As far as I could get

      Исак просыпается, когда сквозь плотные шторы всё равно неумолимо пробиваются солнечные лучи. Ещё не открывая глаз, он уже понимает, что Эвена в номере нет: его никто не обнимает и звуков в душе он тоже не слышит.        Всё так же с закрытыми глазами Исак перекатывается на сторону Эвена и утыкается лицом в его подушку, глубоко вдыхая уже такой родной запах.       Ещё неделю назад Исак мог лишь мечтать о сексе на чистых простынях, пахнущих персиковым кондиционером. Сейчас же он получил гораздо больше: больше, чем выстиранная постель, больше, чем просто секс. От понимания нереальности происходящего вновь перехватывает дыхание. Но теперь Исак разрешает себе маленькую слабость: где-то в глубине своей израненной души он всё же позволяет зародиться хрупкому чувству, что он всего этого достоин.       Вчерашняя ночь, которую Исак проводит крепко прижимая Эвена к себе, становится для него откровением. Он вдруг осознаёт, что, возможно, Эвен, такой весь успешный, весёлый, беззаботный внешне, глубоко внутри сломан так же, как и он сам. И понимание этого заставляет его сердце болезненно сжиматься, но в тот же момент — замирать в радостном неверии: наконец-то он не одинок в своей боли. Он не одинок. *        Вжимаясь в подушку сильнее, подминая её под себя, Исак вдруг нащупывает клочок бумаги. Он открывает глаза, и улыбка в мгновение озаряет его лицо: на вырванном с блокнота листике всего несколько штрихов, но Исак сразу же узнаёт свои губы и вздёрнутый нос.       «Ты такой красивый, малыш…       И безумно горячий!       Закажи всё, что захочешь в номер. Я буду к пяти. Не скучай».       Исак прижимает рисунок к губам и с радостным рыком опять утыкается в подушку.       Кажется, он действительно ощущает это. Счастье! *       Исак сидит в помятой футболке Эвена, в штанах Эвена и в его тёмно-синей толстовке, доедает пятый по счёту кусок пиццы, запивая какой-то клубнично-банановой штуковиной и ощущает себя до безобразия счастливым.       Он так давно не знал этого чувства, что сейчас его просто разрывает на части от желания разделить его с кем-то ещё.       Эскиль.       Исака накрывает волна стыда из-за того, что он совершенно забыл о своём единственном друге, который всегда был с ним в самые тяжёлые времена, а он при первом же светлом периоде в своей никчёмной жизни сразу о нём забыл.       Преодолевая неловкость и сожаление о двадцати пяти пропущенных на телефоне от Эскиля, он набирает его номер.       — О, боги! Я наконец-то заслужил снисхождение самого Исака Вальтерсена! — Эскиль отвечает практически сразу, мгновенно разражаясь обиженным сарказмом. — Я думал, тебя уже и в живых нету! — но потом тон быстро сменяется на встревоженный.       — Привет. Прости, что не отвечал. Просто я… — Исак нервно сглатывает, не зная, как подобрать правильные слова. — Просто я, кажется… влюбился…       Исак сам не верит, что произносит это слово. Влюбился.       Влюбился?       Влюбился!       Он, кажется, сейчас признался в этом не только Эскилю, но впервые и самому себе!       На другом конце повисает молчание. Потом слышится прокашливание, и наконец Эскиль продолжает:       — Ну… Это ведь хорошо? — фраза звучит немного взволнованно и вопросительно. — В того высокого красавчика?       — Да… — выдыхает Исак.       — Как его зовут?       — Эвен, — от звучания его имени у Исака щекочет в животе, и губы невольно тянутся в улыбке. — Его зовут Эвен, и он самый прекрасный парень во всём мире!       Исаку становится так легко и тепло на душе. Возможность открыться в своих чувствах перед лучшим другом срывает все оковы, и он, не давая Эскилю вставить и слова, начинает рассказывать, рассказывать и рассказывать обо всём, что случилось за эту неделю.       Он ощущает себя таким окрылённым и таким счастливым, как не ощущал никогда!       Он влюбился впервые в жизни? Определённо, ТАК он влюбился в первый раз!       Исак ожидает привычных улюлюканий и радостных возгласов в стиле Эскиля, но Тригвассон, на удивление, ничего подобного не выражает.       Его тон, наоборот, очень серьёзен. Выслушав получасовой (не меньше!) восторженный рассказ Исака, он наконец обрывает его своим твёрдым и настороженным голосом:       — Исси, медвежонок. Я правда очень за тебя рад, но тебе не кажется, что ты ведёшь себя слишком беспечно?       — Что ты имеешь в виду? — Исак вдруг резко приходит в себя. Подобный тон друга никогда не сулил ничего хорошего.       — Ты уходишь с этим парнем и пропадаешь на неделю! Не отвечая ни на звонки, ни на сообщения! Ты не вышел на смену в ресторан, и Альфред оборвал мне весь телефон, проклиная тебя. Я чёрт-те что уже начал думать! Да я практически уже в морги собирался звонить!.. — Эскиль почти кричит.       — Прости… — Исака накрывает чувством вины.       — Что ты знаешь об этом парне? Вы знакомы всего лишь неделю! Тебе не кажется, что он ведёт себя слишком подозрительно?! Может, он вообще маньяк какой-то?! Он тратит на тебя такие деньги, водит по дорогим ресторанам и на представительские вечеринки, покупает дизайнерскую одежду, а ведь ты всего лишь… — и Эскиль осекается.        Мёртвая тишина бетонной плитой рушится на голову Исака.       — Я всего лишь шлюха, — ледяным голосом заканчивает он недосказанное предложение, и весь привычный груз его никчёмной жизни вновь наваливается на его плечи.       — Боже, нет, Исак! Я не это имел в виду! — Эскиль начинает оправдываться, но уже ни одно слово не доходит до мозга Исака. Он слушает, но не слышит. Фразы обрывками путаются и складываются в уже избитое и такое ненавистное «Шлюха. Грязь. Недостоин».       — … Я считал тебя своим другом, а ты всегда был обо мне такого мнения, — тихий, но холодный голос Исака обрывает поток извинений Тригвассона. — Ты считаешь, что никто не может относиться ко мне хорошо, лишь потому, что я могу ему просто понравиться? Ты считаешь, что мой удел — только грязные жирные извращенцы? И что человек, который по-настоящему обратил на меня внимание — обязательно какой-то псих?! Потому что нельзя полюбить такого, как я?! — голос Исака начинает дрожать, как и всё его тело.       — Ох, медвежонок, ну зачем ты так?! Я совершенно, совершенно не это имею в виду! — Эскиль действительно начинает нервничать, и его голос полон сожаления. — Я просто очень сильно за тебя волнуюсь! И если намерения Эвена благородны — это прекрасно! Но я говорю о том, что все эти его действия и поступки немного опрометчивы… Ты бы и сам это заметил, не будь так по-детски влюблён…        Исак чувствует себя абсолютно раздавленным, хотя ещё несколько минут назад он летал в облаках. И он так не думает, нет, просто он сильно расстроен и обижен, но слова сами вырываются наружу, острым ножом впиваясь прямо в сердце лучшего друга, перед тем, как он без сожаления бросает трубку:       — Ты просто мне завидуешь. Не звони мне больше. *       Эвен возвращается, как и обещал, около пяти вечера. Исак встречает его у самого порога, сразу же прильнув к его груди и крепко обнимая.       — Всё нормально? — Эвен немножко отстраняется, вглядываясь в его лицо и, получив одобрительный кивок, оставляет несколько быстрых поцелуев в уголке губ.       — Я просто очень по тебе соскучился… — шепчет Исак, снова утыкаясь в его грудь.        Запах, тепло и близость Эвена действуют успокаивающе, и Исак пытается выбросить все плохие мысли из своей головы.       Он нормальный. Эвен нормальный. И всё, что происходит между ними — НОРМАЛЬНО.       И он уже практически убеждает себя в этом, когда внезапно спохватившийся и неожиданно развеселившийся Эвен подхватывает его на руки и кружа вокруг себя, радостно сообщает:       — А сейчас мы идём на каток! Ты можешь кататься на коньках, малыш?! Я — нет! Но я безумно хочу научиться! Давай-давай, собирайся быстрее! Это будет весело! Будет чертовски забавно!..