My future friend

В общественной жизни, как в океане, на поверхности пена, а всё ценное в глубине.

Следующие несколько месяцев прошли для меня как в тумане. Я понемногу привыкала к своему новому дому, распорядку дня и телу. Хотя, честно говоря, это было очень сложно. Абсолютно другой центр тяжести, вес и параметры, собственное отражение в зеркале казалось чужеродным, эти серые глазищи смотрели мне прямо в душу, никак не могу привыкнуть к ним. Я не скучаю по детству, но мне не хватает своего тогдашнего умения наслаждаться малым. Даже сейчас, будучи в теле ребенка, это очень тяжело воспроизвести. Я бы сказала невозможно, у детей совсем другое мироощущение, и от того еще обидней — я снова ребенок, но детством насладиться не могу. Я не могу управлять миром, в котором живу, не могу отрешиться от вещей, людей и событий, причиняющих боль воспоминаний, но я могу черпать радость в том, что приносит мне счастье — надежда на возвращение. В первые дни после перемещения казалось, что все — конец, надежды нет, но со временем отчаяние отступило, а надежда вновь заняла большое место в моем сердце. Было ощущение, будто только ей я и живу. А что я ещё могу? Наслаждаться детством? — увольте. Моя новая мама, да и отец, впрочем тоже, не спускали с меня глаз. Неусыпный контроль, если я не нахожусь в своей комнате. Постоянно сидеть в детской я не могла — возникнут вопросы. Будучи взрослым человеком, тебе многие вещи кажутся само собой разумеющимся, но когда тебе шесть лет, ты не можешь даже встать из-за стола без разрешения. Вот это, наверное, было самое сложное, потому что мне все время хотелось побыть одной и привести свои мысли в порядок, но, увы, расписание у прошлой хозяйки тела было довольно насыщенное. С утра подъем, потом гигиенические процедуры (с которыми помогала мама), после этого завтрак с родителями, чтение (опять же с мамой), прогулка и дневной сон (моя отрада, единственное время, кроме ночи, когда я могла спокойно побыть одна), снова чтение, уроки для дошколят, обед и свободное время для игр до самого ужина, которое я использовала для размышлений, сама тем временем рисуя цветочки и домики на альбомных листах. Родители уже успокоились, истерик и кошмаров больше не было. Вернее, они их просто не видели и не слышали. Теперь, если мне было совсем плохо, я закрывалась в ванной и плакала там, а ночью, после очередного кошмара, кричала в подушку, пытаясь вытравить из себя весь страх и боль. Становилось легче, но уже следующей ночью все повторялось. Бедные люди считали, что с их дочерью все в порядке. Я отлично справлялась с ролью милой и послушной девочки… ах, если бы они знали. Меня часто мучает совесть, ведь я не их ребенок, а что стало с Агнес — я не знаю. Конечно же, признаться во всем у меня даже в мыслях не было. Тут либо не поверят, в лучшем случае, и будут еще долго и пристально наблюдать за мной, либо сразу к мозгоправу, так что я послушно играю роль их дочери. К сожалению, пока у меня нет другого выбора. Сейчас вечер, я лежу на кровати в своей комнате и думаю о том, что делать дальше со всей этой ситуацией, в которой оказалась. Я уже поняла, это было перемещение души, но как моя душа перенеслась в другое время? Может ли быть, что в моем времени мне удалось спастись? Может ли быть, что сейчас в моем теле находится душа шестилетней девочки или она погибла, и я просто заняла пустую оболочку? Если все-таки первый вариант, ищут ли мои родители способ вернуть меня? А если второй? Как, как это могло произойти?! Я помню, что проснулась здесь же, на этой кровати, как она могла умереть? Умерла ли я сама, там, в одной из башен? Родители Агнес ни слова не говорили о болезни или о чудесном выздоровлении, ведь после того вечера доктор сказал, что со мной все хорошо. Очень странно, много вопросов. Я встала и подошла к своему письменному столу. В верхнем ящике у меня лежал маленький блокнотик. Он был обтянут плюшевой коричневой тканью, на обложке было написано: «Мой медвежонок». Я улыбнулась и погладила мягкую ткань обложки, такой милый девчачий блокнот. Открыв первую страницу, можно было увидеть детские каракули, явно пытавшиеся стать буквами, но, увы, разобрать тут что-то могла только прошлая хозяйка. Остальная часть блокнота была абсолютно чистой, поэтому я использовала его для своих записей. Итак, что мы имеем: 1 — Вопрос с перемещением души — реинкарнация? 2 — Вопрос с перемещением во времени. 3 — Гибель девочки? Почему именно в возрасте шести лет? 4 — Почему память осталась при мне? 5 — Почему именно 1932 год и Лондон? И самый главный вопрос — Как вернуться обратно?! (подчеркнуто два раза). Внизу была строчка с ненавистной мне датой — 11 сентября 2001 года, обведенная несколько раз в кружочек, и рядом стоял большой знак вопроса. Я помню тот взрыв, ощущение страха и безысходности, помню, как мистер Ричардсон что-то прокричал мне, прежде чем его поглотило пламя. Каждую ночь мне снится влетающий в окно на полной скорости самолет, объятый жарким пламенем. Что тогда произошло? Что это, черт побери, вообще было?! Столько вопросов и ни одного ответа. Насчет того, что мои записи можно легко прочесть в этом таинственном кладези знаний под названием «Мой медвежонок», я не боялась. Помимо знания немецкого, который я учила еще в школе, я знаю албанский. Мой дедушка иммигрант, так что именно этот язык я и выбрала для осуществления всех своих записей. Очень маловероятно, что родители тоже знают албанский. Если что, могу сказать, что это выдуманный язык. Надеюсь, никто ничего не заподозрит, если обнаружит. У меня было несколько вариантов, чтобы хотя бы немного прояснить ситуацию. Вообще, первым порывом было пойти к компьютеру и там в поисковой строке найти все, что мне нужно, но, глубоко вздохнув, поняла, что придется идти в библиотеку. Не факт, что я там что-то найду, но с чего-то начинать нужно было. Только вот незадача: как мне это сделать, если моя любящая мама не отпускает от себя ни на шаг? Вот так проблема. Я облокотилась на стол и посмотрела в окно на заходящее солнце. Наверняка я сейчас выглядела, как самый грустный в мире ребёнок. Мне осталось только пустить слезу, чтобы где-то на задворках раздалось многочисленное «о-о-о-оу» как в старых комедиях. Встряхнув белыми кудрями и захлопнув блокнот, я встала и направилась в гостиную. Резкий подъем со стула снова оказался для меня не самым легким, и меня немного повело в сторону, но я уже привыкла к таким выкрутасам своего нового тела и, не обращая внимания на это, спустилась по лестнице. Зайдя в гостиную, освещаемую мягким вечерним светом, я увидела маму, вышивающую какой-то замысловатый узор на полотенце, и отца, читающего газету — ну просто идиллия 30-х годов. Отца звали Льюис, а маму Маргарет, они были очень интеллигентные и начитанные люди. Кроме них у Агнес не было никого из родственников, Маргарет как-то рассказывала, что у меня есть дядя, но, к сожалению, взрослые не поддерживают связь и видятся крайне редко, так что семья у нас довольно маленькая. Льюис работал адвокатом и очень любил свое дело, рассказывая многочисленные истории из своей практики во время семейных ужинов. Маргарет — обычная домохозяйкой, ее хобби было вышивание, готовка и, как выяснилось позже, — я. К сожалению, это все, что я пока узнала. Оба были очень сдержанные и замкнутые, хотя, возможно, мне так казалось из-за разницы в поколениях. В 2001 году были немного другие стандарты в общении, а возможно они просто старались избегать серьезных тем для разговора, когда рядом была я. — Агнес? Я думала, ты уже легла спать, — Маргарет с улыбкой взглянула на меня, при этом ее руки продолжали неспешно порхать над пяльцами. — Мне что-то не хочется, — тихо проговорила я себе под нос и уселась на диван рядом с Льюисом. Отец, бросив на меня хитрый прищур, пододвинул меня к себе и приобнял свободной рукой. В этот момент совесть опять неприятно кольнула меня… — Я хотела немного посидеть с вами и спросить кое о чем, — Льюис, не отрываясь от газеты, перевернул страницу и спросил: — И о чем же, дорогая? — бросив взгляд на маму, которая уже перестала вышивать и начала складывать свое рукоделие в специальную коробочку, я решилась на авантюру. — Вчера, когда мы с мамой гуляли, я услышала, как две девушки говорили о би-бли-оте-ке. Что там книг море, и можно читать все, что хочешь. Можно мне туда? — вот так просто, со всей своей детской непосредственностью и, стараясь подделать речь под шестилетнего ребенка, на одном дыхании соврала я. Как ни странно, но все продолжали заниматься своими делами — папа читал газету, а мама складывала швейные принадлежности. Мне казалось, что прошла вечность, хотя от силы секунды три. Я боялась, что просьба слишком необычна, но, слава Богу, зря. — Да, сходите с мамой, если тебе интересно. Милая, как ты на это смотришь? — сказал Льюис, отвлекаясь от газеты и перекладывая ногу на ногу. Маргарет тем временем все сложила и, взглянув сначала на Льюиса, потом на меня, взяла коробку со сложенным вышиванием, встала с кресла и, подойдя ко мне, протянула коробочку в руки и сказала: — Конечно сходим. Девушки, наверное, говорили про отреставрированную библиотеку Моган, это недалеко от нас, можно и зайти. Возьми, дорогая, поставь на место, а я заварю всем чай. Я аккуратно взяла коробочку, улыбаясь во все свои молочные зубы. Уже днем следующего дня, после очередной ночи, наполненной кошмарами, я шла с мамой за ручку в место, где, как я надеялась, найдется хотя бы один ответ на мои вопросы из моей «кладези знаний», как я про себя называю блокнотик-медвежонка. Видок у меня не самый лучший — синяки под глазами были, конечно, не как у взрослых людей, что страдают бессонницей долгое время, но все равно заметные. Хотя мама пока никак не комментировала это, стараясь гулять со мной чуть дольше, а заниматься уроками чуть меньше, чем обычно. Видимо, думая, что это от нехватки свежего воздуха. Собираясь в библиотеку, мама рассказывала мне историю ее постройки, чем она славится и какие редкие экземпляры книг там хранятся. Слушать ее было интересно, несмотря на детскую подачу рассказа. Ей бы лекции читать, студенты были бы счастливы. Одела она меня в аккуратное платье василькового цвета с бежевым воротничком, белые гольфики и бежевые туфельки, а волосы заплела в косу и закрепила белой ленточкой. Ну просто ангелочек, хотя коса все равно потом растреплется, и мои кудряшки будут торчать во все стороны. Я это знала, мама это знала, но старания я оценила. Я озвучила это, серьезно кивнув ей сразу после того, как она завязала бант на ленте, отчего мама расхохоталась и сказала, что, если что, переплетет — не велика беда. На том и порешили. По улице мы шли в прекрасном настроении, светило теплое солнышко. Лондон жил своей жизнью: повсюду сновал народ, сигналили редкие автомобили, проезжая с гордыми владельцами, с мамой то и дело здоровались джентльмены, приподнимая свои высокие шляпы, а дамы останавливались поболтать и посплетничать. Некоторые еще умудрялись пощипать меня за щеки, что я стоически терпела, улыбаясь и показывая все свои молочные зубы кроме одного переднего, выпавшего сегодня утром. Так, в очередной раз остановившись поболтать со своей знакомой, послушать рассказ о новом романе мисс Стоун, к слову, нашей соседки. Мама разрешила пойти купить мороженое, что было в нескольких шагах от болтающих дам. Взяв пару монеток (монеток, до сих пор не могу привыкнуть к этим деньгам), я бодрым шагом сильного и независимого ребенка проследовала за фисташковым. Продавец протянул мне обычный пломбир, сказав, что фисташковое нужно искать в дорогих кондитерских, а у него что попроще. Я только плечами пожала — ну, пломбир, так пломбир. Взяв мороженое и обернувшись на маму, что сейчас хихикала в ладошку вместе со своей подружкой, поглядывая на меня, я решила немного пройтись по парку. В поле зрения мамы, конечно. Показав маме двумя пальчиками, что хочу пройтись, она кивнула и продолжила болтать. Парк, по которому мы шли, был красивый — много цветов, то тут, то там раздавалось пение птиц. Людей было очень мало: одна пожилая пара сидела на скамейке, и несколько джентльменов неспешно прогуливались по тропинке вдалеке, переговариваясь между собой. Сам парк не был огорожен, как это обычно бывает в больших мегаполисах, так что за кронами деревьев были видны жилые дома. Я подошла поближе, чтобы разглядеть, что там за здания. Мне бросилась в глаза немного мрачноватая постройка. Она была как бы обособлена от остальных домов деревьями, и вокруг нее был темный забор. Я подошла еще поближе. Кажется, меня окликнула мама, но я не обернулась, пытаясь прочесть, что же там написано на воротах. Прищурившись, я смогла различить кованную серую надпись. Она гласила: «Приют имени святого Вула». Как только я прочитала ее, меня будто ледяной водой окатило. Я стояла и смотрела на выкованные слова, едва различимые через кроны и листья деревьев, и не могла оторвать взгляд. В ушах снова зазвенело, как и в ночь, когда я проснулась Агнес. «Приют Вула», «Приют Вула», где же, откуда..? Я когда-то там была? Звон в ушах нарастал. Откуда-то сверху слышалось, как Маргарет зовет меня. В голове был просто невероятный хоровод мыслей, и все были только об этом приюте. Мир будто отрезало от меня. Вдруг все резко оборвалось, как будто ничего и не было. Звуки вернулись. Я снова слышала пение птиц, шелест листьев и тихие разговоры прохожих. Звон в ушах пропал так же резко, как и начался. На моем плече лежала рука Маргарет. Она смотрела на меня с улыбкой, явно не подозревая, что со мной только что было. — Агнес, если ты и дальше будешь стоять тут и летать в облаках, твое мороженное полностью окажется на земле! Я взглянула на свою руку, в которой держала наполовину растаявшее мороженное и, будто очнувшись, взяла протянутый носовой платок Маргарет. Вытирая руку, я думала о том, что сейчас только что произошло. Мама взяла меня за руку, вновь держа маршрут до библиотеки, улыбалась, качала головой, что-то рассказывая мне о своем детстве, но я не слушала. Я все оглядывалась на те мрачные ворота с той злосчастной надписью. «Приют Вула» — снова повторила я про себя. До боли знакомое название. Это все неспроста, я чувствую. Выкинув так и не попробованное мороженное в ближайшую урну, я грустно улыбнулась маме, та лишь покачала головой и улыбнулась в ответ. Снова взяв Маргарет за руку, мы продолжали идти, болтая о всяких малозначимых мелочах. Тем временем мы уже подошли к зданию библиотеки Моган. Это была очень красивая и монументальная в готическом стиле постройка, которая буквально дышала стариной. Величественные шпили гордо возвышались над землей, устремляясь в высь. Вход был оформлен колоннами, все выглядело очень помпезно. Я даже немного удивилась, что она открыта для общественного пользования, поэтому незамедлительно уточнила этот вопрос у Маргарет. — Мама, а сюда могут ходить все-все? Маргарет, открыв для меня тяжелую дубовую дверь и пропуская вперед, легонько подталкивая меня рукой в спину, произнесла: — Совсем недавно стало можно ходить всем-всем. С 1924 года я уже была здесь пару раз. Внутри она еще красивей! — улыбнувшись мне, она качнула головой в сторону холла, как бы показывая мне куда смотреть. Я проследила за ее взглядом и обомлела. Внутри она была действительно еще прекрасней: невероятное количество книг на дубовых старинных полках, весь потолок в лепнине и росписи, пол полностью выложен мозаикой и сверкал так, будто ее только что уложили. Внутреннее убранство больше напоминает какой-то собор, чем в библиотеку, очень красиво. К маме подошел работник библиотеки для оформления читательского билета или чего-то похожего. Я, тем временем показав маме, что хочу побродить между стеллажами, и дождавшись ее одобрительного кивка, протопала к ним. Ну, что я могу сказать, если я думала, что найти хоть какую-то информацию будет сложно, я заблуждалась. Это будет весьма, весьма, сложно. Начинается все банально с того, что дотянуться до нужной книги — это уже проблема, а чтобы просто найти ее, нужно проходить с задранной головой вверх минут 20, а маленькому ребенку это делать очень тяжело: шея моментально затекает. Хочется расплакаться от осознания собственной неполноценности. Но я не сдавалась. Пока мама сидела на диванчике, листая какую-то книгу, изредка поднимая взгляд, находила меня и успокоившись, что я в поле зрения, снова углублялась в чтение. Она, конечно, порывалась походить со мной или почитать мне книжки, которые я захочу, но я отговорилась тем, что взрослая и вообще «я все сама». На этом она сдалась, а я углубилась в поиски. Так, с задранной головой, я ходила довольно долго, проводя кончиком пальца по корешкам книг, максимально вытянув руку вверх в поисках нужного названия. По прошествии 20-25 минут, я готова была закричать: «Бинго!», найдя искомое, но вовремя прикусила язык и, схватив свою находку, села на диванчик позади мамы, сказав, что хочу поглядеть на красивую книжечку. Мама только улыбнулась и продолжила читать. Положив книгу на специальный столик рядом с диванчиком, погладив ее по темной обложке. На ней гласило: «Реинкарнация в мировых религиях». Не совсем то, что нужно, но хоть что-то. Прошло еще минут тридцать и, захлопнув книгу и разминая затекшую шею и спину, обернулась на маму. Кажется, она тоже увлеклась чтением. Усмехнувшись, я отнесла книгу на место. Вернувшись на диванчик, я достала альбомные листочки из своей маленькой сумочки и пару карандашей и начала рисовать свои любимые цветочки и домики, чтоб уж не было совсем подозрительно, что я тридцать минут разглядывала книгу о переселении душ. Резюмируя все, что я прочитала, я пришла к выводу, что никто ничего не знает. Хоть самой садись и пиши книгу о реинкарнации, и то содержательнее получится. Из первых уст, как говорится. Тем не менее одно предположение мне показалось очень интересным: «Поступки, которые мы совершаем в этом теле, определяют наше следующее тело». Об этом я подумаю позже и обязательно занесу это в свою «кладезь знаний», а сейчас нам пора идти домой обедать. Маргарет уже сообщила мне, что мы уходим и, взяв меня за руку, мы отправились домой. Поздним вечером, когда родители по очереди пожелали мне спокойной ночи, лежа в своей кровати и смотря в потолок, я думала обо всем что произошло за этот день. «Приют Вула» просто не выходил у меня из головы, и этот звон в ушах появился сразу, как только я прочитала надпись. Я точно знаю, что где-то слышала, это название, но где? Мне нужно попасть к нему поближе и рассмотреть здание. Возможно, я найду подсказку, откуда я знаю о нем. Меня как обычно мучила бессонница, и голова понемногу начинала болеть. Я встала с кровати и, не включая свет, тихонько подошла к дверце шкафа с зеркалом и взглянула на свое отражение, освещаемое лунным светом. Ничего не изменилось. Все те же белые кудри до плеч, те же огромные серые глаза, нахмуренные светлые брови, те же синяки под глазами, все также Агнес. Роуз больше нет. Смотря на себя в зеркало, я все отчетливее понимала, что умерла. Та Роуз все-таки умерла. Я не хотела в это верить, отрицала, как могла, но пора привыкнуть к мысли о том, что мое тело там погибло, а душа оказалось тут, в маленьком ребенке. Агнес скорее всего тоже погибла. Как именно — загадка. Может, болезнь, которая никак себя не проявляла, может, слабое сердце. Да много чего возможно, в этом я убедилась собственноручно. Для меня теперь все представляется в совершенно другом свете, ведь если существует такая вещь как душа, существует ее переселение. Получается, и все остальное, что было мифами, сказками, легендами, все это тоже возможно существует? Тяжело вздохнув, я залезла обратно под одеяло и приготовилась встретиться со своим кошмаром. Утро следующего дня началось для меня со странностей. Нет, со стороны все было как обычно, я снова плохо выспалась, мне снились окровавленные тела и огонь повсюду — мой стандартный набор сновидений. Я снова смогла с трудом заснуть только под утро, и меня снова разбудила Маргарет, и вроде бы все как всегда, если бы не одно но: звон в ушах. Он появился, как только я открыла глаза, и был не такой насыщенный и громкий, как в первые разы. Я прекрасно слышала, что мне говорят родители, и это абсолютно не причиняло мне дискомфорта, но из-за него я не могла собраться с мыслями. Я постоянно думала, почему я его слышу. Во время завтрака я, стараясь не подавать вида, что меня что-то беспокоит, медленно поглощала свою кашу, болтая ножками, сидя на стуле, периодически отвечая на вопросы родителей. Как в какой то момент я поняла, что теперь к звону в ушах присоединилась новое чувство: какой-то странный зуд внутри. Как будто я вот-вот пойду в лотерею и точно знаю, что мой билетик выигрышный, а ведущий все тянет с последний цифрой! В этот момент я поняла, что сейчас что- то произойдет. — Мам, я больше не хочу. Можно мне пойти поиграть на задний двор? — положив ложку на стол и отодвинув тарелку с недоеденной кашей, я посмотрела на Маргарет в ожидании ответа. При этом я ощущала странный зуд все сильнее, и мне даже начало казаться, что звон тоже начал нарастать. Действительно, когда Маргарет начала отвечать, я смогла разобрать из всего сказанного только: «Занятие… можно. Не долго». Этого было достаточно. Кивнув маме и пожелав папе хорошего дня на работе, уже не слыша собственного голоса и его ответа, я что есть сил рванула в коридор, а через него на задний двор дома. «Скорей, скорей, мне нужно успеть!» Я чувствовала, как у меня все тело покрылось мурашками, мне было страшно от непонимания происходящего. Добежав до двери в конце коридора, я резко распахнула ее и выбежала на улицу. «Все, больше не могу!» — как только я подумала об этом, меня будто пронзило со всех сторон взрывом чистой энергии, и это было потрясающе! Такой восторг я не испытывала давно, непередаваемое ощущение, зуд и звон мгновенно прошли, будто и не было ничего. Осталось только легкое чувство эйфории и небольшое головокружение. Осознала я себя сидящей на траве и смотрящей в одну точку с расфокусированным взглядом примерно через минуту. Надеюсь, при этом у меня не было глупой улыбочки на лице, а то становится совсем страшно. Встав с коленок и отряхнув платье от травы, я села на детские качели, которые Льюис специально соорудил для маленькой Агнес на большом дубе, что рос рядом с входом в дом нашего заднего двора. — Становится все интереснее и интереснее. Я оттолкнулась ножкой от земли и начала медленно качаться. Если бы кто-то смог увидеть меня со стороны, то он бы наверняка умилился такой картине: маленькая нежная девочка, словно ангелочек, качается на детских качельках, ее белые кудри подхватывает легкий ветерок, а на лице застыла полуулыбка, но если присмотреться получше, то можно понять, что это скорее ухмылка, а если вы бы оказались достаточно внимательны, то обратили бы внимание и на взгляд ребенка. Но ведь никто так не делает, правильно? Никто не разглядывает так пристально чужих детей, ведь это как минимум странно, а люди никогда не любили странностей. Во все времена все странное и непонятное подлежало уничтожению. Я никогда бы не подумала, что смогу связаться с чем-то неизвестным, странным и даже пугающим, но судьба распорядилась иначе. Настолько иначе, что все привычное перевернулось с ног на голову. Жила спокойно во взрослом теле, чувствовала себя самостоятельной и независимой? Получай тело шестилетней малышки, которая шагу ступить не может, не спросив об этом родителей! Радовалась, что наконец закончила школу, университет и можешь работать на любимой работе? А давай-ка по новому кругу все прогоним! Родилась в конце двадцатого века и наслаждалась современной жизнью и передовыми технологиями? Поживи в начале двадцатого века прямо перед Второй Мировой! — Агнес, иди домой! К тебе Бетти и Дорис пришли! После крика матери я пришла в себя. Бетти? Дорис? Это кто? Неужели подруги Агнес? Если так, а по-другому быть не должно, то все очень, очень плохо. Да и глупо думать, что юная мисс Уайт вела жизнь затворника. — Да, мама, я сейчас! — крикнула я и, спрыгнув с качелей, пошла домой. Резкая смена обстановки действовала на меня отрицательно. Как минимум потому, что мысли о загадочном звоне и моем нахождении в прострации не покинули меня по щелчку пальцев, вернее, по зову мамы. Я зашла в гостиную, оглядываясь так, будто была здесь впервые. В мягких креслах у камина сидела моя мама и миссис Стоун. Я вопросительно посмотрела на Маргарет, мол, где мои обещанные подружки? — Бетти и Дорис у тебя в комнате. Иди к ним, — улыбнулась она, а я опешила. В моей комнате? Без моего на то разрешения? Конечно, я ничего такого там не хранила, но все же. А, ну да, я же ребенок. Кивнув маме и натянув самую широкую улыбку, я побежала к себе наверх так, словно для полного счастья мне не хватало именно этих двух девочек. Отворив дверь, я приготовилась к худшему: разгромленной комнате, летающему пуху и куче разорванных плюшевых игрушек. Как оказалось, это я зря. Девочки, абсолютно идентичные на мордашку, сидели на ковре и играли в куклы, которые сами и принесли. Отлично, в моих вещах никто не рылся, и выглядят они вполне спокойно. — Агнес! — два ураганчика подорвались с места и кинулись ко мне, забыв про игры. Я никогда не горела желанием общаться с детьми, да и не умела. Секрет, почему же мои родители не заметили подмены, прост: полное отсутствие мало-мальски умных слов и конструкций и максимум счастья на лице. Я застыла на месте. Что мне сейчас делать? Что я успела понять в прошлой жизни: дети — не взрослые, они прекрасно чувствуют, когда им лгут, да и вообще всю фальшь считывают на раз-два. — Бетти, Дорис! — проговорила я их имена, чтобы случайно не забыть их в самый «подходящий» момент. Девочки, кажется, не заметили моего странного состояния и на перебой начали говорить. О новой куколке, которую подарила Бетти мама. О прекрасной погоде, которая длится вот уже месяц. О чаепитии, которое они хотят сейчас устроить. О моем отпуске, который должен случится совсем скоро. Об игрушках, которых они хотят пригласить к грядущему чаепитию. Я всеми силами старалась сохранить на лице радостное и понимающее выражение, когда понимала ровно ничего. Темы для разговора сменялись с завидной скоростью, и я за ними явно не поспевала. Плюс, близняшки не умели говорить по отдельности: они постоянно перебивали и дополняли друг друга. Как, спрашивается, настоящая Агнес понимала всю эту галиматью?! А как, главное, ее понять мне… И желательно прямо сейчас. Девочки внезапно замолчали и, переглянувшись, уставились на меня. — Агнес, с тобой что-то случилось? — Мама говорила, что у тебя были кошмары… — Поэтому мы и не приходили к тебе… — Ты не рада, что мы пришли? — вывалили малышки на меня. Я растеряно улыбнулась и провела ножкой по полу, мысленно удивляясь, почему они так решили. — Рада, конечно рада! Близняшек ответ устроил, и они потащили меня к брошенным на ковре игрушкам. — Агнес, ты показывала нам хорошенький сервиз… — Мы его сегодня не нашли. Где он? «Так они все-таки рылись в моих вещах?! Ну и где я теперь буду искать этот, ненавистный уже сейчас, сервиз?!» — Я не помню, куда я его положила, — решила отвертеться я. Девочки посмотрели на меня с ужасом, словно я на их глазах замучила бедного котенка. — Не помнишь?! — Ты обещала, что мы вместе в него поиграем! Я молча встала и принялась рыться в сундуке с игрушками. Ничего. Перешла к шкафу, открыла — и вот он, игрушечный чайный сервиз. — Нашла! Одна из гостей, Бетти, кажется, захлопала в ладоши и подскочила к красивой цветной коробке и с крайне озабоченным видом принялась перемещать чашечки, блюдца, ложечки и прочую лабудень. Дорис вилась рядом с сестрой и, громко вздыхая, поочередно брала в руки каждую вещицу. — Нэнси и Руби будет скучно одним… Давай позовем ещё Энди и Глорию? — с воодушевлением спросила меня Дорис. Видимо, это — куклы, а некие Энди и Глория должны находится где-то у меня в комнате. И их, по красноречивым лицам сидящих напротив, я должна была принести. Кукол, как и у любой другой небедной девочки начала двадцатого века, у меня был целый шкаф и чуточку больше. К слову, я удостоила свои игрушки только одним поверхностным взглядом и благополучно про них забыла. — Дорис! — с важным видом вздернула нос я, решив выйти сухой из воды и в этот раз, — Энди и Глория заболели, но мы можем пригласить других, — на этих словах я вернулась к шкафу, где минуту назад обнаружила сервиз и достала с третей полки, до которой я еле дотянулась, две другие куклы. — Добро пожаловать к чаепитию!.. — девочка с задумчивым видом покрутила фарфоровую мученицу, — я ее не видела… Тебе мама подарила? — Да, мне мама подарила. Давай играть? — с показным энтузиазмом попросила я. — А как ее зовут? — подключилась Бетти. — Не знаю… Может, Эмма?.. — Нет-нет-нет! Ей не подходит! Ее будут звать Роуз! А вот тут воспротивилась я. Я понимала, что это всего-навсего ничего не значащая игрушка, но… нет. — Нет, не пойдет, — замотала головой я. — Кристин. Да-да, Кристин! — провозгласила Дорис, и мы начали играть. Близняшки радостно придумывали реплики своим куклам и были крайне счастливы вместе со своими игрушками, получая истинное удовольствие от происходящего. Я отчаянно старалась не отставать, но куда мне до истинных гуру! «Погрузиться в детство» у меня так и не получилось, хотя это была бы беспроигрышная тактика. Я смотрела на подруг Агнес, теперь уже моих, и недоумевала: неужели я когда-то была хоть отдаленно похожа на этих ангелочков с неиссякаемой фантазией? Мама говорила, что всегда умилялась мной, когда я рисовала. Впоследствии мое увлечение переросло в любимую работу. Вернуться в детство оказалось попросту невозможно, несмотря на все сопутствующие условия. Мне уже никогда не понять того всеобъемлющего счастья, которое настигает ребенка во время увлеченной игры в, казалось бы, обычные куклы. Крашеный фарфор особой формы — что особенного? Ребенок так не считает. Для него — это обычный человек, с которым можно увлеченно поболтать и попить воображаемый чай. Я прощалась с близняшками, чувствуя, как что-то, сдавливающее плечи, упало вниз. Взглядом, полным облегчения, я проводила их до двери, даже помахала ручкой из окна. А сразу же после рухнула на кровать, лицом уткнувшись в подушку. Ту жизнерадостность, что излучали малышки, не заметить было нельзя, и именно она поначалу очень сильно выводила из себя. Предыдущие два часа были самыми напряженными за весь месяц, что я занимаю тело Агнес. — Агнес, дорогая?.. — приоткрыла мама дверь и увидела меня, лежащую на кровати. Женщина обеспокоенно подошла ко мне, а я тут же вскочила и максимально дружелюбно посмотрела на нее, — я хотела поинтересоваться, как у тебя прошел вечер с девочками? — Очень хорошо, мама. Мы пили с куколками чай, девочки были очень милые! — Правда? Ну и замечательно, — улыбнулась женщина и притянула меня к себе, поглаживая по голове, — Стоуны завтра уезжают до конца лета, они пришли попрощаться перед отъездом. Мысленно я облегченно выдохнула. Отлично, до лета они не придут, а потом свою занятость можно на школу списать. Я прижалась к маме, которая отчего-то слишком крепко держала меня, будто боясь, что я сейчас возьму и убегу от нее и не вернусь. — Мама, что-то случилось? — Нет, солнышко, все хорошо… — проговорила она и, поцеловав меня в лобик, вышла. По опыту я знала, что когда говорят «все хорошо», на самом деле ничего не хорошо, а очень даже плохо. Новые вопросы мне были ни к чему, мне и старых хватало за глаза, поэтому поведение матери я благополучно списала на обычную материнскую заботу, ведь до этого я минимум месяц не виделась со своими подругами. Велика вероятность, что что-то пойдет не так, вот мама забеспокоилась. Ответ меня удовлетворил, и мысли плавно перетекли на мое непонятное внутреннее состояние, но ничего путного в голову не приходило. Сил думать о чем-то попросту не осталось. Общение с близняшками полностью меня опустошило, и я, сама не заметив как, заснула.