***
– Холодает, – заметил Кай. Юноша давно не был дома, с тех самых пор как вступил в ряды Стражей. Он поправил куртку с красными нашивками и постарался сделать походку естественней, чтобы Нора не подумала, что он бахвалится. Как она тут, его Нора? Кай сперва хотел зайти к матери, но она уже приезжала к нему несколько месяцев назад, а Нору он не видел уже год. Некоторые Кая узнавали, некоторые – нет, что очень ему нравилось, хотя он и не подавал вида. Он уже подходил к корпусу прислуги, предвкушая момент встречи. Мать Норы стряпала для госпожи герцогини вкусности, готовила соленья на зиму, варила варенье и джем. Кай как раз видел, как собирали поздние сладкие яблоки. Наверняка сейчас на кухне много дел. Он подбежал к крыльцу кухни, надеясь, что Нора сейчас помогает с готовкой. Ему оставалось всего несколько шагов до цели, он замедлился, снова поправил куртку, откинул со лба волосы. И тут дверь отворилась, юноша попятился, переживая приступ онемения, вызванного, конечно, вовсе не неожиданностью, а удивлением! Вышедшую навстречу девушку он видел впервые. Раскрасневшуюся, в просторном платье с закатанными рукавами и убранными кудрявыми волосами, наспех перевязанными шнуром или даже вовсе обрезком грубой верёвки. Хоть Кай и стоял совсем рядом, но не мог определить её возраст. То ли лет пятнадцать, то ли все тридцать. И как к ней обратиться?.. Незнакомка вынесла на порог ведро с фруктовыми обрезками, разогнулась и с любопытством посмотрела на него. "Всё-таки пятнадцать. Явно не старше меня", – подумал он и спросил: – Здравствуй, ты с кухни? Нора здесь? – День добрый. Нет, она совсем недавно вышла. – Как жаль, – он действительно очень расстроился, ему хотелось войти внутрь и показать милой Норе, что теперь он стал воином. Но, может, это к лучшему. Она придёт и непременно удивится ему! И обрадуется. Непременно обрадуется! Возможно, он даже попросит у её матери согласия жениться на ней. Юноша повеселел. Незнакомка с улыбкой наблюдала за ним. – Как резать-то? Помельче? – крикнула мать Норы. Незнакомка юркнула обратно в помещение. – Здравствуйте, Мириам. Это я, Кай, – юноша вошёл следом. Он выпрямился, приосанился, чтобы произвести как можно более лучшее впечатление. – Ох, точно! Кай, заходи, дай поглядеть на тебя. Да, смотри-ка, как вытянулся, – она отложила нож, осмотрела его всего и обратилась к девушке: – Вот, доброволец. Нас от нечисти всякой защищает. А мы и не знали раньше, куда он уехал. Тайна какая! В кухне стоял плотный, сладкий яблочных дух. Густой как патока. – Варенье варите? – спросил он, весь светясь от похвалы. – Да вот сварили, почитай, сейчас эксперимент проводить будем. – Должно хорошо получиться. Отберём самые сладкие из оставшихся, – незнакомка загремела чистыми кастрюлями. – А что со специями? Как быть? – Мириям довольно быстро отвлеклась от созерцания Кая. Молодой человек решил, что это ничего. Главное, чтобы Нора наконец увидела в нём... понятно кого, в общем. Кай в беспокойстве отошёл к окну, почувствовав жар на щеках. – Я посмотрела, что есть, подобрала подходящее для нашего замысла. Получится, может, и не так, как я помню, но будет вкусно. – И что, каждое надрезать и пробовать? – Это зачем? – Так как понять можно, годятся ли? Они все должны быть сладкими, без кислинки. – Я хорошо определяю по запаху и цвету. И потому, как режется. Возьмись за мясо, я сама с яблоками справлюсь. – Хорошо, давай так. Кай, будь добр, у нас тут ещё вёдрышко, выстави его, а? Кай поплёлся исполнять просьбу. На улице стало ясно, насколько холодный всё-таки выдался день. В тёплой кухне с горящими печами он успел об этом позабыть. Первое ведро уже кто-то унёс, на его прежнее место Кай поставил второе. По дорожке, кутаясь в плащик, шла госпожа герцогиня. Кай почувствовал, как его лоб покрывается капельками пота, он вытянулся по струнке, заложив обе руки за спину. Как при построении. Опустил почтительно голову. – Молодой человек, вижу, вас отпустили домой. Что мой брат, не собирается использовать отряды дальше? – Нет, Ваша милость! Сборы проводятся регулярно. – Хорошо... Да, хорошо. Успехов, молодой человек, – она зашла внутрь. Кая обдало теплом и запахом яблок. Он совсем не заметил двух приблизившихся девушек. Они были очень смуглы, черноволосы и очень... симпатичны. Они юрко нырнули за герцогиней на кухню, едва на него взглянув. Он лишь поймал тёмный взгляд одной из них, а мысли уже все выветрились из головы. Снова потянуло теплом. Кай не знал куда ему деваться, он же хотел... Ах, точно, Нора. Он хотел повидать Нору... А теперь было неудобно заходить на кухню. – Кай, – раздался рядом переливчатый смех. – Ты ли это? – Нора, о, Прародители, я так рад тебя видеть! Я тут... зашёл поздороваться, а тут двое... Вернее, две девушки, ну, такие... – Это Келла и Алим. Ах да, ты же не знаешь. Корабль Берилл потерпел крушение, и госпожа, ты же знаешь какая она, не смогла оставить её в беде. – Подожди, эта та, о ком я думаю? Это она плавает на запад, верно? – Да, совершенно верно. Кая одолевали сомнения. В народе болтали разное. Он даже слышал о том, что Берилл, чтобы миновать Седой океан, приняла Зверя, в нём обитающего, как мужчину, и с семенем его получила власть над людьми. И вообще, может, родит ещё чудище какое. Каем завладели страх и странный волнительный жар. – И что, она где-то здесь? – Ну да, вот сегодня она что-то задумала сделать. Так интересно! – по лицу юноши, в котором ясно отразились его мысли, Нора сразу же всё поняла. И звонко рассмеялась. – Да ты не бойся, она добрая. Совсем не страшная! Госпожа в ней души не чает, ей ли обманываться. Ну, я пойду, помогу им. Счастливо! И вошла, оставив растерянного Кая за дверью.***
Из-за света свечей, плотно закрытых окон казалось, что наступил глубокий вечер. Мастер кисти, конечно, предпочёл бы естественное освещение, но он был рад и тому, что сможет рисовать обнажённую натуру. В первый раз. Берилл даже интересно стало: если в этом краю женщина не могла занимать ни высокие посты, ни заниматься серьёзным делом, то как врачи-мужчины вообще лечили своих пациенток? Если требовалась операция, например? Если и плечи открытые были чем-то неприличным, настолько, что за это могли высечь. О том, чтобы приподнять юбку даже для простого удобства в работе, не хотели даже слушать. Притом, не хотели слушать даже женщины. Боялись? Привыкли? Берилл снимала шёлк нижней юбки. За ширмой беседовали художник и Патриция, он, как и следовало ожидать, говорил возбуждённо и радостно. Берилл сняла западное бельё и надела очень лёгкое и привычное, сшитое Келлой. Оно не закрывало ног, не передавливало застёжкой живот. Как ни удивительно, но и в именитых школах живописи было не принято рисовать обнажённых женщин. Мужчин, хоть и с неохотой, но дозволялось. Но чтобы постичь хитрость девичьей фигуры, всё же нанимали для позирования девушек. Принято было считать, что на подобное соглашаются только самые раскованные или нелюбимые. Ведь им предстояло надеть очень обтягивающее платье. Под обтягивающим имелось виду по-прежнему закрытое, прилегающее к коже платье с длинной, но не очень пышной юбкой. Для позирования выбирали только замужних, сообщая первым делом о намерении не самой женщине, а её мужу, а уже потом раздумывать над приглашением могла и она сама. Берилл повела плечами. В "малиновой комнате" было немного прохладно, но если судить в целом, довольно приятно. Можно выходить, но... Берилл подавила желание хорошенько дать себе по щекам. Вчера Патриция оказалась невольным свидетелем разнузданного поведения. Берилл увлеклась в беседе с Клейтом, перешла грань. Хорошо ещё, что дальше жадного соприкосновения губ и жарких объятий дело не дошло. Если бы только вместо Патриции их увидела какая-нибудь горничная... Ей было бы всё равно, но это могло ударить по Дели, по его репутации. А этого она не хотела. Клейт был очень славным, благочестивым молодым человеком, честным и открытым. Он очень скоро проникся к ней симпатией, доверился... Из всех встреченных ею мужчин, он был самым подходящим для снятия напряжения. Хотелось забыться. Хотелось не думать. Секс и алкоголь были верными средствами от тревоги, что сворачивалась в животе шипящей змеёй, а время всё текло, бездействие угнетало. Она всё больше думала о своём утерянном доме, Безымянном, о Джессике, о короле. Она поспешила с решением. Зря она рассказала всё Элен. А если с ними что-то случилось? Что, если враг оказался сильнее? Пустое. На отмеченных участках вообще могло ничего не оказаться, никаких ловушек, никаких мрачных домов, набитых головорезами. Она успокаивала себя, но лучше бы ей в этом помогли. Помог кто-нибудь тёплый и нежный, кто-то, кому она хотя бы на несколько часов смогла бы доверить свой мечущийся разум и тоскующее по ласке тело. Погрузиться, остановить хоровод мыслей, расслабиться. Как бы это было замечательно. Поборов неуверенность, она вышла из-за ширмы. Нагота не стесняла её, но... Если с Дели она объяснилась, и оба решили, что о произошедшем можно забыть, то Патриция... Она сердится, полагает, что её доверие предали? Она, должна быть, недовольна её поведением. Берилл было стыдно перед ней. Вот кто действительно заслуживал почтения и благодарности, так это герцогиня Ариантийская. И она едва ли ожидала, что в стенах её особняка может происходить нечто столь... животное. Разговор смолк. Берилл намеренно избегала смотреть на них, боясь встретиться взглядом с Патрицией. Софа теперь была не просто выдвинута на середину залы, её накрыли белой простынёй, окружили свечами в тяжёлых канделябрах. Из-за них обстановка казалась интимнее, но что делать, приходится отгораживаться плотной тканью от любопытных глаз, перекрывая и свет солнца. – Что мне делать, как садиться? – Для начала, – Дели Клейт осёкся, поняв, что его голос осип. Он прокашлялся и продолжил: – Для начала, я думаю, вам стоит принять удобную позу. Можете облокотиться на спинку. Берилл села вместе с ногами на накрытую софу, послушно откинувшись назад. – Я думаю, мы несколько раз сменим позу. Сделаем быстрые рисунки... а, вы не против? – Берилл поняла, что художник обращается к герцогине. – Я могу не успевать, но, пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Берилл, могу я вас попросить? Не могли бы вы одну руку положить на колено? Так естественнее. Нет, разозлённой она не казалась. Прелестная Патриция была задумчивой, говорила неторопливо и тихо, не суетясь над листами и угольными палочками. Куда там мастер художник, у него горели глаза, он метался, выбирая позицию для рисунка, скрипел ножками стула по полу, перемещал канделябры. Берилл с облегчением выдохнула: мужчина предвкушал рабочий процесс, и его взвинченность не была подкреплена похотью, а Патриция ничем не выражала недовольства. Задумчивая и любезная, она решила забыть о том, что видела, чтобы не смущать их. Занятно, подумалось торговке, ей казалось, что Патриция решила принять участие в рисовании исключительно для того, чтобы контролировать и модель, и художника. И если придёт нужда, воспротивиться возобновляемому безобразию. Но... она начала работать даже раньше, вырисовывая силуэт. Вроде бы мастер хорошо отзывался о её набросках? Она пробовала писать цветы, если память Берилл ей не изменяет. Значит, она здесь не только как надзиратель? – Я сяду здесь, с этого ракурса выходит замечательная гармония света и тени! – художник определился и немедленно взялся за дело. Можно было посидеть в тишине и подремать, но мыслями она снова обращалась к Эллериону. Вот ведь заноза! – А ведь как удивительно бывает время, – заговорила герцогиня. Словно ей было в тягость установившееся молчание. – Да, – рассеянно подтвердил художник. Пусть он не хочет говорить, но, возможно, за беседой с хозяйкой можно будет успокоить свою тревогу. – Не только время, – поддержала Берилл, – всё, что меняется, удивительно. – И пространство, да? Что же, это похоже на историю с исчезнувшей землёй драконов. Сгинули чудесные острова, их будто и не было. Перед внутренним взором выросли скалы, образующие круг. Скалы посреди бескрайней воды Седого. Скалы с золотыми жилами, вокруг которых так любит плавать морское чудище. – Я думаю, что от них всё же кое-что осталось. Ещё когда я только думала о том, чтобы попробовать уплыть за условные пределы, – Берилл почувствовала, что дыхание сбилось. Об этом всегда было волнительно говорить. – Я делала всё, чтобы попасть в архивы, изучала оставшиеся с древних лет документы и записи. Цепь разбросанных островов была растянута вдоль нынешнего Седого. Я думаю, те скалы – то, что осталось от земли, что погрузилась под воду. – Может, всё не так, как историки привыкли рассказывать? – свершилось, видно, чудо, раз Клейт отвлёкся от работы. – Если поднялся уровень воды, может, это коснулось и наших континентов? – Вы хотите сказать, что площадь уменьшилась? Земли затопило? – Патриция тоже отвлеклась. – Может, но... Я слышала, что это были не единственные потерянные земли. За Северными островами была ещё Белая земля. Я читала об этом у Флавиуса, но он только несколько раз о ней упоминал, – она вспоминала, как шуршали сухие страницы в библиотеке Рамильи Фарки, вспоминала, как на отцовские деньги подкупила охранника закрытого отдела. Он поддался, поскольку жалованье было небольшим, но он тогда грозил Берилл страшной смертью, если она повредит хоть уголок странички. Книга была старой, но пока ещё не грозила рассыпаться прямо в пальцах. А ведь интересно, пришёл ли её черёд быть переписанной? Можно ли сейчас прочесть копию в твёрдом, крепком переплёте? – Наш мир полон тайн, – вздохнул художник. – Не пора ли сменить позу? С согласия Патриции Берилл села боком, обнимая согнутые колени. Застучали ножками передвигаемые стулья, задрожало тревожимое перемещением пламя свечей. – Да, – продолжила Патриция, – но все эти тайны, боюсь, так и останутся тайнами. Мы многого не знаем, к сожалению. Наш отсчёт времени начался только шестнадцать веков назад. Что было до – едва ли мы можем даже предполагать. – А почему не можем? – Берилл забыла о том, что должна держать позу и пошевелилась. – Нет! Тихо! Молю вас: сидите, как сидели всё это время. – Простите, мастер. Обещаю, я больше не шелохнусь. Что я хотела сказать? Прародители. Вот кто мог быть, другие народы, да хоть те же самые драконы. Были ещё... как их называли? Я забыла. Но они в чём-то напоминали эльфов, но только одних прозвали светлыми, а погибшую расу называли тёмной. – Да, я тоже помню! У брата есть чудесные старые книги, помню, я зачитывалась ими в детстве... Там даже высказывали прекрасное предположение о силах каждого народа. Я даже могу процитировать. "Светлые застыли в мгновении, растягивая его на вечности, они временем владели, поскольку были одновременно и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Для них всё это давно стало одним целым. Без всякого сомнения, управляли они временем. Тёмные подобны были бурным рекам, их вечно тянуло куда-то, они вечно гнались за кем-то, но догнать не могли. Они связаны были с тенями, поскольку погружались эти создания в отброшенные тени и появлялись из них же в совсем другом месте, мгновенно преодолевая любые расстояния. Без всякого сомнения, они покоряли пространство". А дальше... Если я правильно помню: "Были драконы, не похожие на другие народы тем, что могли силою волей менять не что иное как своё собственное тело. Могли они обернуться человеческими стариками или детьми, могли превращаться в странных лошадей с лапами вместо копыт, могли же предстать в разрушительном обличье крылатого змея. Без всякого сомнения, они могли изменять материю". Там ещё было про... Берилл было интересно, что же говорилось о других видах, населявших землю, но что-то вдруг заскребло внутри. Тревога снова дала о себе знать и теперь распирала грудь. – А что же люди? – её вопрос застыл в воздухе. Художник замер, не поднимая головы. Патриция кусала бледные губы. – Ничего? И о магах тоже? Они же творили чудеса, притом самые разные. – Я не могу сказать. В книге ничего не было ни о нас, ни о них, – Патриция встретилась с позирующей торговкой взглядом. Взглянула прямо, не пытаясь скрыть печаль в тёмных глубинах влажных глаз. – Незачем сейчас об этом. Можно сменить позу. Берилл, может, вы ляжете? Да, на бок, – на этот раз Дели не стал никуда перемещаться. – Я думаю, мы лишь огорчим себя, если продолжим. Мы не в прошлом, не можем проверить написанное, не можем повлиять уже на воды, заполнившие землю, что раньше была сушей. Не можем предотвратить войны между драконами и магами. У нас от тех событий осталась лишь черта – новый временной отсчёт. И будет с нас. Но Берилл не могла не думать об этом. Люди. Что могут люди? В чём их сила, в чём их ценность? Что они такое? Что отличало их Прародителей от Прародителей других народов? Что-то ведь должно быть. Иначе... что они в этом мире? Не могут покорить время, не могут влиять на свою плоть, не могут управлять пространством. И как люди мало живут... Вслед за этими мыслями пришли новые, странные. Ведь, если она не ошибается, с Белегриэль в Эллерион пришли десятки эльфов, но они все вернулись, остался лишь один. Почему же? Видимых причин не было, но если... Если провидица Тауретари хотела, чтобы на её внучку влияли только люди? Что, если всё это не просто так, если она сама отдала приказ другим эльфам возвращаться на их территорию? "И что же, Берилл? Почему ты вдруг решила, что это важно? Что ты... что я сейчас почувствовала?" – Вам нехорошо? От неожиданности торговка подскочила на месте. Рядом с софой стояла Патриция. – Нет... нет, я просто задумалась, – Берилл снова легла, успокаиваясь. Сердце билось быстро, она даже слышала его биение, чувствовала пульсацию во всём теле. Вдруг Патриция наклонилась очень низко, чем заставила торговку окаменеть, но она быстро распрямилась. Всего-то и хотела, что поправит кудрявые пышные волосы, укрывшие плечо. – Так лучше, – сказала герцогиня, но вдруг замялась и неловко вернулась к своему месту. Ощущение сладкого ужаса вдруг пробрало до костей. Как если... как если бы она ступила на мёртвую землю с вырытыми могилами, а вокруг неё метались бы сгустки света. Берилл вперила взгляд в одну точку, в ножку стула, пытаясь отвлечься от навязчивых ассоциаций рассматриванием вполне реального объекта. Но услышанные в детстве слова песенки-пугалки всё не покидали её. Не смей за порог по ночам выходить! Как светлячки, души будут скитаться. Обмануть, закружить, заворожить! Заманить тебя они будут стараться. Там, в темноте, ждёт сосуд каждой крохи, Встают из земли - пустоты в глазницах Мертвецы, что роняют тяжести вздохи, Жизнь твою разберут по крупицам. Так берегись, человек, пусть ты духом отважный! Ведь не хочешь же мертвый удел волочить В пустоте и в печали, в могиле той влажной... Не смей за порог по ночам выходить! Странно, думала она, речь шла вовсе не о смерти, так почему она сейчас вспомнила о детских страхах? Верно, быть может, говорят люди: истинные страхи живут столько же, сколько живёт и человек, и чем раньше они родились, тем сильнее их власть над душой. Но это нужно просто понять, осознать. Это лишь старые истории, а за окном царствует вовсе не ночь, там светит солнце. Все страхи – пустое. Берилл удалось убедить себя, и она даже задремала на этих волнах самоуспокоения. Но скоро загремели стульями, Дели Клейт с сожалением оставил уголь и бумагу. Время близилось к ужину, пора было прекращать этот урок анатомии. Берилл с трудом поднялась и зашла за ширму, чтобы одеться. К ней забежала умница Келла, и благодаря её участию с платьем вскоре было покончено. Девушка ещё успела всунуть в руки Берилл конверт – письмо Люсиль. Торговка даже выходить не стала, сразу вскрыла плотную бумагу и прочла отчёт. Хорошо, хоть где-то им удаётся контролировать ситуацию. Гильдии Фамен и Кастерса, как она и предполагала, не остались в стороне и теперь предлагали свою помощь. Люсиль уже начала от её имени договариваться о перевозке людей в Эллерион, когда наконец станут доступными морские пути. Вокруг всё наполнилось светом: это открывали окна, завязывая золотые жгуты портьерных канатов с пышными кисточками ниток на глухой ткани. А Берилл подавила смешок, потому что в конце письма, рядом с подписью, была нарисована рожица, подобная той, которой Берилл в детстве украсила свою книгу. Которая теперь сгорела на Безымянном. Улыбка тут же сошла с лица. – Вам нехорошо? – холодные пальцы коснулись её плеча. Герцогиня участливо заглядывала ей в глаза. – Вы очень бледны. Нельзя было вам позировать, вам всё-таки было холодно. Плохо... Вы недостаточно окрепли. – Я хочу попросить вас об одном, Патриция, моя добрая хозяйка. Может, она действительно выглядела нездорово? Почему-то герцогиня переменилась в лице и в тревоге сжала руку Берилл в своих пальцах. – Конечно! Вы мой друг, вы можете обращаться ко мне в любую минуту. Что я могу для вас сделать? Друг – это слово отозвалось внутри волнением и неожиданной радостью. Торговка чуть не забыла о чём хотела говорить. Только сжатое в кулаке письмо напомнило об этом. – Я хочу... Я хотела бы, чтобы вы помогли мне. Я думаю, мне следует уехать отсюда. Я оставила своих людей, они предоставлены сами себе. Если бы я могла отправиться... – Я, – прервала Патриция, ещё сильнее сжав её руку, – не рискну помогать вам в этом. Вам что-то не нравится здесь? Вас кто-нибудь обидел, проявил неуважение? Нет? Почему вы хотите меня покинуть? Она осеклась. От волнения её кожа загорелась румянцем, но он пропал так же скоро, как и появился. Патриция качнулась. Её глаза в страхе расширились, свет в них угас. А потом она начала падать, и упала бы, если бы Берилл не обхватила её плечи. – Герцогиня лишилась чувств! Ну же, помогите! – закричала торговка что есть силы. Она смогла кое-как дотащить Патрицию до середины залы, осознавая, что теперь её руки, и ранее не наделённые излишком силы, жгло болью, вес потерявшей сознание девушки оттягивал их, стягивал напряжением спину. Подбежали слуги, мужчины подняли Патрицию и уложили на софу, женщины принесли платки и графин с водой, поставили всё это на низкий столик подле софы, но на этом их помощь и завершилась. Они встали истуканами, воздев вверх руки и прикрыв глаза, еле слышно что-то бормотали. Ненормальные! Остолопы! Берилл села на пол возле лежащей девушки и плеснула воды на платок и им же начала вытирать со лба герцогини выступившую испарину. Патриция была такой холодной, такой неподвижной... будто была безнадёжно и неотвратимо мертва. Не дрожали ресницы, ни поднималась в дыхании грудь. Берилл тронула её шею, не почувствовав пульсации жизни, похолодела сама и прижалась к груди Патриции. Нет, биение есть. Слабое, еле ощутимое, но сердце Патриции билось. Берилл не рискнула бы привести её в чувство пощёчиной, она вообще едва ли понимала, что произошло, и как помочь девушке, но к её великому счастью, Патриция резко вдохнула и открыла глаза. Бесполезные лопочущие слуги были самым странным образом тут же отосланы прочь. Патриция ни слова не произнесла, но жестом руки дала понять, чтобы они перестали молиться и вернулись к своим обязанностям. Жест был удивительно властным. Чересчур властным для милой и нежной Патриции. – Простите, я напугала вас. Эти припадки... Иногда такое случается. – Случается? Я думала, вы умираете. Что это за болезнь? Вас не лечат? – Нет, лекарства есть. Но они едва ли смогут подарить мне здоровье, только облегчение, могут унять боль, могут придать мне сил. Не тревожьтесь. Я привыкла к ней, к моей болезни, она живёт со мной с рождения, я научилась с ней мириться. Но я... это совсем не то, о чём бы я хотела говорить, – она прикрыла веки. – Что я бы правда хотела узнать... о чём мы говорили? – Вы убеждены, что я не должна уезжать. – Не должны. Ваши люди находятся под покровительством нашей семьи. Мой брат сам занимался их обустройством, вам незачем уезжать. Но... Если говорить откровенно, я не могу оставаться здесь. Мне предстоит помочь одной даме, а затем... Мне необходимо провести обряд. Берилл не понимала о чём она говорит, да и говорит ли она серьёзно? Или бредит? Смертельная бледность ещё не покинула герцогиню, а голос прерывался. – Я бы хотела, чтобы вы поехали со мной, – продолжала девушка, – вы наберётесь сил. Я же... надеюсь, я тоже. Мой брат хотел с вами познакомиться. Вы знаете, я писала ему о вас. Чем больше Патриция говорила, тем яснее Берилл понимала: она либо снова лишится чувств, либо уснёт. Голова лопалась от вихря мыслей. Эта девушка, неожиданно считающая её своей подругой, отказывается отпускать её, но ещё десять минут назад Берилл не знала ничего о её планах. Она отправилась сюда, чтобы разузнать что-нибудь о сверхчеловеческом могуществе восточных владык, до этого дня она и не надеялась, что у неё выйдет воочию убедиться в их силах, единственное, что было для неё важно – это вернуться в Эллерион. Но теперь она покинет это сонное место, это... загородное богатое жилище. Она выполнит задание. – Я поеду с вами. Если вы хотите, чтобы я сопровождала вас, я не смогу вам отказать. Вы засыпаете. Вам можно спать? – Да. Прошу вас... Берилл помогла ей подняться. Хотела позвать кого-нибудь, но Патриция воспрепятствовала. Она не хотела никого не видеть, не слышать, так показалось торговке. Но она уже вполне уверенно держалась на ногах. – Я хотела раньше сказать, но всё случилось так скоро, – говорила ослабевшая девушка, доверчиво прижимаясь к поддерживающей её Берилл. А у той всё меркло перед глазами и кружилась голова. Неиссякаемая похоть подняла свою бесстыдную голову и даже, как показалось ей, окрепла из-за лишних треволнений. – Скоро, вы сказали? – Берилл кусала губы и смотрела в сторону, пока они поднимались по лестнице. – Лисентия, вдова нашего умершего кузена, уже не может носить в себе тяжесть. Мы все очень переживаем за этого ребёнка, от него так много зависит. Вы смотрите на наши порядки скептически, не молитесь Прародителям, но только я хочу подходить к своим обязанностям ответственно. Я должна поддержать её, помочь ей, – на последней ступеньке Патриция оступилась и ещё плотнее прижалась к ней. Её дыхание стало поверхностным. – Плод очень беспокоен, мы решили, что нам стоит вызвать преждевременные роды, если он не решится появиться на свет в ближайшую неделю. Наконец они переступили порог спальни Ариантийской госпожи, и Берилл с облегчением выпустила девушку из объятий. Патриция легла на кровать, но почти тут же схватилась за её руку. Дыхание её ещё не восстановилось, девушка хмурила тёмные тонкие брови, будто перенося муку. И её дрожащие пальцы, цепляющиеся за единственное живое существо, что было допущено по необъяснимой милости к страдающей чудотворнице, дрожали. Желание уступило место состраданию, и Берилл опустилась на постель без настойчивых мыслей о запахе герцогини или привлекательности её стана. – Я могу принести вам лекарство? Обезболивающее? – Я боюсь его пить. К нему легко привыкнуть... Этот приступ не настолько болезненен, чтобы нельзя было терпеть. Мой... мой брат тоже не вполне здоров, но теперь уже лекарства не дают ему необходимого облегчения. Его тело настолько к ним привыкло, что перестало принимать их воздействие. Лучше мне потерпеть, всё уже скоро должно закончиться. Торговка не нашлась с ответом, но чтобы не чувствовать себя бесполезной, она гладила белую руку нежно и успокаивающе, надеясь, что это может помочь. Иногда обычная поддержка помогала людям, слова утешения и добрый взгляд. Особняк молчал. Не было слышно ни звука, будто все испарились, сбежали на болота и там сгинули. Никакого волнения о здоровье любимой госпожи, никто не караулил под дверью, чтобы в нужную минуту прийти на помощь. Будь на месте герцогини она сама, Келла и Алим бы всю округу подняли бы на ноги, перевернули бы всё вверх дном. Казалось, Патриция задремала. Но стоило Берилл подняться, как она открыла глаза, уже совсем спокойные и вечно печальные. Она что-то хотела сказать, но не решалась. Берилл снова села на край широкой кровати. – Вы не хотите спать? Патриция качнула головой и отвела взгляд. Ничего не скажет? – Я думала о том, что увидела недавно... Скажет. Сказала. Берилл заёрзала, понимая, что речь идёт о ней и Дели. – Я не имею права судить ни мастера, ни вас, – говорила герцогиня, – я могу понять, что необременённый обещаниями и связями молодой художник может... увлечься. Как бы на это не смотрели окружающие. Не подумайте, что я хочу вас обидеть или... или обвинить, но я бы... Я хотела спросить, потому что не понимаю. Вы кажетесь мне честным и надёжным человеком. Вы неустанно печётесь о своих людях, когда беда настигла вас в море, вы последней покидали корабль, позаботившись сперва обо всех слугах и наёмниках. В вас живут отвага, любознательность и мечтательность, иначе вы бы не вошли в историю как проводник между западом и востоком. Я... я не могу сопоставить это с тем, что вы могли бы пренебречь доверием своей возлюбленной. – Возлюбленной? – Но разве баронесса из Алтиота вам не возлюбленная? – Патриция села на кровати, как-то наивно и смешно округляя глаза. Трогательно. Берилл с облегчением выдохнула. – Любовница, если говорить об этой плоскости наших отношений. Но я всегда воспринимала и буду воспринимать её как своего друга. Она моя правая рука, я доверяю ей, но едва ли мы могли бы сойти за пару. – Неужели вас бы ничуть не задело, если бы эта девушка может... может принять у себя кого-нибудь другого. – Едва ли. Это дело Джессики, и только её. Ей решать что делать, кому дарить своё расположение. Не переживайте, отдыхайте. Когда вы хотели отправиться в дорогу? – Завтра я думала уделить весь день сборам и раздаче важных, первостепенных указаний. А после, наутро следующего дня, отправиться в дорогу. Время не ждёт. Действительно, с отъездом ждать не хотели. Ни сама Патриция, ни её брат. Берилл никогда его ни видела, но его присутствие ощущалось постоянно. Герцог, такой же болезненный, как и его сестра, он был значительно старше неё. Он представлялся грозным человеком, обрюзгшим и нетерпящим возражений. Будущая встреча пугала Берилл, хотя она сама себе в этом не желала признаваться. Наутро пошёл снег. Сразу же стало холодно, хотелось плотнее укрыться, хотелось спать. Люди говорили: не к добру, слишком рано пришла зима. Но едва ли она и впрямь пришла, думала про себя Берилл, пока смотрела в окно на мелкий снег, так, постучалась в двери, гостья, предупредила о том, что собирается вскоре обосноваться в этом мире. Мастер Дели скоро попрощался и уехал, собрав все свои вещи. Собирался дописывать свою работу в своей мастерской, хотя, наверное, думал увозить законченное полотно. Но как может гость жить в доме, покинутом хозяином? Нехорошо. Патриция не казалась уставшей или болезненной, весь день была занята, наводила порядок в доме и в головах прислуги, и Берилл скучала в своей комнате. Хотелось спать смертельно. Она не могла уснуть полночи, ей всё мерещились шаги за дверью, в темноте любой отсвет казался мелькнувшей в поле зрения бледной рукой, будто герцогиня посреди ночи может захотеть её навестить. Но именно эти мысли мешали заснуть и вместо того, чтобы просто мучиться с общим неудовлетворением и тревожностью, теперь ей приходилось бороться с помешательством. Никогда ведь ей не казалось, что болезненность – красиво. Никогда раньше не думала она, что чужая слабость будоражит кровь. Было в этом что-то возвышенное, впрочем. Тонкую и эфемерную девушку, подобную призраку, не ущипнуть за ляжку в пабе, не увести танцевать у огня, где все вокруг, куда ни глянь, румяны, веселы и пьяны, где краснощёкие и крепкие молодые люди не бояться обнять хохочущих девиц, потому что те не собираются рассыпаться от прикосновений. Конечно, не все столь приветливы, Джессика всегда была колючкой, тронуть без позволения – лишиться пальца. А то и сразу всей руки. У Патриции же не было никакой защиты. Была только хрупкость. В зевке Берилл чуть не разорвала себе рот – даже уголки губ заболели. Как же хотелось спать! Пойти пройтись? Девочки уже собрали вещи, у Берилл ведь их совсем немного, тут нечего собирать. Письмо для Люсиль уже отправлено. Чем можно сейчас заняться, чтобы никому не мешать? Пойти на кухни? Нет, сразу же сама себе ответила торговка, там всегда так оживлённо и так жарко. Она представила себе, как вспотеет у печей, а потом ей придётся выходить в холод. Пойти к конюшему и его скучному сыну? Что ей там делать без герцогини? Совершенно нечего. Хотелось уснуть и не просыпаться до тех пор, пока не подадут экипаж. И спать всю дорогу, а ведь она обещала быть длинной и сложной, ухабистой. Им нужно было не раз останавливаться в пути. А у Берилл, как назло, разболелась спина. Опять какие-то проблемы с позвонками, отступник бы их побрал. Берилл накинула на плечи тяжёлый шерстяной плащ и вышла из комнат, а затем – на улицу через двери в Малиновой зале. Снежок заскрипел под ногами. А ведь казалось, что его выпало совсем немного, но подошвы сапожек погружались в белое одеяло полностью. Берилл прошла через садик, миновала кованное ограждение и побрела неспешно к домам крестьян, не для того, чтобы обрести кампанию, но чтобы перетерпеть сонливость и медлительность. По дороге из соседнего городка на востоке катилась какая-то... крытая телега. Берилл нахмурилась, пытаясь разглядеть, кто правил двойкой, но не преуспела, бросила это занятие и без цели бродила по округе не меньше часа. Вечером следует со всеми попрощаться. Приедет ли она ещё сюда? Берилл решила возвращаться и была немало удивлена, когда голубое пятно, мечущееся у той самой телеги возле домов слуг и служанок, вблизи превратилось в Ланну. Она сворачивала какие-то кульки и передавала их слугам. Когда Берилл подошла совсем близко, девушка как раз закончила с переносом вещей. – Эй! – проснулась игривость, Берилл, пользуясь тем, что девушка её не заметила, схватила её за плечи со спины. Ланна дёрнулась в сторону, в испуге приоткрывая рот и распахивая широко глаза, но почти сразу же она успокоилась и улыбнулась. – Это вы! Вы уже совсем здоровы? Как я рада увидеться с вами. Берилл пригласила её к себе, но Ланна отказалась: ей уже нужно было возвращаться, но она всё же отошла подальше от телеги, чтобы поговорить. Оказалось, что она по приказу Ариантийского герцога перевезла всё доверенное ей оборудование, необходимое для лечения больных. Теперь ей это было ни к чему, они попадут в руки будущего врача, а она выходит замуж. Отец нашёл наконец подходящего для этого человека. Девушка казалась печальной, но не огорчённой. Её судьба – судьба многих девушек этого континента. Небо потемнело. Ланна дышала на пальцы, согревая их. Снег ложился на её золотистые волосы. – Мне пора. Теперь меня ждёт совсем другая жизнь. Мне немного страшно, но так ведь это и бывает, да? Берилл не ответила. Если бы отец хотел бы выдать её против воли за какого-нибудь своего знакомого, она бы не раздумывая бежала бы прочь. Но если бы такое случилось, у неё был бы один верный и мудрый друг, с которым она гуляла под раскидистыми ветвями. Этот друг помог бы, потому что был могущественен. Какие друзья есть у Ланны? Девушки обнялись. – Я надеюсь, мы ещё встретимся, – сказала Берилл, помогая девушке сесть внутрь крытой повозки. Мрачный тип, что давал лошадям воду, сказал, что время вышло, и уже схватился за вожжи. – Я в этом уверена, – произнесла девушка, пожимая её руку. Берилл ещё долго стояла на дороге, смотрела, как телега скрылась вдали, за лихими поворотами дороги и придорожными деревьями.