Её отдали океану. Настанет час, и океан вернёт её.
Я несколько раз пыталась понять, какая именно цепочка событий привела к тому, что я оказалась в такой ситуации, а ситуация, прямо скажем, очень необычная. Честно, даже не представляю, как это правильно называется. Наверное, реинкарнация? Тогда почему я очнулась не беззащитным младенцем, а уже вполне себе самостоятельным, ходящим и разговаривающим пятилетним ребенком? И почему я помню, что произошло со мной там, в моей прошлой жизни? На эти вопросы я так и не нашла ответа с тех пор, как очнулась в чужом доме, в чужой стране и чужом теле. Я никогда не думала, что такое вообще возможно. Это же просто немыслимо! Но самое пугающее во всей этой истории, помимо, конечно, чужого тела, — то, что я еще и не в своем времени! Как такое могло произойти?! Мысли беспрерывно крутились в моей, теперь уже маленькой и белокурой, голове. Я думала обо всем, что со мной произошло, но мне это ничего не дало. Только ещё больше проблем, которые я не могу решить. Наверное, со стороны я выглядела очень забавно: маленькая хрупкая девочка с едва кудрявыми светлыми волосами, большими серыми глазищами, глядящими на мир чуть осуждающе, постоянно нахмуренные брови — казалось, что между ними скоро заляжет морщинка. Мой задумчивый вид абсолютно не сочетался с милым образом такой светлой и нежной малышки. Поначалу я даже думала, что это все галлюцинации, и я лежу сейчас в коме с тяжелыми ожогами и переломами всего тела, а вся эта, скажем, «реинкарнация» — способ моего мозга абстрагироваться от пугающей ситуации. Но идея прожила недолго: слишком реалистично, слишком все по-настоящему. Окончательно я убедилась, что все действительно происходит со мной взаправду, после того, как случайно упала на улице, сильно разодрав коленки и ладони. Случай наглядно доказал, что я не сплю, что все по-настоящему: боль невозможно подделать или сымитировать. Помню, как только увидела кровь, я заплакала. Скорее не от боли, а от понимания того, что это — не сон, не видение, а суровая реальность. Только чудо вернёт меня домой в мое умершее тело. Как известно, на чудо надеяться глупо, но после случившегося я буду верить не только в чудо и реинкарнацию. В тот день я почувствовала себя беззащитной как никогда. Реакция, которая порождала спасительные мысли о фантастичности происходящего сломалась вместе с рухнувшей в ту же секунду надеждой на светлое будущее в родном доме у берега океана. Я в один миг поняла, что потеряла всё: все, кто был мне хоть мало-мальски дорог, сгинул… в том, другом мире. Взамен, надо сказать, я тоже кое-что получила: любящая, явно не бедствующая семья; новая жизнь, новый шанс; второе детство, в конце концов! которого мне и не нужно было… Как там говорится? Цени, что имеешь? Но все случилось так быстро, что опомниться нельзя было, не то, что забыть целую жизнь, наполненную счастливыми моментами: вечерами с семьей, любимой работой, любимыми людьми! Возможно ли забыть всё это и жить дальше? Очень сложно… Особенно, когда ты — маленькая девочка-ангелочек, от которой ждут разве что светящегося от радости нимба над головой! Последнее, что я помню — это сгустки адского пламени и тысячи осколков, летящие прямо в меня. Кажется, мистер Ричардсон что-то успел прокричать мне перед тем, как его накрыла волна огня, но я была в таком ужасе, что не разобрала ни слова. Я лишь помню, что было безумно больно. Я никогда в жизни не испытывала настолько сильную физическую боль. Это даже не описать, когда ты чувствуешь, как жар пламени буквально за секунду охватывает каждый миллиметр тела, а тысячи осколков пронизывают тебя, делая из тебя решето. За считанные секунды ты испытываешь весь спектр боли и эмоций, о которых даже не догадывался. А дальше все прекратилось, как будто и не началось. Резко пропал запах гари, больше не было слышно звуков разрушения и криков людей, боль отступила, стояла абсолютная тишина, и тогда я подумала, что умерла. Захотелось плакать, нет, реветь, что я собственно и сделала. Я не сразу поняла, что мой плач больше напоминает вой раненого животного: я рыдала взахлеб, не сдерживаясь, позволяя горю вместе со слезами выбраться наружу. С каждой секундой становилось чуточку легче, пока меня не ослепил яркий, не пойми откуда взявшийся свет. Реветь я не переставала. В тот момент я не представляла, как можно успокоиться. У меня была самая настоящая истерика. Я почувствовала, как кто-то обнял меня и начал раскачиваться из стороны в сторону, шепча мне что-то неразборчивое, в попытке рассеять тревоги и волнения. — Мама? Мама, я умерла? Я резко распахнула глаза. Из-за пелены слез и яркого света я не сразу разобрала, где я, и кто рядом со мной, но через несколько секунд стало очевидно, что я нахожусь в детской комнате, заставленной немного старомодной мебелью. Тут и там в глаза бросались детские игрушки. На кровати рядом со мной сидела женщина с красивыми светлыми волосами и добрым выражением лица, усеянным сеткой мелких морщинок. Вид у нее был очень испуганным. Она, не переставая, вытирала мои слезы ладонями, шепча, что это был сон, просто сон. Меня сковал ужас, тело начало пробирать мелкой дрожью. Сон? Сон? Какой сон?! Я же минуту назад побывала в огне, а теперь по непонятной причине сижу в довольно милой комнатке и реву в платье незнакомой женщине, которая никак не реагирует на то, что я назвала ее мамой. — Где я? — голос прозвучал надрывно и как-то пискляво, я не сразу придала этому значение. — Милая, все хорошо, успокойся, ты дома. Тебе приснился кошмар. Хочешь, я останусь сегодня с тобой? Ты кричала во сне, что тебя так напугало? — она обеспокоенно посмотрела мне прямо в глаза. Пелена слез спала и я смогла различать черты. Я почувствовала, как в ушах начинает звенеть. Я смогла получше рассмотреть обстановку, и мне она не понравилась. Новая волна паники окутала меня. — Где я? Где я нахожусь? Кто вы? Я чувствовала, что моя истерика набирает обороты. Мне стало жутко. Я не понимала, что происходит, где я нахожусь, кто эта женщина рядом со мной? Где мистер Ричардсон? Может быть нам удалось выжить? — Милая, ты начинаешь меня пугать, посиди минутку, сейчас я позову папу. Женщина буквально пулей вылетела из комнаты. Я слышала её быстро удаляющиеся шаги, и как она зовет какого-то Льюиса. «Папу? Она позовет моего папу!» — эта мысль немного отрезвила меня, я сделала судорожный вздох в попытке успокоиться и посмотрела на свои руки. Лучше бы я этого не делала. Мне кажется, я даже не сразу поняла, что смотрю именно на свои руки. Сначала как-то даже отрешенно в голове пронеслись слова: «до чего маленькие!» — но когда пришло осознание, что это мои руки, сердце начало учащенно биться, стало тяжело дышать. «Зеркало, мне нужно зеркало!» Я лихорадочно стала оглядываться в его поиске, наконец заметив на дверце шкафа тонкое зеркальце с небольшой трещинкой сбоку. Я, спотыкаясь об одеяло и периодически падая на него, выбралась из кровати. Спустившись, я поняла, что мой рост явно не метр семьдесят, но в тот момент мне было не до этого. Подбежав к зеркалу, я схватилась за дверцу шкафа и развернула ее к себе. То, что я увидела в отражении, точнее то, кого я увидела в отражении, я не узнала. Я просто стояла, вглядываясь в гладкую поверхность, отражающую маленькую девочку. В голове, как ни странно, стало пусто — ни одной мысли. Наверное, это был шок. Я медленно поднесла руку к лицу, не отрываясь смотря на свое отражение, провела по щеке и припухшим маленьким губам. На меня смотрели огромные покрасневшие глаза, пронзающего серого цвета. В этот момент в комнату вернулась та самая женщина, что пыталась меня успокоить, в сопровождении незнакомого мне мужчины, который был явно на несколько лет старше её, волосы тоже были светлые, а вот глаза — темно-карие. Он предстал передо мной в пижамных штанах и домашнем халате. Вид у него был растерянный и немного помятый, что говорило о том, что пять минут назад он крепко спал. — Агнес? Что случилось? Я медленно повернулась, ничего не отвечая, прошла мимо них к окну и распахнула шторы. На улице стояла мертвая ночная тишина. Все бы ничего, если бы окно не было покрыто морозным узором. Я так и осталась стоять как вкопанная у окна и думать о том, как не свихнуться, хотя мне казалось, что с моей головой уже и так не все в порядке. Сзади послышались тихие голоса. — Льюис, я думаю, нужно вызвать доктора, либо самим отвезти ее к врачу. Мне кажется, у нее шок. Она так плакала, ей снилось что-то жуткое. Я не понимаю, что произошло! Мужчина ничего не ответил. Я слышала, как он подошел ко мне и взял на руки. Я абсолютно не сопротивлялась. Зачем? Пусть делают все, что хотят. Мне уже было абсолютно все равно. Помню, как мы ехали в автомобиле, мимо мелькали уличные фонари, горящие тусклым оранжевым светом, какие-то незнакомые мне здания. На улицах было пусто. Пока мы ехали, я не видела ни одного человека: для меня это тоже было странно. В Нью-Йорке пустые улицы? Это что-то за гранью моего понимания. Но вскоре я поняла, почему на улицах так пустынно, и почему все кажется таким незнакомым и чужим: мимо промелькнул Биг-Бен.***
Воспоминания — это не пожелтевшие письма, не старость, не засохшие цветы и реликвии, а живой, трепещущий, полный поэзии мир… Избавиться от воспоминаний — всё равно, что обокрасть себя. Но что делать, если они приносят такую всепоглощающую боль? — Роуз! Ро-о-о-оуз! — с пляжа ко мне бежал Брэдли, как всегда веселый, с растрепанными волосами, что лезли ему в его искрящиеся жизнью глаза. Он улыбался своей доброй улыбкой и протягивал мне руку, задорно подмигивая. Я тут же протянула ему свою ладонь и почувствовала, как теплые, немного шершавые пальцы с каким-то неуловимым трепетом сжали её и потянули наверх, помогая мне встать с плетенного кресла нашей веранды. — Брэдли? Что ты тут делаешь? — улыбка не сползала с моего лица, и кажется, что с каждой секундой становилась только шире. — Как, что?! Роуз, иногда ты меня поражаешь! Нет, я знал, на что иду, конечно, — после этих слов он рассмеялся, но быстро принял серьезный вид. Я даже возмутиться не успела и продолжала улыбаться, смотря на него влюбленными глазами. — Во-первых, я принес это! — Брэдли достал из заднего кармана своих светлых брюк маленькую ракушку и положил в мою раскрытую ладонь. — Ты серьезно? Ракушка? Мне, человеку, который всю свою сознательную жизнь живет у океана? — Я посмотрела на Брэдли. Он выглядел очень странно: голубые глаза горели, улыбка не сходила с его лица, впрочем, как и у меня всегда, когда он был рядом. — Поверь, это будет самая необычная ракушка в твоей жизни! — Та-а-ак, Брэдли, что ты задумал? — я посмотрела на него с прищуром, но это явно не оказало нужного эффекта. — А во-вторых… — на этих словах он опустился на одно колено и раскрыл в моей ладошке ракушку. Внутри было маленькое аккуратное колечко. — Роуз? — Брэдли нахмурился, — Роуз? — повторил он, но имя прозвучало нечетко, будто он стоял не возле меня, а был на расстоянии нескольких метров. — Агнес? — это имя прозвучало намного четче. — Агнес, ты слышишь меня? — я ничего не понимала, смотрела, как Брэдли, все еще стоя на одном колене, продолжает хмуриться и зовет незнакомую мне Агнес. — Я Роуз! Меня зовут Роуз! — меня охватила паника, по щекам потекли слезы. Образ Брэдли стал расплываться.***
— Агнес, милая, проснись, ты плакала во сне. Я почувствовала, как кто-то аккуратно гладит меня по волосам и открыла глаза. «Сон. Мне снился Брэдли». Голова спросонья была тяжелая и мутная. Как я оказалась в кабинете у врача, мне вспомнить не удалось. Видимо, заснула еще в такси. В мыслях все ещё стоял более-менее чёткий образ Брэдли. Ощущения были настолько острыми, что, очнувшись, я не сразу уловила разницу между сном и явью. Слишком реально, слишком желанно. Сидя на коленках у обеспокоенного отца, я начала рассматривать окружающую обстановку, пока доктор и родители переговаривались о моем психическом состоянии. Я не особо вслушивалась (я то знаю, что именно меня так, мягко говоря, расстроило), лишь иногда до меня доносились отдельные фразы как «богатое воображение», «отношение родителей» и «ваш ребенок физически полностью здоров». Уж не знаю, как они это выяснили, главное, что ко мне не лезли с расспросами, и на том спасибо. Мать этого тела то и дело бросала на меня взгляды, полные печали. Она не сильно поверила в слова врача, что со мной, в общем, все в порядке, но заметно расслабилась. Вернемся к окружающему миру: первое, что бросилось в глаза — общее старомодное оформление кабинета, деревянный стол, канделябры, старые гравюры на стенах и пара странных на вид детских игрушек, сделанных из холщовой ткани. Не знаю, нравится ли такое маленьким детям, но лично меня они пугают. Вообще-то меня тут все не особо радует. Просканировав комнату взглядом и сопоставив то, что я видела, пока ехала в такси, а также в доме, где проснулась, у меня начало зарождаться нехорошее подозрение, что тут собрались далеко не любители антиквариата. Пока я размышляла, родители уже закончили беседовать с доктором, женщина (а точнее мать этого тела) взяла у него какие-то бумаги. Попрощавшись с ним, она кивнула мужу, давая понять, что готова идти. Отец, поудобнее перехватив меня на руках, направился к выходу. Мы шли к выходу несколько минут в полном молчании, а после оказались на улице. Вот тут-то мои самые худшие опасения и подтвердились. Ретро автомобили, женщины в строгих классических платьях ниже колен и с красивыми уложенными локонами в стиле Марлен Дитрих, мужчины в костюмах тройках и все поголовно в шляпах «трилби» выглядели так, будто сошли с экрана кино про гангстеров. На улице было немного людей, но и этого мне хватило, чтобы сделать вывод, что я явно не в 2001 году. Не знаю, какой еще сюрприз меня может ждать? Как будто того, что я умерла и очнулась не в своем теле, недостаточно, нужно меня еще и в прошлое закинуть! Прекрасно! Просто великолепно! Мои эмоции проявились на лице. Со стороны было странно наблюдать милую малышку с таким серьезным и злым выражением, но кто обратит на это внимание? Даже родители не особо восприняли перемены в настроении. Они уверенно выходили из здания, служившего больницей, и шли к грунтовой дороге, где их уже поджидало такси: черная ретро машина с забавным длинным капотом-носом и фарами, больше похожими на пенсне. Пока я предавалась праведному гневу и сетовала на судьбу, родители уже сели в машину сами и посадили меня. Я чувствовала, что опять готова расплакаться от непонимания ситуации, но, взглянув на уставших, встревоженных людей, тихо сидевших рядом со мной по обе стороны заднего сиденья автомобиля (ну не могу я называть их папа и мама), сразу передумала. Не хотелось провести день в больнице. Все, что мне нужно — это побыть одной и все обдумать. Добрались мы до дома к полудню. При дневном свете я смогла более детально разглядеть местность, где очнулась вчера. Что ж, могу сказать, что район не из бедных. Судя по аккуратным домикам вокруг, белым заборчикам и улыбчивым соседям, живут тут все прекрасно. Дом, в котором жила эта семья, был классическим английским: двухэтажный, с каменной кладкой, двумя каминами и розами в небольшом саду, что разбили при входе в дом. Несмотря на то, что мне семья попалась с достатком, а дом был очень даже пригодным для жизни, это не был мой родной коттедж у океана. Максимум, что здесь может быть — небольшая речушка. На Темзу рассчитывать тоже не стоит. Пора попрощаться с лёгким летним бризом и приятным, немного колючим, песком под ногами. Когда мы зашли внутрь, меня наконец опустили на пол. Родители больше не выглядели перепуганными: наоборот, женщина подарила дочери, то есть мне, лёгкую полуулыбку, а мужчина, перед тем как отправить к себе, погладил по светлым струящимся волосам. — Ты нас так напугала, Агнес, — женщина вмиг посерьёзнела, но потом, словно вспомнив, кто перед ней, уступила место улыбке, — иди в свою комнату. Отдохни после поездки. Она присела и заправила непослушную прядь за ухо, еле заметно проводя рукой по щеке. Я завороженно смотрела на нее, отчётливее понимая, что эта женщина — совершенно чужой человек, но она так не считает. Для нее я — ее любимая дочурка, которую отчего-то стали посещать кошмары. Она, как и любая мать, решила помочь и отвела к врачу, сказавшего мало чего путного. — Милая? Иди в комнату, — с нажимом повторил отец, чуть нахмурив брови. Я не стала противиться и поднялась по лестнице на второй этаж. Наверху было пять дверей. «И которая из них моя?» Я чувствовала, как снова начинаю злиться. Неужели я была в настолько плохом состоянии, что не запомнила, где моя комната? Я понадеялась на механическую память тела. Решив заглянуть в каждую, пока не найду свою, я потянула за ручку первую дверь, что была справа от меня и, о чудо! Мне наконец-то повезло. Я горько усмехнулась. «Лучше бы мне везло в других вещах». Я зашла в детскую, увидев уже знакомое зеркало на дверце шкафа, подошла к нему и посмотрела на свое отражение. Серые глаза снова пронзили меня насквозь, потом принялись сканировать все тело. Маленькая девочка, коею я теперь являлась, была совершенно непохожа на меня в прошлой жизни, не говоря уже о возрасте и всего вытекающего. Девочка была гораздо светлее и чище, нежели я день назад. Она была сущим ангелочком. Наверное, для родителей она истинная отрада, их любимая куколка. Вот только я под это описание не подхожу. Я другая. Но люди, с которыми мне посчастливилось жить под одной крышей, не должны ни о чем догадываться. Иначе в лучшем случае светит ещё один поход к мозгоправу. «Никогда не привыкну к их цвету, а придётся». Светлые волосы немного растрепались в дороге и смешно топорщились в разные стороны. На вид этой девочке было годика четыре, может, пять — совсем малышка. Я отстраненно хмыкнула и вновь посмотрела на себя. Глаза — единственное, что может меня выдать. Ведь не может у дошколенка быть такой серьезный взор. Что ж, придется включить актерское мастерство на максимум, только вот в прошлой жизни я не была хорошей актрисой. Врать я не любила, да и зачем? «Может быть, это какой-то сбой в программе?» Я зло зыркнула в отражение, рассердившись на свои же глупые мысли. «Да, сбой в программе! Сейчас появится Морфеус и предложит мне таблетки!» «Какой же бред, это все невозможно объяснить! Но и просто смириться тоже не выход, нужно выяснить, что же произошло со мной». Прикрыв глаза и досчитав до трёх, чтобы успокоиться, я еще раз взглянула в зеркало. «Ну что ж, я хотя бы миленькая. Никогда бы не подумала, что стану блондинкой». От этой мысли я в голос прыснула и, не сдерживаясь, захохотала звонким, детским смехом. Вы знаете, как смеются дети? Может быть помните свой собственный смех, когда были маленькими? Я вот не помню, и с детьми я никогда не ладила, да и не с кем мне было налаживать контакт. А вот сейчас придется. У малышки Агнес обязательно найдутся подружки, от которых неплохо было бы отвязаться и при этом не выглядеть для родителей очень уж подозрительной. Смех постепенно перешел в истерику. Я села возле злополучного шкафа, запустив руки в волосы, и стала раскачиваться из стороны в сторону. Всё, что скопилось в груди, изливалось с этими потоками слёз: вся прожитая жизнь с долгим сидением у океана, воспоминания о семье, об улицах Нью-Йорка и прекрасном лице Брэдли, о моем милом доме, о дружеских посиделках на веранде, о вечной красоте заката из окон моей комнаты, о летних дождях, приносящих нежданную радость, о снежных хлопьях, танцующих в ритме сердечного стука. Сколько всего не было сказано, сколько всего я не успела. Я была абсолютно не готова, совсем… Наверное, никто к этому не готов. Я плакала неудержимо, заливалась горячими слезами, и всё вокруг исчезло, растворилось в том прошлом мире, куда я никогда не вернусь. Безысходность окутала меня полностью. Я надеялась, что что-то подскажет мне, почему и, может, для чего я здесь? Должно же быть какое-то логическое обоснование внезапного скачка во времени и пространстве? «Обоснование скачка во времени… Ха-ха. Я вообще понимаю, о чем думаю?» И даже если оно есть, как я это пойму? Откуда узнаю? Черт… Рассуждение зашло в тупик. Ни одного факта, ни одной радостной новости… Слезы градом покатились из глаз, и все, что я пыталась сделать — приглушить всхлипы. Родители не должны знать об ещё одной истерике.