Безрассудная игра

      — Это неправильно…       Его губы касались вспыхнувшего румянцем лица, пальцы боролись с неподатливыми пуговицами. Сердца учащенно бились в унисон.       Лайт аккуратно отстранила Рюдзаки, стараясь не потревожить раны. Он вздрогнул и вцепился в ее рубашку. Лайт слышала тяжелое дыхание, влажное от сдерживаемых слез. В отчаянии Рюдзаки прижался к ее груди, прислушиваясь к успокаивающему ритму сердца.       — Почему? — прошептал он. Сейчас он был похож на ребенка, потерявшего мать.       Лайт вздохнула и провела пальцами по его непослушным волосам.       — Ложные чувства не облегчат страдания, — ее голос звучал нежно. Лайт отбросила обычную твердость. Наверное, сейчас она выглядела слабой. — Ты не любишь меня, я не люблю тебя. Вот почему.        — Люди часто занимаются этим и без любви, — пробормотал Рюдзаки.       Она откинула голову назад, прислонившись к холодной стене. Свет был выключен, их окутывала темнота. Лайт услышала, как загремела цепь, натянувшись на шелковой простыне. Они находились в госпитале, точнее, в закрытой частной клинике с персональным уходом. Естественно, L не согласился бы на обычную больницу.       С тех пор как они попали сюда, израненные и едва живые, дни тянулись однообразной чередой, сопровождаемой монотонным гудением и сигналами медицинского оборудования. Но кроме боли был еще лишающий воли страх.       Во время бомбардировки здания Ватари находился рядом с Мисой. Он принес ей утренний чай. Никто не знает, что произошло дальше. Оба спаслись, но сильно пострадали. Миса до сих пор находилась в искусственной коме. Ее живот насквозь пронзила металлическая арматура. Врачи говорили, что если девушка чудом выживет, то останутся заметные шрамы и, скорее всего, ее будут преследовать постоянные боли.       Ватари был уже не так молод, как Миса. Он поддерживал хорошую форму, но годы брали свое. Его сердце все еще билось, но пульс слабел с каждым днем. Доктора считали, что жить ему оставалось не больше недели. Но медицина мало чем могла помочь человеку, у которого не осталось воли к жизни.       Прошел почти месяц после бомбардировки. Они прятались здесь, как крысы в золоченной клетке в ожидании неизбежного конца. Мир был объят пламенем революции Киры, люди восстали против Олигархии после десятилетий угнетения. Уничтожалось беззаконие, коррупция стиралась с лица земли. Вся гниль этого мира сгорала в очищающем огне.       Лайт поежилась. Она долгие годы мечтала поднять силы справедливости против зла. Но сейчас она чувствовала пустоту. Те немногие, кому доверял L, предали его. Если власти Олигархии узнают ее тайну, Лайт ждет неминуемая смерть. Она чувствовала растерянность и страх. Что может сделать один человек, оказавшись безоружным в центре сражения? Мирный житель не способен противостоять целой армии.       Она подумала о сестре и матери, слезы потекли по щекам. Что с ее близкими? Удалось ли им выжить? Или правительство уничтожило их? А Мацуда, идиот… все ли с ним в порядке? Зная его натуру, Лайт предполагала, что он бросился защищать свою любовь при первых признаках войны. Его щенячья преданность могла стать спасением семьи Ягами. По крайней мере, хотелось в это верить.       Нежные губы осушили ее слезы.       Она попыталась разглядеть его лицо в густой темноте. Медово-карие глаза встретились с черными.       — Ложись спать, Рюдзаки.       Он обнял её за талию, пальцы трепетно коснулись обнаженного тела под распахнутой рубашкой, рука скользнула вниз по животу к месту, которое Лайт считала своей постыдной тайной. Рюдзаки был одним из очень немногих, кто знал правду. И, пожалуй, единственным, кто принимал ее настоящую, не пытаясь видеть в ней кого-то другого. Казалось, ему был абсолютно не важен ее пол. Детектив был бы рад сделать Лайт своей любовницей… или любовником, будь она мужчиной. Удивительно, но он замечал смятение Лайт, когда про неё говорили в женском роде. Социальные предрассудки и условности мешали заявить всему миру о том, что она — женщина. Женщина с сильным характером и блестящими способностями! Приходилось быть осторожной.       Итак, Рюдзаки называл ее «он». Хотелось бы верить, что настанет день, когда можно будет отбросить эту ложь и перестать прятаться.       — Я хочу прикасаться к Лайту. Он теплый.       — Извращенец, — прошептала она, грустно улыбнувшись. — Ты просто хочешь приставать ко мне, когда я усну.       Его рука скользнула вверх, царапнув ногтем повязку, стягивающую грудь. Он не пытался развязать бинты, а просто положил ладонь поверх них.       — Должно быть, неудобно так спать.       — Мне не привыкать.       — Хмм…       — Если ты обещаешь уснуть, я сниму повязку.       — Лайт позволит мне обнимать его?       — Да. Или мне нужно сказать «нет»?       Настойчивые руки обвились вокруг талии. Прикосновение было приятным, успокаивающим.       — Хорошо, я буду спать. Но Лайт должен знать, что я это ненавижу.       — Ш-ш-ш, я буду здесь, когда ты проснешься.       — Да, но ты знаешь, кого мне будет не хватать…       Оба замолчали. Время лечит… большинство ран. ***       Пока два гения пытались забыться во сне, Миса пыталась придти в себя.       Он всегда начинался одинаково, этот кошмар. Мирно, обыденно. А под конец она корчилась от боли.       Во сне ей являлся Ватари в черном костюме, безупречный и элегантный. Золотые пуговицы сияли отполированным блеском. У Мисы был наметанный глаз на роскошные вещи. Она считала дворецкого одной из них. Он наливал чай из позолоченного чайника в посуду из утонченного фарфора. Миса чинно скрестила ноги. Ей льстило, что с ней обращались как с богатой и знатной леди. Конечно, она по-прежнему была во власти некого странного сталкера, но после того, как он освободил Мису из комнаты пыток, она жила как королева.       Странно. Противный извращенец всегда посылал ей фото и сообщения от Лайта, уверяя, что с ее бойфрендом все в порядке, но не позволял Мисе видеться с ним. Она могла только гадать, какие мерзкие вещи сталкер вытворял с бедным милым Лайтом!       — Что-то не так?       Ватари, заметив ее огорчение, перестал наливать чай.       Миса сделала знак продолжать.       — Ничего особенного. Просто Миса скучает по Лайту. Не могу себе представить мир без Лайта! — она театрально откинулась на диван, волосы разметались золотым нимбом на алой подушке.       Миса схватила подушку, прижала ее к груди и задрала ноги вверх, будто ей было четыре года. Она дрыгала ногами в воздухе, нимало не беспокоясь, что в комнате был мужчина. Ватари ничего не сказал и не пялился под юбку. Миса давно заметила, насколько невозмутимым был пожилой джентльмен.       — Желает ли мисс Амане что-нибудь еще?       — О, да! Я хотела бы те маленькие пирожные и другие, шоколадные и…       БАБАХ!       Комната содрогнулась. Ватари споткнулся, чайный сервиз полетел на пол. Потолок треснул, куски штукатурки посыпались на голову. Миса завизжала. С молниеносной скоростью, которой Миса не ожидала от старика, Ватари схватил ее за руку и поднял на ноги.       — Что происходит?!       — На нас напали.       ХРУП!       Неожиданно пол сильно наклонился и стены начали падать, будто комната складывалась внутрь. Миса бежала к двери изо всех сил, стараясь не отставать от Ватари, который тянул ее за руку.       — В прихожей есть экстренный выход, — он достал из кармана какое-то странное устройство и нажал на кнопку. — Быстрей!       Он распахнул дверь и вытолкнул Мису в коридор. Раздался громкий треск, Ватари закричал от боли. Она остановилась, но промедление было роковой ошибкой. Обломки обрушились на Ватари, пиджак порвался, потоком полилась кровь. Миса почувствовала, что падает, под ногами больше не было пола. Внезапная боль парализовала все тело.       Ватари схватил ее за руку и успел вытащить наверх, но что-то было не так. Она ощутила слабость и странное покалывание. Глаза Ватари расширились от ужаса.       Миса посмотрела вниз, что-то торчало из живота. Голова упала на грудь. Ее обступила темнота. И боль.       Кошмар повторялся вновь и вновь. ***       Тем временем три человека были поглощены созерцанием всеобщего хаоса за окном.       Один, одержимый приказом уничтожить L, задумался о том, как быстро развалился на части их совершенный мир. Другой, глядя на руины своего офиса, осознавал, что оказался королем проигравшей стороны на шахматной доске. А третий просто в очередной раз вознес хвалу Господней воле.       Он мрачно усмехнулся, поправил очки и вернулся к исполнению обязанностей, возложенных на него божественным Кирой. Слабый свет падал на страницы, покрытые именами. Глаза блеснули красным отсветом. Человек взял новую ручку и принялся за кровавые записи, очищающие мир от грязи.       Время от времени он шептал: «Уничтожить!»