Эллерион

      До берега оставалось не более двадцати метров, обломки, бывшие раньше частью лодки, несло вдоль скалистых выступов к галечному берегу. Это можно было бы считать чудом. Берилл крепче вцепилась в деревянные обломки: она могла назвать себя хорошим пловцом, но противостоять штурмовым волнам в мокром тяжёлом платье было в крайней степени изнурительно. Тело терзали боль и усталость, а бледное подобие плота в любой момент могло перевернуться или, того хуже, разлететься в щепки. Пару раз её накрывало с головой, дышать было больно – горло драло так, будто она наглоталась стеклянных осколков; рот, нос и глаза заливала солёная влага. Вполне возможно, она бы уже давно пошла ко дну, не попадись ей этот обломок. Берилл пыталась не думать о том, что, возможно, в этом кошмаре уцелела лишь она. Как там другие, на лодках? Все ли целы?       Спасительный обломок никак не желал выкатываться на сушу. Когда волна подбрасывала деревяшку к берегу, новая, копя силы, утягивала незамысловатый плот и его ношу назад. Уже в который раз. Берилл едва совладала с тошнотой. Как глубоко сейчас дно? Девушка боялась отпустить деревяшку, у неё не хватит сил доплыть, её снова накроет и утянет обратно в море… Ну так что же?! Она и так не продержится долго, её руки уже соскальзывают с доски! Берилл, злясь на саму себя, полностью погрузилась в воду и вновь принялась грести. Колено неожиданно быстро царапнуло каменное дно, девушка вынырнула и не смогла сдержать стон облегчения.       – Ох, Прародители и все их дети, – ликование было недолгим, по-прежнему необходимо выбраться из воды: нервная дрожь сменилась ознобом. По-звериному, на четвереньках, торговка вырывалась из плена моря, наступая на волочащиеся юбки. Вода вымывала гальку под руками, и некоторые крупные камни больно били по пальцам.       "До крови", – заметила она равнодушно и тяжело завалилась на бок, теперь волны едва доставали до её ног. Из гальки не вышло бы перины, но ей так хотелось уснуть и не думать, что же делать дальше. Слабой рукой Берилл ощупала своё тело: нет ли повреждений? Мысли путались. Но как далеко ей придётся идти до ближайшего поселения, да и в какую сторону? Она огляделась. За высокой травой и мучимыми ветром кустарниками простирался лес. Ни тропинки, ни единой струйки дыма за высокими деревьями. Но, во всяком случае, она сможет отдохнуть в чаще, могучая листва защитит её от ветра, главное, чтобы хватило сил дойти… Из воспалённых глаз вдруг засочились слёзы солонее, чем морская вода. Она всё же это сделала, это не страшный сон... Она сожгла свой дом. Оставила его гореть в море, а вместе с ним и напавших тварей. Нет теперь Безымянного, нет её замечательного корабля. И вот она здесь, на пустом берегу. Совсем одна.       "Собака!" – Берилл, едва услышав лай поблизости, приподнялась. Тревога и надежда охватили всё её существо, когда она увидела мчащегося прямо к ней здорового пса.       Зверь продолжал громко лаять, пока не приблизился вплотную к жертве кораблекрушения. Поначалу казалось, он в один миг перекусит её шею, но здоровяк лишь дружелюбно тыкнулся носом в мокрую солёную щёку. Взмывая ввысь к верхушкам могучих крон, прокатился по лесу зов рога. Пёс настороженно принюхивался, но остался стоять рядом, словно сторожа свою находку.       У кромки леса показался всадник. Кажущаяся маленькой вдали фигурка осадила лошадь и выхватила небольшой рожок. Недавний пронзительный звук теперь прокатился по берегу, пёс радостно взвизгнул, усиленно виляя хвостом. Всё напряжение, охватившее Берилл, в один миг оставило её тело: её спасут! Такие всадники, если её предположения верны – целая группа всадников – занимались поисками выживших. В эту ночь встретил свой конец не только её корабль. Торговка обладала достаточно крепкой памятью, чтобы с уверенностью сказать – обломок шлюпки, выручивший её, никогда не являлся хоть маломальской частью её корабля, все её лодки были изготовлены из красных пород дерева: удовольствие дорогое и редкое, но ничуть не уступающее в качестве. Быть может, тот, первый сигнал говорил о спасённых жизнях её команды или, по крайней мере, о спасении других моряков.       – Миледи, вы целы? – всадник спешился и поспешно отстегнул плащ, плотная шерстяная ткань укрыла плечи девушки. – Вы сможете встать на ноги?       Берилл перевела рассеянный взгляд на лицо юноши. Ему было не больше семнадцати, руки его подрагивали от волнения. Невольно подумалось, что он впервые участвует в подобных поисках. На мальчике была надета серая куртка с яркими красными нашивками на рукавах, такими же примечательными были высокие добротно сделанные сапоги с красными лентами на отворотах. Остальная одежда – рубаха, жилет и бриджи явно видали лучшие дни. Из оружия юноша располагал лишь небольшим кинжалом, плотно сидящим в ножнах на кожаном поясе, там же висел сигнальный рожок.       – Я не уверена, – призналась девушка, кутаясь в наброшенную сверху одежду. Ветер усиливался, над морем неслись куда-то тяжёлые синие тучи. Лицо юного спасателя стало ещё более взволнованным.       – Позвольте мне помочь, – он робко протянул ей руку. Как оказалось, парень был рослым и сильным, Берилл едва доставала до его плеча. Над землёй вновь пронеслись и затихли обнадёживающие звуки рога. – Миледи, у меня распоряжение… Вернее… Я хочу сказать, я обязан сопроводить вас… доставить… Вас осмотрит лекарь, позже вас допросят… Не беспокойтесь, мы сделаем всё, чтобы найти ваших друзей…       Берилл кивала и слушала, про себя замечая, что ей до странного безразличны и участие и попытки приободрить. Она попробовала подойти к лошади, но колени подогнулись, не выдержав её веса. Положение спас молодой человек, он оказался достаточно сообразительным, чтобы отнести девушку к мирно стоявшей поодаль гнедой кобыле и усадить её перед собой, придерживая, не позволяя упасть.       Лошадь неслась во весь опор, было холодно, мокрая ткань плотно прилегала к телу. Но не надо было двигаться. Не требовалось ни о чём думать. Что она может сейчас? Мокрая, замёрзшая и усталая. Вспомнилось забавное сосредоточенное выражение Люсиль, это её первое долгое плавание за все долгие годы обучения. Вспомнился страх на лицах людей, когда твари заполонили корабль…       Пёс, что до этой минуты молча гнался за своим хозяином, залился радостным лаем. Это заставило Берилл очнуться от дрёмы. Как долго её разум блуждал на пограничье сна? Они остановились у широко распахнутых деревянных дверей в сером непримечательном дворике в маленькой серенькой деревне. К лошади стремительно подошёл молодой мужчина с такими же яркими нашивками на одежде, что и у юноши. Он легко подхватил на руки безвольное тело Берилл и резко скомандовал, обращаясь к мальчику:       – Возвращайся, за вашим отрядом ещё берег севернее.       Дальше был деревянный потолок зала, скрипучая лестница, помещение поменьше и небольшая кровать. Вздох облегчения перешёл в затяжной кашель. Мужчина приподнял её голову, губ коснулся холодный край керамической чашки, и вода, наполнявшая её, казалась такой замечательной и сладкой после солёной морской воды.       – Они вас не задели? – мужчина помог ей снова опуститься на подушку, его голос был мягким и тихим, отвечать не хотелось. Хотелось спать.       – Что значит… задели?... – горло полоснула боль.       – Если нечисть вас поранила, может начаться заражение. Лекарю нужно время на приготовление лекарства.       Вот оно как. Берилл мотнула головой, не рискнув произнести даже простое "нет". Большего от неё не требовали. Ускользающий взгляд упал на кулон на грубоватом кожаном шнуре, он игриво поблёскивал сталью и напоминал фигурку человека, выставившего перед собой длинный меч.       Звуки стихли, тело до краёв налилось свинцом, на глаза опустилась тьма. Но она не принесла спасения. Как бы не было обманчиво и мягко покрывало беспамятства, оно было полно прорех, и сквозь них Берилл видела отнюдь не звёздный свет, а десятки, сотни искаженных лиц. Она лежала на верхней палубе, едва дыша, тихо-тихо, чтобы мерзкие существа не услышали, не поняли, что она здесь. Они шарили по кораблю в поисках живой плоти, и если бы не их слепые, затянутые смертью зрачки, они давно бы увидели её. Их когтистые лапы почти касались её тела, когда твари, дёргано озираясь, перешагивали, сами того не зная, прямо через свою добычу. Шорох… Они мигом кинулись на звук. Где-то слева и дальше, ближе к мысу, пронзительно закричал человек, и тут же раздался мерзкий чавкающий звук. Берилл не смогла справиться с дыханием, из груди рвался плач, она зажала ладонью рот, отчаянно желая лишь одного. Хоть бы не услышали. Лишь бы не поняли. Крик перерос в хрип, кости несчастного захрустели под заострёнными зубами. Стало так тихо. Было слышно только чавканье, бульканье и её оглушающее неровное дыхание. Сердце билось в горле, всё громче и громче, заглушая все звуки. Она боялась посмотреть туда, где за доли секунд угасла человеческая жизнь. Они не уйдут. Они ещё не насытили свои грязные пасти. Берилл вмиг похолодела: её лица касалось дыхание. В нём не было тепла, просто дуновение воздуха, но размеренное и тяжелое. Оно рядом. Щёлкнули угрожающе зубы. Не помня себя от страха, Берилл дёрнулась, порываясь убежать, но её крепко держали за плечи.       Она не сразу осознала, что происходит. За окном смеркалось, комнату освещало множество зажжённых свечей в высоких канделябрах. Её кровать обступили три женщины, одна, плотная, тяжёлая дама крепко удерживала её на постели. Другая ножницами разрезала тугие швы платья на тяжело вздымающейся груди, рукава с оборками уже были обрезаны. Ещё одна женщина, помоложе, бинтовала её колено.       – А если это они её того… оцарапали так, – нервно спросила девушка, оканчивая возиться с ногой Берилл.       – Да нет, не похоже. Кожа вокруг ранки посмотри какая, а то бы она в два счёта почернела, – ответила ей вторая, щёлкающая без устали ножницами. – Ох, да никак очнулась.       Все трое перевели взгляд на бледное испуганное лицо.       – Вы, милочка, не бойтесь, мы с вас сейчас все эти мокрые тряпки снимем, да в тёпленькое укутаем, – загудела первая, необъятная в своей массе, женщина. Она подала знак молодой подруге, и та с невероятной скоростью скрылась за дверью. – Вы это обо что коленку-то свою ободрали?       – О камни… – проговорила не своим голосом Берилл, действительно припоминая болезненное столкновение у берега.       Платье стянули с дрожащего тела и тут же укрыли тяжёлым тёплым шерстяным одеялом. Руки женщин были такими тёплыми, подвижными и живыми, они прогоняли страх тяжелого сна… Пока в соседней комнате не раздался пронзительный крик. Так кричал во сне человек, чьё тело терзали, разрывая, множество клыков. Вернулась с кружкой в руках девушка, ранее бинтовавшая ногу, с ужасом в широко раскрытых глазах.       – Его увезти хотят. Опоздали. Уже и не помочь нечем, – тихо поделилась она и быстро закрыла дверь.       В кружке оказалось подогретое молоко. В коридоре толпились люди, говорили о носилках. По разговорам торговке стало известно, что все пострадавшие, кроме неё самой, приходились здешними. Самые обычные моряки, что обычно жили на перевозке бытовых товаров с северных островов и которым не повезло возвращаться к родным землям в ночь. Этот дом принял четверых – лишь четверых, билось в висках торговки – есть ли живые в других деревушках? Если верить сердобольным женщинам, их небольшой порт в селении на юге должен был принять гораздо больше людей. Все лекари и травники в округе съехались туда, здесь остался лишь один – и он работал над чудодейственной сывороткой, препятствующей распространению заразы в крови.       – Что с ним будет? – сама не зная зачем спросила Берилл, будущее рыбака было кристально ясным.       – Ну что-что… умрёт где-нибудь тихо, не будить же ему своими воплями живой народ, – прогудела толстуха. – Его ж ведь и не убьёт никто, боятся кары Прародительницы.       За дверью раздался топот многочисленных ног, стон несчастного совсем близко, прямо перед дверью. Мужчину спускали вниз. К Берилл вернулась дрожь.       – Вот так, вот так, – тем временем приговаривали женщины, закутывая её в одеяло. – Вам-то это не грозит, всё хорошо будет. Бережёт вас, значит, наша Мать, наша Прародительница. Спите.       Но Берилл в страхе не могла и глаза сомкнуть, и тогда её заботливые няньки устроились подле неё и завели бытовую беседу, как будто и не было ничего. Женщина с ножницами – теперь уже без них, правда – сжала под покрывалами её руку, а та, что была младшее среди своих подруг, склонилась над вязанием. После пары минут Берилл поняла, что её охватывает жар, голова наполнилась болью, свет резко бил по закрытым глазам…       Утром прибыл тот самый кудесник-врач, рассказала ей позже уже без опасений младшая из женщин, осмотрел её и назначил отвары и какие-то примочки, оставил густую и приторную на вкус микстуру, которая помогла бы от скопившейся в трахее слизи. Конечно, сама Берилл этого не помнила, она была в тяжелейшем бреду, и над нею всю ночь и весь последующий день дежурили либо её добрые нянечки, либо взрослая дочь самой полной из них. Только одно Берилл помнила: порождение бреда, но столь прекрасное, что облегчило своим явлением страдание торговки, или, быть может, это было олицетворение самой Смерти? Но откуда в ней столько прелести и чистоты? Многие учёные умы и философы давно уже вели споры о природе смерти, о её значении не столько для людей, сколько для Прародителей, спорили и о том, что ждёт души умерших после гибели плоти. Но изображалась смерть всегда, даже учитывая, что сама она являлась своеобразным благом, несколько мерзко: ни женское, ни мужское тело, расползающееся на части, склизкое, разорванное, абсолютно не похожее на её видение. Её Смерть была белее полотна, взволнованная, оттого и лёгкий румянец на скулах, чёрные пронзительные и живые глаза смотрели внимательно и строго с приятного лица с мягкими очертаниями округлого подбородка и чётких линий изящной челюсти. Волосы Смерти были туго заплетёны в две змеи-косы, угольно-чёрные, синью блестевшие в тёплом свете не то свечи, не то солнца – Берилл затруднялась определись в своём видении источник света.       К концу дня жар спал, а уже ближе к предутренним синим сумеркам девушка очнулась уже в своём сознании, голодная, безголосая из-за боли в горле, неспособная и рукой пошевелить. Тело будто побили булыжниками, не оставив ни одного живого места. Она боялась услышать дурные вести, не хотела думать о том, что потеряла дом, пытаясь спасти людей и погубить как можно больше уродов. Потеря того стоит, но Берилл так ничего и не узнала о людях: доплыли ли они до суши в шторм, не встретили ли других неожиданно плавучих тварей?.. И как, почему они вообще были в море? Они ведь непременно пошли бы ко дну!       Тепло и лекарство воскресили слабый голос. Допрос действительно был допросом: кто она, откуда, какие цели преследовала, когда пересекала Зелёные воды. Допрашивал мужчина, который принял её из рук юного спасателя, представился он Джеком, и он с очень серьёзным лицом выслушал торговку и обещал скорее разузнать все подробности о её экипаже. А потом Берилл почти всё время спала, когда не заходилась кашлем и не чувствовала угрозы удушения. Опека над больной усилилась.       Джек вернулся позже и удивил сверх меры.       – Герцогиня сопереживает вам и приглашает погостить в своём доме, дабы там, при более… тщательном уходе, вы окончательно оправились, – и опережая её вопрос, добавил: – Тут недалеко, на резвых лошадях – менее дня пути.       Всё это не могло быть просто так. Не бывает таких совпадений, не делают владыки таких вот предложений. Не в этом мире.       – Когда увижу своих людей, – прошептала она в ответ. – И со мной отправятся несколько моих служанок.        Он принял её желание. Может, не мог не принять.       – Её милость направила к вам хорошего специалиста. Вы быстро окрепнете.       Берилл пробовала спросить о том подразделении, что, как она поняла со временем, было создано исключительно для борьбы с нечистью. С нечистью, а не с инструментами. О существах в принципе не говорили как о продукте человеческой мысли, только вспоминали жуткие старые сказки и молили Прародителей о помощи. Также она поняла, что специальное формирование до недавних пор имело строгие территориальные границы, в центральном герцогстве. Якобы, именно там имели место быть беспорядки, а светлейшие господа не желали сеять панику, надеясь победить малыми силами. Больше Джек на эту тему не распространялся. Но в целом, это кое-что объясняло, не всё, конечно, далеко не всё...       К ночи её, задремавшую, разбудила необычайная активность прямо под полом, в комнате она была одна, в постоянном присмотре уже не было нужды, и Берилл смаргивала с ресниц оцепенение и всё пыталась понять, что же происходит внизу. Она прикрыла глаза, чтобы лучше слышать. По лестнице пробежали, спотыкаясь, несколько человек, шум на первом этаже при этом не утихал. Перед её дверкой люди замерли и очень тихо и осторожно опустили ручку, а затем вошёл Корнил, за его спиной заламывала руки и дрожала бедная Люсиль, рыдали девушки-прислужницы, обнимая друг друга.       Люсиль бросилась к её кровати, порывисто обняла ноги, закутанные в одеяло. Плечи девочки крупно сотрясались под ладонями Берилл. Девочки в дверях приблизились к хозяйке, одна из них, Алим, всхлипывая, ладонями касалась лица госпожи. Берилл хотела превозмочь боль и подняться, но упала на подушку, выдыхая. Значит, не за зря погиб её корабль, не зря горел, приманивая на свой свет плывущих монстров. Лодки в безопасности достигли берега. Жаль только мальчишек, которые до последнего оставались с ней, оба, видно, теперь покоятся на дне...       Корнила окликнули, он вышел, закрыв дверь.       – Люсиль, – засипела торговка, – как вы...       Она закашлялась.       – Молчите, только молчите!.. Я расскажу всё, всё, что только происходило, но лежите, не поднимайтесь!        Облегчение стало лучшим снотворным из всех возможных. Берилл не дождалась рассказа, не услышала, чем закончились разборки на нижнем этаже. Вокруг неё трепетали светлячки растроганных сердец. Сон был длительным и исцеляющим.        Специалистом герцогини оказалась девушка в синем закрытом платье. Она вошла в комнату с видом мученицы, чуть ли не закатывая к потолку глаза цвета летнего неба, очень чистые в своей глубине и окружённые очень светлыми ресничками. Берилл лежала под одеялами, наблюдая за пришелицей сквозь тонкую щёлку полусомкнутых век – глаза стали слишком восприимчивы к свету. Под одеяла просунула свою тёплую руку Люсиль и сжимала ладонь торговки цепкими пальчиками. Девочка крепко спала. Келла и Этлис тоже спали, привалились друг к дружке на скамейке.        Они не проснулись от скрипа половиц и лёгкого хлопка двери. Но едва дыхание торговки чуть изменилось, проступили хрипы, вот уже стало ясно, что надвигается приступ кашля, Люсиль дёрнулась во сне и открыла глаза.       – Кто вы? С чем пришли? – спросила она довольно грубо.       – Я приехала, чтобы помочь больной, – пролепетала пришелица, снимая капюшон накидки, сливающейся с её одеянием, золотистые волосы в тугом хвосте у самого затылка легли на узенькое плечо. – Я дочь мастера Каймильда, Ланна.        И она поклонилась.        Берилл закашлялась. Люсиль резво вскочила, приподняла с подушек вздрагивающее тело и начала сильно растирать ладонью спину. Стучать она боялась. Противная слизь рвалась из горла, и помощница тут же поднесла платок к губам хозяйки. Девочки на скамейке всполошённо зашевелились.       – Принесите что-нибудь тёплое. Можно молока, но не горячего. В него добавить масло, оно должно хорошо раствориться, – Ланна присела на кровать, её проворные пальцы начали ощупывать шею новоиспечённой пациентки, нащупывая узлы, пока девушки кинулись исполнять поручение.        Берилл отходила от кратковременного удушья, смаргивая с ресниц слёзы. Над ней склонилось сосредоточенное округлое лицо с по-детски нежным румянцем на щеках. Светлые, почти незаметные брови, сдвинулись к переносице с таким изломом, что лицо врача казалось не суровым совсем, а жалобным. Маленький узкий рот напрягся, плотнее сжались розовые губы.       – Какие лекарства вы давали ей?       – Вот список, – Люсиль сунула в руки Ланне лист, поправила одеяло, приткнув края к самому лицу Берилл. – Вот что рекомендовали при первом осмотре.        Они зашуршали листками. Берилл понятия не имела, что именно написал тогда приезжий доктор. И знать не желала. Было бы средство такое, чтобы всё могло разом прекратиться! Чтоб обернулось в ничто, чтоб ушли боль и немощь. Но они казались такими всеобъемлющими, что, пожалуй, с ними исчезла бы и она сама.        Тени сгущались, копились в углах комнаты, ползли вверх, на балочный потолок, скапливались в одну большую Тень. Яд капал с её обломанных клыков, и они попадали на одеяло, прожигали ткань насквозь.        "Мне чудится. Если бы это было взаправду, было ли бы мне настолько безразлично?"        Темнело. Тень навалилась на неё всей своей тушей. На миг всё померкло, а потом Берилл услышала стрёкот кузнечиков. Солнце ещё не скрылось за зелёными кронами, а месяц тонким серпом еле светился, казалось, так близко.       – Это уже чересчур, – услышала она печальный голос.        Берилл сидела на камне, спиной к этому голосу. Обернулась. Ах, это же Белегриэль!       – Опомнись, – говорила эльфийка. – Ты человек. Ты слаба и хрупка, тебя так легко уничтожить, растереть в мелкую крошку. Мне будет горестно, если ты умрёшь.       – Я умру в любом случае, так ли важно когда? Куда важнее – как.        Ах, этот разговор из прошлоого, она его совсем забыла... Или не совсем? Что она тогда ответила?       – Ты не слушаешь, – королева сомкнула руки в странном жесте мольбы, в её глазах стояли слезы. – Ты человек.       – Вот ты не слышишь точно! – вскипела она, вскочив на ноги. – Человек! Как все здесь, как твои слуги, как твой муж и как все твои дети!..       – Не все...       – И пусть! Что ты хочешь, чтобы я сделала? Сидела на месте сложа ручки?       – Ты человек, – упорно повторяла королева.       – Сделаю так, как хочу, – она боялась, что накричит на неё. Даже сейчас, когда дыхание прерывается от гнева. Эльфийка медленно повернулась к ней боком, открывая взгляду свой светлый светящийся профиль.       – Почему?       – Я хочу этого! Эта мечта, Белегриэль, я хочу претворить её в жизнь!       – Мечты на то и мечты, чтобы оставаться плодом фантазии.       Берилл хотела убежать подальше от этой мраморной статуи, что подменила собой её друга, но Белегриэль так быстро оказалась перед ней, схватила за плечи, и быстро-быстро заговорила.       – Ты ещё мала, ты дитя, ты не понимаешь... Я не виню тебя, это не твоя вина. Неразумница, к чему опасные затеи? Живи, как они живут. Есть то, что ты не преодолеешь, Берилл.       Она вырвалась, плечи жгло от следов ногтей, мелких царапинок.       – Ты понимаешь вообще, что говоришь? Понимаешь?! Где мудрость, где понимание, которое вы сами себе приписали? Если бы не стремления, желания, амбиции, мы, люди, жили бы в шалашах и питались плодами с близрастущих деревьев. И дохли бы зимой, потому что огонь же тоже опасен, а? И в нём сгореть можно! Как тебе такие мысли?        Белегриэль молчала, глядя на неё расширенными глазами.       – Что-то ты не рада моим соображениям, я смотрю. Мой замысел – не бесплотная химера.        Плечи чесались, Берилл вцепилась в них так сильно, что из лопнувшей кожи могла пойти кровь, да только не важно это, лишь бы унять этот зуд.       – Слышишь, Белегриэль? Мне всё равно на то, человек ли я, хрупка ли я! Плевать и на то, что... я не бессмертна. Я знаю. Я плыву.        А зуд всё не прекращался, её кожу что-то разъедает... Она не может коснуться себя и пальцем. Почему? Она раздражённо глянула вниз, да так, что заслепило глаза, и увидела свои запястья, удерживаемые стальной хваткой.       – Госпожа, надо потерпеть. Пожалуйста, тише, оно должно помочь, – её держала Люсиль. Ланна стояла над Берилл с горшочком в руке, из которого она зачерпывала мазь и натирала ею теперь грудь больной. Тут же запылало там, где прикасались к коже её пальцы.       – Ещё нужно будет натереть спину, – предупредила она. – Только позже.       – Госпожа Берилл, вам так плохо? – страдающе-участливо спросила Люсиль. Её пальцы подрагивали от напряжения.       – Хр-шо... Пусти, не буд.. ду трогать.        Голос как несмазанные ржавые петли. Люсиль разжала пальцы, а Берилл просунула руки под поясницу, чтобы не искушать себя лишний раз.       – Всё. Нужно подождать. Я спущусь, отварю пятый состав... Когда перестанет чесаться, можно будет смыть, но после накрыться получше.        Берилл встретилась с небесным взглядом и кивнула благодарно, как только могла. Лицо травницы из сосредоточенного сделалось смущенным и виноватым. Она вышла.       – Если вам что-то понадобится, я здесь, – помощница сидела на низком табурете возле кровати.       – Люсь..и-иль...пого..ври с омной...        Девочка приблизила лицо, вслушиваясь.       – Не хчу... провалить... ся снова-а...       – Да, конечно. Не говорите, слушайте... О чём же... Я... Дайте подумать, – Люсиль прикрыла глаза, потом открыла. – М-минутку... Что было бы вам интересно... Что-то... Госпожа?        Берилл выпростала руку, чтобы коснуться перепуганной девочки.        "Что угодно. Говори со мной".        Иногда ей правда казалось, что Люсиль читает мысли. Девочка выдохнула и начала:       – Коренное население островов любят ритуалы. Их жизнь – сам ритуал. Они одевают шкуры зверей и целиком уподобляются им. Они приравнивают их к своим Началам.        Она говорила о вере разрозненных сообществ, обитающих в нейтральных землях северных островов. Стоило ли удивляться? Девочка родилась там.       – В ночи они погружают черепа своих символов себе на головы и мажут руки и ноги глиной. Если зверь хищник, берут рыжую и красную, если питается травой и листьями – серую и зеленую. И живут они как звери, воют и рычат, позабыв человеческую речь. Иногда убивают друг друга, когда встречаются охотник и добыча. И только в это время им разрешено зачинать потомство. Лишь уподобляясь зверям, они приближаются к своим богам. А днём они разводят костры, говорят, строят. При свете солнца они никогда не нападают друг на друга.        После бесконечных растираний, горький настоек и грелки с углями у ног пришёл момент сладкого возрождения. Все эти трогательные и смущающие заботы девочек о ней, доброта Ланны и немного свежего воздуха, всего этого сполна хватило для приличного самочувствия. Герцогиня Ариантийская, кроме забот о самой Берилл, не пожалела усилий для комфорта экипажа всего судна. Такая вот добрейшая, чистейшая Её Милость. Когда торговка думала об этой особе, кто-то невидимый и противный словно щедро сыпал ей за шиворот мелких букашек. Она не понимая такой щедрости, и, конечно же, она была на стороже. И не зря.       – Как – оцепить? Ты не шутишь?       – Нет, госпожа, как я могу!?       – Глупость какая. Они же не могут не понимать, как важны для них морские пути. Келла, ещё раз чётко и ясно повтори.        Девочка откашлялась.       – Они все... готовятся возносить особые молитвы. Якобы, для очищения моря, и потому все порты закрыты, ни одна лодка не выйдет в море, – она замялась. – Простите, я могла что-то не так понять, но разве это не...       – Не слишком? Бес их проглоти, я почти ничего не знаю об этом месте! То есть, раньше, лет так двадцать назад меня интересовала восточная культура, в дни моего светлого детства. Но позже этот интерес испарился, и следа от него не осталось.        Всё дело было в жутком патриархате. Уже к годам тринадцати, обнаружив своё свободолюбие и упрямство, Берилл ясно для себя решила: восток – не для неё. Даже на сегодняшний день здесь всё оставалось таким же... непривлекательным. Позицию подкрепляла вера в Прародителей и их изначальном неравенстве: Мать всегда была меньше и слабее Отца. Это место, весь восточный континент, пахло смиренниками и отсутствием воли. Взять даже небольшое исключение, коим была Ланна, исключение, которое допустили со скрипом, просто потому, что знания отца-мастера не могли пропасть зря, а сына у него не было. Так что пришлось обучать дочь. Как-то Берилл спросила Ланну о фигурке у неё на шее: маленькая серебряная женщина, держащая в ладонях огромный, оплодотворённый живот. Ланна изумлённо хлопала глазами. Как же это так – не знать о таком?! Фигурки такие изображали Прародителей, которые разными чертами своими открывались своим детям. Иными словами: воинственным – фигурка мужчины с мечом, мудрецам – фигурка с возложенными на голову руками, рабочим – фигура с инструментами... а женщинам – непременно надутая фигура роженицы.        Конечно Берилл не хотела здесь задерживаться. Но и уплыть она не могла. Зато могла узнать что-нибудь, что явно пригодится королю Эллериона. Она ведь затем и приехала. Так что приглашение герцогини пришлось как нельзя кстати. Чтобы там за этим не стояло.       Но волнение давало о себе знать. Она же даже не сможет предупредить Джессику, да и потом... А как же Элен?..       – Блеск, – торговка выглянула в окошко. – Ну что же, мы здесь застряли.        Её вошедшие девочки-прислужницы расстроено молчали, переглядывались между собой. Ну да ладно, придётся работать с тем, что есть. Люсиль останется с Корнилом, их Берилл решила направить в ближайший крупный город, просить финансовой помощи у торговых гильдий, но непременно надо условиться со своей помощницей об обмене писем, попросить быть осторожнее и внимательно приглядываться ко всему происходящему. Остальные – с ними же, а в гости к величественной герцогине она возьмёт только двух верных девочек.       На следующий же день им подали карету роскошную, с позолотой на тонко вырезанных вензелях и фигурками младенцев с маленькими голубиными крылышками, занавеси из шёлка с бахромой, стёкла по периметру окошек украшены витражами простенькими, но весьма симпатичными... Ну просто пряник, а не экипаж. Ехать в нём было непривычно и светло, изнутри всё было окрашено в белый и золотой. Первую половину пути пришлось потрястись, промучившись от головокружения и тошноты, но ей пообещали, что от ферм они доедут не более чем за два часа до Тихого бора, у которого распростёрлись владения герцогини. Берилл видела, что теперь они едут по хорошо укатанной дорожке, мимо полуседых деревьев. Она всё ещё неважно себя чувствовала, грудь прихватывало тугим комом боли, горло першило, а дорога успела утомить. Девочки, которых она взяла с собой, то и дело возвращались в разговорах к Эллериону и к тем, кто остался там, далеко за Зелёными водами.       – Простите, – Келла опустила хорошенькую головку, как только поймала на себе огорчённый взгляд хозяйки. – Мы расстроили.       – Нет, что ты, не из-за вас я расстраиваюсь, мои хорошие. Оно бы и ладно, переждали бы, так ведь ещё и болезнь эта... Мы ведь и весточку никакую послать не сможем. Занятно представить, что меня уже похоронили.        Келла непреднамеренно изобразила череду эмоций на своём юном лице: от осуждения до ужаса, сделавшую её милую мордашку очень смешной. Берилл не удержала улыбки – смеяться ещё было страшно, вдруг схватит кашель.       – Не надо было переправлять письмо. Надо было остановить... того, – твёрдо, даже сурово, произнесла Алим.        Её тон был понятен, Корнил был не "своим". Люди западного континента могли быть холоднее льда, однако вспыхивали порою лучше сухих веток. Эта вспыльчивость и эмоциональность коварны, потому что не всегда предсказуемы, и это было главной причиной сомневаться в решении набрать штаб из иноземцев. Но они – это ещё и отвага и преданность, в основе которых глубочайшие симпатия и благодарность. Несчастные и обездоленные будут всегда и везде, брошенные за ненадобностью, гонимые их-за своей инакости. И чем больше отчаяние, тем больше человек верит в Благословение Прародителей, которые светлыми руками родителей посылали к ним Берилл. Это та единственная возможность, которую нельзя упускать. Стоило удивляться, что такие всегда хватались за протянутую для помощи руку? И вот они сейчас перед ней. Келла из числа найдёнышей, немного неуверенная с себе, юная, жёлторотая, но с зоркими глазами, чутким слухом и очень послушная. И Алим, чуть не угодившая в лапы сводням из-за долгов игрока-отца, девушка постарше, с очень чётким представлением о мире и уже знакомая с холодным оружием. Обе любящие и стойкие, с такими и иные слуги не нужны.        Правда, иногда Берилл мучила совесть. Или не совесть, но что-то столь же мерзостное. Её принимали за спасительницу, а на деле ни о каких спасениях речи и не шло. Взаимная выгода там, где можно было её получить.        "Ты не можешь помочь всем. Это невозможно".        О, отступники, почему это всегда звучит как оправдание? Не вовремя все эти мысли, так не вовремя. Берилл тряхнула головой, кудри взметнулись, прикрыли лицо на несколько секунд, пока она снова не откинула их за плечи. На резкое движение тут же среагировала голова, загудела, закружилась. Мысли путаются. О чём она думала перед тем, как вновь отдалась самобичеванию? Что-то же было. Что-то важное.       – Вам плохо? Давайте остановимся, – забеспокоилась Алим.       – Пустяки. Что-то я немного... Не важно, а вот та песенка, помните?       – Вам спеть? Об ожившем камне? – Келла, кажется, уже настроилась, но помедлила. – Её надо переводить?       – Нет. Песню не нужно.        И девочка запела тихо, неровно – отвлекалась на движение кареты, но так особенно красиво. Вообще западники поют красиво, совсем иначе выводят голосами тона. Переливы-перезвоны, цоканье по дороге, мерное и мягкое укачивание... под которые Берилл умудрилась задремать.        Стук. Они больше никуда не двигались, а голова лежала на угловатом плечике, в дополнение к этому, Берилл полуобнимала, придерживая, смугленькая ручка. Это Келла. Алим, выпорхнувшая из экипажа, общалась с прислугой поместья.       – Как давно стоим? – спросила торговка, не шевелясь.       – Только что остановились, – девочка чуть вздрогнула, не ожидав её пробуждения. – Они хотят звать свою хозяйку. И переносить вас внутрь.       – Нет нужды.        Она поднялась, вышла под поразительно спокойное синее небо с небольшим скоплением сливочно-желтоватых облачков у горизонта. Они стояли прямо перед небольшой лесенкой, испещрённой прожилками в сером камне, что вела в парадные, большие двери имения. За спиной – небольшой аккуратный сад, огороженный от леса.       – Добро пожаловать, – её приветствовали поклоном двое мужчин в строгих тёмно-синих одеждах восточного фасона и пять девушек с довольно сильной разницей в возрасте, в совсем закрытых зелёных платьях. Они все были немного взволнованы. – Позвольте проводить вас в ваши комнаты.       – Сперва я бы хотела поблагодарить герцогиню за проявленное участие.       – Как прикажет леди, – слуга казался озадаченным. – Мы не могли знать, когда леди почтит нас своим присутствием, её милость готовилась ждать вас весь день, и господин Дели Клейт, всеми признанный гений живописи, поселившийся незадолго до вашего приезда, давно желал написать портрет. Простите, если мои объяснения утомительны, я постараюсь быть кратким. Её Милость сейчас в Дальней зале позирует господину художнику, чтобы утолить его жажду творчества и, заодно, быть в состоянии в любой момент отвлечься от этого занятия и поприветствовать вас.       – В таком случае, проводите меня к вашей светлейшей госпоже.       – Разумеется. Прошу.        Девушки расступились, склонили головы. Говоривший мужчина впереди, а сразу за спиной – Келла и Алим. Прочие приняли верхнюю плотную одежду, в ней больше не было нужды, но шаль снимать Берилл не стала, только укуталась в неё плотнее. Внутри было... пустовато. Из-за излишне высоких потолков, обилия зеркал; надраенный пол, хитро выложенный в змеящийся узор деревом, отражал свет подобно стеклу, а мелкие вензеля и рельефы в общей своей массе раздражали глаза. И планировка крайне запутанная. Берилл едва справлялась с собой, она чувствовала – её заносит в сторону при поворотах.        Дальняя зала была действительно дальней, без зеркал и бесконечных отражений, но с большими окнами, в красновато-малиновых тонах, но очень светлая и не гигантских размеров. Очень приятное место. Резной диванчик с крупными подушками, напольные крупные вазы с.... подумать только, розами! Холст, установленный на складной триноге так, что Берилл не видела ни изображения, ни художника, который колдовал над смесью красок на высоком столике у его левой руки, самой модели не было. В дальней стене стеклянные прозрачный двери – ещё один выход, во внутренний двор – распахнуты настежь, открывая взгляду аллею с зелёными пихтами, высаженными вдоль дорожки.       – Должно быть, сейчас уговорились о перерыве. Минуту, прошу Вас.        Слуга вышел в сад. Дели Клейт выглянул разок из-за полотна, вежливо поклонился, но его взгляд, немного рассеянный, говорил о погружённости в работу. Берилл не зная что делать, прошла по следам скрывшегося слуги, шагнула на дорожку. Было холодно, но снаружи хотя бы не пахло краской. Ей показалось, из-за запаха головная боль усилилась. Алим и Келла остались стоять у порога стеклянного входа.       Берилл лениво осматривалась. Соседнее помещение она не видела, двери были плотно прикрыты, когда её проводили мимо. Но снаружи, за распахнутыми дверцами она увидела высокие окна в эркере, подошла взглянуть. Просто от нечего делать. Комната оказалась небольшой кремовой столовой, со стороны внутреннего сада она была сокрыта зелёной стеной листьев кустарника, закрученной, возможно, в спираль. Такой вот вышел крошечный лабиринтик, не для забавы, а чтобы спрятать от случайных глаз обедающих. Берилл расслышала нежный журчащий звук. Фонтан? Там, в центре этой спирали? Восточные аристократы такое любят.       Она хотела вернуться, сделала только пару шагов мимо кустов с цветущими яркими осенними розами, ступила на дорожку. И тут же услышала хруст прямо за спиной. Как от переломившейся веточки. На самом деле, очень тихий звук, Берилл вдруг ощутила странное волнение и не обернулась сразу. Она видела, как Алим и Келла опустили головы, но искоса глядели на кого-то позади неё, того, кто вышел из лабиринта. Берилл только повернула голову и обмерла.        "Почему? Почему сейчас? В этом милом садике, а не в буйных волнах и не в постели, во власти бреда?" – вихрем пронеслось в её мучимой болью голове.       Из зеленеющей спирали лабиринта к ней вышла Смерть.