SVRCINA — Island
Океан. Ощущение конца мира, если зайти за эти небесного цвета границы. Под его глубинами плещется торжество покоя и маниакальное ощущение защищенности. На сколько метров она погрузилась…три тысячи, пять? Достигнуть дна было невозможно. А выбираться на поверхность к мнимой свободе не имело смысла. Лучше пару минут, пока лёгкие не стянет от недостатка кислорода, побыть в сапфировой глади, чем остаток дней дышать сквозь сжавшие горло воспоминания. Если даже каменные рельефы под водной массой отпускают лишние кусочки, то пусть шлифуют и всю её суть. Плохое — отсечь. Безвозвратно. Вода материализуется в нечто сильное, но не способное причинить боль. Оно обхватывает поперек и тянет. Стайка мелких капель щекочет шею, тягуче скатываясь к плечам, а прибой шепчет, что уйдёт ненадолго. Самый чудесный сон за последние пять лет. Лиён спала и видела океан. Её лицо в прекрасном упоении, как у ребенка, заполучившего наконец ту самую конфету. Родители запрещали сладкое ссылаясь на сомнительные аргументы про состояние зубов. Но вот пришло время и в его руках оказалось это вкусное мгновение. Пусть непродолжительно, но состояние достигнуто. Ребенку до бесподобного хорошо. Неторопливая ласка восходящего дня напомнила о себе просветами на стенах. Боясь нарушить идиллию момента Джин собрался вытянуть себя из хаотичного переплетения рук, ног, дыхания, умиротворения…и тихонько завесить жалюзи. Но когда пружины кровати известили, что он поднялся, а Лиён сонно потянула руку в пустоту — настал конец. То было самое честное проявление необходимости. Секундой меньше и её спина приобрела вертикальное положение. От резкого подъёма ткань пижамной рубашки спустилась к низу, а там голое плечо без натирающей кожу бретельки. Ночью, прижимая Лиён к себе он тактично задвинул мысль об отсутствии лифчика и просто наслаждался девичьим теплом, но дневное освещение не оставило право пренебречь этим фактом вновь. Растрепанная. Открытая. И да простит его совесть, соблазнительная. Не до конца сомкнуты опухшие губы. Чистоты намерений взгляд. И словно умышленно обнажившаяся хрупкости зона. Влияние возымело колоссальное, а она даже и не догадывалась. В силу возраста и соответственно неопытности, но к чему врать, в виду «слегка» затворнического образа жизни Лиён не могла прибегнуть к некоторым хитростями, своего рода чарам, скрытым в каждой из представительниц прекрасного. Постигая мир внешний, женщина меняет свой внутренний, уже зная где какая фраза сочтется уместной, а короткое платье будет оценено по достоинству. В борьбе за желаемое она может применять запрещенное. Эти их ловкие трюки Джин испытывал не единожды. С ним тяжело, он и не отрицает. Но подводные камни не всплывают неожиданно больно, парень изначально раскладывает их ровной линией по берегу, чтобы видно — видно, к чему быть готовой. Каждая находилась рядом по разным причинам. Некоторые видели в нём перспективу, но не умели ждать. Кого-то отпугивала его педантичность, поэтому их интерес потухал одинаково стремительно, как и возник. Несколько раз был опьяненный мозг, желавший удовлетворить здесь и сейчас, а на утро она уходила. Его последний интерес был более приземлён и уже казалось дело приобретало серьезные обороты, но та девушка ушла. Сдалась. А Лиён? Какими уловками воспользовалась эта «девочка»? Большой секрет — она даже не старалась. Солнечная полоса щелкнула по носу и не вовремя добралась до открытых, устремленных в него глаз. Не поморщилась. Смотрела преданно, без налета фальши. Ей будет очень трудно, — Лиён напрямую столкнулась лишь с одним хоть и самым страшным человеческим пороком. А ведь есть ещё зависть, предательство, лицемерие… Как отпустить туда, где смогут без особых усилий запятнать свет, горящий наивными искрами в юном, уже с порезами сердце. Будь Джин эгоистом никогда бы не выпустил её. Ах да, он же таковым и являлся. Одна она туда не пойдёт. Сейчас их неокрепшие отношения — это её первый, серьезный шаг в не всегда гостеприимный мир. Рядом должен быть тот, кто учит, а не поучает, чтобы рука об руку, но его шаги направляли. Тандем, но с прослеживающимся лидером. Джин не подросток, страдающий гормональными перепадами и склонности сексуализировать всё что движется, в нём нет романтичного настроя на безумные поступки ради привлечения внимания. Он приземленный человек, местами занудлив и требователен в мелочах, но именно такой ей и нужен. Хотя откуда ему знать? Но знает. Это незримо, как воздух, но в то же время ослепляет своей ясностью. Он заведомо убережет Лиён от мук разбитого сердца, потому что ни при каких условиях не разобьёт его. И если она потребует свободы, захочет уйти к другим рукам и голосу, Джин не встанет на пути её желаниям. Отпустит, но с осознанием, что Лиён готова идти без опоры его плеча. А пока нет. Пока она смотрит на него так, Ким посылает к чёртовой матери мысли, что когда-нибудь сможет вырезать себя из её жизни. Их первое утро обошлось без банальных узнаваний о том, что снилось и в целом как спалось. Обстановка не настаивает на привычных фразах. У них всегда иная форма диалога. — Подойди, — казалось бы властно, но в разговоре с ней любая фраза слетала в мягкой оболочке, — Пожалуйста. Рубашка всё ещё свисала, он всё ещё смотрел. — Ближе. Расстояния вытянутой руки недостаточно. — Ещё. В послушании её прелесть, но в том же недостаток. — Пожалуйста, — позволил закрыть глаза вне сомнения, что она подойдёт, — Ещё. Лиён почувствовала, как пульсирует его грудная клетка. Как неровно дыхание и как красива выступившая венка на шее. Вот настолько близко. От ярких эмоций у девушки иногда появлялось головокружение. В данную секунду оно же фоном сопровождало, но не несло неудобства. Ким волновал, а дискомфорта не было. Организм охотно поглощал новое чувство. Как цветочный бутон зрея, чтобы распуститься и наслаждаться тем, что вообще испытываешь такое. У её одиночества грубая подошва, которая затаптывает мелкие эмоциональные вспышки, но смешать с пустотой то, чем наполняет её Джин не получается. С каждой дозой, будь то касание, взгляд или просто, когда он тут, нет ничего способного задавить этот свет. Гореть ему суждено беспрерывно. Спичка зажглась в момент, когда в ней разглядели девушку. Ни маленькую девочку-сироту, которую опекала Роза, ни сломавшеюся куклу, которую Тери оставила доживать в коробке. Личность — сильную морально, слабую физически и отражавшую смесь двух предыдущих внешне. Дали напомнить, что время не остановилось пять лет назад. Жизнь двигалась в однообразном темпе, но почему Лиён выросла, а никто не заметил? И если бы Джин своим отношением не показал ей реальные цифры, она и сама бы жила по тем часам. Он с заботой похожей на родительскую, хотя она отнюдь не такая, поправил неряшливость её одежды и порекомендовал не появляться ни перед кем в этой пижаме. Но никто и не увидел бы. Попытался разгладил торчащие волосинки, но безуспешно. Заправив локон за ухо, шепнул что сейчас она похожа на одуванчик. Его дыхание не отдалилось, оно по-прежнему плавило её покрасневшее ушко, а значит сравнение с пушистым цветком не последнее, что предстояло услышать. — Как ты? Пусть поднявшиеся уголки её губ скажут, ей хорошо. — А знаешь, что больше никаких капельниц не будет? — конечно же нет, он хранил это событие, чтобы быть первым сообщившим. Лиён жизнью могла поклясться, медсестра нарочно промахивается с первым проколом, попадая ниже, больнее и в синяк, который сама же нанесла, путём проб и ошибок их предыдущих встреч. Маленькая радость обвила больную руку с осознанием, что больше никто и никогда не посмеет пихать в её кожу иглы. Перед тем как поблагодарить эти губы, за приятную новость, Джин сообщил ей ещё кое-что. Былого восторга это не вызвало. Испугало — да, совсем чуть-чуть. Но, впустить страх она не позволит. «Чтобы я ни делал, так надо», — набатом звенели его же слова. А значит. Бояться нечего. — Ты согласна? Лиён прижалась к нему. То было ответом.***
Утро — это прекрасно. Единственный его недостаток — оно всегда приходит не вовремя.* — Ну что, моя принцесска проснулась? Дебильные прозвища пошли по второму кругу, за счёт чего раздражительность Гука на них — дань привычке. Своим отношением рыжий целенаправленно прививал качество напрочь отсутствующее в личной характеристике парня. Снисходительность. Мир для Чонгука окрашен в два тона: либо беспрекословно главенствует белая истина, либо червоточит наглая ложь. Предатель и жертва, иные отсутствуют. Однобокое суждение о хороших в противовес плохим. Палитра, состоящая из двухцветного отсека. Пары недель проживания с весьма неординарным соседом, которого отнести ни к первой, ни ко второй категории было невозможно, хватило для обновления красок. Если Чонгук и выйдет отсюда другим человеком, то без дебильного деления на кристально чистых и тех, кто по уши в дерьме. Но чёрт, как мыслить позитивно и не предвзято, когда: — Пять мать твою утра, — цель категории минимум «не прибить рыжего придурка,» — Какого хрена тебе надо? — Тише, Чонгука, пять утра ты хочешь мне соседей разбудить? Вот же засранец, — у рыжего должен быть очень — очень веский повод заявиться в такую рань с видом будто всегда так и делал. — Зачем ты приперся? — Айгу, этот ребенок даже день вчерашний не помнит, как ты дожил то до таких лет? Чем больше парень чувствовал, как закипает терпение, тем дальше отходило желание уткнутся в подушку и досматривать сон. Такой прекрасный сон, чтоб его. — Да пожив с тобой ещё несколько месяцев, мой мозг вообще откажет что-либо генерировать. Разбудить его ради очередной дебильной стычки. Допустим. — Посмотри какими умными словами заговорил, — Хосок с азартом подхватил брошенную колкость. А почему бы и не по доставать мелкого, — Хоть человека из тебя сделаю. — Ты раздражаешь, — в доказательство ещё тёплая после щеки подушка летит желательно в голову. Наглую, рыжую и крайне болтливую. Пойманную подушку приложил к груди и… Да начнётся спектакль. — Агрессия, — с выражением праведной невинности продолжил, — Путь к саморазрушению, мой мальчик, — осталось только руки вознести к небу и ваши грехи любезно будут отпущены, Гук даже повеселел от такого представления, — Покайся в проступке своём и прощен будешь. И не возымеет кара небесная… — Хосок, — произносил поперек своего же смеха, — Ты, ты просто… — как бы охарактеризовать этого придурка, но внезапно захотелось сказать спасибо. Рыжий привносил вместе с раздражением нечто забытое и неестественное. Улыбку. Странно, ведь и Лиён раздражала, но только с ней он заливался хохотом до колик в боку. Сегодня в своём сне он катал её на велосипеде. Она сидела спереди, но именно его руки задавали направление. Лиён не удосужилась завязать волосы хотя бы в хвост, и весь путь у его лица тряслась растрепанная макушка. Из-за ветра девичьи советы уходили в даль, поэтому приходилось прислушиваться. Чем чаще она говорила, тем внимательнее он подходил к произнесенному, тем ближе придвигался. Но чтобы Лиён не щебетала расслышать сил не хватало. Только мягкие волосы, как гладкое перышко щекотали нос. Были он, она и шум свободы за их спинами, становившийся всё менее разборчивым с каждым последующим нажимом на педаль. Какое же удовольствие ему обломали. — Я просто кто? — о вторжении в личное пространство забравшийся на кровать Хосок и не подумал, — Чего ты там бормотал? — Ты заноза, которую я выковыриваю две недели, — ну вот опять он его бесит. — Не прими в обиду, но взаимно. Хмыкнув нисколько не задевшим словам, Чонгук перешёл к насущному вопросу: — И всё же могу я узнать причину, по которой обязан лицезреть твою физиономию на два часа раньше? — Ты серьёзно сейчас? — А что? — Что? — Не передразнивай. — А ты не придуривайся и вставай, — Хосок сложил руки в положении, кричащем «да что с этим парнем», — Натягивай трусишки и пойдёт. В этой чуши логика не имела шанса выжить. — К чему вся эта ахинея? — Ащ, отыскивай плавки и шапочку, принцесса, — подождав пока на лице мелкого проступит малость осмысления, Хоба с чувством выполненного долга поднялся с постели, — И если мы опоздаем в клинику из-за дебильного бассейна, я тебе голову оторву. — Бля, — отрезать бы язык за то, что вообще заикнулся вчера о сраном прошлом, — Ты слишком близко к сердцу принимаешь мою болтологию. Не отмажется. Не сегодня. — Спорт выбьет дурь из твоей башки не хуже, чем мои лекции, поднимайся. Бессмысленный конфликт прекратился, как только Хосок оставил за собой последнее слово и покинул комнату. Вчерашний день, как засахаренный комок сладкой сладости застрял в глотке, что и не протолкнуть. Они понабрали тучу рожков шоколадного пломбира и словно это мелкие конфетки ели один за другим. А по правде, исключительно Чонгук давился, чтобы унять зуд от жажды табака, а Хосок всего лишь любит сладкое и хочет помочь, запутавшемуся мальчишке. Flashback — Мне чур то шоколадное, — указав на крайний слева вариант, рыжий со скрипом завалился в кресло. — Они одинаковые, дурень. — Нет. — Да. — Нет. — Да! В этом был хоть какой-то смысл? Чонгуку проще смирится, чем доказывать обратное. Он подвинул их «сладкий стол» ближе к креслам и передал выбранную жертву своему соседу. — Сжалься над желудком и не пихай в себя всё сразу, — пока Хосок боролся с обёрткой Гук уже тянулся за новой вкуснятиной. Необходимо насытиться, чтобы и места не осталось для поганой дряни. Всё это он испытывал давным-давно, только в замен охлаждающего горло мороженого были с хрустящей корочкой пирожки, которые пекла мама Джина. — Если что-то не устраивает, смотреть не заставляю, — Гук взял третье. — Когда я объедался, то умирал в танцевальном зале, а вот что ты будешь делать с этими калориями вопрос интересный. — Ты? — как-то и не вяжется, — Танцы? — Можешь засунуть эту свою улыбочку куда поглубже. — Ну просто, это как-то, — Чонгук даже не представлял в какую яму ступал, говоря насмешливо о танцевальном прошлом Хосока, — Тебя в последней линии видно то хоть было? Мелкий сам нарвался. Следующий час его ничто не уберегло от беспрерывного рассказа о вложенных усилиях, о наградах, травмах и решении прекратить насиловать, сдающий позиции организм. — Я люблю это, но, — Хосок взял паузу, чтобы вновь напомнить ради чего отказал своей настоящей страсти, — Мои колени не смогли бы пережить дальнейшую нагрузку, поэтому я двинул по другому курсу. В нём, как и в танцах я кое-что да понимаю. — Если быть, то только лучшим? — спросил тихо, давая знать, что всё время слушал и слышал. — Да, Чонгуки, именно так, — удивительно, что для него и для Джина, желавшего, как говорил Хосок «пинать мяч за деньги» травма стала путём к отступлению. Или наоборот спасительной тропинкой, — В одном не смог, зато в другом вроде держу эту планку. — Ну, вообще да, — только сегодня рыжий услышит. Эта гребаная атмосфера душевного разговора вынуждает к таким словечкам, — Ты крут, то, что я видел, — ох, чтоб мать его, он правда это скажет, — Как ты работаешь, как терпишь таких же придурков, как я, — вот тут притормозить стоило, но ведь нашлось и дальше, — А ещё ты грёбаный гений в утешении, — ладно, раз пошёл, то надо до конца, — Прости, но я благодарен твоим коленям, за то, что они привели тебя к тому, кто ты сейчас, — если и берег, то выкинет сейчас, — Хён, спасибо. И они замолчали. Посмотрев на Хосока, парень точно решил, что больше от него никто не услышит сопливых похвал, то как выглядел рыжий после его слов, ну нельзя вынести. «Рассмейся, или просто блять прекрати так пялиться, нахрен всё это вообще было, » — но стоит ли жалеть за маленькую слабину. — Чонгуки, — природная сентиментальность, ещё минута и отразилась на лице влажным разводом, быстро убранным с глаз, — Я кажется тебя сейчас обниму. — Нет, нахрен не двигайся даже. Никому не разрешено. Почти. — То, что ты сказал, — Хоба был поражён. От самых сложных пациентов, даже молчаливый поклон высшая степень признания, а тут. Да ещё и от одно из непростых за всю его карьеру. — Не смей. Поздно. Хосок посмел, но Гук не очень-то сопротивлялся. А дальше. Не из хвастовства, а поддавшись откровенному порыву сам растрепал о когда-то серьезных достижениях в плавании. Было приятно вспомнить чувство погружения и как забываешь обо всём кроме контроля над телом. Предельная концентрация и собранность. Парень даже скучал по тому, как ныли перенапряженные от трёхчасовых заплывов мышцы. В этом и была его страсть. Доев всё что можно было съесть и если, не наведя идеальный порядок, то хотя бы выгребав все обертки, они решили, что на сегодня сказано в излишке. Но о разговоре не пожалел ни один. — Кстати, — Хосок нагнал его в коридоре, — Назавтра ничего не планируй. — Это прикол такой что ли? — составитель всех его планов стоит напротив. Рыжий на это только похлопал его по плечу с чем-то вроде «поймешь, когда время придёт.» И оно пришло. В пять мать его утра. End of flashback***
— Проходите, все уже собрались. Шум, скрывающийся за закрытой дверью не вызывал страха, а скорее образовывал бусины растерянности. Они с потом покрыли её вечно сухую кожу, поэтому приходится ненавязчиво интервалом раз в пять секунд убирать выступающую влажность. Как себя вести? А если они заговорят с ней? Молчание не обидит? А сколько их там? Явно больше пяти. А если целая комната? Целая комната… толпа. — Всё хорошо, милая? Лиён пришлась по душе приставленная к ней медсестра. Они встречаются впервые, но от женщины исходит доверительная энергия. Девушка попала под эти лучи. Либо она менялась и контакт с людьми теперь даётся легче, либо новая знакомая человек-магнит-отгони-сомнения-прочь-и-расслабься. — Не волнуйся, думаю, ты им понравишься. Как бы ей хотелось просто испытать волнение, эту лёгкую судорогу под коленками и вперёд. Но ничего, главное она чувствует дыхание. Удерживать связь с происходящим вокруг, концентрируясь на предметах. Выбрать объект из мелькающей массы и вести его на протяжении отведенного времени. Отличный план. Потерев вспотевшие ладони друг о друга, Лиён сама приняла решение больше не кормить мозг предположениями, «а что, если». Шаг в смешение многоголосья. Смеха. Насыщенности. Ванили. Дети.