As far as I could get

      Исак не знает, который сейчас час, но он не сомкнул глаз ни на мгновение с той минуты, как проснулся посреди ночи, и увидел, что Эвен спит.       Он ловит себя на мысли, что никогда не видел его спящим: они или спали одновременно, или Исак просыпался, когда Эвен уже бодрствовал.       В комнате стоит полумрак, разбавленный лишь полоской рассеянного света из ванной. Но Исаку достаточно, чтобы видеть.       Он лежит лицом к лицу с Эвеном, немножко отстранившись и поджав под себя ноги. Эвен спит в такой же позе — на боку, с поджатыми ногами и руками под подушкой, его дыхание ровное, но поверхностное, и веки то и дело дрожат. И он так сейчас похож на ребёнка. Но у Исака щемит в груди: Эвен так мало спит, и короткий сон его такой беспокойный.       Но, боже, это ведь ничего не значит! Ничего, ничего не значит! Правда?!       Исак проклинает себя за то, что не сдержал язык за зубами и рассказал всё Эскилю. Сколько раз он слышал поговорку, что «счастье любит тишину» и что не стоит говорить про него всем подряд?! Но на самом то деле Исак впервые был таким счастливым и ему хотелось буквально кричать об этом на весь мир! Но, видимо, зря…       Зря. Теперь он вновь вернулся туда, где был последние годы своего существования — на самое дно.       Где из всех человеческих чувств преобладают лишь сомнения, страх и боязнь — не за себя. За жизнь другого человека.       И Исак не боится привязанности, нет. Он боится, что вновь будет не способным помочь, что будет ничтожным и бесполезным. Будет таким, каким он оказался для своей матери…       Он мягко касается кончиками пальцев щеки Эвена, и внутри у него всё дрожит:       «Пожалуйста, пожалуйста, Эвен! Пусть с тобой всё будет хорошо!»       Исак пытается совладать с эмоциями и рассуждать здраво: если бы с Эвеном было что-то не так, то он бы не работал в такой крупной компании, не ездил бы в дальние командировки, не был бы таким милым и добрым…       В жизни Исака был лишь один опыт общения с психически больным человеком, и поведение его матери кардинально отличается от поведения Эвена.       Его мать — шизофреничка.       Эвен — здоров!       Здоров, чёрт возьми!!!       Просто он такой человек: жизнерадостный и весёлый, очень коммуникабельный и экспрессивный. Порой он вытворяет немного безумные вещи, но разве из-за этого нужно причислять его к больным маньякам?!       Исак ненавидит Эскиля: за то, что тот зародил эти мысли, за то, что заставил сомневаться, за то, что лишил его такого желанного, но хрупкого ощущения счастья.       Он просто хочет быть счастливым. Ну какого хуя всё в этом мире против него?       Эвен вздрагивает и переворачивается на другую сторону. Исак сразу же тянется за ним и крепко прижимается к спине, утыкаясь носом между лопаток, вдыхает запах, оставляет лёгкий поцелуй на тёплой коже.       «Пожалуйста, пусть с тобой всё будет хорошо…» *       — Поверить не могу, что ты тут никогда не был! Такого просто не может быть!       Они гуляют в Центральном парке*. И это один из самых прекрасных тёплых осенних дней.       — У меня просто не было на это времени… — Исак пожимает плечами, опуская глаза.       Он с опаской ожидает, что Эвен спросит, чем же он был таким занят. Но Эвен лишь сильнее прижимает его к себе, и у Исака внутри всё обрывается. *       — Ты скучаешь по Осло?       Они сидят под большим клёном, листья которого переливаются всеми оттенками жёлтого. Голова Исака лежит на коленях Эвена, и он пытается выловить кусочки неба сквозь золото листвы. Но всё, что в действительности является важным — синева в глазах напротив.       — Я был там две недели назад… — усмехается Эвен, ласково перебирая его волосы рукой.       — Хм, ну да, — смущённая улыбка касается и губ Исака. — А я не был уже больше года. И очень скучаю… По уютности и тихим улочкам, по странным фигурами в парке Вигеланда*… — он хихикает, а вместо с ним и Эвен. — … и я очень скучаю по маме…       Рука Эвена лишь на мгновение замирает, а потом снова продолжает гладить волосы.       — Ты с ней совсем не общаешься? — его голос звучит хрипло, так, что Эвену приходится прокашляться.       — Я не знаю, о чём с ней разговаривать… — Исаку совсем не хочется говорить об этом. Не сейчас. Не тогда, когда его подсознание то и дело твердит ему, что он опять проебался, что с минуты на минуту его шаткий, собранный по мелким осколкам мир рухнет вновь. Но в глазах Эвена столько беспокойства и… мольбы? И Исак умирает внутри, но это шанс! Эвен сам затронул эту тему, и когда, если не сейчас, есть возможность всё прояснить?! И наверняка Исак пожалеет, но он должен! Должен воспользоваться этим моментом. — В последний раз, когда я навещал её перед отъездом в Нью-Йорк, она меня даже не узнала. Я нёс какую-то чушь о погоде и врал о том, что поступил в университет в Штатах, сказал, что из-за этого буду навещать её реже, но на её лице не было ни одной эмоции. Казалось, что она в каком-то своём мире. Хотя, почему казалось?.. — Исак грустно усмехается. — Теперь она действительно живёт лишь в своём мире. Её личность разрушена и заменена шизофренической сущностью. В ней больше не осталось ничего от моей мамы.       — Не говори так, — глаза Эвена горят, а рука больше не гладит волосы.       — Но это правда. — И Исак понимает, что, возможно, перегибает палку. Что его слова звучат ужасно для любого человека: для здорового или, предположительно, психически нестабильного. Но он просто больше не может остановиться. — Знаешь, что случилось со мной после того, как ей диагностировали шизофрению? Я полгода искал подобные симптомы у себя, потому что узнал, что эта болезнь наследственная! Я не спал сутками, потому что боялся уснуть с ней в одном помещении! Я довёл себя до того, что мне действительно начали мерещиться какие-то видения и слышаться голоса! Я подсел на траву и не мог выйти на улицу, не накурившись перед этим! Потому что я стал бояться людей! Я стал бояться их прикосновений в переполненном транспорте или в супермаркете на кассе! И когда её забрали в клинику — это был самый счастливый день для меня! Да! Потому что я больше не мог так жить, я не мог ничем ей помочь, и это убивало меня изо дня в день!       — Исак… — голос Эвена дрожит, а глаза блестят от непрошеной влаги.       Но Исак продолжает:       — Нет, я хочу, чтобы ты знал! То, чем я вынужден сейчас заниматься — это всё из-за неё! Из-за её болезни! Я должен платить эти чёртовы деньги, иначе её выпишут домой! А что я буду делать с ней дома?! Я сойду с ума так же, как и она! Я не смогу, я этого не выдержу! Поэтому я лучше буду терпеть боль от чужих грязных членов в своей заднице, но я буду выплачивать необходимую сумму! И пусть она будет там! Пусть её лечат или не знаю… Но… Я очень скучаю по своей маме! Но тот человек, которым теперь является она — это больше не моя мать. И я больше не хочу пережить всё это снова. Я больше этого не вынесу!..       Исак не чувствует слёз, которые льются по его щекам. И лёгкости от высказанных слов он тоже не ощущает. *       — Эвен, ты бы сказал мне, если бы что-то было не так? Если бы что-то произошло?.. — шёпот теряется в тёплом ветре.       — Конечно, малыш…       И Эвен улыбается. Но его глаза больше не голубые. Они сливаются с внезапной серой поволокой, окутавшей бескрайнее глубокое осеннее небо. *       Это происходит.       В тот же вечер.       Исаку больно, но он продолжает кусать губы и терпит.       «Всё хорошо. С ним всё нормально. Всё нормально!»       Эвен не груб, но они занимаются сексом уже какой час подряд. И перед этим было ещё четыре раза. И это просто немного слишком. Его губы опухли, и внутри всё кажется сплошной раной. Но Исак, прячась в ванной, пьет третью дозу адвила*, а потом вновь задыхается под ненасытными толчками любимого тела.       — Ты так мне нужен, малыш! Боже… Я так нуждаюсь в тебе сейчас…       И Исак это понимает. Блядь! Он всё понимает! Поэтому он сдерживает всхлипы, как может, и пытается расслабить мышцы, раскрыться сильнее. Он впивается ногтями в спину Эвена, ещё сильнее прижимает его к себе за шею.       «Мой хороший, ты тоже очень нужен мне. Как, как мне тебе ещё помочь?»       Эвену всё равно мало, он не может удовлетвориться. Он загнанно дышит и больше ничего не говорит, лишь вбивается всё сильнее, жёстче, глубже. Они перепачканы потом и спермой, и Исак больше не ощущает своего тела.       Ему кажется, что он тонет в ледяной воде, ему не хватает воздуха. Он пытается кричать, но получается лишь слабый хрип.       — Э… Эвен…       Но его не слышат.       — Эвен, больно… Пожалуйста, остановись… мне больно…       Он теряет сознание в то мгновение, когда ощущает под собой что-то тёплое, вязкое и липкое. И это не сперма. Потому что Эвен, ничего не замечая, продолжает раздирать его изнутри, неистово пытаясь получить такую, кажется, жизненно необходимую разрядку.