Камо грядеши

      Все привозят ровно в срок — спустя два часа. Паша тихо стучит в комнату, за дверью которой должны спать Слава и Мирон.       — Слава, — тихо зовет он, и Карелин подрывается почти мгновенно. Он так и уснул, сам не заметив, в совершенно неудобном сидячем положении и все еще держа Мирона за руку, — буди его, пора капельницы ставить. Я приду через десять минут.       Карелин кивает и трясет головой, пытаясь сбросить с себя сонливость. Он сжимает руку Мирона и осторожно гладит его пальцами по тыльной стороне ладони.       — Эй… Пора вставать.       — Что? — Федоров просыпается и сразу жмурится, однако, к его удивлению, свет в комнате мягкий, желтый, не выжигающий глаза. Первое, что он делает — как будто инстинктивно сжимает руку Славы и вопросительно на него смотрит. Воспоминания накатывают на него волнами, и это сразу отражается на его лице. Он подрывается, но Слава свободной рукой перехватывает его.       — Тише, куда ты так рвешься? — спрашивает Карелин, пытаясь улыбнуться.       — Слава, там же вчера… Мне же не приснилось?       — Нет, к сожалению, но куда бежать-то? Паша с утра приехал, мы поговорили, накидали план, — тараторит Слава, стремясь успокоить и оградить Мирона от резких движений. — Я тебе сейчас все подробно расскажу, обсудим детали. Вместе примем решение.       — Никто не знает, что мы здесь? — Мирон, напряженный, садится, и Слава убирает руку.       — Кроме Паши — никто. Все, выдыхай, бобер. Я понимаю, у тебя куча вопросов, но начнем мы вот с чего. Я рассказал Паше про твое отравление, и сейчас необходимо провести чистку.       — Какую чистку? — морщится Федоров. — Я же не таблетки жрал.       — Еще бы ты таблетки жрал. Да ты вообще ничего не жрал, — искренне пытается Слава разрядить ситуацию. — Нет, это капельницы там какие-то, короче, Паша знает, что делать.       — Поможет? — вопрос звучит отрывисто и без особой надежды.       — Должно помочь, — в голосе Карелина уверенности куда больше. Когда-то давно он верил, что мысли материальны. До того момента, как не стало его отца. Потом эта система сломалась, а сейчас он вдруг испытал в ней острую необходимость и решил дать ей еще один шанс. — Поэтому давай начнем с капельниц. Это сейчас главное. Не сделаем этого — и все остальное можно будет даже не начинать. Ферштейн? Ложись обратно.       — Да у меня уже спина отваливается, блять, можно я сяду? — Мирон не спорит по основной части вопроса.       — Здравствуйте, Мирон Янович, — в дверях появляется Паша сто стойкой для капельницы, — как вы себя чувствуете?       — Неплохо, — отвечает Мирон, хотя в глазах его читается один вопрос — «Серьезно?!»       — Что же, в таком случае приступим. Исходя из того, что мне рассказал Слава, у вас серьезное отравление галоперидолом. Давайте попробуем с этим что-нибудь сделать, — Паша подходит ближе, всматриваясь в лицо Мирона, и просит его исполнить несколько несложных действий. — Экстрапирамидальная симптоматика выражена неярко, это неплохо, хотя странно. Должна быть нейролепсия. Что же, видимо, это ваш индивидуальный параметр. Исходя из последних новостей, я не могу не спросить. Это точно все, что вы можете рассказать по этому поводу?       — В смысле?       — В смысле, только галоперидол? Или еще какие-нибудь медикаменты?       — Нет, больше ничего, — в окружающей его обстановке Мирону очень странно, и, если бы не эти мысли о вчерашнем, разъедающие мозг, было бы даже уютно.       — Хорошо. Я поставлю катетер, Слава, смотри, когда вот эта закончится…       Павел Сергеевич дал Славе все инструкции, что-то даже записал на бумажке. Он сказал, что едет сначала на работу, после надо заехать в прокуратуру, потом — встречаться с Женей       — Подожди, — Слава поймал его почти в дверях.       — Что такое?       — В дурку же заедешь?       — Собирался, а что такое?       — Мне там точно показываться не стоит, а с Петровичем надо бы встретиться.       — Слава, скажи, пожалуйста, а ты точно уверен, что он будет тебе помогать? Потому что если я его спрошу, а он откажется, может возникнуть очень неловкая ситуация. Вдруг он сдаст меня, мол, я тебя покрываю и знаю, где ты?       — Я уверен, Паш, но на всякий случай давай по-другому, хорошо. Мне нужна будет другая симка — просто на всякий случай — и номер телефона Петровича. Сможешь достать, чтобы я позвонил поболтать? Сам обо всем и договорюсь.       — Да, Вячеслав. Ты очень самостоятельный, — с тенью издевки ответил ему Паша и кивнул. — Ладно. Будет тебе и симка, и Петрович. Слава!       — А?       — Ты со мной не рассчитаешься до конца жизни, — в голосе Павла Сергеевича слышится усталость.       — Паша, я тебе посвящу все свои треки, клянусь.       — Не стоит. Лучше реши все побыстрее. И покорми кота, — и за Павлом закрывается дверь.       Мирон сидит на диване, прикрыв глаза. Слава садится рядом, легко толкая его в плечо.       — Ты как?       — В ожидании чуда, — несколько резко отвечает Мирон. — Паша сказал, будет херово. Не знаешь, надолго это?       — Капельницы? Ну, сегодня основная часть, а дальше каждый день понемногу, как я понял.       — Ясно. Ладно, рассказывай, что у вас там за план?       Первым делом Карелин сообщает ему, что они вчера, видимо, немного перепаниковали. Георгий жив, и Мирона как будто отпускает — это заметно. Он трет руками лицо, выдыхает с облегчением, и его плечи опускаются. После этого Слава говорит долго, обстоятельно, стараясь не упускать деталей. Мирон сейчас в розыске, и ему лучше всего оставаться здесь, у Павла. К ментам соваться с заявлением о самозащите — дело очень спорное, поскольку доказательств, кроме слов Мирона, больше нет. Велика вероятность, что проверив историю болезни, там найдут записи об агрессивном поведении и самоповреждениях, а в рапорте, по которому Мирона в свое время отправили в одиночку, расписывался даже Павел Сергеевич. Вдруг заявить, что все это время он подвергался издевательствам — дело не самое простое, надо иметь доказательную базу. Хотя бы еще несколько пациентов, которые подтвердят, что Георгий Андреевич вел себя крайне непрофессионально. И тогда уже можно будет нанимать адвоката, подавать встречное заявление, минимум, чтобы лишить его лицензии.       — Я не хочу светиться, — в этом месте Мирон прерывает рассказ Славы.       — А как ты хочешь? — терпеливо продолжает Карелин. — Бегать до конца жизни? На Кубу переехать, может? Тебе придется рано или поздно показаться. Можно сделать это сейчас и загреметь в СИЗО до выяснения всех обстоятельств и проведения следствия. А можно собрать факты, нанять адвоката, подготовиться и только потом идти сдаваться. Я вижу всего два варианта.       Мирон шумно выдыхает и поджимает под себя ноги.       — Ладно, а что дальше?       — В смысле, что дальше? Дальше — все, плохой парень наказан, а ты — свободен. Справедливость торжествует, ура-ура.       — А ты?       Слава умолкает. «Черт», — думает он, — «Мирон, это же слишком острый вопрос, чтобы ты мне задавал его вслух. А сам бы я не спросил».       — Не знаю, — отвечает Слава. Если бы в интонации или хотя бы в мимике Федорова можно было найти хоть намек на желаемый ответ, все было бы намного проще. Но Мирон спрашивает без какой-либо эмоциональной подоплеки. — Послушай, я тут подумал, может, набрать Жене? Рассказать, как есть, вдруг она как-то сможет помочь, или…       — Нет, — Мирон резко оборачивается к Славе и качает головой, — не надо. Можно мы обойдемся без Жени?       — Слушай, я помню, что ты рассказывал, но не враг же она тебе, в конце концов, вряд ли она тебя сразу сдаст в ментовку или пошлет с твоими проблемами. Из твоей версии я понял, что вы больше не работаете вместе, и ладно, но это же не значит, что вы не друзья?       Но Мирон только качает головой. Значит, и значит на самом деле гораздо больше. Он много думал над этой ситуацией, и его рвало на две части — он понимал, что виноват. Накосячил, подвел её, ребят, себя. Слишком много ненужной, дискредитирующей информации из-за его халатности попало в сеть, а это не их методы пиара, напротив — это подрывает политику их кампании. И этот срыв с суицидом. Он все это понимал, но с другой стороны, оказалось, что слова про «семью» были просто словами. В какой же момент это стало просто работой? Это не семья, когда каждый — сам за себя. Когда ни единого раза та же Женя не пришла его навестить. Зато пришел Карелин, и как-то… Пришел и остался. И теперь именно Слава расхлебывает с ним все это дерьмо, да еще и по большей части самостоятельно.       — Именно это и значит, Слава.       — Окей, босс. Как скажешь.       Мирона начинает знобить примерно через полчаса. Он покрывается холодным потом и трясется так, что слышно, как у него стучат зубы. Слава приносит с кухни большую кастрюлю воды и кружку, дабы не метаться между комнатой и кухней постоянно, отпаивает Федорова и вовремя меняет капельницы. Время течет отвратительно медленно. Иногда Мирон закатывает глаза, и у него начинаются мелкие судороги — это нормально, Паша предупреждал. Очень часто он забывается тревожным полусном, всего на несколько минут. Вскакивает, резко хватая Славу за руку, и тут же оказываясь в теплых объятиях Карелина.       — Тише… Еще немножко осталось, — врет.       Федоров только кивает и стискивает зубы, утыкаясь лицом Славе в грудь, а того до зубного скрежета раздражает невозможность сделать больше. В течение следующих часов Карелин уговаривает Мирона поменять толстовку, потому что та, что на нем, пропиталась потом, и снова говорит с ним, прерываясь только в те моменты, когда Мирон проваливается в сон — перед этим его взгляд обычно теряет фокус. Крепко держит его руки, потому что тремор просто пугающий.       — Может, тебе выпить? Вдруг легче станет?       — У меня же не героиновая ломка, — Мирон криво улыбается, и улыбка переходит в спазм.       — Тогда давай ляжем.       Но Мирон только качает головой — чувство тошноты подкатывает практически при каждом движении, ему хочется замереть в одном положении и провести, застыв, как можно больше времени.       Когда силы совсем оставляют его, он все-таки заваливается на бок, и в этот момент Слава пугается — он упорно не ждет худшего, но на каждое лишнее, кажущееся ему неправильным движение реагирует болезненно. Он убеждается, что Мирон спит. Дыхание становится глубоким и очень медленным. Слава с удовольствием прилег бы рядом, но через четверть часа менять капельницу и засыпать никак нельзя. И потом, даже если Мирон спит, необходимо следить, чтобы он не повернулся и не повредил случайно катетер в руке. Когда у него затекают ноги, он встает, чтобы пройтись по комнате.       Федоров открывает глаза, находит взглядом Славу и закрывает снова. Ему даже что-то снится — дорога, дождь, и в том же сне он слышит свое дыхание. Он не знает, от кого он бежит, а знает только, что останавливаться нельзя. Следующим кадром — снова бег, снова сбивающееся дыхание, только в этот раз за кем-то. Ему удается разглядеть удаляющуюся фигуру очень скоро, это Слава. Почему-то в белом халате. «Что дальше?» — кричит ему Мирон издалека, а Слава в его сне только пожимает плечами. Следующий кадр — перед ним лист бумаги, освещенной желтым ламповым светом. Вокруг кромешная тьма. Кто-то из-за его плеча кладет на стол перьевую ручку. «Слово — твое оружие», — говорят ему, и Мирон начинает писать. Чернила густого, темно-красного цвета.       Когда Мирон открывает глаза, он видит перед собой Павла Сергеевича. Первое чувство — страшное желание пить, и он сразу же тянется к чашке, стоящей на стуле около кровати. Допивая, он оглядывает комнату.       — А Слава?..       — Спит. В соседней комнате. Мирон Янович, он совсем устал. Ему нужно отдохнуть, да? А нам нужно снять капельницы… С катетером все в порядке, оставим до завтра. Как ощущения?       Вместо ответа Мирон морщится и откидывается на подушку.       — Я принесу вам еще воды, ладно?       — Где вы будете спать? — спрашивает Федоров, посчитав количество кроватей в доме.       — Я уеду обратно в больницу через час, надо вести ночные дежурства, раз мы теперь без врача смены.       — Вы виделись с Женей? — Мирон давится этим вопросом.       — Да. Но исключительно в деловом ключе. Я сообщил ей о том, что видел вас в последний раз перед тем, как уехать, и вы были не в самом плохом состоянии. Рассказал о новой терапии и об улучшении.       — То есть… вы не сказали, что я здесь? — зачем-то уточняет Мирон, несмотря на то, что Слава ему все уже объяснил.       — Конечно, нет. Не забывайте, у меня перед ней тоже обязательства по контракту, и она знает о моих действиях только в рамках нашего договора. А остальное уже импровизация. Единственное, что она уточнила — как далеко вы могли уйти в подобном состоянии. Она сказала, что проверит ближайшие гостиницы и хостелы, так что можете быть спокойны.       — Спасибо, Павел Сергеевич, — глухо произносит Федоров. Ему в очередной раз хочется задать вопрос «Зачем ты это делаешь?», но он не разрешает себе этого.       — Знаете, можно просто Паша. Я так думаю, ситуация, в которой мы все оказались, к этому располагает. Ложитесь отдыхать. Сил на детоксикацию затрачивается очень много. А у вас впереди еще несколько сеансов.       Слава просыпается довольно скоро — ему тяжело сейчас забыться сном, и выглядит он очень уставшим. Первым делом он заходит к Федорову.       — Ну что, болезный, как твои дела?       — Пока не сдох, — констатирует Мирон.       — Это не может не радовать. Я сгоняю в душ и вернусь к тебе. Хорошо?       — Ты бы поспал, Слав, выглядишь…       — Точно не хуже, чем ты, верно? — Карелин улыбается. Подобный аргумент просто не может быть опровергнут.       Слава здоровается с Пашей, о чем-то говорит с ним несколько минут, а после закрывается в ванной — Федорову слышно, как шумит вода. Примерно о таком количестве воды он сейчас и мечтает, сушняк крепко держит его за горло. Спустя какое-то время Мирон не выдерживает, поднимаясь, внимательно прислушивается к себе и мысленно высказывает претензии к собственному телу. Первые несколько шагов он делает неспешно, а дальше двигается уже куда более уверенно. В коридоре он натыкается на Славу, который выходит из душа, вытирая голову полотенцем.       — Куда тебя понесло? — спрашивает Карелин и делает движение навстречу Мирону.       — На кухню. Да я сам, — вяло пытается он отказываться от поддержки.       — Я бы сейчас пошутил, но у меня слишком много вариантов в голове, не могу выбрать.       — Что у вас там? — с кухни слышен голос Паши.       — Мирон Янович гулять изволил, — все-таки крепко держа его за руку, Слава провожает Мирона на кухню и отпускает только удостоверившись, что тот устойчиво сидит на табуретке.       — Водички?       — А можно чаю, покрепче?       Паша кивает, щелкает кнопку чайника и встает — на весь коридор раздается трель звонка.       — Я сейчас. Это сосед, наверное, ходит ко мне иногда один… — Паша вспоминает знакомого алкаша, к которому симпатий не питает абсолютно, но в помощи, медицинской, естественно, никогда не отказывает. Он открывает дверь и видит на пороге Евгению.       — Вы не отвечали на телефон и забыли свой… ежедневник, — кухня просматривается с порога.       — Пашка, кто там? — спрашивает Карелин, показываясь из-за угла с чайником в руках.       — Очень мило, — цедит Женя сквозь зубы. — Я пройду?