Эллерион

      По приказу герцогини её вымыли несколько раз, а одежду, что была на ней, сожгли. Ладони жгло из-за свежих ссадин и мыла, но Берилл едва ли сосредотачивалась на происходящем. Нет, Ланна не успела стать для неё чем-то настолько важным, чтобы теперь из-за этого ужаса потерять рассудок, но всё же это извращённое существо было не просто человеком, которого торговка не знала, это было... это была Ланна, которая проявила к ней внимание и доброту. Это был человек, который провёл рядом с ней ни один день. И которого Берилл видела совсем недавно, но живого и здорового. И Берилл не могла отойти от того непонятного, страшного и полного тоски взгляда. Ей казалось, что всё тело вместе с головой обернули в несколько слоёв пышных одеял, и прикосновения теперь едва ли ощущались, звуки были приглушёнными, свет – тоже.       Двое разных докторов осмотрели её и вынесли утешающий вердикт. Кажется, она не заражена. После процедур, с накинутым на влажные волосы полотенцем, Маргарет, служанка Ариантийского герцога, вела её запутанной сетью коридоров. Остановилась у тёмной двери с мерцающими позолотой вензелями узоров. Берилл слышала голоса брата и сестры за этой дверью.       – Этого быть не может.       – Не могло быть, потому что мы когда-то решили так. Но я видела своими глазами!..       Берилл провели внутрь, усадили с большой заботой в кресло, укрыли ноги пледом. Патриция и её грозный брат умолкли и смотрели на неё, тёмные на фоне буйного пламени в величественном камине. Маргарет поспешила выйти.       – Я рад, что вам не грозит мучительная смерть. И я сочувствую вашему потрясению, но прошу, это, поверьте, невероятно важно, правда ли то, о чём мне рассказала моя сестра?       – А что она рассказала? – позабыв о всяком почтении спросила Берилл, тупо глядя в огонь, не ощущая ничего внутри, лишь пустоту.       – Нечисть убивает без разбору. И быстро. Сколько вы балансировали на лезвии ножа?       И правда, сколько? Сколько продолжалась эта страшная игра в гляделки? Сколько Ланна стояла рядом, не стремясь причинить вред?       – Не знаю.       – Что оно делало?       – Это Ланна.       – Что?.. – переспросил он.       – Её зовут Ланна.       После её слов наступила тишина, нарушаемая только дыханием и треском в камине. Патриция вдруг оказалась рядом, совсем неподобающим образом сев у кресла на колени, и заглянула ей в глаза.       – Это невероятно важно. Пожалуйста. Расскажите нам.       – Что вы хотите услышать? – она едва видела белое лицо герцогини. Всё вокруг казалось нечётким, мутным. Как если бы она находилась под водой. Уголки губ отчего-то ныли.       – Мы можем ошибаться. Ужасно ошибаться, – сказал герцог, отворачиваясь. Нервные желтоватые кисти рук, заведённые за спину, постоянно находились в движении, пальцы разжимались и сжимались в кулаки, выдавая его переживания. – Мы были убеждены, что эти твари как хищные звери. Нет, как что-то более низкое, безмозглое, неосмысляющее ничего вокруг. А если это не так?       – Не так... – эхом повторила торговка.       – Нам нужно знать, что оно... что Ланна делала. Как себя вела?       – Смотрела. Долго смотрела.       – Это было похоже на узнавание? – прошептала Патриция.       – Я не знаю. Я не уверена. Понимала ли она? Её... её глаза выражали такую муку... На ней была кровь, да? Не её кровь. Она уже кого-то убила.       Патриция резко поднялась, подошла к брату.       – А если правда, – взволнованно заговорила девушка, – а если у них остаётся разум? И чувства?       – Не может быть, – снова повторил герцог.       – Я видела сама. Оно стояло рядом, очень близко, но даже пасть не раскрыло.       Герцог ничего не ответил. А Берилл с раздражением почесала губы, их будто огнём жгло.       – Нам нужно рассказать об этом Симону, – продолжала Патриция.       – Да. И Беатрис.       – Ты и сам знаешь, в каком она состоянии. Что она может?       – Сейчас не время и не место, Патриция. Люди обезумели от страха. Нужно провести... ритуал. Справишься? Об этом нужно объявить.       Герцог обернулся, Берилл немедленно перестала тревожить кожу губ и опустила руку.       – Вам необходим отдых. Ложитесь спать, выбросите из головы все мысли. Скоро вы станете свидетелем настоящего чуда.       В выделенной для неё спальне было так много пространства, что и десятерым хватило бы места. Комната была хорошо прогрета, доставленные вещи уже были аккуратно сложены по комодам и шкафам. На пуфе у изножья кровати сидели её девочки, бледные, потрясённые, их волосы тоже были влажными, а одежда была совершенно другой... Келла помогла ей раздеться и погасила почти все свечи, Алим подбросила в камин немного дров.       – Пить... Милая, подай стакан, – её голос напугал не только её саму, но и девочек.       – Ложитесь, не вставайте. Вот, выпейте, – от волнения Келла перешла на родной язык.       Холод воды ненадолго усмирил раздражение. Берилл откинулась назад, закрывая глаза.       – Нужно остаться здесь. Госпоже плохо, нам нужно за ней следить, – шептала подруге Алим, накрывая свою хозяйку одеялом.       А Берилл уже будто бы и спала, только... было тяжело дышать, а на груди будто не мягкое одеяло лежало, а тяжёлые камни. В полудрёме торговка вновь почесала онемевшими пальцами воспалённые губы.       Внутри поселилась боль.       Её не разбудили крики и грохот. Ресницы слиплись, мёртвый язык был сухим, и не было никаких сил заставить его шевелиться. Тело подбросило в воздух.       Когда-то давно, ещё в пятнадцатилетнем возрасте, Берилл испытывала что-то подобное, но не столь мучительное. Они с друзьями детства приготовили на особых грибах и травах одно расчудесное варево. А видения и ощущения, вызванное запрещённым, но сладким и искушающим, напитком были так похожи своей природой на то, что творилось с ней сейчас!.. Стопы холодил встречный ветер. Её тело с невероятной скоростью несло чьей-то волей над морем, поток воздуха был так мощен, что вода под ней расступалась, поднимаясь высокими грохочущими волнами. Небо не уступало ни в чём океану, став тёмным и так же грозно грохочущим. Лишь изредка вихри облаков пронзала яркая вспышка.       Безграничное пространство воды и воздуха. Берилл задушено охнула, попытавшись пошевелиться, и увидела впереди скалы. Никогда она не приближалась к ним, помня о спящей угрозе. Да, морской зверь существовал. Из-за огромного тела, всплывающего на поверхность, даже Безымянный не мог продолжать своё безмятежное движение, корабль относило в сторону... Но Берилл хорошо знала этот круг скал, она часто смотрела в подзорную трубу, разглядывала их и, иногда, спину всплывавшего монстра. Но теперь её несло прямо к этому кругу, а внутри всё дрожало от страха.       Её снова подбросило, но выше. Сердце в груди вздрогнуло и затихло. Над грозными зубьями, торчащими из воды, пронизанными золотом, застыла маленькая человеческая фигурка. Как это было страшно. Берилл не чувствовала под собой никакой опоры, а над ней тучи собирались в воронку. Грохот оглушал. Могла бы она зажать руками уши, зажала бы.       Губы... Что за влага на губах? Ей что-то дали? Она не помнила, чтобы её чем-то поили. Что за наркотик? Почему он вызывает такие жуткие галлюцинации? Почему ей не привиделись молоденькие мальчики и девочки Лионели в её "Сирени"? Или какое-нибудь развесёлое кабаре, где на танцующих девушках надето лишь нижнее бельё, и то с перьями?       Рёв за спиной заставлял дрожать. О нет, это вовсе не волны. Берилл, подхваченная ветром, поднималась всё выше, её затягивало в черневшую в небесах воронку. Она глянула вниз, не в силах больше выносить неизвестность.       Среди скал, прямо в центре, разинул свою гигантскую пасть Зверь. Длинный красный язык извивался между острыми рядами зубов.       Берилл тут же ещё раз подбросило и перевернуло. Горло сдавило, а потом тут же рот наполнила какая-то мерзость. Вонь была столь невыносимой, что глаза резало.       – Выплёвывайте! Всё выплёвывайте! – повелел герцог.       Перед глазами очутилась вазочка, в которую Берилл тут же начала плеваться кровяной мерзостью. Всё кончилось, руки опирались о край стола. Да она лежит на столе! Нежная белая рука убрала от лица торговки кудри.       – Должно всё... всё выйти...       – Сядь, Патриция. Снова кровь пошла, возьми мой платок и сядь, а то ты сейчас упадёшь.       Берилл не могла остановиться, через горло из неё лилось нечто отвратное. Вазочка уже почти была наполнена до краёв, в неё же капали слёзы.       – Вот так, – говорил мужчина, сжимая её плечо. Берилл поняла, что лежит совершенно обнажённая. – Теперь прополощите рот. Полощите, полощите. Выплёвывайте всё. Чем меньше в вас останется этой гадости, тем лучше.       – Где мы? – Берилл вытерла влагу с глаз. Немного кружилась голова. Герцог отставил наполненную вазу на пол и накинул на её плечи свой камзол.       – Мы заперлись в моём кабинете, – невозмутимо сказал он. – Вот, ещё это выпейте.       – Зачем заперлись? Что это было? – она опрокинула в себя содержимое маленького изящного флакона. Дыхание перехватило от горечи, её тело свело судорогой, а затем тряхнуло.       – Ещё чуть-чуть и... это была бы глупая смерть.       Торговка во все глаза уставилась на герцога. Он казался усталым, на лбу выступила испарина.       – Да, – продолжил он, – отчасти это и наша вина. Если бы мы предположили только, что вы начнёте облизывать губы, которыми касались трупа, мы дали бы вам лекарство немедленно. Но мы сосредоточились на ранах на ладонях... И симптомы стали проявляться позже. Ох, Патриция всё же потеряла сознание.       Он обошёл стол и опустился на одно из кресел. На втором, бессильно свесив руку и откинув голову, сидела Патриция. Берилл осторожно встала, держась за стол. Оглянулась. Да, кабинет. Шкафы и книги, стол, кресла... Несчастная Патриция была вся синяя.       – Как же... Я думала даже, что это...       – Что же? – невозмутимо спросил он, растирая руку сестры.       – Не знаю. Наркотик, галлюциноген... Подождите, я заражена?       – Уже нет, можете поблагодарить Патрицию, когда она очнётся. И про Прародителей не забудьте, они, должно быть, любят вас, раз столь часто посылают вам спасение.       Берилл не знала, что следует на это ответить, но она так и не поняла, что происходило в этой комнате. И поэтому спросила:       – Что здесь произошло?       – Чудо. Чудо спасения и исцеления. Посмотрите на себя, вы здоровы, хотя вам ещё час назад грозила мучительная смерть. Когда ваши служанки подняли шум, вы ужасно хрипели. И видели бы вы свой рот или вываливающийся язык. Чёрная мёртвая плоть.       Берилл тут же решила, что её снова вырвет, но опустевшее нутро только задрожало, ничего из себя не исторгнув. Руки тут же коснулись губ. Чувствительность, тепло, мягкость...       – Ну ничего, всё позади, – он отвлёкся: – Патриция, как ты себя чувствуешь? Можешь приподняться?       Берилл тут же оказалась рядом и помогла девушке принять более удобное положение.       – Да, – слабо звучал голос герцогини.       – Плохо. Ты не сможешь провести ритуал, ты так слаба...       – Пустяк. Не отменяй... У меня всё получится. Берилл, вы уже стоите на ногах! Я так рада.       Но девушка снова потеряла сознание. Герцог объяснил, что это происходит из-за силы, которая исходит от самих Прародителей, человеческое тело Патриции едва ли могло вынести это ощущение, но она была избрана для священной связи, а значит, она сможет это выдержать. Торговке он порекомендовал снова хорошенько вымыться и пить побольше воды.       Когда Берилл сидела в своей комнате на софе перед камином, завёрнутая в одеяло, и ежесекундно смотрелась в маленькое зеркальце Алим, забрезжил рассвет. Девочки были так утомлены, что уснули рядом, одна на той же софе, вторая – в мягком кресле. Зеркальце отражало розовый рот и розовый язык. Но герцог не соврал, её девочки видели ту же ужасную картину, которую он и описал. Несколько раз Берилл порывалась написать Люсиль, даже поднималась с места и садилась за столик с ажурными ножками и брала в руки перо. Обмакнуть его в чернила, впрочем, так и не решалась. Что она напишет? Спросит, нет ли действительно такого препарата, который оказывает мощное влияние на сознание и одновременно проявляется физически окрашиванием в неестественный цвет частей тела? Что за вздор! Что в таком случае из неё выходило? Возможно, это нужно было узнать у герцога ещё тогда, в кабинете, но все эти убеждения в сверхчеловеческих силах... А просто взять и поверить в благую силу Прародителей она не могла, это же было сродни веры в сказку.       Только объяснить произошедшее как-то иначе не получалось.       Днём с герцогом увидеться не получилось, но наконец она хотя бы узнала его имя. "Его превосходительство, господин Арратс..." Так сказал слуга. Ариантийский владыка занимался важными делами: улицы города были неспокойны, столько убитых, столько раненых. Оставалась только обескровленная Патриция, которой отныне Берилл была обязана своей жизнью. Герцогиня почти с самого первого дня встречи стала её покровительницей, а сейчас претерпевала свои ужасные приступы из-за её сентиментальности и глупости.       С тяжёлым сердцем Берилл остановилась у двери спальни, занесла руку и долгое время стояла, не решаясь постучать. Прислушивалась к звукам: тишина. Торговка всё же постучала, рассудив, что если герцогиня спит, едва ли её этот звук разбудит. Но она не спала.       – Входите.       Герцогиня лежала на постели безвольной куклой, будто бы упавшей с полки и оказавшейся в странной позе. Согнутые колени под покрывалом, вскинутые руки... За разметавшимися волосами не было видно лица.       – Кто здесь? – спросила девушка и тонкой рукой отвела тёмные пряди. – Это...вы?       – Простите, я не хотела потревожить. Если вы хотите, я немедленно уйду.       – Нет, что вы. Я рада видеть, что вы здоровы.       Торговка заметила, что сама Патриция не выглядит здоровой. Особенно тревожили впалые покрасневшие глаза.       – Простите, я виновата. Если бы я только проявила благоразумие... Простите.       – Разве это ваша вина? Не думайте об этом, прошу вас.       – Мне больно видеть вас такой, – призналась торговка. – Я хотела поблагодарить вас, но мне кажется, что я только утомляю. Вам нужно отдохнуть.       И ей показалось, уже когда она хотела выйти, что Патриция что-то сказала. Берилл остановилась, прислушиваясь. Шёпот. Торговка подошла к постели и склонилась над девушкой. Руки Патриции обнимали худые плечи под покровом одеяла, но она вся дрожала, губы едва шевелились.       – Я... я не слышу, – Берилл присела перед ней, пытаясь разобрать слова.       – Согрей... те... меня...       Белая кожа была холоднее льда.       – Согрей...       Торговка не сумела бы вспомнить, как она оказалась на кровати. Она обнимала дрожащую фигурку. Пальцы герцогини искали тепла, вся она искала тепла, хотя комната была хорошо прогрета, а одеяло было пышным и тёплым, самой согреться у неё не получалось.       Берилл не отпускало чувство, будто она не должна была этого делать, как будто она кого-то обманывала. Патриция очень скоро уснула, холод ушёл. А Берилл было неспокойно. Было горько и тошно от самой себя. Но вот почему, она так и не смогла понять.       Ритуал очищения должен был состояться ночью в большом храме, построенном посреди города. Это было очень красивое здание, всё из цветного стекла в ажурных окнах, без дурацких статуй-громил и "ожидающих". Своды высоко над головой, кружево из камня, мрамор под ногами. Храм был будто поделён на четыре части: пополам его делило возвышение из того же мрамора, вдоль тянулись проходы между скамьями.       – Принято нам, женщинам, садиться в левом ряду от центра. Мужчины сидят в правом, – рассказывала Патриция. – Здесь два входа, тот, через который мы вошли, и в том конце ещё один. Там тоже рассаживаются люди, они как раз будут сидеть напротив нас. Первые ряды занимают, как правило, знатные люди, но иногда в храме собирается так много людей, что даже им приходится стоять у стен.       Берилл поддерживала девушку, боясь, что той снова станет плохо. В храм стекалось так много людей, но толпа вела себя очень тихо и упорядочено: ни толкотни, ни ругани. Но при этом множество взглядов, самых разных. Осуждающие, будто ей вздумалось истоптать дивную клумбу с редчайшими цветами, или, напротив, затуманенные, благостные глаза мерцали в полутьме. Такие глаза смотрели на неё как на недотёпу, осознавшего свою вину и попросившего прощения. Берилл не могла решить, какие взгляды ей нравятся меньше.       Внутри было светлее, но не намного. Пространство освещали только тонкие свечи в длинных чугунных напольных светильниках, короны-охапки этих язычков пламени едва ли могли конкурировать с лунным светом. Ночь выдалась ясная, и как будто бы потеплело. По крайней мере, снег действительно подтаял. Но всё же девушке казалось неосмотрительным со стороны Патриции надевать платье с коротким рукавом – даже локти были видны.       Берилл сидела впереди, в самом первом ряду. Ей не верилось в то, что сейчас начнёт происходить что-то действительно невероятное, но... Всё пережитое оставило в душе сомнения: неужели чудеса и впрямь случаются? Что, если её жизнь тому ещё одно подтверждение? Или же на неё очень сильно воздействовали собравшиеся. Многие плакали, даже рыдали, но тихо, не тревожа друг друга. Это пугало больше, чем сказки-страшилки о мёртвых женщинах, парящих над болотными водами. На возвышении же стоял чан. Берилл заметила его только тогда, когда к нему подошёл мужчина, герцог. Как же они с Патрицией были похожи!       – Сейчас я вас покину, – герцогиня отпустила её руку и поднялась.       Мужчина ободряюще положил руку на стянутое тёмным атласом плечо сестры, кивнул. Патриция повернулась к чану, и теперь невозможно было увидеть её лица. Девушка опустилась на колени, подняла руки. И всё замерло, стихли голоса. Берилл заметила напротив себя Крейза, как будто были ей знакомы две девушки, сидящие позади... Лисентия сидела на той же скамье, но у окна, на другом конце. Берилл так и не решилась поприветствовать её.       В наступившем безмолвии двигались лишь крохотные огоньки свечей. Сколько это будет продолжаться? Это просто мольба, чудо прозрения или успокоения? Никто так и начал петь хвалебные стихи или взывать к Началам. Сколько времени прошло? Пятнадцать минут? Два часа?       У Берилл затекла спина, руки и ноги похолодели. Потом она услышала... Будто капли?       "Кап..."       Что это?       "... кап... кап..."       Вода? Здесь? Но откуда? Какое жуткое эхо. Люди вокруг – статуи, бездыханные, не живые. Патриция стояла на коленях, с воздетых к потолку ладоней струилось красное, тёмное. Вот капля замерла на локотке, сорвалась в чан.       "... кап..."       Прародители и все их дети, это же кровь!       И со вздохом, мощным, как порыв бесноватого ветра, из цветных окон хлынул свет. Яркий, как в ясный жаркий полдень. Звуки вернулись. Молящиеся разом завыли и запричитали, рассыпались в благодарностях, падали на пол. А Берилл сходила с ума. Здесь, на лавке из тёмного дерева, до крови закусив губу и оглядываясь вокруг. В окнах – белое пламя, за которым не видно больше ничего. Мощные, ослепляющие лучи, подкрашенные в яркие цвета частичками витражей освещали весь храм и заставляли глаза болеть.       "Нет. Невозможно. Абсурд, бред, помешательство!! Ночь... Сейчас ночь... Это не солнце... Что это? Что!?"       Она вскочила, бросилась по проходу на улицу. Никто не видел её, все смотрели в освещённый потолок с блаженными улыбками на лицах.       Холод обжёг щеки. Всё так же светила луна, небо покрылось крохотными веснушками звездочек. Окна храма горели, будто внутри развели невероятных размеров огонь.       Берилл оббежала вокруг здания, касаясь стен, не понимая, абсолютно ничего не понимая. Снова добежала до входа, а свет всё лился из открытых ею настежь огромных дверей.       Торговка загнанно дышала, сердце разбухло внутри, вытеснило из грудной клетки лёгкие, билось гулко, тяжело. Закружилась голова. И она со звоном, не жалея себя, ударила ладонью по щеке. Снова, по другой. Пощёчины не помогали принести порядок в мыслях.       Из тёплого света в ночную прохладу шагнула тёмная фигура. Изящная, тонкая, закутанная в чёрный атлас. Фигура протянула руки ей навстречу.       – Я не понимаю, – как жалобно прозвучал голос Берилл! – Я... Я думала, что... Не знаю. Как?..       Она подошла к Патриции настолько близко, чтобы суметь разглядеть её лицо. Это было непросто из-за ярко освещённого проёма дверей. Белые руки ласково обняли её.       – Это свет. Проясняющий, очищающий. Его не надо бояться.       – Но я боюсь. Я никогда так не боялась, – сказала торговка и поняла: это действительно так.       Герцогиня хотела что-то ответить, но так ничего и не произнесла. Прижала Берилл крепче к себе в сильном объятии.       Тело герцогини было почти горячим.