As far as I could get

      Исак приходит в себя, ощущая дрожащие прикосновения по всему телу и судорожные всхлипы Эвена.       — Исак… Исак, очнись, я тебя молю… это я во всём виноват… прости меня… я просто мразь… я больной придурок… маленький… мой сладкий мальчик…       Эвен зацеловывает его лицо, руки и молит, молит, молит:       — Малыш, пожалуйста, очнись…       Исак не сразу ориентируется в случившемся, но, ощущая резкую боль в паху и видя испуганное лицо Эвена, он буквально задыхается от осознания того, что произошло. Он пытается отстраниться от сдавливающих прикосновений, но получается плохо, потому что Эвен цепляется за него так, словно панически боится прервать физический контакт.       — Эвен… отпусти, мне больно…       Его голос звучит сдавленно и хрипло, но, кажется, Эвен его вовсе не слышит.       — Эвен! Отпусти!..       Исак отпихивает его самостоятельно, применив силу, потому что Эвен не реагирует никак, продолжая сжимать его и бормотать бессвязные слова.       Когда прикосновения разрываются, Исака накрывает волна ужаса: таким же взглядом, которым сейчас Эвен смотрит на него, смотрела на него мать в моменты своих самых сокрушительных припадков.       Липкий холодный страх поднимается от самых кончиков пальцев, растекается по позвоночнику и застревает комом в горле.       «Нет, нет! Этого не может быть! Пожалуйста, только не это!»       — Исак, мой маленький! Не бойся меня! Умоляю, не бойся… — Эвен разрывает жуткую тишину, и его голос звучит надрывно. — Я не хотел причинить тебе боль! Я просто… я… прости меня! — его трясёт крупной дрожью, он пытается вновь прикоснуться, но Исак в ужасе пятится по кровати назад.       И в этот момент они оба замечают тёмные пятна крови на белоснежных простынях.       «Это не так страшно, как кажется!» — мелькает в голове у Исака. Он сталкивался с подобным не единожды: анальные кровотечения сами по себе довольно обильные, даже если повреждения минимальные. И Исаку хочется произнести это вслух, успокоить Эвена, хоть он и не знает, насколько сильны увечья. Почему-то собственная физическая боль сейчас кажется ему менее пронзительной, чем боль в глазах напротив. Ему хочется облегчить её, но…       Что-то действительно не так. Не так, не так, не так!       Эвен испуган, в его глазах — ужас от содеянного, его лицо в слезах, он весь дрожит, и…       Исак невольно опускает взгляд, и у него перехватывает дыхание: член Эвена полностью эрегированный, несмотря на всё, что сейчас происходит, несмотря на то, что они занимались сексом несколько часов подряд! Эвен возбуждён, хотя его член весь в сперме и крови Исака, и, судя по его состоянию, Исак не уверен, что он не набросится на него в следующую секунду.       Эвен замечает внезапный ступор мальчика, и его лицо вмиг бледнеет, искажаясь гримасой боли и сожаления.       — Нет, нет, не бойся меня, маленький. Я больше не сделаю тебе больно… Давай… давай вызовем врача? Поедем в больницу? Что мне сделать? Прости! Прости… скажи, что мне сделать? Что? Мне очень жаль, малыш… Это я. Я испорчен… я…       Эвен вновь делает попытку прикоснуться, хватает руки, пытается притянуть за сжатые колени.       Но на лице Исака — панический ужас, и всё, что он может выдавить из себя — это еле слышная мольба:       — Пожалуйста, не трогай меня… Эвен, мне… мне страшно…       Он закрывает лицо руками, подтягивая коленки к груди, и заходится в судорожном рыдании.       «Не прикасайся ко мне. Мне страшно. Мне так страшно… Я боюсь тебя…»       Исак словно возвращается на пять лет назад, в жуткие эпизоды припадков своей матери. И он вновь маленький мальчик, вновь напуганный до смерти и бессильный перед мощью её безумия. Он зажмуривает глаза и закрывает ладонями уши, инстинктивно сжимаясь всем телом. Он не хочет видеть и слышать, он хочет оградиться, исчезнуть. Он не сможет пережить это заново.       «Этого не может быть! Не может быть! Это неправда!»       Исак не знает, сколько времени так проходит, но он резко вздрагивает и поднимает голову, когда слышит стук входной двери.       Эвена в номере больше нет. *       Первая мысль в голове Исака — сбежать. Без вещей, без денег, бежать куда глаза глядят! И, возможно, он бы так и сделал, если бы не резкая боль внизу и внезапное головокружение. На дрожащих и словно ватных ногах он добирается в ванную, и его сразу рвёт. Но облегчение не приходит. Он становится под душ и просто бездумно смотрит, как по его ногам стекают алые потёки воды. Возможно, он стоит так полчаса или даже час. Исак не знает. Он теряется во времени и пространстве, и всё, что зудит у него в голове, когда он ложится на голый матрас, стянув окровавленные простыни — «Пожалуйста, пожалуйста, пусть всё это окажется просто кошмарным сном!» *       Но сном это не оказывается. Осознание этого обрушивается на Исака сразу же, как он открывает глаза. В номере всё так же темно, но добравшись до телефона, Исак с ужасом понимает, что проспал почти сутки. Паника одолевает его с новой силой, когда он замечает, что Эвен так и не вернулся.       Это прекрасная возможность, чтобы действительно сбежать, но вместо этого Исак дрожащими руками набирает его номер. И его сердце останавливается, когда он слышит звонок мобильного где-то в комнате.       Собственное чувство страха подавляется страхом за жизнь другого человека. Приступ тошноты вновь подкатывает к горлу.       — Эвен, ну что же это такое? Что мне делать?! Что?! Почему это вновь происходит со мной?!       Исак на грани истерики мечется по номеру. Он пытается сдержать всхлипы и давится каждым вздохом.       — Почему? Ну почему?..       Он в полной растерянности: бежать искать Эвена? Но где? Позвонить в полицию? Но что сказать? Исак не знает, что делать.       И в момент полной безысходности его телефон разражается трелью входящего звонка.       — Эскиль?       Исак на несколько секунд замирает, уставившись на имя звонящего и не решаясь ответить. Но он так подавлен и ощущает себя таким беспомощным, ему больше не с кем поговорить, поэтому он всё же отвечает на последних секундах:       — Эскиль? Я… — и голос его подводит, совершенно предательски срываясь.       Но Эскиль, кажется, не замечает и сразу же начинает тараторить:       — Исси, медвежонок! Я знаю, что ты на меня обижаешься, но выслушай меня, пожалуйста! — его голос становится взволнованным и настороженным. — Тут такое дело… Я не знаю, что там у тебя происходит с твоим Мистером Блондинистое Совершенство, но он сейчас здесь… — Эскиль немного мнётся. — Здесь, на нашем месте. И он пытается снять тех двух грудастых куриц, ну помнишь те, которые отбили у меня того красавчика…       — Эскиль! Что?.. — Исак судорожно прерывает его совершенно неуместные «лирические отступления».       — Прости! Просто… Исси, мне кажется, он немного не в себе. Я думаю, он под чем-то, и…       — Боже, Эскиль! Задержи его! Пожалуйста! Я уже еду! Только не дай ему никуда уйти, пожалуйста, не отпускай его!.. *       Исак вызывает такси, но везде ужасные пробки, и он больше половины пути бежит, несмотря на ноющую боль. В его голове нет мыслей, кроме одной: «Успеть!». Он не думает о том, что скажет и что сделает. Он не думает о том, что случилось между ними вчера и о причине, почему Эвен хочет снять проституток. Это всё сейчас кажется совершенно не важным. Он мог себе всё просто накрутить, надумать, приплести в настоящее свои прошлые страхи, приписать симптомы, которых в реальности совершенно не существует. Им просто нужно поговорить, обсудить всё, и всё будет хорошо. Всё вновь будет хорошо!       И Исак практически убеждает себя в этом, он практически успокаивается, когда видит издалека, что Эвен стоит рядом с Эскилем.       Но его мир рушится, когда он приближается ближе и видит, в каком действительно состоянии находится Эвен.       С этой секунды Исак больше не сомневается: он видел этот загнанный и безумный взгляд бесчисленное количество раз. С этой секунды Исак больше не боится и не паникует: ему приходилось делать это не единожды.       Он мягко касается предплечья Эвена и, пытаясь сфокусировать его взгляд на себе, другой ладонью гладит его щёку:       — Эвен, малыш? Это я, Исак. Ты меня слышишь? Это реально. Я здесь. Ты меня чувствуешь? Ты чувствуешь меня возле себя? Я прямо здесь. Пойдём со мной? Пойдём домой, пожалуйста.       Его голос твёрдый, но ласковый. Он делает попытку обнять Эвена, и тот сдаётся буквально сразу, обмякая в его руках.       — Эскиль, вызови, пожалуйста, нам такси… *       Дорога с пробками занимает больше часа. И всё это время Эвен спит. Исак думает о том, сколько времени он провёл в бодрствовании, и боится даже думать о том, что это получается больше двух суток.       Они поднимаются на свой этаж молча, Исак идёт чуть позади, не поднимая взгляд.       — Заплати мне за отработанное время. И я уйду.       Он совершенно не понимает, почему произносит именно эту фразу, когда они входят в номер. Но это всё, что он может сказать. Он не дрожит и ему больше не хочется плакать. Он просто хочет, чтобы всё это закончилось.       Эвен немного растерянно шарит взглядом по комнате, потом направляется к тумбе возле кровати и достаёт портмоне. Он молча отсчитывает деньги и кладёт на край кровати. Не смотря на Исака ни на мгновение, он просто идет к окну и застывает, глядя в холод ночных огней.       Молчание длится вечность. И когда Исак всё же говорит, он не узнаёт свой голос, который звучит глухо и сипло:        — Скажи мне.       Он ждёт ответа, но молит, чтобы он его не получил. Потому что пока это не выговорено вслух — ещё можно притворятся, всё ещё можно мечтать и думать, что это нереально, что это страшный сон, что это его бредовые мысли, его личная паранойя…       — У меня маниакально-депрессивный психоз. Я биполярен, Исак. *       Эвен говорит это признание в зловещую темноту за окном, которая с каждым мгновением пробирается прямиком в его душу, расправляя там по-хозяйски свои когти, вонзая тысячи игл во все внутренности. Эвен готов к этому, он уже привык к ней, он её не боится. Просто в этот раз он хотел встретить её не в одиночестве.       Но он совершенно забыл, что все люди сами по себе одиноки. И глупо было надеяться на то, что в этот раз будет по-другому.       Он вздрагивает и оборачивается, когда захлопывается дверь. Деньги так и лежат на краю кровати, рядом на полу валяется скомканная окровавленная простынь, а в воздухе ещё держится мягкий сладостный аромат Исака.