Эллерион

      Война началась с первым снегом. Весть пришла на следующее же утро после небывалой метели, снег пришёл рано и был столь продолжительным, что скоро дороги столицы нужно было расчищать от сугробов. Эта внезапная перемена не обрадовала даже детей, известных любителей поваляться в снегу. Даже они, неутомимые строители снежных городов, не могли радоваться снегу. Он был нежданным гостем, гостем на празднике осени. Не было ни одного дерева, которое успело бы полностью обнажиться, под снегом ещё ярко зеленела трава.       После продолжительного снегопада наступило затишье. Холод не позволял снежным холмам таять, но небо было ясным, солнце грело слабо, но из-за его прощального тепла всё вокруг покрылось льдом. Тогда-то стало известно: соседние земли, дикие, богатые лесами, стали землями врагов. В одно мгновение вдруг дикари обступили всю восточную границу Эллериона, жгли деревни, убивали людей, а после себя оставляли жуткие послания – нанизанные на палки части человеческих тел. Обвешивали эти свои знаки гнева и пренебрежения тряпьём и цветным бисером. Будто украшали. Это было столь неожиданно и ужасающе, что скоро каждый первый знал в подробностях о том, что происходит на востоке. Как ни странно, слухи не пестрили нарощенными, придуманными деталями, это было ни к чему, потому что и в первоначальном своём варианте они устрашали. Никто не ожидал от диких соседей такой жестокости.       За первой вестью следовала вторая, за нею – третья. Ответ не заставил себя ждать, но её отца, короля Ирганиуса, тревожило то, что даже на границах, близких к столице, проливалась кровь. Только теперь, что утешило некоторых, кровь проливали не только дикари, но и отважные воины страны, а сама столица и прилегающие к ней земли были в безопасности. Только детей это от страха не спасало. Элен ложилась спать вместе с сёстрами и младшим братом, которого разговоры слуг о войне напугали больше, чем рассказы о диких животных, которых маленький принц ужасно боялся. Ридемион был преисполнен гнева.       Прошло всего несколько дней, а перемены были столь разительными, что принцесса начинала теряться во времени. Внутри неё жило стойкое убеждение: за внезапной атакой стояли их страшные невидимые враги, это из-за них соседи стали для эллерионцев угрозой. А ещё она отчётливо понимала, что для истощённой земли война могла быть последним шагом на пути к своему уничтожению. Необходимы были деньги, необходимо было продовольствие. Столица не голодала, но что дальше, южнее, восточнее? Деньги уходили не только на вооружение, но и долгохранящиеся продукты, которые были необходимы воинам так же, как и другим живым людям, и, конечно, на их перевозку, а ведь войска были распределены по всей восточной границе. Алтиот, верный друг, молчал, медлил с принятием решения: поддержать ли в ущерб себе?       – Щекотливое положение, – поделилась Джессика. Она поддерживала связь с младшей сестрой и рассказала Элен о том, что Алтиот стоит между двумя огнями. – Неурожай, заметьте, по "той" же причине... Центральная часть континента бурлит, недовольство людей, напряженные отношения между странами. Это у Эллериона лишь три соседа, сколько соседей у Алтиота? С другой стороны... дипломатия оказывается бессильна, когда речь идёт о дикарях, а эльфы... эльфы – это эльфы. Едва ли им есть дело до нас.       Элен обижали такие слова, но разве они не были правдивы? Как бы она ни хотела видеть хорошее в своих дальних эфемерных родичах, те были так же немы, как и Алтиот, а ведь его королева, если учесть все родственные связи, тоже приходилась девушке родственницей, хоть и дальней. Позже Джессика уехала. Она сказала, что у неё есть ценные указания на случай бунта или особых затруднений с запасами. И некоторым она собиралась следовать, используя связи Берилл, её прежние договорённости, выступая её представителем.       Элен не находила себе места. Она задумала сделать то же, что когда-то сделал её отец. Когда он ещё и королём не был, его старший брат пошёл по пути предательства и хотел сместить с трона отца. Принц Ирганиус вступил в борьбу с братом Армосом, поддерживал верных ему рыцарей, был неотступно связан со своими подданными и, в конце концов, одержал победу. Пусть ценой жизни брата и предателя. Отчасти это была месть за отца – дед Элен погиб от разрыва сердца, старик не выдержал таких испытаний. Она ведь... она правда может ободрить людей, она может отправиться туда, где идут сражения, она может показать, что правящему роду не безразличны страдания их людей, их страхи, их отчаяние. Она поторопилась сказать это своему другу и верному телохранителю.       Она впервые увидела, как Эвиэль покидает своё тело.       Она замерла в дверях в нерешительности. В покоях было тихо, никто не отзывался, а внутри происходило что-то невероятное. Эвиэль сидел на постели, под сомкнутыми веками трепетал свет, его руки напряжённо сминали покрывало. Вода из кубка, вода из таза для умывания... парила в воздухе, капли отделялись от общей парящей хрустальной массы и сверкали как драгоценные камни. Элен смотрела на это, боясь разрушить волшебство. Если это, конечно, было волшебством. А потом вода с всплеском упала в сосуды, в которых она до того находилась, и в которых ей и положено было находиться. Немного влаги пролилось на пол и на стол. Эвиэль очнулся и жадно дышал, как будто он задержал дыхание на продолжительное время.       – Ты был в будущем? Ты был там! Что ты видел? Скажи, скажи мне!       Принцесса подскочила к нему и схватилась за широкие плечи. От нетерпения и страха голос её дрожал. Дрожали руки.       – Нет, – он казался разочарованным и измотанным, – я... я не могу... не в моих силах будущее видеть. У меня не получилось бы.       – Но что же ты видел? И зачем ты... что ты тогда делал? – она отстранилась. Руки повисли вдоль тела плетьми, и то же разочарование овладело ею.       – Я хотел взглянуть в прошлое. Думал, что смогу увидеть что-нибудь... я не понимаю, почему владычица Тауретари молчит. Но я ничего не увидел.       Она впервые видела его растерянность, замешательство. И почему-то это придало ей сил. Она не хотела врываться на Совет, принцесса думала, что подкараулит отца потом, но едва ли он стал бы слушать. Она любила его, конечно любила, очень уважала и восхищалась даже, но она знала, что не всегда отец прав. Может, иногда он и не хотел быть правым. А Совет мог повлиять на его решения, на то он и Совет.       Она боялась и заклинала себя не дрожать, не заламывать руки. Она несколько раз про себя подготовила речь, и когда наконец решила, что может заявить о себе, когда она проигнорировала робкие попытки стражей остановить её, когда вошла в зал, где стояли и сидели члены Совета и её король, все слова выветрились из головы. Было бы легче, если бы Эвиэль не остался за дверью. Или дело было не в нём, а во взглядах, которые на неё обратились. Отец, Воронт, пожилая леди Рассет, господин Рофор, господин Матфель... Она в волнении переводила взгляд с одного лица на другое и не решалась сказать хоть слово.       Одни были просто удивлены, другие заинтересованы. Отец поднялся с места.       – Сейчас время Совета. Элен, пожалуйста, не могла бы ты...       Она так испугалась, что он её прогонит, что начала, но совсем не так, как планировала.       – Я думаю, моё место не здесь, моё место на востоке! – воскликнула она и снова замолчала. Члены Совета негромко заговорили, а она не могла понять, к кому они обращаются: к королю, к ней, друг к другу? Девушка видела лишь глаза отца, его недовольство.       – Ты не можешь! И не должна! – он рассердился, по-настоящему рассердился. – Ты останешься здесь, в столице, армия справится как-нибудь и без тебя.       – Я не говорю об участии в сражениях, ваше величество! Вспомните себя, как вы своим участием смогли поднять боевой дух ваших рыцарей! Вы же не можете сами ехать туда, я знаю, но я могу! – она взглядом умоляла его. Молила всех Прародителей. Только бы он уступил. Только бы уступил. Кровь бурлила внутри, и в её бешеном токе она слышала: туда, нужно скорее поехать туда, нужно отправляться немедленно!       Конечно, она знала, что может не выдержать боя. Она знала только турниры и состязания – испытания, где нет места настоящей ненависти и страху. Она как никогда ясно видела саму себя: девочку, которая взялась за оружие только потому, что физические нагрузки и искусство фехтования помогли спастись от боли потери. Когда её мама была жива, она и думать не думала о том, чтобы учиться драться. Когда же Белегриэль не стало, все сказки мира не могли заставить её слёзы высохнуть, все игры, все сладости были бессильны перед горем. Да, она не смогла бы участвовать в сражении, где всё смешивалось и запутывалось, где нет правил и судий. И нет восторженных зрителей, которые смеются и кричат имена своих фаворитов. На войне невозможно подойти к поверженному сопернику и протянуть ему руку, чтобы помочь подняться.       – Нет! Твоё место здесь! За стенами крепости, за спинами наших защитников! Нет, молчи, Элен. Молчи. Даже если ты не станешь кидаться в гущу сражения, ты всё равно будешь в опасности. Понимаешь? Это не значит, что ты не сможешь пострадать. Не значит, что ты не погибнешь.       – Да и пусть, – вдруг крикнула она, – я не единственный ваш ребёнок. Если я умру, у вас будет достаточно претендентов на трон!       Ирганиус покачнулся и медленно осел. Он прикрыл глаза, пережидая свою слабость.       – Ты понимаешь, что говоришь? Элен? Ты говоришь отцу, что потерять одного ребёнка – не страшно?! – он коснулся своего лба, будто его внезапно настигла головная боль.       – Я склонен согласиться с её высочеством, – вмешался Воронт. Всё это время он наблюдал за ней, мерцая тёмными синими глазами. – Ваше величество, вы не только родитель, вы властитель. Не забывайте об этом.       Элен возликовала: её поддержал такой человек, как Воронт! Отец всегда прислушивался к его словам, он же его друг и соратник, и король должен был его послушать. Но Ирганиус посмотрел на мужчину как на предателя, с болью, с изумлением.       – Выслушайте меня, ваше величество, я прошу вас. Вы и уважаемые члены совета понимаете, что мы не можем позволить себе вести продолжительную войну. Нам как можно скорее нужно или победить, или восстановить мир. Я не стану рассуждать о том, что будет легче сделать. Но я позволю себе заметить, что при таких обстоятельствах всё, что может поддержать воинов, что поможет им выстоять, должно быть использовано. Я ведь не ошибусь, если скажу, что мы мало что можем противопоставить внезапным атакам? Люди, которых называют одичавшими, не строящие городов и знающие леса, ускользают от преследований, их невозможно выследить, найти их стоянки. Они же одновременно и достаточно умны, чтобы тайно выискивать трещины в нашей защите и чтобы бить прямо по этим трещинам. Они изматывают. Вот что они делают. Тактика ведения боя с ними должна быть совершенно иной, а люди не привыкли так бороться, они не могут поймать ветер. Разве я не права?       Совет молчал. Король тоже. Но Воронт встал со своего места и подошёл к принцессе, негромко сказал:       – Ваше высочество, а вот сейчас я попрошу вас нас покинуть.       Элен вышла из зала. Ступая по коврам коридоров, она бродила, не рискуя отдаляться от кабинета, ждала, когда кто-нибудь выйдет и сообщит ей о принятом решении. Сейчас Совет и король, должно быть, спорили. Колени подгибались, движения были резкими и нервными. А кровь всё бурлила, звала её, требовала действовать. Девушка замерла, заметив, что её тень, Эвиэль, утирает выступившую на лице испарину и снимает медальон. Не успев поразиться этому действию, Элен вынуждена была обернуться на хлопок двери. Ирганиус оказался рядом с ней совершенно неожиданно. Болезненно схватив дочь за локоть, он оттащил её дальше в коридор, где никто не мог бы их увидеть.       – Не смей, слышишь, не смей влезать в военные разборки. Поклянись, что не станешь вступать в бой. Поклянись, что если ты окажешься взблизи от сражений, ты не станешь искать славы и почёта, а убежишь. Убежишь так далеко, чтобы никто тебя не достал, чтобы несмотря ни на что ты осталась жива. Поклянись, что мне не придётся оплакивать своего первенца! Поклянись!       Он говорил и тряс её как куклу. Элен боролась со слезами, в глазах отца она прочитала, то, что легло на её плечи невидимым грузом. Она порывисто обняла его.       – Я не умру, я ни за что не умру, клянусь. Папа... Папочка, я обещаю, что вернусь. Всё будет хорошо, я знаю, я.. я чувствую. Я вернусь, я не умру.       Слёзы душили её, объятия отца душили. Он так сильно сжал её, что болело всё: руки, плечи, рёбра. Она чувствовала, как прижимались его губы к её голове, волосам; что он покачивался, как будто баюкал её. Она плакала, потому что чувствовала его страх, его опустошение. Плакала и всё никак не могла остановиться.       Привыкнуть предстояло ко многим вещам. К постоянному вниманию и невозможности спрятаться от чужих глаз, к примеру. С Элен были посланы несколько рыцарей, которые должны были не только защищать её, они должны были удерживать её от неразумных поступков. Они ехали не таясь, чтобы каждый мог видеть её, по безопасным дорогам, чаще перед обозами с продовольствием. Знамя Эллериона всегда было высоко поднято. Два брата, два короля, держали друг друга за руки и высоко поднимали мечи, соприкоснувшиеся остриями, внутри образованного такой позой треугольника зеленела ветвь, густо обведённая чёрной линией – чтобы не терялась на голубом фоне. Элен часто смотрела на изображение, чтобы воспрять духом. Потому что было тяжело привыкнуть к раненым людям, лишившимся рук, ног, израненных, обезображенных.       Она привыкла к запаху немытых тел, привыкла, что не всегда в их остановках удаётся найти время на полноценное мытьё. Её волосы сальными прядями болтались за спиной, схваченные в высокий хвост. От долгой езды болели ноги и спина, кожа чесалась под одеждой. И Элен уже не хотелось смеяться над шуткой про стальной зад. Она постоянно сравнивала эту дорогу и ту, что ей удалось пережить в обществе Джессики и наёмников с запада. Тогда была цель, они могли рассчитать, сколько дней им понадобится для её достижения и возвращения. Конечно, цель была и у этого нелёгкого пути, только она не знала, даже предположить не могла, сколько времени займёт у неё эта миссия.       Элен мужалась. Она ни на что не жаловалась и не затевала разговоров о возвращении, хотя казалось, что именно этого от неё и ждали.       Элен привыкла к снегу, к тому, что иногда они сильно задерживались из-за него в дороге, привыкла к скудной пище. Она понимала, когда её маленький отряд приближался к военным лагерям: отмечала не самый приятный запах испражнений сотен людей, вырубленные леса, струйки дыма от костров. Она черпала силы из своих внутренних ресурсов, расправляя плечи и улыбаясь. И пусть у неё немытая голова, пусть! Потому что не так часто они могли остановиться в городке, гораздо чаше они пережидали ночь в деревушках, где, конечно, были бадьи, в которых можно было растопить снег, но были так же и глинобитные полы, и небольшие печи, и щели, в которые задувал ветер. Пусть Элен обходилась быстрым омовением, и всегда сама участвовала в рубке дерева для растопки деревенских печек. Пусть она часто ела среди смущённых воинов – что молодых, что старых – пресную кашу, сваренную на воде. Но она всегда улыбалась. Через силу, может, не совсем искренне, но постоянно.       Её встречали восклицаниями не только рыцари, не только войска. Жители деревень выходили посмотреть на неё, подбрасывали шапки и махали руками. Глядя на них, худых, истощённых людей, Элен не могла позволить себе много есть, хотя это очень не нравилось её свите, Эвиэль попробовал один раз убедить её, что она вовсе не должна сама голодать, но Элен не просто не хотела, она правда не могла есть. Доходило до того, что её начинало тошнить. Зато она могла "питаться" человеческими удивлением и радостью. Ей нравилось видеть в лицах воодушевление и любопытство, и поэтому, несмотря на необъяснимое желании скорее двигаться на юг, она задерживалась и говорила с некоторыми воинами и воительницами, которые были почти застенчивыми, с десятниками и сотниками, которые точно так же, как и их подчинённые, робели перед принцессой. Иногда Элен это обижало, потому что она делала, казалось, всё, чтобы быть ближе к людям. Но она держала эту обиду глубоко внутри себя.       Только рыцари из её свиты понимали, как иногда странно и волнительно было видеть среди грязи, крови и железа красивое девичье лицо не просто девушки, ещё одной воительницы, но наследницы властителя. Они понимали, что вид Элен, с охотой помогающей с заготовкой дров или расчищающей дороги от снега не хуже любого военнообязанного, ошеломляло, а природные эльфийские повадки могли внушить трепет.       Принцесса и рыцари въехали в город Риам' Ду. Девушка предвкушала отдых и улыбалась весело и открыто, потому что войска теперь получили помощь в виде добровольческих отрядов. Дворяне, отдалённые от столицы, заступники и хозяева лесов, полей и деревень, призывали под стяги Эллериона и собственных гербов людей своих владений и оказывали войскам поддержку. Когда Элен въезжала под приветственные выкрики толпы в городок, она была почти что счастлива. Она знала, что недалёко от города была стычка, окончившаяся победой, и даже услышала, что в Риам'Ду свозили пленных.       Только радость испарилась, когда она попросила показать ей схваченных врагов. Она не видела всех. Застала только, как выносили из шумного дома бездыханное тело дикарки. Улыбка сошла с губ сама собой. Над пленницей поиздевались вдоволь: её волосы были частично выдраны, кожа головы была вся в крови, руки и ноги покрывали ожоги и волдыри. Отвратительнейшей картиной было то, что представляло из себя оголённое лоно, ставшее каким-то неясным месивом, сочившимся красным и белым. Пленница была жива, пока... когда...       Довольно скоро стало ясно, что ни с одним пленником поговорить уже не удастся. Попытки развязать их языки зашли слишком далеко. Элен бросило в дрожь, её мутило. Она не пожелала оставаться в этом месте, и им пришлось проехать сквозь город и остановиться только через несколько часов в небольшом поселении. Элен долго не могла уснуть, всё лежала на твёрдом деревенском тюфяке, набитом соломой, накрывшись перевозимыми шкурами. Рыцари спали. Все, кроме одного. Эвиэль сидел рядом с её кроватью, молчал и сжимал в ладони медальон, который яснее слов объяснял ему её чувства.       Наутро же нужно было подниматься и снова продолжать путь. За разговорами перевозчиков и вояк, через слухи, было абсолютно ясно, что происходит вокруг. И совершенно неожиданно Элен приняла решение отклониться от курса. Она услышала о похищении из караванов торговцев красивой рыжеволосой девушки. И она ни минуты не сомневалась, что похищенная – Джессика.       Похищение было спасением, как оказалось чуть позже. Купцы и торговцы выполняли условленное для помощи приграничным деревням: распределяли между собой продовольствие и лекарства под неустанным контролем баронессы, как предположила Элен. Насколько было ясно из разговоров, у купцов было полно оружия для наёмников и вольных защитников. Условленный для обмена торговцами день чуть было не стал роковым. Но не стал благодаря добровольцам.       Когда купцы почуяли неладное и начали уже торопиться, а красавица собиралась возвращаться на безопасную территорию, по лесным потаённым тропинкам к людям вышли воины племени Ап'хес. Возможно, место встречи сдал кто-то гнилой и неверный, а может и трус, которого схватили разведчики дикарей, но если бы не отряд под предводительством сыновей семьи Пантор... страшно было бы представить, что могло случиться. Но всё, к славе Прародителей, обошлось. Товар поспешно вывезли с места стычки, а вот Джессику, похоже, умыкнул некий лихой спаситель. Что следовало о нём думать, Элен не знала, с одной стороны – благодаря ему Джессика жива, а вот с другой – насколько она невредима? Принцесса огорчалась этим догадкам, подгоняла коня и свою свиту. Они как могли быстро двигались, избрав целью достигнуть Вишневое селение, рядом с которым и обосновался лагерь народных защитников, как можно скорее.       Отряд встретили десяток домиков с заснеженными садами и полями, ближе к лесу стояли отстроенные времянки для добровольного объединения. Вечер был необычайно тёплым и довольно светлым, мокрый снег под копытами конец сбивался в ровную дорожку. Крестьяне вышли из своих домов, привлечённые криками ребятни, и во все глаза смотрели на рыцарей. Эвиэль выехал вперёд, хотел представить их старосте и разъяснить причину их прибытия. Но из самого крупного и, по правде сказать, самого опрятного домика вывалились трое хохочущих юношей, двое крепко прижимали к себе хихикающих раскрасневшихся деревенских красавиц. Последний вышел в компании мрачной девушки, одетой в популярные у воительниц кожаные лёгкие доспехи. И едва это весёлое общество заметило гостей, как тут же каждый потянулся к оружию, с которым, видно, и во сне не расставался.       – Кто смеет тревожить нас? – спросил один, заросший грубой щетиной, с подозрением глядя на их стяг. – С какой целью вы прибыли сюда?       – Помягче, сопляк, – повысив тон, хрипло, гневно ответил рыцарь Гилберт, мужчина средних лет, – ты оскорбляешь светлейшую госпожу одним своим видом. Кто заправляет вашей шайкой?       – А ты не горячись, дедуля, у нас времена тяжёлые, не до любезностей, – так же громко сказала воительница.       Только разборок не хватало. Элен откинула капюшон, уши и шею тут же тронул прохладный воздух.       – Мы здесь не ради ссоры, господа. Мы ищем девушку, которую вам удалось недавно отбить от напавших на купцов врагов.       – Эльфийка?.. – обескураженно произнёс подошедший к ней юноша.       – Рубис, закрой свою поганую хавалку, если не знаешь с кем базаришь! Перед вами, остолопы, её высочество принцесса. Поклон! – Гербен, кажется, это был именно он, младший из наследников Пантор, выскочил перед лошадьми, между делом огрел по голове близстоящего подчинённого, повернулся лицом к принцессе и сам поклонился. – Прошу простить за подобное... кхм.. Могу я узнать цель вашего визита? Я и мой брат будем рады оказать вам любую поддержку.       Элен в последний момент удержала нервный смешок – всё из-за молодого мужчины перед ней, очень уж резко и неожиданно сменил он манеры и тон.       – Я рада видеть вас, Гербен, – да, всё-таки она не обозналась. – Словами не описать мою благодарность вам и вашим людям, что так отважно сражаются за Эллерион. Ваша помощь неоценима.       – Я всего себя отдам родине, – торжественно, но самое главное – искренне, ответил он.       – Я хотела бы спросить о судьбе некой особы. Она очень красива, имеет рыжий цвет волос.       – И она, безусловно, женщина знатного происхождения. Прошу, миледи, я проведу вас к ней. А вы, дурни сраные!.. кхм, о господах и их лошадях позаботьтесь.       Элен спешилась, жестом останавливая Гилберта и Милту, с ней пошёл только Эвиэль. Гербен, теперь вновь учтиво, принялся объясняться:       – По случайному стечению обстоятельств мы тогда попали на них, мои разведчики о приближении дикарей доложили, видно, торопились они, передвигались не так тихо, как обычно. Вот мы и выехали их встретить. Без жертв, конечно, не обошлось, но мы отбросили назад недруга.       – Вы очень храбры и любезны.       – Что вы, как можно? Всегда к вашим услугам.       – А разве с той девушкой не было охраны? – а вдруг всё же это была не Джессика? Она едва ли отправилась бы на встречу без наёмников.       – Да были, ваша светлость, только они сразу в бой кинулись. Там ведь одни торговцы без потерь обошлись. А с дамой всё хорошо, не переживайте, – он замедлился, а потом вдруг гаркнул: – Левьен! Сучья кровь, ты что там ошиваешься?! Если ты неугоден даме, смирись! Кхм... Ваша светлость, этот... поганец как раз тот, кто вывез тогда... Левьен, что это у тебя с мордой?       Из тени к ним вышел болтавшийся у входа в дом мужчина, молодой, с волосами русыми, перехваченными в хвост у затылка. Он держал руку у щеки, в ладонь набиралась кровь.       – Награда за спасение, – несмотря на полосы от ногтей на лице, он улыбался.       – А ты чего ждал, объятий? Пошёл отсюда!       Но раненный любовью и отказом мужчина круто развернулся и заорал в верхние приоткрытые ставни невероятно сильным и красивым голосом. Он даже, кажется, совсем не обратил внимание на гостей.       – Я раньше не отступал и теперь не отступлю! Госпожа, отныне властвующая надо мной безраздельно, помните это!       – Иди уже, перемотайся. Без слёз не взглянешь, – Гербен отпихнул с дороги влюблённого и отворил двери, приглашая Элен и её спутника внутрь. В домике было пусто. Комнатки были невелики, темны и довольно захламлены. Единственным, что могло бы внушить чувство покоя, была лишь растопленная печь. Дом не казался жилым, возможно, владельцы уехали или вовсе погибли... Лестница с высокими ступенями вела наверх, и оттуда, с чердачной комнаты, лился тусклый свет. Элен увидела движение человеческой тени.       – Джессика, это я, Элен. Мы слышали, что произошло, – рискнула позвать принцесса и услышала вздох облегчения. На нижний этаж действительно спустилась Джессика, но совсем не такая, какой Элен её запомнила. Особенно бросались в глаза волосы, обрезаные до плеч, а её роскошный дорожный костюм был измят и запылен.       – Как же я счастлива вас видеть, вы себе представить не можете, – сказала Джессика, прижимая ладонь к вздымающейся в волнении груди. Элен заметила её окровавленные пальцы.       – Я... кхм, оставлю вас. Если вам что-нибудь понадобиться, дайте только знать, – Гербен вышел, явно чувствуя себя лишним.       – Что у вас с рукой? Вас не обижали? – спросил Эвиэль, когда дворянин Пантор вышел.       – Это... ах, это не моя кровь. Можно сказать, меня почти никто не обижал. Но я была бы вам признательна, если бы вы не оставляли меня одну.       – Вы боитесь? – удивилась Элен.       – И да, и нет. Опасаюсь. Я измотана постоянной обороной. Этот хам уже руки в дело пустил... – она снова выдохнула, будто показывая, какое облегчение она испытывала, избавившись от назойливого кавалера. А потом она застыла на месте, сомкнув губы. Опомнившись, осмотрела принцессу и эльфа и спросила: – А что вы здесь делаете? Как вы здесь оказались?       Они были одни, втроём. Не было лишних глаз и лишних ушей. Элен рассмеялась, схватившись за живот. Она осознавала, что смех был скорее нервным, чем весёлым, но уже не могла его сдерживать.       – Не смешно, – прокомментировала Джессика, всё же расслабляясь. – Я уже подумала, что схожу с ума, и на самом деле нахожусь в столице. Так почему вы здесь?       Была уже поздняя ночь, а Элен всё рассказывала о том, что было, что произошло за последние дни. Они остались в этом доме, поднялись наверх. Эвиэль что-то делал снаружи, Элен полагала, что помогает ненадолго обосноваться рыцарям, они уже давно намекали, что можно было бы остановиться где-нибудь в безопасном месте хотя бы на три дня, а тут такой хороший повод – они среди союзников.       Дом был хорошо протоплен, дерево стен держало тепло. Элен и Джессика сидели на старых запыленнных коврах и шкурах и разговаривали. Два огонька в керамических горшочках легко трепетали над размягчёным воском.       – Я знала, что просто не будет. Но... я раньше думала: наши люди великодушны, милостивы, добросердечны. Ридемион, помню, сказал, что мы не чета дикарям, мы их одолеем, потому что в них так много звериного, а в нас – человечного. Но после того, что я увидела... не знаю. Они все напились вражеской крови и хотят мести, но всё это так мерзко. Я не хочу их оправдывать. Если честно, я хотела их защищать.       – А теперь?       – А теперь не хочу, – Элен подтянула колени к груди, глядя на то, как изумительно блестит камень в навершии её сабли. Огоньки в горшках вдруг дрогнули, словно от дуновения ветра.       – Люди везде люди. Разбойники есть в каждой стране, в каждом городе свои мерзавцы.       – Но я не говорю про отдельных людей. Там ликовал весь этот город. Все знали, что происходит, многие принимали участие. Это были военнопленные, люди, которые не могли оказать сопротивление. Я... хочу осудить жителей Риам'Ду.       – Лучше не надо, – Джессика посмотрела на неё, не скрывая настороженности. – Вы же понимаете, что это ваши люди? Вы правы, это действительно мерзко. Но на некоторые вещи нужно закрывать глаза.       – Я не понимаю. Я и не хочу понимать.       – Не понимайте. Только не предпринимайте ничего, чтобы покарать их за подобные развлечения.       Элен до боли закусила губу. Почему Джессика не хотела понять её? Неужели сама она не хочет жить в стране, где правят мир и порядок, где люди не совершают таких ужасных вещей? А если и совершают, то их непременно наказывают.       – Не обижайтесь, – примирительно сказала лисица Алого дома, коснувшись её плеча. – Вы мыслите... скажем, несколько идеалистически. Но это в силу вашего возраста. Давайте представим, что война окончилась, а вы знаете всех причастных к этому преступлению людей. Вы заключаете всех под стражу – а только представьте себе всю эту толпу в кандалах! – и отправляете на суд, который будет длиться, может, несколько лет. Я ведь правильно понимаю: вы стремитесь к справедливости? Тех, кто смотрел, и тех, кто пытал и насиловал, нужно осуждать за разные преступления, выносить разные приговоры. Чтобы разобраться с каждым, нужно время. Это я не говорю ещё про наветы и лжесвидетельства, невозможность узнать истину. Обратимся к общей картине. Сейчас люди вас любят, а после подобного будут ненавидеть. А потом будут бунты и мятежи. И нужно будет перерезать полстраны.       – Что вы такое говорите?! Как будто люди не хотят порядка, – Элен неприятно удивило равнодушие в словах девушки.       – Не хотят. Такого, как вы описали, точно не хотят. Каждому нужен свой порядок, удобный ему самому. Если вы пожелаете осудить жителей того города и партизан, это будет рассмотрено как наказание за возможность отыграться. Давайте переменим масштаб... Ну, представьте себе нескольких детей, они разделились на две группки и играют. Ребёнок из одной группы кинул горсть песка в противников. И попал им в глаза. Дети обижены, им больно и неприятно. Они в гневе берут палки и начинают колотить обидчиков. Приходит мать этих детей и наказывает тех, что схватились за палки и прутики. Что же чувствуют эти дети?       – Это не одно и тоже! Вы сравниваете вещи, которые сравнивать нельзя.       – И всё же, кого бы вы наказали? – настаивала Джессика. – Если бы вы были той матерью.       – Всех. Одних за то, что начали драться, а других за то, что продолжили.       – Ага. А если первые не осознавали последствий? Считали это безобидным баловством? Как осыпать кого-нибудь лепестками цветов.       Элен не понимала, к чему она клонит. Что она хочет ей сказать.       – Но вторые в любом случае могли бы сразу обратиться ко взрослым. Тут свои нюансы.       – Вот видите, – удовлетворённо кивнула Джессика, – даже в таком пустяковом вопросе так много условий и вопросов, которые необходимо разъяснить прежде, чем выносить решение. А тут война. Война с теми, кто едва ли захочет сесть за стол переговоров. Вы не можете повлиять на дикарей, наказать их за то, что они напали первыми и этим удовлетворить пострадавшую сторону. Да и кроме того, представьте, что эти дикари напали на караван, с которым путешествовали ваши братья и сёстры. И сами скажите, не захотели бы вы причинить боль тем, кто причинил боль вам.       Элен закрыла глаза, которые, вероятно, начали гневно и болезненно светиться. Она бы... она бы разорвала обидчиков голыми руками. Четвертовала бы, колесовала бы. Она вспомнила, как злилась, когда увидела жертв экспериментов. Как хотела, чтобы невидимые враги получили по заслугам. Что же, она такая же? А может ли... может ли она вообще судить?       – Я бы... Не уверена. Но хочется верить, что я не стала бы набрасываться на первых же попавшихся людей.       – Значит, в вас больше самообладания и рассудительности. Вот и всё. Успокойтесь, я не прошу вас полюбить подобные расправы. Но на войне военные законы. Вы ещё не видели, что могут творить каннибалы.       – Каннибалы... О нет, голод же... Только не говорите, что вы их встречали.       – Нет, пока нет, но я слышала, что чуть южнее каннибализм не так уж редок. Семейство Сальве, кстати, обвиняют в том, что они убивают и едят прислугу.       Элен смотрела на баронессу, пытаясь понять, не шутила ли она? Не шутила.       – А вы думали, почему людям из деревень разрешили днём приходить на поле боя и разделывать трупы лошадей? Это чтобы они ночью не брали всё, что под руку ни попадётся.       – Нужно немедленно ехать на юг. Надо что-то предпринять!       Скрипнули ступени лестницы.       – Прошу вас подождать, я только что сказал господину Гилберту, что можно отдохнуть, – сначала показалась макушка эльфа, а потом и лицо. Он не стал подниматься на чердак полностью. – Я позволил себе отдать приказ от вашего имени, господин Фаек вернётся к торговцам предупредить, что госпожа Джессика найдена, – и он обратился к баронессе: – Думаю, вскоре за вами приедут ваши люди.       – Хорошо, – красавица переменилась в лице, – нет, не хорошо! Что именно вы ему сказали? Вы же не оставите меня здесь?       – Нет, успокойтесь. Мы ненадолго остановимся, а потом, вероятно, вернёмся на тракт.       – Нет, Эвиэль, – Элен поправила шкуры, на которых сидела, – мы едем на юг, но не следуя первоначальному плану. На тракт вернёмся позже. Джессика, поедете с нами?       – Если это возможно. Я бы чувствовала себя куда лучше среди ваших людей.       – Что же, – Эвиэль повернулся на узкой лестнице, ступеньки снова скрипнули, – я надеюсь, господин Фаек ещё не спит, я сообщу о том, что вас стоит искать среди сопровождающих принцессу Элен. Он отправится в дорогу с рассветом.       – Спасибо, Эвиэль, – сказав это, Элен поняла, что готова немедленно уснуть.       – Постойте, – окликнула уходящего эльфа баронесса, – не могли вы расположиться на нижнем этаже?       – Если вам так будет спокойно, я лягу внизу.       "Всё же боится," – подумала Элен, вспоминая неудачливого влюблённого. Может, его признание лисица восприняла как угрозу? В любом случае, это не было забавным, если Джессика чувствовала себя настолько некомфортно.       Девушка откинулась назад, заложив под голову руки и сразу же уснула.