***
Она взбегает вверх по ступенькам, судорожно сжимая в руках телефон. Отец звонил уже несколько раз, и лишь очень несообразительный человек не понял бы, насколько тот зол. Почему, почему это происходит с ней? Почему вечно именно она попадает в подобные ситуации, которые выводят ее из привычного равновесия? И, самое главное, что тот увидел такого, что настолько его разозлило? Она все же смогла отыскать спрятанный ключ. Вызвала такси и уехала из студии после очередного звонка ее родителя. Джерара она не дождалась — и ее мучала бы совесть, если бы он не запер ее одну. Так что сейчас у нее одна проблема — выяснить, почему отец звонил в практически взбешенном состоянии. Опирается руками о колени, тщетно пытаясь отдышаться и придти хотя бы в более ли менее приличный, собранный вид. Собирается с мыслями, выдыхая, и звонит в звонок, ожидая отклика. Первое, что тут же примечает — покрасневшие глаза отца. Мужчина открывает дверь, прикрывая рот кулаком, тут же заходясь в приступе кашля. — Ты заболел? — волнение охватывает сразу же, Эрза перешагивает порог квартиры и запирает за собой дверь на ключ. — Почему по телефону не сказал? Я бы лекарства купила. Глаза мужчины слезятся, тот сжимает челюсти. — Почему не предупредила о том, что ты живешь теперь не одна? Ты же знаешь, что я аллергик. — Ты о чем? — непонимающе уточняет девушка, стягивая удобные кроссовки. — Эрза, ты вновь лишилась памяти? Не пугай меня. Еще одного подобного случая я не вынесу. — Пап, я не понимаю. Правда, не понимает, как реагировать. Что произошло за время ее отсутствия? Она не находилась в своей квартире несколько дней, ведь проводила почти все свободной время с Джераром. — Родного отца удумала погубить, ну и дочь я вырастил, — натянуто, но шутливо проговаривает мужчина, заходясь в очередном приступе кашля. — Проветри помещение, я выйду в аптеку. Не успевает ничего ответить, как дверь захлопывается, и она остается стоять посередине прихожей в полном недоумении. Ноги скользят по мягкому ковру гостинной, и как только ее взгляд цепляется за здоровую, полутораметровую клетку, девушку накрывает волна осознания — так вот оно то, о чем писал так загадочно ее безымянный собеседник. «Главное — забери в ближайшее время, иначе птичка вылетит из клетки.» Нет, это не может быть правдой. «…птичка вылетит из клетки.» Пока ее мозг замедленно усваивает визуальную информацию, ее слух улавливает звонкий клёкот, отдаленно напоминающий чириканье. Две яркие птицы взирают на нее черными глазками, перебирая когтистыми лапами по деревянной жердочке. Взъерошив голубоватое оперение, одна из птиц расправляет широкие крылья и словно задиристо наклоняет длинную шею в ее сторону. Вторая, чьи перья отливают ярко-красным, тянется к куску яблока, что закреплен меж стальными прутьями крепкой клетки. Эрза, так же завороженно наблюдая за этими необычными созданиями, тянется к карману толстовки, вытягивая из него ранее спрятанный смартфон. Словно онемевшими от волнения руками набирает текст: «Как это понимать? Каким образом они попали ко мне в квартиру?» «Насколько я понимаю, ты уже оценила мой экзотический подарок.» «Это уже совсем не смешно. Откуда тебе известно, где я живу и как ты смог попасть ко мне в квартиру?» Настаивает на своем же вопросе, который разрывает мозг на части. Эта ситуация зашла настолько далеко так быстро, что тело действительно охватывает еле заметный, но колющий страх. «У меня есть нужные связи.» «Конкретнее.» «Ты даже и представить не можешь, насколько я влиятелен.» — Черт возьми, да кто же ты такой? Её трясет. Непонятно почему настолько сильно, но вмиг охвативший холод заставляет ее мысли метаться из стороны в сторону. Эрза с трудом соображает, ее охватывает паника: вновь то самое невыносимое, до боли разрывающее чувство заставляет неметь мышцы, а грудную клетку вздыматься с неистовой силой. Кислорода начинает не хватать в тот момент, когда она чувствует слезы на своих щеках. Страх — вязкий и горький, словно накрывает ее плечи темным пледом, отрезая от реальности и позволяя сосредоточиться лишь на пустоте, тревоге и осознании. Все, что происходило с ней за ближайший месяц, перевернуло с ног на голову всю ее жизнь. Она осознала, насколько смогла поменяться: если сравнивать ее тогда, до встречи с Фернандесом, и ее сейчас, то это два совершенно разных человека, которые представляют собой одинаковые тела, но разные восприятия. Тогда — безжизненную и заторможенную, являющуюся будто фантомом, безэмоциональным призраком, имеющим лишь внешнюю оболочку; сейчас — подвижную, умеющую пропускать через себя весомый спектр эмоций от страха до нежной, тянущейся влюбленности. Она выбралась с помощью Джерара из ямы безмолвия, своего собственного эмоционального заточения, но вновь погрязла, но уже в более глубокой — эмоциональной привязанности, которую сейчас, в данный момент, она почему-то чувствует особенно остро. Дрожь не прекращается, пока перед глазами мелькают моменты, когда она испытывала особо чувственную связь между ними с Джераром: тогда, в момент ее спасения им чуть ли не из-под колес автомобиля; тогда, когда ее тело успокаивалось после грязных, противных прикосновений Селта в объятиях того же Фернандеса; тогда, когда ее тело ласкали его сводящие с ума губы, а его зеленые глаза внушали ей надежду, преданность и безграничную покорность. Он всегда был рядом, спасал ее. Возможно ли, что…? Нет, быть того не может. Джерар всегда был на виду, он не мог. Страх…чем он определен, Эрза? Пойми, ну же. Не знает, сколько находится в этом состоянии, но в какой-то момент реальность понемногу начинает возвращаться на первое место. Эрза чувствует, как ее оледеневшие руки сжимают теплые ладони. Кто-то аккуратно, но настойчиво разминает ее онемевшие пальцы, что-то на ухо проговаривает ей спокойным, но твердым голосом. Пойми сейчас, тебе это необходимо. — Я рядом, Эрза. Ты не одна. И никогда больше не будешь одна. Не может быть, нет. Слишком очевидно, слишком на поверхности. Но тогда кто? Кому это нужно? — Не думай о плохом, все плохое в прошлом, Эрза. «Все плохое в прошлом, Эрза.» Что именно в прошлом? Что? — Ты меня снова обманул, — шепчет, находясь на грани осознанности. Одними губами неверующе повторяет эту фразу, все еще надеется на то, что эта догадка не материальна, что это — лишь иллюзия ее же сознания. Припадает головой к прохладной стене, мотает ею, словно желая саму себя отговорить от этой невозможной мысли. Насколько же она была слепа? — Снова обманул, Джерар. Он сидит перед ней на коленях, продолжая сжимать ее холодные пальцы. Взирает на нее так, словно по-настоящему не понимает, о чем она говорит. Пытается уловить по ее выражению лица хоть что-то, что подскажет ему истину. — Как ты мог, Джерар? Зачем? Заходится в истерике, так и не отойдя от панической атаки до конца. Грудную клетку вновь охватывают судороги, она рыдает, уткнувшись ему в плечо. Тому, кто все это время играл с ней, тому, кто шептал в ночной тишине нежные слова, чьи руки обнимали ее тело чуть ли не до треска костей. Сейчас же ее кости будто ломаются, а сердце горит словно в агонии. — Зачем я тебе доверилась? — спрашивает она сквозь слезы, поднимает на него свои заплаканные глаза, в которых читается лишь разочарование и сломленность. Что ты сделал, Фернандес? Зачем сломал ее снова? Нет ответа. Она вырывается из его объятий, а он и не пытается удержать — потому что видит, в каком истеричном состоянии находится сейчас девушка. По его вине, черт возьми. Опять. В который гребаный раз. Отбегает от него в противоположный угол комнаты, обхватывая свои плечи руками, будто желая скрыться от его глаз: таких чистых и невинных, словно не он затеял всю эту игру, словно не он вовсе причастен к ее такому состоянию. Словно не он повод ее психологического помешательства. На грани расстройства, в шаге от того, чтобы вновь выстроить перед собой нерушимую преграду. Для него, лично для него одного. Такого единственного и неповторимого. — Эрза, объясни мне… — Объяснить? — переспрашивает срывающимся голосом. — Да как ты посмел придти сюда после того, как вновь обманул меня? — Я тебя не обманывал, Эрза. — Да ладно? А кто же все это время наблюдал за мной, кто? Кто был вдали, но не приближался? Кто следовал за мной, словно мой личный сталкер? Конечно. Кому еще из ее прошлого это нужно? Только ему. Поверить не может, что отгадка находилась настолько близко. Настолько близко, что ласкал ее тело ночами и укрывал теплым пледом в грозу. — О чем ты говоришь? Нервно усмехнувшись, Эрза качает головой, протягивая чуть дрожащую ладонь. — Дай свой телефон. Она знает, что права, сколько бы не отговаривала саму себя от этих бредовых убеждений. Пытается понять, как же в ее голове все смогло сложиться воедино, но все его действия, в которых он постоянно оказывался где-то поблизости, когда в моменты сообщений она чувствовала этот внимательный взгляд, а после видела Джерара где-то неподалеку — все это говорит о том, что она не сумасшедшая. А он знает, что ведет сейчас себя невозможно глупо, когда пытается отсрочить момент разрушения. Оба знают, но сопротивляются, каждый ведомый своими личными надеждами. Джерар стискивает челюсти, понимая, что это конец. Все, дальше просто некуда и незачем. — Я просто не понимаю, Джерар, — уже тихо, почти задыхаясь проговаривает девушка. Опускает протянутую ладонь, и это движение безмолвно говорит ему о том, что пути назад нет. Он сделал все, что не должен был делать. Но уже поздно. — Не понимаю, зачем меня так мучить было? Почему ты не мог по-человечески поступить, как все нормальные люди? Ее плечи подрагивают. Она говорит что-то еще, но он не слушает. Подходит вновь к ней, обхватывает ее за плечи, встряхивает, когда та сопротивляется его хватке. — Да потому что мы с тобой с самого начала были ненормальными, Эрза, — она пугается, когда слышит его грубый крик. Замирает в его руках, вздрагивая от всхлипов, дает возможность высказаться. — Ты не представляешь, насколько больно было мне быть вдали от тебя. Я искал тебя всегда и везде, заглядывал в каждый темный уголок, следовал за тобой тенью, наблюдал со стороны, но я не мог даже позволить себе коснуться тебя. Не мог, потому что когда-то я уже чуть не стал причиной твоей смерти. Я не хотел быть тем, кто причиняет тебе боль, Эрза. Не хотел, клянусь. Не было ни одного дня без мыслей о тебе, я никогда даже и подумать не мог, что настолько погрязну в чувствах к человеку. Я рос с самого начала поодаль, я знал лишь любовь своей матери, которая не отреклась от меня и по сей день. Поэтому я и не мог тебе выразить все то, что чувствую. Я не умел, и до сих пор этого не умею. И именно эта беспомощность когда-то чуть не сгубила тебя. По моей вине, Эрза. Я не смел к тебе приближаться, и сейчас просто стоять и держать тебя является для меня чем-то невообразимым. Безумством, которое я искал, которое я хотел все это время. А еще он боялся, и до сих пор боится. Боится быть отвергнутым, боится вновь получить презрительный взгляд, который видел каждый день своей жизни от Ланса, что сейчас называет его своим сыном, преемником, наследником. И не потому, что тот его признал, а потому, что нет больше того, кто сильнее, умнее и в принципе лучше Джерара Фернандеса. Это, наверное, одна из причин, почему он сейчас находится перед Эрзой Скарлет. Пусть и неосознанно, пусть того и не ведая, но эта девушка выбрала его. Не старшего близнеца, а младшего. Не «лучшего», а «худшего». Не Зигрейна, а Джерара. И он всего лишь хотел в этом убедиться. Однако сам теперь осознанно понимает, что выбрал неверный путь. — Ты намеренно обманывал меня, Джерар. Ты мог бы все рассказать, но ты не сделал этого. И я хочу знать, почему. — Потому что тогда ты не смогла нас отличить, Эрза. Я знаю, что ты чувствовала ко мне что-то большее, нежели просто привязанность. Мы проводили вместе ночи, и в те моменты ты была только моей, а я был только твоим. Но за пределами нашей студии Зигрейн мог в любой момент встать на мое место. Он мог прикинуться мною, а я не имел такой власти, которая смогла бы позволить мне заявить о том, что Фернандесов на самом деле двое. Об этом знали лишь приближенные, доверенные люди моего отца… И он рассказывает ей все с самого начала. Трудно поднимать на поверхность все дерьмо, которое происходило в его жизни с самого детства, но он в первый раз чувствует, что он должен кому-то не потому, что он принадлежит к какой-то семье, а потому, что у него есть то, что он обязан ценить. Все его личные переживания, которые хранились где-то далеко-далеко, за сердечной мышцей, выплескиваются наружу. Он продолжает говорить, оголять перед этой девушкой свою душу, раскрывать сознание. Рассказывает про договор, что заключили их семьи подробнее, рассказывает про то, что учились они с братом в разных школах, рассказывает о том, насколько Ланс Фернандес прогнил, что разрушил собственную семью, упомянает о том, что Зигрейн в лице Нессы наблюдал за ними, когда Джерар смел уединяться с его «невестой». А после, с горечью на душе, вспоминает и про аварию. Признается и ей, и сам себе, что не имел на тот момент возможности рассказать ей все начистоту, а точнее, ему не хватало смелости. Иначе Ланс бы уничтожил и его, и его мать. Говорит искренне, не пряча свои эмоции, свою вину за равнодушной маской, показывает себя со всех сторон перед ней. Ведь Эрза Скарлет никогда не причиняла ему боль. Не было ни разу такого, что она умышленно растоптала его. А он… А он ничтожество, потому что мог поступить иначе, но не сделал этого. — Но теперь, Эрза, у меня есть все, чтобы поставить Ланса на место, — поспешно заключает Джерар. Так и продолжает держать ее за плечи. Чтобы не убежала, лишь бы не отвернулась. Только бы поняла его. И приняла его таким: возможно жалким, но полностью искренним. Где-то на подкорках сознания все еще теплится надежда на то, что так и случится, но… Если она оттолкнет его, то будет права. По-своему права. Он причинил ей достаточно боли. — Куда ты улетал, Джерар? — сиплым голосом задает вопрос девушка спустя минуту молчания. Она принимает все его слова, все его рассказы, как должное. Словно ничего не пугает, словно это все она должна была знать еще тогда, когда они впервые встретились. И он понимает, что оно так и есть. Но время не повернуть вспять. — К матери, во Францию. Ее глаза расширяются, когда она слышит название государства. Облизывает пересохшие, потрескавшиеся губы, не замечает мимолетной боли от потревоженных ранок на губах. — Почему Франция? — Если кратко, то там находится все мое состояние. Здесь я нахожусь только из-за отца, который надел на меня ошейник совсем недавно. После смерти Зигрейна я наконец познал внимание родителя, — последние слова даются с трудом, хоть он уже и не горит желанием завоевать доверие Ланса. Родителей не выбирают, увы. — Но это внимание было отнюдь не таким, которое должно быть между родными отцом и сыном. Я был и до сих пор являюсь лишь его марионеткой. Он учил меня последние месяцы всему, в том числе и ведению бизнеса, и социальному управлению, будучи полностью уверенным в том, что я унаследую его дело, а его имя и дальше будет у всех на устах. Взялся за меня он лишь из-за личных побуждений и планов. Я как был слабым ничтожеством в его глазах, таким и остался. И это еще одно доказательство того, что Ланс печется лишь о своем положении в обществе, не обращая внимания на свои чувства и чувства окружающих. — В таком случае, я не понимаю, как ты имеешь совесть ухлестывать за мной, когда у тебя есть невеста и ты обременен подобными обязательствами, — и пусть он даже и не упоминал этого, мысль о той особе вызывает клокочущую злость, которую она своевременно задвигает назад, на подкорку чувств и эмоций. — Я тебе уже рассказал все о ней, Эрза, — возражает парень, пытаясь как-то смягчить ситуацию, уточнить свою невиновность. — Меня с ней ничего не связывает с того момента, как в моей жизни появилась ты. Ее голос будто режет воздух, вмиг становится твердым и словно пренебрежительным. Она отстраняется от него, не понимая, какого черта думает лишь о той самой Анессе, когда столько информации о детстве и проблемах Джерара свалилась на нее в один момент. Не может сосредоточиться, потому что голова начинает болеть от переизбытка эмоций и новых знаний. — Все это время ты издевался над моими чувствами. Ты принял решение молчать, играя со мной в игры и тем самым давая себе надежду на…что? Чего ты хотел добиться этим всем, Фернандес? — Я не знаю. Беспомощность в интонации слышится отчетливо. Джерар опускает глаза в пол, пальцами массируя веки от усталости и осознания своей же ошибки. Внутри тревожно, ведь в ответ на свою открытость он получает пустой и разочарованный взгляд той девушки, которую он ценит больше собственной жизни. А что он ожидал, действительно? Что она его пожалеет? Не после того, как сам дважды сломал ее. Ничтожество. Блять. — Мне просто интересно: ты в самом деле полагал, что я, услышав всю правду настолько поздно, приму наши отношения вновь? Приму чувства, которые к тебе испытывала когда-то? Волшебным образом закрою глаза на то, что ты эмоционально смог меня вылечить, а потом вновь растоптал? Его отчитывают, словно провинившегося шкеда. Это то, ради чего он это все творил, видимо. И самое печальное, что все ее слова — это описание его надежды. — Я думала, что могу тебе доверять. Надежды на настоящее и будущее с этой девушкой. — Но ты причинил мне боль. Своей же глупостью. И кто знает, что еще ты мог творить за моей спиной. Надежды на что-то красивое, безмерное и чувственное. — Уходи. Надежды, которая сейчас ломается на мелкие кусочки, осыпаясь на пол осколками, словно разбитое стекло. — Я больше не хочу ничего чувствовать к тебе, Джерар. Надежды, которая умирает внутри него вместе с ним, оставляя после себя лишь горький привкус его же слез, что невольно, скупо скатываются по щекам. «Я все это время хотел быть с тобой, быть для тебя настолько важным, насколько важна ты для меня, быть просто рядом, » — так и остается неозвученным. И лишь две, оставшиеся без внимания птицы жмутся друг к другу, словно пытаясь согреться от холодного ветра, что задувает в приоткрытую форточку.***
— Насколько много ты слышал, пап? — Достаточно, чтобы понять, что он недостоин тебя. Эрза усмехается, понимая, что ничего не чувствует. Вообще. Опустошенность, которая накрыла ее еще во время истерики, никуда не девается, скорее усиливается после того, как Джерар покидает ее квартиру. Следом заходит отец, всем своим видом демонстрируя недовольство, недоумение и легкий шок. Уже испарившиеся дорожки слез все еще ощущаются на коже, словно напоминая о боли, которую ощущала она во время разговора с тем, кто почти что до конца привязал ее к себе. Безэмоционально глядя на отца, Эрза убеждается в том, что она устала. Будто вокруг нее все сговорились, словно все ее знакомые знают о ней больше, чем она сама знает о себе. — Хватит делать вид, что ты не знаешь его, отец. «Отец», — знает, что так его дочь называет только тогда, когда разочарована, зла или недовольна. Такое бывает исключительно редко, когда они ссорятся по бытовым вещам или когда она начинает отстаивать свою моральную взрослость и личную свободу. Но что-то ему подсказывает, что сейчас дело не в этом. — О чем ты, Эрза? — Да так, пап, — тут же отступает девушка, натянуто улыбается. — Не хочу об этом говорить сейчас. Ты предлагал сходить на выставку. Все в силе? Не хочет сейчас погружать себя в еще один конфликт, ей слишком необходимо отвлечься. Оставляет на «потом». — Да. Собирайся. Я жду тебя внизу, машина уже готова. Он не знает, что произошло между этими двумя, однако интуиция подсказывает пока что не наседать на собственную дочь расспросами. Не нравится ему семейка Фернандесов, но говорить об этом сегодня они не будут. По крайней мере, он на это надеется. День для них проходит быстро. Эрза всем своим видом пытается демонстрировать причастность к теме выставки, рассматривая пестрые полотна начинающих художников, однако рассеянность не всегда удается спрятать за лучезарной улыбкой. Ее отец встречает несколько знакомых бизнесменов, представляет им ее, а девушка лишь поддерживает вежливую беседу, отвечая на незначительные вопросы по поводу своей будущей карьеры. Если ее родитель и замечает ее тревожное состояние, то виду не подает — видно, опасается все же того, что может скрываться за всем этим образом. Девушка же старается даже не думать о том, что произошло с ней за сегодня. Не думать о том, что все разрушилось, толком не успев создаться. Не вспоминать его прекрасные черты лица, его глубокий взгляд, его крепкие, аккуратные объятия. Не возобновлять в памяти разговор, его убеждения, его искренние, почти жалобные глаза. Старается вообще не думать в принципе, чтобы не расплакаться от накопившихся эмоций. Старается, но две величественные ары, сидящие рядом друг с другом, напоминают о том, что произошло недавно. Напоминают их. Заезжают домой они лишь для того, чтобы подготовиться к очередному светскому мероприятию, которое будет проходить в центре города, в высоком небоскребе. Что за мероприятие — Эрза не интересуется. Ей все равно. Сейчас она должна выглядеть великолепно — это единственное, в чем убеждает ее сознание. Наряжает свое неидеальное, покрытое зажившими шрамами тело в обтягивающее платье, которое приятно холодит кожу атласным материалом. Оно черное — такого же оттенка, что и ее настроение. Сверху набрасывает кожаный удлиненный пиджак, подчеркивая тот золотым, массивным поясом. Забирает волосы в высокий хвост, завивая пряди волос у лица и на концах, накладывает вечерний макияж, делая акцент на миндалевидных глазах. Встает на шпильки — острые и длинные, которые лишь выигрышно удлиняют ее силуэт. Умело создает образ роковой, несломленной девушки, которая будет в этот вечер разбивать сердца уже сама. Образ, который не позволит разбить ее сердце кому-то вновь.***
Он уходит от нее разбитым. Вывернутым наружу, оголенным до самых нервных окончаний, что тянутся по всему его организму. Хочет кричать, желает задыхаться от собственных воплей, что являются последствиями тех поступков, которые он совершал по отношению к Эрзе. К девушке, которая создала для него тот мир, те условия, в которых он чувствовал себя единственным, желанным и нужным. И, казалось бы: что такого в недосказанности? В недосказанности все то, что могло спасти его от душевной боли, от которой он сейчас чуть ли не загибается. Он делал все и одновременно не делал ничего нормального, что могло бы сблизить их с Эрзой. Его предупреждали. Тот же самый Грей, который твердил «оставить ее в покое» или же «признаться во всем сразу». Предупреждали, но Джерар наивно полагал, что ничего такого не случится, если он с этим повременит. А теперь стыдно даже на самого себя со стороны смотреть. Негнущимися пальцами вбивает пароль от телефона, набирает номер и прикладывает к уху, слыша протяжные гудки. — Ты был прав, — признается Джерар, как только гудки прерываются. Его друг на том конце провода пару мгновений молчит, наверняка пытаясь понять, о чем речь. В чем Грей Фулбастер был прав? — Я ее потерял. Вновь молчание, которое, кажется, длится невозможно долго и уже начинает раздражать. Ждет того, что его отчитают, вновь будут гнуть линию «а я говорил», но вместо этого Грей лишь интересуется: — Где ты сейчас? — Иду туда, где все произошло впервые, — сиплым голосом проговаривает, зная, что его друг поймет и сложит всю логическую цепочку воедино. — Я подъеду, жди. И он ждет. Ждет необходимую сейчас поддержку, которую он всегда получал от своего преданного друга. Взбирается по лестнице на самый верхний этаж, чувствуя дыхание некогда родных стен вокруг себя. Отпирает дверь, которая распахивает перед ним место, что въелось в память, заставило сердце затрепетать, а разум помешаться. Помешаться на Эрзе Скарлет, которая в один судьбоносный день стояла на крыше школьного здания, смотря безжизненными глазами куда-то в небесную гладь. Клянется, что видит на том же месте ее образ. Чувствует отголосок запаха ее духов и лицезреет самую яркую часть ее нереального фантома — волосы. Длинные, шелковистые, цвета алого рассвета: именно рассвета, ведь только она могла начинать его день с улыбки, которую он упорно скрывал перед ней. Скрывал, но из раза в раз по утрам любовался ее прекрасным лицом, что выражало полное умиротворение, и именно ради этого он и заставлял себя вставать каждый день чуть ли не в пять утра. Всегда. Всегда он искал ее и задавал себе немой вопрос: «Где ты?». Каждый гребаный день выискивал ее среди прохожих, желая наткнуться на ее присутствие среди этих серых, загнанных в угол проблемами людей. «Где ты?» — в этом обыкновенном вопросе столько надежды и эмоций, которыми он и руководствовался тогда, когда решил отправить ей сообщение. В тот момент он тоже задавался этим вопросом, желая увидеть ее силуэт в окне, желая убедиться, что его Эрза сейчас в безопасности, без посторонних людей рядом. Лишь бы запомнить, лишь бы насладиться этим мгновением. А сейчас? Сейчас он стискивает перила до побеления кожи, сжимает зубы чуть ли не до крови в деснах и не понимает, куда девать эту злость на самого себя. Что он может сделать сейчас, что? Какого черта он сейчас чувствует себя настолько жалким? Ее взгляд, который он увидел по уходу — словно мертвый, но вместе с тем разочарованный. Ох нет, лучше бы он еще раз окунулся в детство, чем пережил подобное с Эрзой. «Я думала, что могу тебе доверять…» — шепчут в сознании его внутренние демоны. Злость, что зарождалась в нем от своих же тупых поступков, нарастает. Он чувствует, как вены начинают быстрее качать кровь по телу, стискивает до боли челюсти. Она ему доверяла, а он…он ничего не сделал, в этом и дело. Не рассказал с самого начала. И что толку теперь от этого самобичевания? «Ты причинил мне боль…» — отзывается душа, выводя эмоции на новый уровень. Он знает, знает, что причинил ей боль, но это было неосознанно — словно он наивный ребенок, а не взрослый, рационально мыслящий парень. Все мотивы его необдуманных решений в одном: боязни потерять окончательно. Мотает головой, пытаясь избавиться от этих навязчивых голосов, ударяет по металлическому поручню со всей силы, совершенно не чувствуя боли от ссадины. «Я не хочу больше ничего чувствовать к тебе…» — вторит им сердце, грозя разорваться от невыносимой, колющей боли. Чувствовать. У нее были чувства, а теперь? Теперь он сломал все. Нет, точнее, разрушение началось еще с самого первого дня, когда он отправил ей то злосчастное сообщение. Хочется кого-то убить: себя, например. Прыгнуть вниз, разбившись об асфальт костями, оставив после себя пустую оболочку. Преисполняется в своем же безумии; мысли без единого сомнения подталкивают его покончить с этим раз и навсегда. Не причинять боль больше никому, не попадаться на глаза отцу, который ненавидел его просто из-за того, что у ребенка были проблемы со здоровьем, не быть обузой для матери, которая жила бы без его существования в полноценной семье, не быть причиной смерти брата. И, самое главное — не любить Эрзу, что так умело заполнила его пустую душу, дала мотив биться сердцу и свела с ума его сознание. Наклон вперед, почти потеря равновесия, судорожный выдох от мимолетного испуга. За мгновенье до неизбежного — резкий, настойчивый рывок назад. — Ты что творишь, придурок?! — орет на него Грей, исключительно по волшебству подоспевший вовремя. В глазах его друга испуг: яркий и давящий, который является последним спусковым крючком для того, чтобы дать волю всем эмоциям. Пустота в глазах Джерара заполняется слезами, он клянется, что в первый и последний раз вот так дает слабину на плече друга, который все так же растерянно и со страхом прижимает его голову к своему плечу. Только что. Он чуть не убил себя только что. — Я поступил, как ублюдок, — шепотом признается после нескольких минут своей же слабости. Говорит не про попытку свести счеты с жизнью, а про то, как поступил с Эрзой. — Я знаю, — лишь произносит Фулбастер, стискивая зубы. Его самого начинает трясти от того, что было бы, опоздай он еще на секунду. Так же прижимает его голову к своему плечу рукой. — Она сказала, что доверяла мне. Я должен был оправдать ее доверие, убедить ее в своих намерениях. Но вместо этого я создал впечатление, будто все это делал лишь ради развлечения и собственных желаний. — А ты делал это не ради самого себя? — Нет, — утверждает, а потом оступается, понимая, что выглядело все так, как он и описал. — Я не хотел, чтобы все случилось именно так. — Ты ошибся, и главное, что признал это. Нет ничего непоправимого, друг мой, — осторожно подбирает слова, видя разбитое состояние человека. — Ты все еще можешь объясниться перед ней. Извиниться. — Существуют такие ситуации, в которых извинения принесут лишь больший вред. — Тогда что ты собираешься делать? Знай, что я не отойду от тебя ни на шаг, пока не увижу прежнего, здравомыслящего Фернандеса. Джерар наконец поднимает голову, возвращая контроль над своими действиями. Не хочет думать о том, что чуть не произошло несколько минут назад. Пытается все трезво оценить, наконец заявляет: — Я покончу со всем этим и дам ей возможность забыть меня раз и навсегда. Исчезну из ее памяти, как когда-то уже исчезал. Все. Это конец для «них». Конец для него. Но все же начало чего-то светлого для нее. Все ради Эрзы, и на этот раз никакого эгоизма.