто положил голову Петиру на плечо и заплакал. - Ну-ну, малыш... Я тоже скучал... Тебе не холодно без одежды, милый? Иди, я согрею тебя... У очага было тепло, даже жарко. Прохладные ладони скользили по спине, оставляя за собой сонмы мурашек. Джон улыбался и всхлипывал в объятиях любимого. Обнимал его в ответ, прятал лицо в изгибе его шеи, лепетал шёпотом: - Петир, мой Петир... Всё, как много лет назад, словно и не было между ними этого ужаса, долгих лет разлуки. - Петир, любовь моя... Петир гладил его по голым плечам и спине, целовал мокрые щёки. - Не плачь, мой хороший. Теперь всё будет хорошо... Вот увидишь, Джон! Эйгон просыпался среди ночи и долго лежал, таращась в потолок. Ночной ветер развевал занавеси на окнах, колыхал пламя свечей, тени плясали и кружились на стенах и под потолком, складываясь в картины то страшные, то прекрасные. А король прижимал ладонью бешено бьющееся сердце и улыбался сквозь слёзы.***
Мальчишка снова снился ему каждую ночь. Каждую проклятую ночь с того дня, как письмо с королевской печатью легло на стол Верховного лорда Речных земель. А он было надеялся, что всё в прошлом! Но ведь ничего никогда по-настоящему не остаётся в прошлом, правда? Настоящее растёт из прошлого, как чертополох из навоза. И чем больше навоза, тем раскидистей чертополох. А впрочем, его прошлое совсем не так уж мрачно, не стоит себя обманывать. Ведь было и хорошее, верно? - Было очень хорошо, верно? - он лежал поперёк кровати и болтал ногами в воздухе. Смотрел бархатными тёмными глазами, улыбался пухлыми губами, - Я знаю, ты не любишь охоту, Петир. Но разве было плохо? - Чего ты от меня хочешь, малыш? - язык ворочался тяжело. От очага было так тепло, что его разморило. Говорить было лень. Мальчик похлопал по покрывалу рядом с собой. Петир с трудом поднялся, шагнул к кровати и буквально рухнул рядом с мальчиком. Устроился на спине, заложив руки за голову. Джон немедленно уткнулся лбом ему в плечо, обхватил руками и закинул на него одну ногу. - Я хочу, чтобы ты остался, Петир. Со мной. Я соскучился. Не хочу тебя отпускать, - голос звучал глухо. Мальчик вздохнул и потёрся щекой Петиру о грудь. - Останься. Нам было хорошо, Петир, а будет ещё лучше, вот увидишь! Петир закрыл глаза, запустил пальцы в густые кудри, погладил по обнажённой мускулистой спине. - Посмотрим, малыш... - Обещай, Петир! Два тёмных глаза смотрели пристально, дыхание обжигало щёку. Такой юный, такой красивый! Тело под рукой, гибкое и горячее, грело не хуже пламени очага. - Обещай остаться, Петир! Обещай мне! От объятий было слишком жарко, уж на что Петир любил тепло. Но и отпускать мальчика не хотелось. Кожа под ладонью как шёлк, волосы пахнут сандалом. Он вжимался в Петира всем телом, тесно-тесно, горячо-горячо. - Обещай мне, Петир! Лорд Бейлиш снова просыпался в поту и истоме. Будить жену не хотелось, да и не к чему. Он просто лежал и глядел в темноту. Но стоило закрыть глаза, и лицо юного короля немедленно вставало перед мысленным взором. Иные бы побрали мальчишку! Да и не мальчишка он больше! Взрослый муж. Наверное, уже и седина в волосах, и морщинки вокруг тёмных глаз, да и губы не такие пухлые и лакомые, как прежде. Тот мальчишка только в памяти и остался. В памяти сердца — это лицо, эти сурово сдвинутые брови, юношеский пух над губой, острый взгляд. Вот взгляд смягчается улыбкой. Вот он смеётся. Вот он глядит лукаво. Вот закусывает губы. Голова откидывается назад, обнажая хрупкое горло, искусанные, исцелованные губы дрожат, кривятся, приоткрываются, глухой, протяжный стон срывается с них. В памяти пальцев — жар его тела, твёрдость его плеч, выпуклость мускулов под кожей на спине и животе, слегка влажный жар внизу, между ног, крепость ягодиц, гибкость мальчишеской талии, стук сердца, хриплое дыхание, дрожь, сменяющаяся внезапной слабостью, испарина. В памяти живота... Лорд Бейлиш никогда не знал раньше, что можно помнить животом, нутром, пальцами, глазами, губами, каждой частичкой тела. Жену он не будил — обходился сам, собой и своей памятью. Иные бы взяли этого мальчишку! Как бы то ни было, они увидятся. Петир его увидит. Он, конечно, не простил короля, но королю и не требуется его прощение. Король просто сдержит своё королевское слово, а лорд Петир Бейлиш сдержит своё. А заодно обеспечит будущее своему сыну и своему Дому. И если для этого ему нужно встретиться со своим убийцей, так тому и быть! Ничего страшного. Всё осталось в прошлом: их обиды, их ненависть и их любовь. Всё в прошлом. Единственная трудность с прошлым, это что ничто никогда по-настоящему не остаётся в нём...