Эллерион

      Берилл думала, что в это время и должна была вступить в свои права зима. Так было в прошлом году и позапрошлом. Примерно в это время холод приходил и три года назад. Немного задержалась годом ранее. Что делать с этой зимой, когда ждать её отступления? Она, если можно было говорить откровенно, уже сидела в печёнках.       Она порождала неуверенность.       Берилл ощутила это, когда по правилам эльфийского сообщества ей предоставили право на отмщение. Она бы отказалась, если бы это устроило Элен. Но её это не устраивало. С каким-то больным остервенением она, узнав о легкомысленно нанесённой обиде, обрушилась на головы своих... выходит, что сверстников. А это было до смешного глупо. Рута сказала так: справедливо будет, если обидчик смиренно примет любой удар, нанесённый обиженным. На этом и остановились. При многих свидетелях ясноглазый юноша преклонил колени и покаянно опустил глаза, вина его была вовсе не в том, что он посмел оскорбить приближённого к королевским особам человека, как было озвучено. Истинная вина была в гордыне и излишней самоуверенности. Которые, в свою очередь, брали своё начало из неправильного воспитания. Эльфы, как было видно, воспитывать молодняк не умели, разучились. Забыли, что неопытным и малым требуется больше объяснений, сказанных простым языком. Что детям нужны первые истины, а не загадки и многозначительное молчание, которые те ещё не умели понять.       "Кругом одна глупость," – подумалось ей тогда. Мальчишка выглядел так, будто любой удар готов был принять с достоинством, не потеряв лицо. Она смотрела сверху вниз на светлое лицо и не знала толком, что нужно сделать. Что было бы правильно сделать. А всё бесова зима, которая выжимала все жизненные силы!       Простояв в тишине добрых три минуты, она подошла к эльфу и, приняв решение, отвесила ему подзатыльник. В её занесённой руке не было достаточно сил, чтобы причинить боль, но, в конце концов, вышло неплохо. Мало что могло бы пристыдить его лучше, чем эта затрещина. Тишину нарушил только один приглушённый смешок. Тут попробуй только сохранить прежний самоуверенный вид, при таких-то обстоятельствах. Но ничего, в следующий раз он будет думать головой, а не зудящим эго.       Но это всё было таким незначительным, что почти сразу произошедшее вылетело из головы. И нужно было снова подниматься на ноги и садиться в седло. Берилл чуть не взвыла. Мало того, что столько времени она потратила на тяжёлую дорогу, и снова нужно было ехать. Ехать обратно! Что за издевательство, почему всё складывалось так отвратительно нелепо? Драгоценное время уходило песком сквозь пальцы.       Засаленные волосы вились круче и путались. При активных движениях на утеплённом теле выступал пот, который потом холодил, а спать долго не получалось из-за дрожи и стука собственных зубов. Иногда было так зверски холодно, что хотелось прыгнуть в огонь. Да и снились в такую морозную погоду только кошмаров. То подземные комнаты с мучимыми пленниками, о каких рассказывала Элен, то мёртвая, но противоестественно движущаяся, хрипло дышащая Лана. Иногда снился свет, бьющий из открытых настежь высоких дверей в беспроглядную ночь, в темноте которой Берилл хотела спрятаться. Но свет в конце концов охватывал её целиком, обездвиживал и ослеплял. Никакой благодати она не испытывала, только страх.       В последний день сборов торговка смогла походить по стоянке эльфов, и столкнулась с матерью Белегриэль. Сперва она решила, что это Элен сидит в одиночестве, отвернувшись спиной ко всем, и она даже тихонько пробовала позвать девушку, пока никого не было рядом, и спросить, почему это она сидит без дела. Фигура оставалась неподвижна и нема, и Берилл пришлось преодолевать толстый снежный покров, чтобы понять: это была вовсе не Элен. Торговка чуть не метнулась назад, в минутной слабости перед лицом провидицы. Тауретари едва её заметила, немного вздрогнула, нахмурилась, но потом взглянула мерцающими глазами будто в самую душу.       – Микаль, – произнесла она. – Запомни это имя.       После чего снова уставилась вдаль. А Берилл поспешила уйти подальше. Словно из-за путаницы могло произойти что-то страшное. Но сказанное въелось в память, первые три дня дороги она то и дело вспоминала: "Микаль". Пыталась увидеть в этом какой-то смысл, крутила мысли и так, и эдак, разгадывая загадку. Кто этот Микаль? Она не помнила такого ни среди своих коллег, ни среди знакомых. Или это дворянин? Или капитан отряда? Какую роль он мог сыграть в их делах?       Один раз Берилл чуть не выпала из седла, так сильно её клонило вниз, так хотелось спать. С каждым днём всё мучительнее было закутываться в меха и просыпаться в полутьме холодного зимнего утра. И с каждым новым днём становилось всё хуже. Но чудеса тоже случались. Хотя по-началу никто не обрадовался метеле, но именно из-за обильного снегопада и колючего ветра Элен приняла нелёгкое для неё решение. Они возвращались на большаки, по которым переходили армия и телеги с провиантом, иначе бы они потеряли больше времени, расчищая дороги и пытаясь срезать путь где только возможно.       В первую же остановку, под крышей дома во владениях семьи Тарстов, она уснула на матрасе, набитом соломой. Ветер остался где-то за стенами, от очага распространялся по комнате домашний жар. Она даже не думала о том, где разместились все остальные. Её одолел крепкий сон, до жуткого напоминающий смерть. В таком сне до слуха спящего не долетают голоса, не тревожит сомкнутые глаза яркий свет, и прикосновения не чувствуются. Не ощущается собственное тело.       Но это тяжёлое покрывало полусмерти сдёрнул голод, терзающий живот, и кровь застыла в руке и ноге – она уснула на боку, подтянув колени к груди и устроив руку под головой, так и спала всю ночь, ни разу не пошевелившись. Конечно, тело мучительно скрутило, особенно болела рука, ею совершенно нельзя было управлять, даже пальцем двинуть не получалось, и шипя, Берилл проснулась. Оконца в доме были совсем небольшие, располагались высоко, и нельзя было сказать, что творилось на улице. Но вот что творилось прямо перед носом торговки, было понятно. И из-за этого она проснулась окончательно.       – Прародители и их дети... Элен, ты чем думаешь?       Рядом лежала девушка, накрывшись своим плащом. В полутьме блестели её тревожные глаза. Принцесса взглянула на Берилл, но почти тут же опустила ресницы. Кожа век была будто розовее, чем обычно, но в свете гаснущего пламени трудно было различить такие детали.       – Я не могла уснуть. Очень долго, – сказала Элен.       – Так ты не спала всю ночь? – уже не получалось напустить в голос злости и казаться сердитой, все потуги смела нежная жалость. – Убаюкать тебя? Давай убаюкаю.       Она, волоча обезвоженную руку по грубой ткани, пододвинулась к девушке. Ей ведь тоже тяжело. Всем тяжело. Ничего, ничего, думала торговка, разминая затёкшие пальцы и поглаживая серебрящуюся в темноте макушку. Это ничего.       – Я думала, – совсем тихо сказала Элен, и тем глуше был её голос, чем сильнее она прижималась лбом к плечу Берилл, – думала о том, что будет потом. Через десять лет, через пятьдесят или все двести. Всё, что было в прошлом, теперь кажется таким ребячеством. И... меня задело то, как говорила со мной Тауретари. Она болеет своей мечтой и хочет передать её мне. Сперва это злило, только теперь я думаю, что это прекрасная болезнь. Я хочу, чтобы под моей защитой была прекрасная земля мира, которую населяли бы доблестные существа. Чтобы им была чужда жестокость и холодность. Хочу, чтобы умиротворение и радость царили в их живых сердцах и чистых умах. Похоже на сказку, да? Несбыточное...       Руки принцессы до боли сжали локоть подруги.       – Но Тауретари видела подобное. Видела много, много раз счастливое сосуществование разных существ. Начала видеть так давно... Она уверена, что эта мечта воплотится. И я хочу в это верить. Но не знаю, хватит ли сил и ума хоть у кого-нибудь на всей земле создать такое государство. Берилл, я хочу осуществления мечты и страшусь провала. Я не могу ни о чём больше думать. Это так глупо, да?       И она замерла. Под одеждой и кожей, Берилл могла поклясться в том, что отчётливо это слышала, в венах шумела горячая кровь. Она изо всех сил пыталась успокоить свою собственную, замедлить ток, чтобы сердечный пульс не беспокоил принцессу.       – Это очень сложно. Люди не могут быть всегда верны одним только добродетелям, – голос был хриплым. И, вероятно, вовсе не из-за того, что Берилл только проснулась.       – Я знаю. Я видела.       Торговка чуть не прикусила себе язык. Не это нужно колеблющейся душе, всё что угодно, но только не неуверенность. Опорой бы стать, но не с помощью обмана.       – Но всё же я не могу сказать, что это невозможно. Для этого нужно действительно много сил, ума и времени. Времени куда больше, чем те сроки, о которых ты говоришь.       Элен подняла голову и смотрела в её лицо, ожидая. За тем она и пришла. За надеждой. За утешением и искренностью.       – Нужно терпение и любовь, – Берилл погладила бледную щёку, а потом прижала к себе девушку, – тогда всё должно получиться. Я встречала разных людей, собрала вокруг себя так и вовсе замечательных женщин и мужчин. Пытаюсь вырастить детей, которые будут так же верно мне служить.       – Кажется, они тебя любят.       – Я помогла им в своё время. Создала условия, с которыми они могут жить и работать, не боясь, что их предадут. Доверие и надёжность очень помогают в вопросе преданности. Поэтому не бойся. Всё получится. Если мечта внутри горит, пусть это и болезненно, такой свет освещает всё вокруг. Сменится не одно поколение, воспитанное соответствующим образом, и результат не заставит себя ждать.       Уже скоро должно было посветлеть небо, в доме уже стало ощутимо прохладнее, но холод легче перенести, если прижаться друг другу теснее и согревать своим теплом друга.       – Спасибо тебе.       – Только не забывай о себе. Ты должна быть достойна любви и доверия. Следи за собой, любая работа начинается с работы над собственным несовершенством.       – А с чего начинала ты?       Элен закопошилась, находя позу поудобнее и жарко дыша прямо в грудь торговки.       – Сложный вопрос, – вздохнула она, – я, как ты можешь помнить, не ставила перед самой такой великой цели. И никогда не хотела быть совершенной. Знаешь, в таком... учёном, академическом смысле.       – В самом деле? Но ты горела. У тебя была мечта. Она осуществилась, – последние слова Элен произнесла почти неслышно.       – Начинай... с совести. Она никогда не может быть достаточно чистой, нужно постоянно следить за ней, – Берилл тяжело вздохнула и не удержалась: – Белегриэль очень помогла мне. Она была моей совестью. С ней я училась понимать себя и других, находить решения. Потом... потом отражением моей совести стали мои приближённые. Глядя в их глаза, я могу понять, правильно ли поступаю. Что изменить, что переделать? Над чем мне нужно работать?       И чтобы замять особенную, наполненную большим чувством тишину, которая после слов о Белегриэль навалилась на них каменной глыбой, Берилл поспешила добавить:       – А иногда хорошо сомневаться. Даже необходимо. Раздумывать о чём-то, не принимать сразу как истину то, о чём тебе говорят, – и прошептала: – Ладно, хватит. Поспи хотя бы час.       И то ли помогла просьба, то ли своё взяли переживания, но девушка уснула. И сон её был так спокоен и сладок, что утянул за собой и Берилл. Хотя она не хотела засыпать, и голод был силён. И сложно было бы объяснить нечаянному свидетелю подобную близость. Но удача им благоволила, и разбудил обеих Когым. Предупредил госпожу, что эльфы и люди уже собираются продолжить путь.       Небо было на удивление ярким и чистым. И поверить было нельзя в то, что их застала врасплох метель. А в деревне собирались не только они одни. Берилл своим глазам не поверила, когда увидела Стефана. Он зевал так, что вот-вот порвал бы рот, и жмурился, потирая руки и разглядывая телеги. Он даже не понял, кто его зовёт, и в взыгравшем озорстве торговка скатала снежок. Вот был смех, когда это самый снежный комок угодил в невыспатое лицо!       – Бес вас всех!.. – отплёвывался мужчина, протирал глаза и отряхивал бороду, а потом так и охнул. – Ты! Живая, ну посмотри, точно жива и здорова, как и говорили.       – Умылся, Стефан? Зевать будешь не так широко, – залилась она. После тёплого дома, хорошего сна и горячей, хоть и безвкусной еды настроение было преотличным. А крепкое пожатие рук его только подкрепило. – Что ты здесь делаешь?       – Государственный заказ, – он кивнул на повозки каравана, – везу лекарства, инструменты, разное полезное для поддержки южных деревень и армии. А вот в тех зерно и крупы. Ты ведь ввозишь теперь, с востока.       – Да, налаживаю связи, – она замялась, осматривая торговцев. Они не казались ей знакомыми, но и не все, в конце концов, сотрудничали с ней напрямую. Или они и вовсе никогда не были в столице.       – И это уже кое-кого напрягло. Все боятся, что ты начнёшь торговать с другим континентом и островами напрямую, без посредников. Тогда многие потеряют возможность заработать на этом. Но, говоря откровенно, ты бы внимательнее следила за своими растратами и вложениями. Как бы не обеднеть.       И он выразительно приподнял тонкие, словно нитка, бледные брови.       – Беспокоишься? Как это мило. Но с давних пор только я решаю, что мне делать с моими деньгами.       – Оно понятно... Подожди, а ты сама как здесь очутилась? Что ты... – Стефан заметил, как ведут коней эльфы и раскрыл широко рот. – Что за? Они те, что сопровождают принцессу? А ты что, с ними?       – Ну да, – пробормотала она, – можно сказать и так.       – Прародители, глазам не верю... А где же она сама-то, принцесса наша? И почему... как ты только вообще?..       А Элен и была среди них, да только она была точь-в-точь эльфийка да ещё и в эльфийской одежде. Он просто её не узнал. А люди всё таращились, и из окон домов уже выглядывали самые любопытные. Берилл толком и не осмотрелась вечером, зато теперь видела, что они остановились на самой окраине, потому людей было не так много, как могло быть. Если бы не торговый караван.       – Нет смысла скрывать. Его величество включает меня в высший круг. Я здесь... по его распоряжению. Но, надеюсь, ты много болтать не будешь?       – Слово для торговца – что золото, – пробормотал он, а потом очень нехорошо на неё посмотрел. – В Совет вводит? Очень плохо. Дела твои – дрянь.       – Знаю, – нелегко было признавать, но всё настроение рассеялось дымом. – Скоро едем, поэтому давай по существу. Стефан?       – Да, я слушаю. Про столицу будешь спрашивать?       – Угадал. Что там смиренники, что Воронт?       Торговец оглянулся по сторонам, заметил, что все увлечены наблюдением за эльфами, и быстро заговорил.       – Не хочу делать поспешных выводов, но всё совсем не здорово. Недавно вот Рудольф и компания перевозили свои богатства, так на них напали. Жители деревни! Представь! Наши проезжали недалеко, а те ублюдки убили Рудольфа, трёх его дочек и сына, помощников. Унесли еды и тканей. Даже камней и золота не тронули.       – Отступникова кровь, что же здесь удивительного? На что им твоё золото и драгоценности? Где бы они их сбыли, кому?       – Оно, конечно, правда, но люди такие злые стали. Потом этих своевольников повесили. Полдеревни выловили и тут же, без всяких разбирательств, – он поднял руку к горлу и изобразил удушение. Паскудно вышло.       – По существу, Стефан, я же просила.       – Простите, госпожа член Совета, – но он тут же прекратил паясничать. – Стало тише. Но это не к добру, я чувствую. Что-то нехорошее назревает, это все чувствуют. И людям хочется во что-то верить. Вот и верят, только одни в то, что госпожа принцесса нам мир принесёт, в другие – что беды немыслимые. Нервные все, очень нервные... Ещё и земли Дарнена собирают войска и проектируют пушки. Чёрный порошок будут использовать не в мирных целях.       – Что?.. Ты... Откуда знаешь? – в душе всё оборвалось, и она схватила мужчину за рукав.       – Говорят. Ты сама знаешь, могут и выдумывать, и лгать, но... Всем же глаза не завяжешь, рты не зашьёшь. Сперва информация опровергалась, но не зря же владыка наш и собрался ехать к западному краю. Договариваться поехал. Не он один. Королева Алтиота, говорят, наследница Сердена... Может, до чего и договорятся. А мы вот, как видишь, держимся указаний, данных властью. Опасно, но хотя бы не останемся голодными. Сейчас невыгодно держаться поодиночке.       Договорятся... В это почему-то верилось с трудом. Отколовшаяся часть Сердена уже принимала у себя разбойников и бандитов, нанимала на службу, скупалось оружие. Теперь ещё и порох, огнестрельное орудие, пушки! Они прямо нарушают договор, подписанный уже лет восемьдесят как, чтобы сдержать королев и королей от завоевательных войн. Снова волнения, снова тревожность. Конечно, тут и сами Прародители бы озверели, не то что их бедные дети.       Берилл смотрела под ноги, на утоптанный снег, и чувствовала, как голова раскалывалась на части. Одна напасть за другой, никакого продыху. И что самое главное: что со всем этим делать?       – Госпожа, надо ехать. Нельзя, чтобы нас ждали, – Алим подошла неслышно и заботливо накинула на голову хозяйки капюшон. Бросила Стефану важно: – Надо идти.       А тот и не задержал. Хмуро глядел на вереницу светлых всадников.       И снова вокруг всё казалось пустынным из-за снега. Постепенно от группы откалывались эльфы, они становились на позиции, которые для них обозначила принцесса. А после новых новостей она послала вперёд ещё нескольких: в меньшем составе они должны были раньше достигнуть обозначенных мест. Постепенно, следуя задумке, они должны были распределиться вдоль всей границы, в важных стратегических точках. Сама Элен хотела остановиться вовсе не в крепости Латмир, а в землях Фореллов и Доминов, озёрном крае. Берилл пыталась её отговорить, хотела предложить более отдалённые от столицы поместья, но та не отступала.       – Зато озёрный край дальше от отца. Я знаю, что он будет тобой недоволен и постарается что-нибудь выдумать... Даже если он уедет к юго-западным границам, ничто не помешает передать с гонцами приказ на бумаге. Конкретный приказ. Я и сама могу лишь надеяться, что он не станет приказывать мне... Я не хотела бы его ослушаться, – Элен разглядывала карту с пометками на очередной стоянке. Она казалась непреклонной. Потом кивнула на вояк и порученцев, которые сопровождали Берилл до этого. – Я же знаю, что кто-то из них уже далеко отсюда, спешит доложить о моём непослушании. И твоём. Пока есть возможность, надо двигаться и побыстрее доказать свою полезность. А ты должна быть рядом со мной. Пока отца здесь нет, я – та, кто отдаёт приказы.       И она тогда дружески похлопала Берилл по плечу. От таких хлопков могла разболеться вся рука, стоило только продолжить в таком темпе ещё немного. Элен, похоже, не вполне верно оценивала свои физические силы. Её бодрости можно было только завидовать, так энергично она двигалась, так бодро, несмотря на тяжесть эльфийской походной одежды и плотное плетение кольчуги. У Берилл же болела спина, ныли ноги и зад, она чувствовала себя вялой и едва соображала, на каком свете находится. И снова этот Микаль! Надо было спросить Стефана, не знает ли он кого-нибудь с таким именем. Может, этот загадочный Микаль тоже торговец?       В городке они остановились ещё один раз. Погода снова менялась, и вот на место снегов и ветра приходили солнечные дни, ещё морозные, но в то же время необычайно красивые. Снег искрился и сверкал, на нём играли, пересекаясь, тени ветвей. А Берилл не стала упускать возможность и вымылась хорошенько в бане, смыла с себя запахи пота и лошади, и хотела устроиться спать со всеми возможными удобствами, но в полусне её посетили странные мысли. Её воображение всегда было богатым на образы, и их правдоподобность смутила сон. Торговка еле дождалась утра, и в дороге, поравнявшись с Элен, высказалась.       – Стоило только задуматься, и теперь так трудно не предполагать, – их лошади шли почти вровень, очень близко, и говорить можно было спокойно, не боясь, что в разговор встрянет кто-то ещё. – Я спросила себя: как эти люди управляют мертвецами? Не как создают, а как повелевают ими? Может ли быть такое, что мой склад атаковали существа, вышедшие из под контроля? И если отталкиваться от этой мысли, выходит, на востоке эти создания могли быть... бракованными. От них могли просто избавиться. Как ни посмотри, а это внезапное желание плыть невесть куда выглядело как массовое самоубийство. Только чудом некоторые мертвецы смогли влезть на корабль в попытке спастись, вода бы их точно погубила бы. И что могло заставить из хозяев утопить такое количество орудий? Только непослушание этих самых оружий. Я пока не вижу другого объяснения. мЭлен хмурилась и смотрела только на дорогу.       – Конечно, это всё ещё только предположения. И... Если смотреть на поведение той... лекарки, я говорила тебе... Она не подчинилась приказам. Какими бы они не были. А могла бы меня убить, – дыхание перехватило, и Берилл замолчала.       – Это похоже на правду. Очень похоже. Но скажи, правда там их было так много? Так много "неправильных" орудий? На востоке их сотворением занимаются не с таким усердием, как здесь? – глаза принцессы сверкали ярче снега на солнце.       – Я не уверена, но... Возможно, дело в Патриции. То есть, в герцогине Арианты.       Оговорка не осталась незамеченной. Элен отвлеклась, и настороженно вслушивалась во что-то неслышимое человеческому уху. И, казалось, даже принюхивалась.       – Могу я спросить тебя о чём-то неприятном? – сказала девушка.       – Это о чём же таком?       – О... Не знаю точно. Иногда я чувствую такое... Нехорошее. Оно исходит от тебя, когда...       – О нет, от меня опять несёт? – сокрушённо покачала головой торговка и тоже начала принюхиваться. И цель была достигнута. Губы Элен сперва дрогнули, потом она и вовсе улыбнулась, а глаза обрели свой обычный нежный цвет. Она расслабилась.       – Мне нравится то, что ты не перестаёшь шутить, – призналась девушка. – Это успокаивает. Я говорю не о запахе. Это нечто совсем иное, как ощущение, отголоски мыслей. И когда речь заходит о твоём новом статусе или о сильных мира сего, ты... как это сказать? Ты будто задыхаешься.       Как точно сказано. Поводок ведь такая штука, если дёрнуться, он начнёт душить. И это если не думать об абсолютно неуместной интрижке.       – Не будто, а точно.       – Почему? Ты приобретаешь совсем другой вес в обществе, в твоё распоряжении переходят чиновники, ты становишься выше многих дворян.       – Недальновидно мыслишь. Рассуждаешь, как дворяне, но попробуй влезть в мою шкуру.       – Я не совсем понимаю.       Конечно, она ещё так молода, есть вещи, которые сложно понять, если никто не поможет в них разобраться.       – Давай мы рассмотрим определённую сторону вопроса. Так будет легче и мне, и тебе.       – Конечно, Берилл, говори.       – Почему до этого я могла сохранять определённый нейтралитет? Если угодно, не подчиняться приказам, а заключать договоры. Сделки. Со всеми, и с твоим отцом в том числе. Знаешь, почему? Потому что я не обременена землёй, родовой кровью и службой стране. Более того, для меня не проблема покинуть королевство насовсем, выбрать куда более приятное и удобное место жительства. Что я потеряю? А что потеряет страна, владыки которой меня вышвырнули или вынудили уехать? Она потеряет возможность через меня сотрудничать с далёкими землями, я могу обналичить все деньги и заморозить все мои счета в банках, а это приведёт к их немедленному закрытию. Работу потеряют мастера и ремесленники, я перестану оплачивать аренду зданий, которые занимаю. Привыкнувшие к редким и полезным вещицам люди должны будут обращаться к спекулянтам и платить суммы, втрое, а то и в пять раз превышающие стоимость покупки лично у меня или у торговцев, с которыми я заключила договора. Представь себе несчастного дворянина, который уже не представляет себе утро без кофе. Который поставляю с запада я. Возрастёт общественное недовольство, экономическая дыра покачнёт всю систему. Ну что, много ли потеряет эта страна? О да, намного больше, чем я. И именно поэтому мне нельзя было приказывать, со мной надо было договариваться. Никто в здравом уме не посмеет поставить передо мной невыгодные мне условия, это ему же боком и выйдет. Но теперь всё изменится.       Жеребец, спокойный как выструганная из дерева лошадка, вдруг застриг ушами, приостановился. Берилл, ещё переживающая о том, что не сможет справиться с конём, вцепилась в седло и робко зашевелила пятками по конскому боку. Жеребец всхрапнул, встряхнул гривой и снова пошёл вперёд. Торговка перевела дух.       – Теперь, – сказала она, – ни о каком нейтралитете не может идти и речи. Я привязана к Эллериону. Конечно, это едва ли сильно повлияет на мои связи с рабочими людьми и гильдиями, но зато я потеряю свободу и мои отношения с иными владыками приобретут напряжённый характер. Теперь перед ними будет стоять не просто торговец, а, если угодно, политический рычаг. Если, например, его величество Ирганиус повелит мне создать экономические неудобства в определённой стране... я буду вынуждена подчиниться. Конечно, он не отдаст такой приказ, но уже то, что он, в принципе, может это сделать, заставит королев и королей мира иначе смотреть на союзы со мной. Потому что это буду союзы не со мной лично, а с королевством, у которого есть свои интересы. Понимаешь теперь?       Элен долго молчала. Округлёнными глазами она смотрела по-новому на Берилл.       – Ты очень ценная фигура, – наконец сказала она.       – Именно.       – Я знала, что деньги определяют возможности, но никогда не рассматривала это... так. Получается... Получается, что, если перевести этот шаг на язык политики, выйдет "с Эллерионом лучше дружить". Но предложение отца... ты могла отказаться и сохранила бы свободу.       – Ох, Элен, это невозможно. Это привело бы к напряжённым отношениям со многими влиятельными людьми в самом Эллерионе. Ты же понимаешь, что такое важное решение твой отец не мог принять и исполнить самолично, по малой мере знает и одобряет подобное Совет. Если не весь круг, то большинство членов. Более того, отказом я поставила бы под вопрос авторитет его величества и его наследников в глазах этих влиятельных особ. Он прекрасно знал, что я не смогу отказать.       – Прости.       Берилл посмотрела в удручённое лицо. Прародители милосердные, как это дитя может быть таким чувствительным? Преодолевая страх и следя за каждым движением лошади, Берилл наклонялась в сторону, легко касаясь её плеча.       – Вот тебе бы ещё и извиняться. Элен, это не твоя вина. Кроме того, я смогу приспособиться. Пройдёт ещё немало времени, прежде чем новые компании начнут преодолевать Седого и так же свободно, как и я, договариваться с западом. Хах, уж скорее запад сам сделает первый шаг. Но пока мне доверяют коллеги здесь и за океаном, моё дело будет процветать. А ты просто слушай и запоминай. Тебе жизненно необходимо разбираться в таких вещах.       – Но из-за этого ты можешь потерять благосклонность правителей других стран! Как я могу об этом не думать?       – О, это не помешает тому, что они всё равно будут со мной считаться. И всё не так плохо. Я успела хорошо зарекомендовать себя. Я оказывала почтение и старалась быть угодливой. Особенно на западе. И вот сейчас я думаю, а послал бы меня его величество на восток, чтобы посмотреть на реакцию властей и приём, который мне оказали бы. И как, в связи с этим, поступил бы Враг.       Но ответа не последовало: Элен крепко задумалась. И под монотонные движения лошади Берилл чуть не задремала, опасно наклонившись вперёд. Но боль в спине помешала погрузиться в дрёму, да и свет клонящегося к горизонту солнца начал слепить глаза.       – Берилл, – вдруг позвала Элен. – А та молодая девушка, принцесса с запада, она укрыта Воронтом от любой опасности столицы, но не почувствует ли она себя пленницей? Особенно теперь, когда узнает, что ты в большей степени заботишься о благополучии Эллериона.       – Нет. Нет, она наверняка понимает, что толку от неё как от пленницы меньше, чем от союзника.       – Не боишься, что она станет иначе к тебе относиться?       Берилл задумчиво пожевала нижнюю губу. Нет, Ранит будет внимательнее к ней присматриваться, да, но несмотря на своё нечеловеческое воспитание... Нет, едва ли этот ребёнок отвернётся от неё.       – Едва ли. Тем более – конкретно она конкретно ко мне.       – Почему?       – Так вышло, что однажды я своим вмешательством спасла ей жизнь. Она была... ещё совсем маленькой. У меня даже шрам остался, – вспомнила она и усмехнулась. – Мы почти подружились, Ранит помогала мне учить языки запада. Только взрослея, она решила, что у царицы не должно быть друзей. Иногда мне кажется... она жалеет об этом. Не могу сказать точно, но она всегда выделяла меня.       – Берилл.       Голос девушки был почти торжественен. Принцесса дождалась, когда торговка обернётся к ней, и пообещала:       – С нами такого не случиться. Я никогда не отвергну твою дружбу и никогда не изменю своего тёплого отношения к тебе.       Это походило на рыцарскую клятву. Тоже немного сказочную, но...       – Так ведь нас с тобой и связывает больше. Ты так не думаешь?       Могла ли предполагать Белегриэль, что когда-нибудь её дочь и её маленькая человеческая подружка будут держаться друг друга, говорить о ней, преодолевать долгую холодную дорогу вместе? Как жаль, что она этого не увидит. А что она сказала бы, если бы знала?       На ночь эльфы и люди остановились недалёко от тракта, в низине, между деревьями. Берилл почти тут же завернулась в спальные мешки, уснула у самого огня, вытянув блаженно ноги. Выпрямленная спина ныла, но смена положения телу была приятна. Ночь казалась бы ещё лучше, если бы торговку не разбудили страшные вопли. Люди передавали друг другу озадаченное и наполненное страхом: "Пожар!" Только Берилл сколько не промаргивалась, не видела причин для такого волнения. Но из-за непонимания было ещё страшнее. Торговка видела, как эльфы лихо садятся в сёдла, сверкая глазами и сталью клинков, как первой помчалась Элен, не оглядываясь на оставшихся в лагере и ничего не объяснив. Даже рыцари её ничего не понимали и не успели остановить.       Когым был неплохим наездником, во всяком случае, он уверенно управлялся с лошадью, и ему Берилл доверила себя. Вцепившись клещом в его спину, она мчалась вместе с иноземцем через мрак, который прорезал лишь свет звёзд, и он же как от зеркала отражался от снежной земли. А потом она услышала ещё кое-что. Когым остановился у небольшого поселения, которое было атаковано группой дерзких дикарей. Они, быть может, надеялись, что в этом месте смогут найти чем поживиться, ведь торговцы не были редкостью вблизи большака. Но вместо этого наткнулись на эльфов.       Горела крыша одного дома, но с огнём местные жители справились сами, а потом с опаской и интересом наблюдали за своими спасителями. Кто-то из дикарей успел бежать, другие остались лежать на снегу, окрашивая его в красный. Берилл смогла подойти ближе, когда всё улеглось и смотрела на почти неодетого юношу, лежащего лицом в снегу. Он был мёртв, но сероватый цвет его кожи, очевидный даже в столь поздний час, едва ли можно было объяснить недавней горькой кончиной. На руках, спине и ногах ткань одежды была отделана змеиной кожей. Элен ходила меж домов, прислушиваясь к чему-то. Это она вскочила среди ночи с возгласом. Только люди не поняли, о каком пожаре она говорила, а эльфы поняли: принцесса видела скорое будущее, в котором дикари поджигают дома и грабят людей. Только что можно было взять у этих несчастных? И как только эти дикари осмелились зайти так далеко? Их могло толкать на подобные шаги то же самое, что заставило крестьян напасть на бедного Рудольфа и его детей.       Вернулись в лагерь на рассвете и сразу двинулись вперёд. Днём Берилл стало так плохо, что она едва не стала причиной для новой остановки. Её ужасно тошнило, крутило живот. По всем признакам это было похоже на отравление. Только скорее всего плохое самочувствие было вызвано физическими неудобствами и переживаниями. Поддержку оказывал Эвиэль, который наложением рук помогал Берилл справиться с дорогой. Они всё же останавливались, но ненадолго, пока Берилл не возвращалась из леса, держась за взбунтовавшийся живот. Один раз её сильно рвало, она едва успела встать на землю и тут же наклонилась, хватаясь за тонкие стволы деревьев. Жалея её, Элен остановилась на ночлег раньше, чем хотела. И даже хотела попробовать сама помочь подруге, как это делал её телохранитель. Да только она не могла делать ничего подобного, из-за чего очень расстроилась.       – Выпейте, – Эвиэль принёс торговке железную миску с тёплым отваром, который он заваривал, пока она сворачивалась клубком под шкурами у огня.       – Что это тут плавает? – она недоверчиво взглянула на тёмную жидкость в которой плавали кусочки... коры?       – Кора дуба, она хорошо помогает. Пейте. Я сделаю ещё.       И она выпила залпом, беспокоясь, что её снова начнёт тошнить.       – Давайте я попробую помочь и вашей спине.       Одна рука эльфа оказалась на её плече, а вторая легла на лопатки, укрытые шерстяным волокном и шкурой. Характерное покалывание, даже жжение сказало, что работа над улучшением её состояния началась.       – Давай оставим этот цирк с выканьем, по крайней мере пока мы одни. Где сейчас Элен?       Жжение отступило и тяжесть светлых рук эльфа исчезла.       – Я не против. Я знаю тебя достаточно долго, хотя... Не уверен, что действительно знаю хорошо. Миледи прозревает. Она уже начала видеть.       – Скажи честно, она справится? Как ты думаешь?       Эльфы собирались у границ, чтобы передавать генералам и командирам информацию, сообщать о новых наступлениях и нападениях, о том как отразить удар. Принцесса должна была предугадывать действия противников и через потоки времени передавать знания своим собратьям. Звучало это как нечто ужасно сложное и... невозможное.       – У меня нет причин сомневаться. Если кто и может, то это миледи, – и он вдруг распахнул плащ и верхнюю куртку и достал медальон. – Для этого ей не требуется даже крючок.       Это показалось ей очень знакомым. Берилл начала вспоминать кое-что из рассказов королевы.       – Белегриэль называла такое шпильками. Такие вещи помогают вам.       – Да. С помощью вещей, которые напрямую связаны с другими существами или с определённым временем, мы с меньшим сопротивлением пронзаем разумом время. Хорошо погружаться во время в определённых местах, если нужно увидеть события, с этим местом связанные. Помогает вода, водные потоки, движения воды... Вода сама как время, и она так же легко с нами взаимодействует, как мы сами – с самим временем. Но миледи не нуждается в подобных костылях. Она и Тауретари – эталон. То, какими мы должны быть, но какими не являемся.       Берилл плотнее закуталась в шкуру. Она, конечно, спрашивала себя, почему были те, кто не мог видеть будущее. И были те, кто не мог влиять на природу вещей в настоящем, ускоряя течение естественных процессов. Белегриэль тоже не могла предвидеть, но всегда останавливала кровь Берилл, когда та раздирала колени или царапала руки.       – Это связано. То, почему она не может делать то, что делаешь ты, а ты можешь, но при этом не видишь будущее.       – Напрямую. Это из-за человеческой крови во мне. Изначально... Изначально все эльфы должны были бы такими, как... они, – он посмотрел в сторону. Берилл ничего не могла разглядеть, но предполагала, что видит рыцарь. Видит Элен. – Такими создали нас Прародители. Но потом мы смешались с людьми. Многие люди на самом деле имеют в близком и далёком родстве эльфов, а многие эльфы несут в себе людскую кровь. Невозможно предположить, когда это обернётся благом, а когда разочарованием, почему миледи наш пример и образец, а эльфы, старше её в много сотен лет – нет. Но наше общество почитает подобных Прародителям. Их не так много, как хотелось бы...       – Значить, ваша способность благодатного влияния приобретена путём скрещивания? Изначально эльфы не могли делать... Вот это всё, – она взглядом указала на его руки. Эльф осмотрел свои ладони и чему-то вздохнул.       – Верно.       Рута тоже не могла видеть будущее. А как торговка поняла, эльфийка была старше Белегриэль и Эвиэля. С другой стороны, у эльфов с поколениями всё сложно, а ещё есть такие эльфы, которые стоят ровно между двумя крайностями и могут видеть лишь отрывки будущего, да и то обманчивые, и немного помогать с ранениями. Они ограничены в любой способности.       – Значит, Элен справится?       – Кровь справится.       Берилл вздохнула.       – Это едва ли меня успокаивает. Мне нет дела до крови и эльфийских способностей, я хочу узнать, что будет с Элен.       – Она устанет. Потом, возможно, миледи будет испытывать сложности с погружением в реку времени, но недолго.       – Ну хорошо. Ты так уверен в своих словах, невозможно тебе не поверить.       И Берилл повернулась к огню. Эвиэль уходить не спешил и смотрел вместе с ней на языки пламени. Живот перестал бурлить, и как будто стало легче.       – Я видел её.       – Что? – она не была уверена, что он говорил это ей.       – Я видел её однажды. Подумал сперва, что это Тауретари пришла взглянуть на свою внучку, а потом я понял: это и была сама миледи.       – Когда это было?       Он прикрыл глаза и замер.       – Миледи я и гуляли в саду. Миледи играла на траве. Это было... Шестнадцать лет назад.       О Прародители и все их дети!       Берилл привстала с места.       – Она видела саму себя? Она помнит? Или ребёнок забывает о том, что видел?       – Нет, конечно, нет. Миледи не видела себя, она была увлечена игрой. Но даже если бы и отвлеклась, не увидела бы. У времени есть свои законы, как законы мироздания. Прошлое неизменно, изменяло лишь будущее – одно из таких правил. Ещё одно: увидеть можно лишь сознательно, случайных свидетелей время не терпит.       И торговка с эльфом какое-то время просто смотрели друг другу в глаза.       – И как у вас голова не лопается? – просипела она, хмуря брови и щурясь.       Эвиэль вдруг улыбнулся. Ухмыльнулся скорее, но как-то очень тепло.       – Мы такими рождены. Мы понимаем это на ином уровне.       – Всё, подожди, – выставила она вперёд руку. – Иначе моё понимание сомнётся как листок бумаги. Лучше я просто буду думать, что это волшебство.       – А я смотрю, тебе легче. Вы, люди, справляетесь со сложностями тела и души очень быстро. Но я ещё заварю кору, от неё вреда не будет.       – Спасибо.       – Нет, это я должен благодарить. Ты заботишься о миледи. Нет таких слов, чтобы выразить мою благодарность.       Он чудаковато, в своей эльфийской манере, поклонился и ушёл.       Отвар действовал. Наутро было легче, на следующий день ушли все неудобства и боль. Берилл чаще вслушивалась в разговоры эльфов и наблюдала за Элен. Иногда та после предвидений вела себя отстранённо и плохо ела, но сила её тела не покидала, что всё же внушало надежду.       Может, Эвиэль прав в своём спокойствии? С каждым разом Элен отходила от оцепенения всё быстрее. Только что-то в этой истории про кровь очень смущало Берилл. Почему-то на грудь давило нечто неопознанное и не способное принести покой. Как догадка, которую Берилл не хотела формулировать даже просто внутри своей головы.