Камо грядеши

      На ее лице смесь раздражения и непонимания. Вопрос был риторическим. Даже не подумав дождаться ответа, она проходит на кухню мимо Павла Сергеевича, впихивая ему ежедневник, а он тут же следует за ней и останавливается в дверях. Паша, как профессионал, разбирающийся в человеческом поведении, решает не вмешиваться в происходящее. По меньшей мере до тех пор, пока не потребуется. Слава неосознанно делает пару шагов по направлению к Мирону.       — Женя, дыши носом, — вступает Карелин, подключая свою лучшую защитную реакцию.       — Закрой рот, — рыкнула она, даже не посмотрев в его сторону, все ее внимание было приковано к Федорову. — Не хочешь объясниться?       — Не хочу, — на удивление спокойно отвечает Мирон. — Слава, мы, кажется, делали чай?       «Ситуация, достойная сцены в каком-нибудь тупом американском фильме», — думает Карелин. В кухне уже минуту царит молчание, и общая атмосфера плавится от нарастающего напряжения. В итоге Женя приближается к Мирону и опирается на стол, нависая над ним.       — Ты понимаешь, что сейчас я могу сдать тебя полиции? И должна…       — Можешь, — перебивает он ее, пожимая плечами, — и, скорее всего, сдашь. В дурку уже сдала, так что ни в чем себе не отказывай.       — Ты был в неадекватном состоянии!       — Только не надо разговаривать со мной, как с умалишенным, хорошо? — он все еще выдерживает тон, сохраняя совершенно спокойное, почти безразличное выражение лица.       — А как с тобой еще разговаривать?!       — Евгения… — Павел, стоящий в дверях, обращает на себя ее внимание, — послушайте, я понимаю, что ситуация крайне странно выглядит, но…       — Вы, Павел Сергеевич, нарушили условия нашей договоренности. Я так понимаю, далеко не по одному пункту. Мы поговорим с вами немного в другой обстановке.       — Женя! Вы разумный человек, не стоит совершать никаких необдуманных действий, выслушайте, в конце концов! Не надо сцен, для Мирона это сейчас не самое…       — Оправдываться будете? Ну, вперед, — она скрещивает руки на груди, оборачиваясь к Павлу. — Сейчас, в данный конкретный момент, вы покрываете человека, совершившего преступление. А ты что скажешь, Карелин? Помог ему сбежать? Умница. Настоящий друг! Ты что о себе возомнил? Мирон, я все-таки вернусь к тебе. Скажи, пожалуйста, по какой причине ты находишься здесь?! Почему ты не сказал мне о том, что произошло? В конце концов, на тот период, пока ты не в стойкой ремиссии, я являюсь твоим представителем.       — Так, — Слава, наконец, отставляет чайник в сторону, вытирает руки о кухонное полотенце и крепко хватает Женю за руку, оттаскивая к окну. — Теперь ты послушай. Во-первых, заткнись и прекрати орать, ты в чужом доме. Мирон сейчас здесь, потому что в его состоянии в ментовку он не отправится. Это ясно? А тебе никто не стал сообщать, потому что тебе на это как раз наплевать.       — На что? На то, что он напал на человека? Слава, мне не наплевать, я именно поэтому здесь, и…       — Я сказал, сбавь тон, — Слава несколько повышает голос и крепче сжимает плечо девушки. — Хочешь поговорить — давай поговорим. Но если ты собираешься вести себя как тварь, то вали отсюда. И делай, что хочешь, мы сами разберемся.       — Слава! — Федоров встает со стула и с ужасом смотрит на происходящее. Он уже достаточно хорошо знает Карелина, чтобы предположить, чем это все может закончиться.       — Ты даже не знаешь, что случилось, — уже тише, но все так же с плохо скрываемым бешенством в голосе говорит ей Слава, бросает на Мирона быстрый взгляд и отпускает слегка напуганную Евгению. И снова повисает тяжелое молчание.       — Я не понимаю суть твоих претензий, — Федоров смотрит в пол, обращаясь к Жене. — Мне кажется, мы разобрались уже давно. От тебя, конечно, зависел вопрос моей выписки из психушки, но мы же оба понимали, что это был последний раз.       — И зависит до сих пор, — ее тон сменяется на нейтральный. — Я же так понимаю, ты совершил нападение до того, как комиссия заключила, что ты полностью поправился?       Видно, что каждое слово дается ей с трудом.       — И я все еще являюсь твоим официальным представителем, и…       — Не в полиции. Ты сейчас уже ничего не решаешь, — голос Мирона вдруг становится невыносимо жестким. — Давай посмотрим на ситуацию исключительно с твоей стороны — я напал на человека и сбежал. Ты тут при чем? Дальше — это уже мое дело, не находишь? Конечно, к выписке ты отношение имела и могла что-то решать, пока я находился в больнице. Могла, но не стала, ты не делала ровным счетом ничего. Само собой, тебя вызвонили сразу же, потому что ты — мое контактное лицо по документам. Но теперь, если меня поймают, мне грозит либо тюрьма, либо принудительное лечение, и ни с одной из этих инстанций ты соглашений не заключала. Верно?       Женя молчит. Каждое слово Федорова — как пощечина.       — Я просто хотела…       — Что ты хотела? Жень, — Мирон, наконец, поднимает на нее тяжелый взгляд, — зачем ты приехала?       Слава видит, точно знает, чувствует, что у нее нет ответа на этот вопрос. А может она сама не понимает, что просто берет на себя слишком много. Но в первую очередь его завораживают слова Мирона. У Карелина от тона, которым была произнесена эта речь, как будто покрывается инеем солнечное сплетение, несмотря на то, что предназначены эти слова не ему. Ему вспоминается, как он совсем недавно сам предлагал позвонить ей, может, попросить о помощи. А сейчас он зол на Женю, до вспышек ярости, до потемнения в глазах за то, что она сначала бросила Федорова там, а сейчас имеет наглость вести себя подобным образом. Причем, опираясь, видимо, исключительно на свое самомнение и предположение, что Мирон неадекватен. «Да он адекватнее тебя», — мысленно насмехается над ней Карелин.       — Мне бы все же очень хотелось бы понять, как…       — Я тебе уже все сказал, — продолжает Федоров, глядя на девушку с насмешкой. — Я нихера не собираюсь перед тобой оправдываться. С какой стати? Ты уже поимела с меня все, что могла. Слила кому-то мои треки, поспособствовала моему смещению в Букинкге, запихнула в дурку — а дальше не твоя забота. Дальше давай я уж как-нибудь сам. Мне… теперь есть к кому обратиться. Зачем ты здесь?       — Я не знаю, — выдает она и поджимает губы, — но надо же что-то делать. Мы же не чужие люди.       — Ты уже сделала все, что могла. И не сделала тоже.       — Ты забываешь, что я спасла тебе жизнь.       — А я тебя об этом не просил.       На последней реплике Карелину очень хочется вмешаться — ему просто страшно слышать такое от Мирона. Почему-то сейчас у него в голове мысли только о том, чтобы ни в коем случае, никаким образом данная ситуация не усугубилась. Он давит свою злость к Жене, забивает ее как можно глубже просто ради того, чтобы не спровоцировать ее на действия, которые им сейчас будут совершенно невыгодны.       — Значит, так. Как мы сейчас поступим, товарищи, во избежание вселенского апокалипсиса. Женя, ты присядь. Будешь чай? У Паши офигенный чай с травками, вот как раз то, что тебе нужно. Павел Сергеевич, тебе на работу все еще нужно?       — Было бы неплохо.       — Доверишь нам с Мироном принять гостью и пояснить ей по понятиям, что произошло? — тон Славы приобретает шутовской характер, но сейчас он вряд ли бы смог отследить это, даже если бы очень захотел. — Подселять ее к нашей веселой компании мы не будем, клянусь.       — Слава, — напряжение дает о себе знать, и Паша все-таки улыбается, — хорошо. Я поеду, мне действительно нужно… Только, пожалуйста, проследи чтобы все было в порядке.       — Пожалуйста. Без яда, — очаровательно улыбается Карелин, подавая Жене чашку, однако его язвительность она игнорирует.       — Вы что, Павла Сергеевича с рук кормите?       — Не понял, — Слава садится рядом с Мироном, отдавая чашку и ему, при этом украдкой следит за его реакцией на происходящее. Услышав вопрос, Федоров фыркает, не скрывая презрительных интонаций.       — Нет. Никто никого не кормит с рук. Просто Паша нам друг. Так бывает у людей, когда им просто не плевать… — и Слава берет его за руку и некрепко сжимает. «Боже, Мир, оно того не стоит», — думает он, и Мирон понимает все правильно. «Справедливости ради. Хоть и не в данном контексте, но я и сам это недавно понял», — в свою очередь вспоминает он, жадно впитывая это совершенно новое для него ощущение подобной заботы.       — Павел нам помогает. Потому что принимает нашу позицию. Собственно…       И Слава очень обстоятельно объясняет ей, что же все-таки произошло. Про изменения состояния Мирона и его нахождение в «одиночке», про причины ухудшения состояния, про специфическое отношение Георгия Андреича к своей работе, а также о том, чем нападение отличается от самозащиты. И только осторожно, больше для самого себя, обходит тему с возможными последствиями данной «терапии» для Мирона. Евгения слушает и мрачнеет с каждым Славиным словом. Черт ее знает, как она сможет оправдать сама себя и избавиться от чувства вины. Возможно, она подумает об этом позже.       — Я только не понимаю, Слава, а как ты сюда попал?       — О, это мое природное обаяние. Оставим это моей маленькой тайной.       — Хорошо, — Женя печально и тяжело вздыхает. Ее раздражение сменяется сначала на глубокое и искреннее изумление, а затем на какую-то невыносимую тоску. Все-таки непричастной к произошедшему кошмару она себя не чувствует, ее желание хоть как-то реабилитироваться начинает давить ей на то больное место, что у людей называется совестью. Мирон опережает ее.       — Только не надо ничего говорить. Пожалуйста. Просто не надо.       У Федорова последние полчаса дико раскалывается голова, но эта боль — ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас на этой кухне. «Вот и все. Историческая хуйня. Нет, конец эпохи. Это было как-то слишком просто. Все годы совместной деятельности, все проекты, все планы… Все к чертям. Можно считать, попрощались», — думает он и сжимает руку Славы, которую держал до сих пор.       — Я думаю, тебе пора.       — Я ее провожу, Мир, ладно? — Слава впервые пробует на вкус это новое имя. Он никогда не думал так обращаться к Федорову, предпочитая обыденное «Мирон» или насмешливое «Мирон Янович». И, судя по всему, это сокращенное прозвище тоже можно добавить в этот список.       — Если нужна будет помощь — у меня есть хорошие адвокаты. Мы очень быстро можем собрать доказательства невиновности Мирона и жесткого поведения со стороны этого врача, выдвинуть обвинения и сделать так, что Мирону придется только дать показания, и все. И никакого разбирательства.       — Я тебе честно скажу, я бы воспользовался твоим предложением. Это было бы сейчас очень кстати. Но я сильно сомневаюсь, что Мирон согласится на это.       — Но ты же понимаешь, что это будет логично, и… И так правильнее, быстрее… Я не понимаю, зачем отказываться? Если его поймают до того, как ты приведешь ваш план в действие, он окажется в тюрьме. И будет там находиться до выяснения всех обстоятельств, до сбора показаний. Слушай, можно сделать это…       — Если ты хочешь сказать «не ставя его в известность», то даже не думай. И, вот честно, прекрати пытаться сделать как лучше. Получается — как всегда. Давай поступим так — мы остаемся здесь. Завтра я попытаюсь выяснить все, что можно про пациентов, которые могли бы дать показания против Георгия Андреевича. И я поговорю с Мироном. Я, правда, попытаюсь его уговорить, я согласен, так будет безопаснее. И, думаю, есть шансы. Но если он не согласится, мы будем делать все сами.       — Принципиальные придурки, — она закатывает глаза и качает головой.       — Возможно.       Уже в дверях Женя поворачивается к Славе. В полутьме коридора ему кажется, что она сейчас заплачет.       — Слушай, Слава, я…       — Жень, — перебивает её Карелин, — передо мной тем более не стоит оправдываться. Это теперь твое. Носи с удовольствием.