Эллерион

      Вопреки ожиданиям, положенные три дня отдыха и восстановления прошли очень неплохо. Только одно Элен позже не хотела вспоминать. Странный приступ, который был характерен для эльфийского взросления, повторился.       Она говорила со старшим из братьев Пантор, который, в отличие от младшего, не был склонен к использованию грубого и прямого языка, мужчина был очень спокоен и вежлив, держался как истинный дворянин, был неглуп и храбр, о чём говорили свежие шрамы на лице и руках. Высокий, крепкого телосложения молодой мужчина, его лицо не отличалось тонкими чертами, но не было в нём ничего отталкивающего. Элен никогда не считала шрамы на лице чем-то некрасивым, что нужно было бы скрывать или пытаться полностью залечить, пользуясь народными средствами.       Девушка услышала звон в ушах, этот звон накрыл её целиком и не дал сил пробудиться от сна наяву. Тело двигалось само, а в голове вдруг стало совершенно пусто. Её влекло к озадаченному мужчине, не сумевшему понять, что случилось с ней, почему вдруг она замолчала и с непонятным сияющим взглядом шагнула к нему. Ничего непоправимого, к славе Прародителей, не случилось. Эвиэль подхватил её на руки как не живое существо даже, а как предмет, статую, и отнёс в дом. Она уже пришла в себя, когда он опустил её на небольшую скамью, стоящую среди груды вещей прямо перед дверью. Там же лежал предусмотрительно снятый медальон. Позже эльф объяснил встревоженному человеку, что волноваться не о чем – принцесса находилась под воздействием видения. А сама Элен не хотела больше выходить из дома, перед глазами ясно представали картины того, что случилось бы, не успей эльф её остановить. От стыда и смущения некуда было деться. На четвёртый день рыцари покинули Вишнёвое селение. Элен распрощалась с братьями-защитниками родных земель, стараясь выглядеть естественно и не показаться грубой или смущённой, и вместе с Джессикой направилась на юг.       Дорога стала приятнее из-за новоприобретённого соратника и интересных разговоров. Возможно, и отдых был причиной несколько приподнятого настроения. Однако радость не продлилась долго. Очень скоро вновь заболело всё тело, живот скрутило от голода, а размягчённые в воде чёрствые сухари вызывали отвращение. Элен мужественно давилась ими, чтобы никому и в голову не пришло остановиться для охоты. Возможно, и получилось бы кого-нибудь добыть, но на это потребовалось бы время. А кровь снова вскипела и тянула дальше: юг, юг, юг...       Семейство Сальве. Она едва о них помнила, но всё же... Герб – чёрный петух на жёлтом фоне, диагональные полосы алого. Ничем не примечательный род, живущий в достатке за заслуги предков ещё времён цельного Алтиота. И вот уже несколько столетий среди Сальве не было ни учёных, ни философов, ни рыцарей. Типичные деревенские дворянчики. Но по указу короля, всем владениям предоставлялось право на получение долгохранимого продовольствия. Им должны были поставлять еду! Пусть примерно такую же, как и безвкусные сухари, но разве лучше есть человечину? На озвученный вслух вопрос Элен ответа не получила. Рыцари молчали, Джессика отводила взгляд и чуть пожимала плечами.       С погодой творилось что-то непонятное. Было тепло, снег стремительно таял, повсюду были лужи, и группе приходилось передвигаться прямо по воде. Чтобы отвлечься от прилипающей к спине тёплой одежде и ощущения жара во всём теле, люди оглядывались по сторонам. Было так стеклянно красиво: жёлтые и оранжевые листья ещё крепко сидели на ветвях, отражались вместе с безоблачным небом в чистой талой воде, прозрачной и спокойной. Земля не могла принять столько влаги, и лужи, больше похожие на озёра, были всюду. Ночь пришлось провести в лесу, рыцари чудом нашли небольшой клочок земли, который не был затоплен.       Поместье Сальве располагалось на возвышенности, днём позже Элен въехала во владения, по слухам, семьи каннибалов. Деревенские жители бежали в дома, едва её завидев. Что за странная реакция! Люди казались напуганными. Они двигались дальше, сквозь поля, деревянные дома и огородики, от группы не укрылась жуткая деталь – на высокой земле, где совсем не было воды, были обустроены примитивные могилы. Свежие, насколько позволяла судить потревоженная земля.       Никто не встретил рыцарей и принцессу у ворот или у парадных дверей, а когда было принято решение войти внутрь и узнать, куда же подевались охрана и сами хозяева, стало понятно, что скромное поместье пустовало. Внутри совершенно никого не было, никаких людей. А так же не было некоторой мебели, тканей, одежды в комодах и шкафах, не было посуды и любых запасов. Только в подвалах, в холодильном отсеке, приспособленном для хранения портящейся еды, были замечены кровавые разводы. Можно было бы даже подумать о мистике, вспомнить истории о мерцающих, душах-фонариках, которые заманивали души живые, чтобы накормить пустующие гниющие оболочки, вспомнить легенды об отступниках, которых после смерти Прародители не принимали в своём бесплотном царстве, но что-то подсказывало Элен, что дело тут в не потустороннем. В поместье пахло преступлением.       Едва Даммен предложил допросить местных крестьян, к ним пришёл сухой старичок. Нет, думала принцесса, он только казался старичком из-за опустошения и горя. Он и рассказал, покаянно опустившись перед Элен на колени, что всех взрослых дворян убили жители двух ближних деревень. Слухи были не просто слухами, а страшной правдой. Мужичок рассказал, что господа очень боялись голода и нашествия дикарей, что экономили на всём, даже подчас не выполняя своих обязательств перед людьми, весь доставляемый провиант держали у себя. Потом начали пропадать люди. Молодые, крепкие, не болезненные. Всего четверо пропало: юноша и три девушки. Сначала думали, что лесной зверь лютует, но сколько уже зверья добыли люди, те и близко к деревням не подходили, да и чем живут деревни, как не пересудами. Стали думать, что дело нечисто, пошли к хозяевам, а те погнали их вон. Пятый, кузнецов сын, чуть было не был убит, но его сила помогла воспротивиться напавшим. В них деревенские, сбежавшиеся на шум, признали хозяйскую прислугу. Тут и началось. Крестьянке вломились в поместье, завязалось целое сражение, весь штат прислужников был убит, четверо из рода Сальве – тоже. Там и главенствующая пара, супруг с супругой, старший сын и младший брат хозяина.       – Много наших погибло, – говорил крестьянин, сминая в узловатых пальцах шапку, – вы, верно, видели, как ехали. На пригорочках мы их закопали, где их вода не так размочит. А тех, других, стал быть, в лесу, за поместьем. Одних в одну яму свалили, хозяев, конечно, в другую ямку. Потом тут пошуршали малость, кое-что вынесли... Вы не подумайте, матушка, наша высокая хозяйка, мы не бандиты, мы... они... Они ведь и еды-то той почти и не ели. Готовились, стал быть, бежать на запад вместе с ценностями, едой. А мы бы тут от голода пухли. И детей они неокрепших ели, так разве же это надо так? Чтоб человек человека ел. Не могли мы иначе-то. Так что хотите – убивайте, мы в ваши руки отдаёмся.       И он замолчал.       – А что дети? У ваших господ же были ещё маленькие дети, – принцесса боялась поверить, что малыши могли быть убиты.       – Ах, матушка, мы же их потом в деревню снесли, здесь-то кто будет жить после случившегося. Там у них и кормилица, и еды теперь побольше будет. А то как же их здесь оставить? Тут и стены убитых помнят... Мы внизу кости находили. Человечьи-то. Потом их, стал быть, родителям несчастным отдали, чтобы они своих деток похоронили, – его глаза слезились, ладонью вытер крестьянин выступившую солёную влагу. – Виновны мы, матушка, убили, бунт учинили, так ведь как можно было это всё сносить? Где же в людях-то любовь Прародительская, отчего в людях-то нет её?..       Принцесса немедленно отправилась в дом, где держали последних Сальве. Оба мальчика были бодры и розовощёки. В тёплом доме за ними присматривали две женщины. Когда Элен и Эвиэль вошли, они тут же бросились к детям, будто защищать их нужно было. Один, совсем кроха, спал в колыбели, своей, которую крестьяне вынесли из родимого дома, другой, возрастом лет трёх, сидел на скамье. Никто детей не обижал. Принцесса скоро вышла, убедившись, что мальчики в порядке, и оказалась в центре своеобразного круга. Жители деревни вышли, встали рядом с домом и ждали её слова.       Что же нужно было делать? Элен понимала, что самосуд далёк от справедливости, но эти люди были и убийцами, и жертвами.       – Довольно смертей. Сейчас не время проливать кровь, её и так достаточно на востоке. Разбирательство будет проводиться позже, а пока, – она посмотрела на своих рыцарей, – вы не останетесь без надзора. Мильта, ты будешь присматривать за всем. Когда нас найдёт Фаек, вы останетесь здесь, будете защитниками и хранителями. Никаких возражений! Будете отныне отвечать за эти деревни: продовольствие получать и отдавать этим людям, следить за поместьем – тоже необходимо. Род не прерван. Мальчики вырастут и будут сами распоряжаться своей собственностью. Оно принадлежит им по праву рождения, и это нужно сохранить.       Толпа простых людей огласилась тихим благодарным шелестением. Голоса походили на потревоженную ветром листву.       – Но, – принцесса нахмурилась и продолжила говорить, – это не значит, что вам даровано прощение. В этом деле необходимо учесть все детали, вызнать все подробности. Но заниматься этим сейчас не время, для этого необходимо стабилизировать ситуацию во всём королевстве. После войны здесь необходимо будет установить новые порядки. Я считаю, это будет справедливо.       Вечером затопили камины в поместье. Несмотря на всё случившееся, им было лучше остановиться именно здесь, не теснить местных жителей. Многие крестьяне ещё оплакивали погибших родных. Мильта хотела наедине поговорить с девушкой, переубедить её, рыцарь говорила, что долг не позволяет оставить принцессу, но Элен перебила её, объяснив, что меры предпринимать необходимо, нельзя оставить всё как есть. В поместье оставались ценности: небольшая, но библиотека, фамильные украшения и парадное оружие, картины... Если даже о каннибализме пошли разговоры, так и о том, что такой небедный дом пустует, узнают тоже. А у Мильты как раз начались крови, хоть она и держалась прекрасно, но в долгой дороге это было отягощающим явлением. Фаек ещё не прибыл, но и ему нужен будет отдых, у него ведь не было тех трёх дней, рыцарю тяжело будет продолжать путь. Так что именно они вдвоём и должны были остаться. Ради себя, ради этого дома и несчастных осиротевших детей Сальве. А потом... потом она расскажет обо всём отцу, и он что-нибудь придумает.       – Вы неплохо держались, – заметила Джессика, которую история дома никак, казалось, не тронула. Она расположилась в библиотеке и изучала какие-то книги. Которые позже назвала весьма эксцентричными.       – Вы считаете? Я не была до конца уверена, но нельзя было их наказывать... уж точно не за это... И они заботятся о детях, понимают, что те не виноваты. Да ещё и сами решились обо всём рассказать.       – А если обманули? – немного рассеянно ответила Алая лисица, пролистывая книгу.       – Нет. Очень многое сходится, и Эвиэль бы почувствовал, если бы что-то было не так.       Джессика подняла взгляд.       – А вы сами что же, не чувствуете?       Элен не ответила. Даже если её тело так походило на тело эльфа, даже если иногда характерные особенности вроде светящихся глаз и могли обмануть кого-нибудь, она сама знала, что мироощущение у неё развито слабо. Иногда она могла что-то почувствовать, настроиться, попробовать понять, только Эвиэлю всё это давалось без труда. Но... Ей виделось кораблекрушение и эти приступы спонтанного влечения, приступ, порождённый видом Серрента... отсутствие месячных кровей при прекрасном здоровье...       Голова разболелась. Элен решила, что обдумает всё, когда хорошенько выспится. В конце концов, у неё ещё будет много времени будет для размышлений.       В спальне покойной госпожи Сальве, в ящике маленького столика, нашёлся мешочек с засушенной ромашкой. Видно, крестьяне не обыскали этот дом достаточно тщательно. Не видели нужды, ведь на нижних этажах кладовой были мешки с крупой и мукой, накопленные хозяевами. А украшения... Был ли смысл красть эти украшения? Их нужно было кому-то продать. А кому здесь можно продать дорогие вещи? Кто мог бы их купить, да и зачем? Кроме того, ещё были живы наследники, и всё принадлежало отныне им. Рыцари легли спать, все, кроме верного Эвиэля. Джессика не отрывалась от изучения книги. Все трое сидели перед камином, бросив на пол свои пошитые из шкур спальники, и пили ромашковый отвар. Иногда даже перешучивались.       Элен так умиротворила пляска пламени, что она и не заметила, как разговорившийся эльф и баронесса перешли на очень неоднозначную тему. Джессика нашла книги и гравюры весьма откровенного характера.        Дворянка как раз и листала одну из них, время от времени многозначительно хмыкая. Эвиэль единожды полюбопытствовал, взглянул и сразу весь напрягся, недовольно поджал губы и практически демонстративно отвернулся. Назвал это "непотребным чтивом с картинками". Естественно, в связи с такой находкой, и разговор далеко уйти не мог.       – Я более чем недовольна этими стандартами и правилами, – насмешливо говорила баронесса. Элен не могла точно сказать, отвечала ли она на какой-то вопрос или просто рассуждала, принцесса ведь самое начало темы пропустила мимо ушей. – По разумению наших тронутых на голову "ожидающих" и, кстати, не только их, телесная связь в принципе должна служить лишь воспроизведению.       – Но оно тому и служит, – отвечал светлый рыцарь. – Я не говорю о целенаправленном разведении, прошу простить за бездушное название, но основа выживаемости любой расы – это зачатие потомства.       – Когда это не выходит за все разумные рамки – да, я даже соглашусь, но людей полным полно, а что с другими расами? Вы и сами это знаете. Самые известные, не говоря о скрытых пределами нашего знания о мире, это лишь две расы, что выходят на контакт с людьми и, прошу заметить, обе этих расы расположены на строго ограниченных территориях, в отличии от рода людского, который ломит из всех щелей... прошу простить за каламбур, но это – буквально. Из-за единиц, выбравших другой путь... скажем так, удовлетворения своих потребностей, ничего толком не изменится.       – А разве эти единицы притесняют? Ну, мы же говорим в целом?       – Да, в целом. Продолжайте.       Элен отпила отвара, не собираясь встревать в разговор. Она наблюдала за этими двумя, едва заметно улыбаясь. Да уж, вот им нескучно.       – Насчёт ущемлений прав или порицаний... Не хочу брать во внимание служителей, лучше исключить их вовсе. В обществе же все прекрасно понимают, что это было всегда и всегда будет и не стоит смотреть на это как на проказу.       Джессика нехорошо ухмыльнулась.       – Это в кругах попроще, мой дорогой друг, а что касается аристократии... Вы же сами понимаете, сколь озабочены все дворяне, особенно старшее поколение, продолжением рода. При этом все они из шкур своих лезут, чтобы не "понижать" планку качества крови. Иногда доходит до кровосмешения просто потому, что всем наследникам знатных родов не подобрать столь же блистательной пары! А сколько несчастливых браков!       Эвиэль совсем тихо вздохнул и качнул головой. Ему многие человеческие порядки казались странными.       – Ещё очень любят рассуждать о подобных вещах на публике, – продолжала Джессика. – Я, видите ли, против такой наглой лжи. Помню тот скандальный случай... В Алтиоте, лет... Прародители, когда это было? Не суть. Итак, госпожа Лем-Д'ьен устраивала замечательнейший маскарад. После утомительного дня и вечера гости отдыхали в выделенных для них комнатах, но вот случился пожар, по нерасторопности ли или невнимательности слуг, этого я точно не знаю. Вы не знаете, наверное, но графиня весьма несдержанно отзывалась об однополых связях... А в ту ночь в панике выскочила во внутренний двор в обществе милой и юной дочери Ксарьев! И даже посмела оправдываться тем, что лишь в порыве самых чистых и дружеских чувств хотела лишь убедиться в здоровом сне девушки, якобы боящейся темноты.       – А разве это не могло быть именно невинным времяпрепровождением? – всё ж вмешалась Элен и, пользуясь моментом, заглянула через плечо Джессики. Что же она там так высматривает, в конце концов? На двух гравюрах с небольшими сносками текста внизу было показано как правильно связывать партнёра. Очень сложно и очень откровенно связывать.       – А потому, ваше высочество, что выскочили они на улицу в плотно обтягивающей коже... Согласитесь, не самая удобная одежда для сна.       Эвиэль вдруг хмыкнул, потом тихо рассмеялся. Это было... странно. Насколько вообще мог быть странен смех. Эвиэль мало смеялся и всегда делал это странно, не по человечески... С другой стороны, он и не был человеком. А Белегриэль... её голос был тоньше и звонче. И Элен часто его слышала, потому он и казался ей всегда естественным.       – Тише, наши товарищи спят, – напомнила принцесса. – Нам бы тоже пора ложиться, надо отдохнуть и привести в порядок мысли.       Тонкий, едва уловимый пульс, звук, ощущение или всё вместе, преследовали девушку во сне. Биение то учащалось, то становилось неестественно медленным, готовым в любую минуту оборваться. Утром ей казалось, что сердце в груди замерло, но Элен не нашла в себе силы удивиться этому. И необъяснимая тяга снова начала донимать её. Юг, юг, быстрее, нужно двигаться быстрее, дальше, дальше на юг. Юг, юг, юг – биением отдавалось в ней.       Приехал Фаек, запылённый и измученный, мокрый от пота. Принцесса распрощалась с Джессикой не без сожаления. Но баронесса и без того потеряла достаточно времени, а оказывать посильную помощь стране было нужно, ведь, как и догадывалась Элен, ей были даны указания.       В груди что-то глубоко царапнуло. Но Элен же решила, что будет надеяться. Берилл жива. И, конечно, она приедет и поможет. Друг мамы, её друг. Человек, который открыл ей правду и предложил помощь. Нет, Элен не станет думать о ней как о погибшей!       Смуглые хмурые люди увезли красавицу. Даже издалека был виден медный блеск рыжих волос. А Элен и свита рыцарей, за исключением двоих, направились южнее и восточнее – на тракт. Но если бы знали верные королю подданные о том, что вставшая у них на пути река Кемелька, совсем безобидная, узкая и неглубокая, из-за таяния снега вышла из берегов, укрыв в воде мост, они бы просили принцессу повременить с отъездом. А знали бы они, что линия обороны была прорвана, и войска Эллериона отступили к Ладижке, небольшой деревеньке, то и вовсе обернулись бы на запад. Но они ни о чём не знали и въехали на землю, где уже перестали надеяться на лучшее.       Элен думала, что её не узнали, потому что воины всегда хотели хотя бы на неё посмотреть. Ей как раз пришлось проезжать через Ладижку, чтобы добраться до моста, но уже скоро она и рыцари знали: даже если они и доберутся до реки, они не смогут её преодолеть. Вплавь? Нет, не с их поклажей и тёплой одеждой, которая будет долго сохнуть. И делать остановку в лесах и полях, близких к границе не следовало. Оставалось только вернуться и сделать большой крюк.       Элен смотрела в лица воинов, закалённых и совсем юных, и не видела в них веры. В их глазах девушка ясно читала: она сама уедет и будет жить, а они при следующем нападении не выстоят. Оставить пункт нельзя, дальше располагался городок Форнод, и его непременно нужно было защитить: там пересекались пути тех, кто перевозил продовольствие и снаряжение, необходимое войскам. А помощи ждать было неоткуда. Ряды проредила не столько смерть, сколько страх. Люди дезертировали, позабыв о долге. В деревне уже никого не осталось, все бежали. Покинутые домики остались незанятыми, лес укрывал их от взгляда.       – Миледи, у нас мало времени, лучше здесь не задерживаться. Переведите дух и поешьте, а после нам нужно как можно скорее отсюда уезжать.       – Но, Эвиэль, ты же видишь, что они... Ты видишь, какие они?       – Да. Но я должен заботиться о вас.       И на этом любые попытки обсуждения закончились. Рыцари не поддавались, и Элен понимала, что несколько человек не смогут преломить ход событий, они не смогут повлиять на то, что произойдёт. А произойдёт прорыв. И хорошо, если эллерионцы нанесут врагу такой удар, от которого дикарям нужно будет время на восстановление. Тогда войска перегруппируются и на защиту Форнода встанут другие. Это в лучшем из случаев. А все эти люди, погружённые в себя, готовящиеся к смерти, будут убиты.       Обречённость легла на душу могильной плитой. Значит, она уедет. Бросит их. Они уже пережили сражение совсем недавно, даже раненых не успели вывезти, да что там – полевой хирург работал и сейчас.       Элен в бессилии и горе бродила по лагерю, пока не остановилась как вкопанная. Кричал человек. Кричал так, как не кричат живые существа. Никто вокруг не обратил на душераздирающие крики никакого внимания, Элен же бросилась вперёд и чуть не споткнулась о собаку. Плешивая шавка прибилась к людям, и чувствуя царящие настроения, поджимала хвост и низко опускала косматую голову. Элен была слишком напугана криками, чтобы обратить должное внимание на то, что собака эта была до странного упитанна.       А крики раздавались в шатре хирурга. Элен встала недалеко от входа, её всю трясло, а зайти она не смела. Тошнотворный запах убитых, сваленных кое-как в стороне, мешал вдохнуть полной грудью.       – Вы не понимаете, не понимаете, это же мои руки! Руки! Как я... что я буду без них?.. – слышала она надрывный плач. От звука этого голоса разрывалось сердце.       – Ты жив остался, парень, жив. Надолго ли... не знаю. Может, сейчас вас всех как раз и перевезут вглубь страны, – говорил очень ровный безэмоциональный хирург или помощник хирурга.       – Но я калека, я ничего не смогу, зачем мне жизнь?! Я ведь просил вас, – захлёбывался рыданиями голос раненого, – просил, чтобы... Ы-ых... Не надо было резать...       Горестный вой взлетел ввысь, к небу. На небе не было ни единого облака, тепло светило солнце. Ни это небо, ни солнце никто не видел. Элен тоже не видела. Беззвучно текли слёзы, замыливая взгляд, приоткрытый бледный рот хватал воздух. Дрожь внутри усилилась.       – Вот это вынесите, – сказал тот же равнодушный неизвестный.       Двое вышли из палатки, безропотные помощники, такие же бледные, как и трупы. На носилках лежало тело и сверху были наброшены что-то совсем непонятное, сине-розовое и склизкое, сочащееся кровью, и две руки. Отпиленная прямо у плеча исколотая синюшная и раздробленная кисть. Элен проводила взглядом помощников, сваливших ношу там же, куда носили другие трупы и прочие части тел.       Возвращались женщина и мужчина с опустевшими носилками молча, молча, кивками голов, они её поприветствовали, быть может, и не отдавая себе отчёт о том, кого видят. Элен же не могла взглянуть им в лица, её взгляд был прикован к телам.       Она видела, как шавка крадучись, будто виновато, подходит к трупам и украдкой хватает кусок, и тут же бросается к кустарнику, чтобы там его съесть. Это была та самая раздробленная кисть.       Элен мучительно рвало. Когда желудок уже был пуст, позывы и не думали прекращаться. Из-за слёз она не видела собственных рук, опиравшихся на землю, ткань штанов на коленях впитывала влагу и грязь земли, но что там грязь, когда Элен казалось, что она вот-вот умрёт. Едва хватило сил отползти на четвереньках подальше от злосчастной палатки. В ушах ещё стояли крики, а мёртвые глаза ещё живых людей будто смотрели на неё отовсюду.       Нутро успокоилось, а Элен отползла ещё дальше, даже не пробуя встать на ноги. Ей не нужно было ехать. Почему она решила, что справится? Это же... Это невыносимо. Почему такое существует в мире? Зачем? Где Прародители, где свет их и милость? Как можно было жить в этом мире?       Рыдания заставили её опуститься на землю. Элен позабыла о всяком достоинстве, её сокрушили эти взгляды, эти крики. Она не могла воспринять всё происходящее вокруг как тот же самый хирург, привыкший к крикам и мольбам, к виду изуродованных тел. Уткнувшись прямо во влажную пожелтевшую траву, она хотела только одного: чтобы всего этого не было. Просто не существовало. Ни экспериментов над людьми, ни потерявших всякий человеческий вид дворян, опустившихся до поедания себе подобных, ни всего этого. Все беды, о которых она только знала, сложились воедино, восстали из памяти жестокими деталями, и казалось, что кроме этих бед и несчастий, нечеловеческого отчаяния, ничего больше на этой земле не было.       Элен провалялась на траве достаточно долго, чтобы перестать чувствовать собственное тело. Постепенно плач затих, и она погрузилась в оцепенение. После пришло запоздалое чувство утешения: ведь есть столица, есть замок, где живут её братья и сёстры. Там отец, которому нелегко, он ведь знает, что такое война. И ей бы тоже не помешало бы узнать, учесть и стараться изо всех сил.       Потом пришло удивление. Где Эвиэль? Он же всегда оказывался рядом, когда ей было так плохо, так почему же сейчас его нет? Где он? Как долго она здесь лежит?       Элен прислушалась и не услышала никаких звуков. Вернее, не было звуков, которые воспроизводили люди. Шелест травы и листьев, пение ночной птицы... Она вскочила, озираясь по сторонам. Стояла безмятежная глубокая ночь. Поле, на котором должен был располагаться лагерь, было полно цветов, закрывших на тёмное время суток свои нежные чашечки, прикрыв серединку, полную сладкой пыльцы тонкими лепестками.       В глубине леса заухала сова.       Элен ощупала неверяще землю, затем себя. Обнажённая кожа не чувствовала прикосновений, как могло быть только во сне. Не было ни обуви, ни оружия.       "Сон".       Элен села удобнее, глядя наверх, на луну и звёзды, ждала пробуждения. Медленно менялось положение ночного светила, небо начало приобретать чудесный сиреневый оттенок, потом розовый и золотой. Показалось солнце. Принцесса не чувствовала прохлады, хотя отметила, что на травинках выступила роса, не чувствовала жажду или голод. Ей было... никак.       "Это точно сон".       Солнце поднялось над деревьями. Птицы гораздо радостнее и громче защебетали, в лесу бродили дикие звери. А Элен всё сидела на одном месте, не понимая, когда этот сон прекратится. Может, обморок? Она придёт в себя и окажется далеко от этого места. Но обмороки всегда сопровождаются такими яркими видениями? Солнце на небе клонилось на запад. Элен переживала тревогу. Ведь, если она действительно спит, то почему это так утомительно долго? Почему она помнит всё, что приключилось с ней до того, как она оказалась в царстве лета, почему она мыслит и рассуждает так же, как и наяву?       Элен поднялась на ноги. Тело едва ощущалось, оно было лёгким и подвижным, облачно белым, лишённым костей и мышц. Элен, подавляя нервозность и страх, бродила по полю. Вечер сделал свет алым, принцесса же решила добраться до Ладижка. Но она так долго шла по лесу, а ведь деревенька должна была быть совсем рядом!       Никто не видел её. Звери и птицы не пугались, шаги девушки не приминали травы. Прошла ещё одна ночь и ещё один день, прежде чем Элен заключила: это видение. Это совершенно точно видение. Прошлое? Как говорил Эвиэль, смотреть в будущее сложно, он сам не мог этого сделать, значит, она видит прошлое? Она провалилась в прошлое... Как же ей вернуться? Если деревни ещё не было, то какой год идёт?       Началась череда ужасных дней, похожих друг на друга как близнецы. Душевное волнение удалось укротить, в самом деле, это же просто мысленная связь с прошлым, в настоящем она всё так же лежит на траве рядом с палатками и плачет. Ничего страшного нет, она очнётся.       В первую неделю ей в это верилось. Она даже обрадовалась, когда в мысленном усилии перешагнула в зиму. Настоящую морозную зиму. Будучи обнадёженной, принцесса чувствовала лишь лёгкую прохладу. Элен думала, что у неё получилось попасть в другое время, ближе к настоящему. Но деревни так и не было на месте. А если она перенеслась не вперёд, а ещё дальше назад?       Как бы она ни металась, как бы она не старалась вернуться, ничего не помогало. Уснуть она не могла, она всегда оказывалась в полудрёме, на пограничье, когда тело расслаблено, но душа ещё мыслит и живёт, воспринимая всё происходящее вокруг. Она видела стаю волков, видела как подо льдом озерца плавают рыбы. Безмятежность зимы, безветренность и белизна заковали её в покое, неестественном и не причиняющем боли. Она могла долго лежать на снегу, наблюдая смену дня и ночи, глядя на хрустальные ветви и синие тени. Девушка давно сбилась с пути. Где то поле, где должна была быть деревня? Она не знала, не могла узнать, может, и не хотела узнавать. Но она устала от безделья и скуки и пошла прямо вперёд, медленно переставляя белые стопы. На снегу не оставалось следов.       Наконец начали происходить изменения, но снег не оседал на её волосах и плечах, а вдруг сменившие снежинки капли дождя, оброненные облачным небом, пролетали сквозь тело. Ветер она не чувствовала. Менялся свет, менялся лес. Снег таял, оголяя землю и траву. Элен начала плутать, ходить зигзагами, цель затерялась в переменчивом мире без чувств. Кто она? Может быть, давно стала призраком и сама этого не заметила?       Очередной вечер настиг её в дороге без смысла и желаний. Но в этот раз всё было словно бы другим. И верно. Элен остановилась, отмечая лениво, что снега не было совсем, только ветер нещадно гнул деревья, голени ног и щиколотки чуть заметно покалывало – она стояла по колено в холодном ручье. Впереди виднелись светлые силуэты. Впервые за очень долгое время Элен что-то почувствовала. Радость? Смятение? Тревогу?       К ней приближались эльфы.       Странники шли в её сторону, но её саму не видели. Когда они оказались совсем рядом, стоило только руку протянуть, чтобы дотронуться, один из светлых путников замер, моргнул. Глаза эльфа светились розоватым светом, и когда он рассеянно повернул голову и прищурился, то... кажется, он её увидел. Другие остановились, оглядываясь на товарища.       – Мы идём за тобой, – сказал эльф и поклонился.       Элен попятилась и оступилась на камнях. Упав, поняла, что снова оказалась во власти лета. Безмятежная зелень вокруг, цветы и пчёлы. Никаких эльфов не было и в помине. Встревоженная душа не находила себе места, очнулась от мёртвого сна. Он сказал, что они идут за ней. Они помогут? Она ведь... Точно, она же должна быть в лагере. Она плакала. Да-да, она лежала и плакала, а потом...       Потом она оказалась здесь.       Элен поднялась, повернулась в сторону, куда шли эльфы. Это верное направление? Когда она очнулась в первую свою ночь, тоже летнюю и такую далёкую, как прошлая жизнь, она смотрела прямо на восток. Девушка решила, что ей нужно оказаться на том же месте, на котором её и выбросило в прошлое. А те эльфы... Они ведь могли видеть прошлое. Элен столкнулась с ними в этом прошлом!       Несколько дней она шла, держась направления, следила за светилами и звёздами, чтобы не сбиться с пути и действительно начала узнавать местность. Никаких временных скачков больше не было, лето оставалось летом, но только она же должна быть... когда это было? Осенью или зимой? Отголосками утерянных мыслей в памяти вспыхнули лица родных и друзей. Как же так, почему она не думала о них во время этого своего странствия? Принцесса расслабилась настолько, насколько это было возможно, и устремилась в то время...       Воины, рыцари, раненые. Была поздняя осень. Снег таял. Рядом с лагерем стояла деревушка Ладижка.       Девушка открыла глаза. Поле, то самое поле, было усеяно телами убитых. Дикари, эллерионцы. Совсем рядом, но это не настоящее, это будущее! Разорённые палатки, штыки, торчащие из земли, теперь почва не могла принять не воду, а кровь. Солнце клонилось к горизонту. Внутри клокотало... Элен забыла, что это за чувство, но оно требовало действовать, требовало рычать и топать. Оно всё росло внутри и потом разожгло всё тело, стоило только увидеть стяг Эллериона. Голубое полотно было запятнано кровью.       Элен снова закрыла глаза.       – Миледи, я здесь. Нужно скорее ехать, дикари не стали ждать! Мил...       – Эвиэль, быстрее ведите госпожу сюда, надо уезжать!       – Ваше высочество, лошади готовы.       Сколько шума, сколько голосов разом. В груди она чувствовала пульсацию. Даже пояс пульсировал. Нет, это не пояс. Ножны? Это сабля! Элен сжала рукоять, яснее чувствуя толчки будто бы крови. Впереди слышались крики, призывы к построению и улюлюканье врагов.       Элен открыла глаза.       – Мил... леди...       Рыцари окружили её. Они замерли, раскрыв рты, не могли и шевельнуться. Эвиэль опустил взгляд. Никто и слова против не сказал, когда она пошла на зов битвы.       Злость. Это чувство, что она испытывала, это злость! Она вспомнила, вспомнила, что это такое, вспомнила, как кричал воин в палатке хирурга, вспомнила, что дикари убивают людей. Её людей!       Она заскрипела зубами и бросилась вперёд.       Элен казалось, что всё вокруг неё движется очень медленно, ворочаясь в пространстве как в густой патоке. А она – летела, даже не думала, что делает. Всё происходило само собой. Она убивала. Руки были по локоть в крови, девушка чувствовала, какая она горячая, эта кровь, алыми разводами был покрыт серебристый доспех, сабля звонко пела в руке. А она всё шла вперёд, ничем не заслоняясь, шла так, будто ей ничего не грозило. А ведь ей действительно ничего не грозило...       Она всё предвидела. Как в развороте рубанёт в ярости воин, как удар его пройдёт в волоске от плеча дикаря. И как тот, сгруппировавшись, выбросит руку вперёд, вгоняя свой стилет прямо в стык пластин доспеха. Она знала, как подогнуться колени юноши, и каков будет следующий удар, лишающий его жизни. Но это не было настоящим. Ничего из этого ещё не успело произойти. Она изменит будущее. Они ведь совсем рядом, оба воина, вот-вот человек Эллериона начнёт свой роковой манёвр, но она уже здесь, она рядом! Какие же медленные эти люди, какие неповоротливые, Элен даже чувствовала раздражение. Как ни странно. Потому что больше она ничего не чувствовала. Ах нет, нет же, была великая злость! Злость, разъедающая грудь, ставшая всеобъемлющей и одновременно... как будто... будто ощущать её было делом абсолютно естественным, гнев казался чем-то обычным.       Принцесса быстро, почти не глядя, коснулась остриём незащищенного ничем, кроме слоя грязи и пыли с прилипшим к ним листком, горла аборигена. Сабля пела, мерцала, радовалась. Кровь выступила из раны тоже медленно, Элен видела плывущие в воздухе рубиновые капли. Дело было сделано.       Она шла дальше, не оглядываясь. Её взор простирался далеко, она видела следующую цель, затем ещё одну, и ещё... Проходила мимо тех, кто и так умрёт, настигла теперь уже вымазанную в розовую и серую глину женщину-воина. Ловкая и опытная, она должна вскоре убить двоих... Нет, не убьёт. Элен ещё быстрее, дикарка даже не уловила её приближения, а уже начала медленно падать с распоротым животом, недоумевая испуганным, непонимающим разумом, почему же её внутренности вдруг выпали наружу. Элен же не останавливалась.       Она не чувствовала ни утомлённостям, ни тяжести. Она и двигалась небыстро, но это ни в какое сравнение не шло с застывшими в густой смоле мухами вокруг.       Элен замахнулась для ещё одного удара, противник хотел напасть на эллерионца со спины, но оступился: в ноги ему повалился мёртвый соратник. И вот тогда-то дикарь поднял голову и увидел её. Двигался он всё так же медленно, но она застыла, сама не решаясь прервать его жизнь, ведь он лежал у её ног, а... как можно удалить лежачего? Человек смотрел на неё со страхом, не просто как на кого-то опасного, это был взгляд на чудовище, на что-то настолько жуткое, что лишало разума. В широко раскрытых глазах принцесса видела своё отражение.       Это так она выглядит со стороны? Элен опустила руку и оглядела себя. Руки до самых плеч окрашены в красный, одежда стала чёрной от впитавшейся крови, кожаные плотные сапоги и то почернели, только холодно поблёскивали на них розоватым серебристые заклёпки. А каким было её лицо, отражённое в зрачках этого человека! Спокойное, холодное как камень, с мелкими засохшими капельками крови на щеке и переносице, с безразличными ко всему увиденному глазами. Светящимися, жуткими глазами.       Звуки возвращались. Грохот битвы оглушал, победные крики витали над головами. Дикари бежали. Испуганный до безумия противник, пользуясь тем, что Элен замерла, бросился в сторону, а затем развернулся и кинулся за своими.       И Элен закричала. Так громко и так яростно, что Кровавая Элен покачнулась и осела на землю.       Звуки возвращались. Грохот битвы оглушал, победные крики витали над головами.       Она заново осознавала себя, своё тело. Хотела подняться, а не могла. Это была не она. Это не могла быть она. В прошлом и будущем, безликая странница, – не она! Кровавое чудовище, не знающее ценности жизни, – не она! Она, Элен, первенец прекрасных Ирганиуса и Белегриэль, принцесса Эллериона, которой было всего милее доброта, справедливость и честь, не могла поступать вот так, не могла мыслить – так.       Крик разрывал горло и лёгкие. А с неба к земле летело гигантское облако света. Так казалось Элен. Мир побелел. В ушах стоял писк.       Так закончилось для Элен это сражение.