***
«Бля ну вот как знал», — думает Слава, который проснулся раньше и теперь лежал, приподнявшись на локте и созерцая тело, спящее рядом. — «Что сейчас сказать? Доброе утро, братан? Просто поцеловать? Что делать-то?». Но, пока Слава рассуждает, все решают за него. — Привет, — хрипло произносит Мирон, открывая один глаз. — Привет. — У нас есть кофе? — Нет. А у нас ничего нет, Мирон Янович. Поскольку вы мне вчера не дали качественно исполнить обязанности домохозяйки, и… — Боже, — прерывает его Федоров, — Слава. Это дар или проклятие — быть таким трепливым? — Это — ваша суровая реальность, Мирон Янович, — смеется Карелин, сползая на подушку и притягивая к себе Федорова. Он проводит носом по его шее и кусает за мочку уха. — Доброе утро. — Здоровались уже, — Мирон закусывает губу, как только Славины прикосновения подстегивают утренний стояк. И останавливаться на этом он, судя по всему, не собирается. Покрывая поцелуями его ключицы, грудь, живот Слава исчезает под одеялом, а Мирон, вспоминая, что он так и остался спать без белья, тихо стонет и спустя несколько минут просыпается быстрее, чем от дозы кофеина.Глава 19.
23 октября 2017 г. в 09:52
Квартира оказывается очень приличной, достаточно просторной и с совершенно нейтральным ремонтом. Только кухня в их временном пристанище — воплощение постсоветского гранжа. По обшарпанным темно-зеленым стенам широкого пространства тянутся трубы, количество полок с разномастными банками с первого раза сосчитать трудно. Агитационные плакаты, лески для сушки белья, натянутые под потолком, и классическое окошко между кухней и ванной комнатой неясного генеза. При этом техника оказывается новой и даже не самого низкого класса.
— Очень странное чувство стиля, — говорит Федоров, оглядывая помещение.
— Хозяин очень просил ничего на кухне не менять, — пожимает плечами Карелин. — Ностальгирует, наверное.
— Невероятно, — и Мирону почему-то кажется, что он попадает в конец девяностых, которые пропустил в России. Он знает эту атмосферу по фильмам, книгам, и в самом начале своей карьеры на какие вписки его только не заносило. Кое-где было похоже, но такого гротеска он еще не видел.
— Нравится?
— Сойдет.
Они впервые за долгое время остались одни и, что самое важное — на равных. Никого не надо было спасать, никуда не нужно было бежать, ни о чем не нужно было думать.
Вместе с пиццей Мирон заказывает бутылку виски — отметить их освобождение и окончание этих выматывающих приключений. А еще ему очень хочется хоть как-нибудь смазать эту самую неловкость, которая возникает в тот момент, когда они оба ничем не обременены.
— Может, тебе не стоит пить? — неуверенно спрашивает Карелин, когда слышит про подобные бонусы к пицце.
— Может, и не стоит. Но почему бы и нет? Да не переживай, не помру же я от двух стаканов виски в самом деле.
У Славы непроизвольно дергается бровь, и он только вздыхает в ответ. «С возвращением, Мирон Янович», — думает он, а Федоров искренне наслаждается присутствием Славы, который так неловко и трогательно проявляет заботу. Не ценить это невозможно. Карелин удивительно, невероятно скрывает свою нервозность, скорее всего, сам того не понимая. Видно, что его как будто кошмарит, и он постоянно давится какими-то словами. Срывается с места на место, постоянно делает что-то совершенно непродуктивное — проверяет краны, раскладывает вещи, точнее, разбрасывает, осматривает кухню на предмет посуды и так далее — все бытовые мелочи, которыми занимаются люди при переезде. Мирон с искренним интересом наблюдает за ним со стороны. Это продолжается уже больше получаса.
— Слава, — наконец зовет он, не в силах больше это терпеть. «Да что за проблемы, раньше нам едва удавалось вырвать пару часов наедине, а теперь, когда времени целый вагон, он от меня бегает по всей квартире», — думает Федоров.
— Что? — показывается Карелин в коридоре.
— Ты чем занят?
— Развешиваю полотенца, — с некоторым удивлением в голосе отвечает он, и тут Мирона прорывает, он смеется в голос.
— Из тебя выходит отличная домохозяйка. Пожалуйста, прекрати.
Слава явно собрался что-то ответить, но прозвучал звонок в дверь, и Мирон получил выразительный взгляд, будто говорящий: «Видишь? Как же я могу остановиться?». Через пару минут довольный Карелин появляется на кухне с коробкой пиццы в руках и бутылкой виски в пакете.
— Тебе помочь?
— Нет, сиди, я сам.
И Мирон сидит, понимая, что Славе сейчас это, видимо, необходимо. Ему надо выдохнуться, убедиться, что он сделал все, что мог, чтобы избежать своего смущения, и больше ничего не осталось, только грудью на амбразуры.
— Я даже не знаю, за что выпить, — несколько растеряно произносит Слава, протягивая Мирону виски на два пальца в граненом стакане — очередной сюрприз этой прекрасной кухни.
— Слава, я выпью за новоселье, а ты уже просто пей, я тебя очень прошу, — Мирон со смехом чокается с ним, отодвигая полупустую коробку пиццы. — Кстати, ты так и не рассказал, как ты меня нашел?
— Стащил телефон у Ванька, — не без толики гордости делится Слава. — Там был адрес и имя врача.
— У Евстигнеева? Ты стащил телефон у Евстигнеева? Серьезно? Радикально, — почему-то это кажется Мирону очень забавным.
— Что ты смеешься? Там ничего смешного не было на самом деле, он был обдолбан просто в хлам. И, ко всему прочему, никто ничего мне не говорил.
— Смеюсь над твоими методами. На самом деле нет, — он отставляет стакан в сторону, — на самом деле это уже нервное. Слава, у тебя все в порядке?
— Не понял.
— Ну… Как бы тебе объяснить. С того момента, как мы переступили порог этой квартиры, ты все время чем-то занят.
— Ты мне предъявляешь, что я уделяю тебе мало внимания? — на лице Карелина появилась дурацкая улыбка, которую он даже не пытался скрыть.
— Ох. Ну, давай, хорошо, давай допустим, что да. Ты же в другом формате разговаривать не сможешь, правда? Только стебать происходящее от и до, попутно кое-как вбрасывая в этот поток то, что ты действительно имеешь в виду.
— Чего? — Карелин слегка подвис, обрабатывая в голове услышанное.
— Слава, расслабься.
— Я не напрягаюсь, — и Карелин всаживает еще один стакан.
Мирон вдруг встает, в шаг оказывается около Славы и забирает стакан из его рук, отставляя его на стол. «Все, пиздец», — думает Карелин, шумно сглатывая, когда Федоров ногой раздвигает его колени, за шею притягивает к себе и целует. «Почему без предупреждения?!», — у Славы в голове алярм, а поцелуи короткие, прерывистые, но очень осторожные. Мирон все еще осваивается на своей новой территории. Слава, который только об этом и мечтал последнюю неделю, сегодня, когда им уже ничего не должно было помешать, решил взять эту функцию помехи на себя, чтобы как можно дальше оттянуть этот момент. Ему было страшно — вдруг он не оправдает ожиданий, вдруг он теперь станет не нужен, вдруг Мирон все еще не очень хорошо себя чувствует, и еще тысяча разных, не менее идиотских, «вдруг». После их посиделок губы Федорова на вкус — чистый виски, но заходит куда мягче, а эффект гораздо мощнее. Слава несмело обнимает его за талию, и Мирон с удовольствием ведется на эти робкие прикосновения, двигаясь ближе.
— Слава, выдохни, — тихо шепчет он, продолжая целовать его, и Карелин выдыхает, перехватывая инициативу, выпрямляя спину, чтобы приблизиться еще больше, максимально сокращая дистанцию между ними. Он целуется жадно, со вкусом, набирая обороты и не давая вдохнуть. Слава не сдерживает легкий полустон и прикусывает губу Мирона, тут же ее зализывая. «Ах ты, сука кусачая», — с невероятно приятным послевкусием от этой мысли думает Федоров, представляя, как после будут саднить губы от этой несдержанности.
— Пойдем, — вдруг выдыхает в его приоткрытый рот Карелин и поднимается, цепляя Федорова за толстовку и утаскивая за собой вглубь квартиры. Но и до кровати они доходят не сразу — в полумраке коридора Слава вдруг прижимает Мирона к стене. «Черт, он же такой хрупкий», — вдруг возникает в голове нечто сознательное посреди белого шума. — «Переживет». У Мирона перехватывает дыхание от неожиданности, и он смотрит на Карелина снизу вверх с вопросом в глазах.
— Всегда мечтал так сделать. Зажать тебя в темном коридоре, — быстро выпаливает Карелин, вжимая Мирона в стену всем телом и продолжая целовать его. Губы, скулы, шею, а дальше начинает мешать одежда, и Слава не сдерживает недовольного выдоха. Мирон, посчитав, что он сделал все, что от него зависело, чтобы расслабить Карелина, с удовольствием дает ему побыть главным, тем более что Славина резкость заводит нереально, до болезненного стояка. Дает прижать себя, лопатки врезаются в стену, и он лезет руками под майку Карелина, крепко сжимая его талию. Неспешно и нежно не получается — получается схватить, притянуть к себе, и оказаться еще больше вжатым в стену.
— Ох, — выдает Мирон, несильно ударяясь затылком о стену.
— Осторожней, — возвращаясь к его губам шепчет Слава. Пульс в нижней части живота отключает функцию контроля заботы. — У меня сейчас ширинка лопнет, — Карелин продолжает шептать ему на ухо, обжигая дыханием, и в этот момент Мирон фиксирует на подкорке, что у Славы горячий голос.
— Наигрался в нуар? — хрипло спрашивает Федоров, из-за сбитого дыхания глотая окончания. Слава только кивает в ответ и тянет его за собой в комнату. Толстовка осталась в коридоре, футболку с Мирона он стаскивает сам, быстро, практически одним движением, и несильно толкает в грудь, роняя на диван, и Мирон садится. «Очень красивый жест, Слава, я просто похлопаю», — проносится в голове, прежде чем Карелин окончательно заваливает его на кровать и проводит пальцами, едва ощутимо, вдоль пояса джинс, останавливаясь на выпирающих тазовых косточках, легко и почти невесомо их оглаживая. Слава внимательно и с удовольствием смотрит за реакцией Федорова, который втягивает живот, закусывает губу и глушит мычание. Карелин улыбается и двигается ближе. Цепная реакция от его поцелуев прокатывается по телу волной тепла — прикусил мочку уха, нежно прошелся по шее, на ключицах едва не оставил засос, а может, и оставил, а дальше — внезапно, слишком резко, слишком влажно и до самого низа. Ушей Карелина достигает несдержанный и прерывистый стон, он перемещает вторую руку на бедро Мирона и медленно, очень медленно, проводит вверх. Федоров квалифицировал бы это как издевательство и жестокость. Он стискивает зубы, считая свой сердечный бит и ожидая того момента, когда, наконец, Славина рука достигнет цели и пройдется по его стояку. Хочется — не то слово, уже просто требуется ощутить его ближе, и Мирон неловко, торопливо приподнимается на локте, стаскивает с него дурацкую толстовку, на несколько секунд лишая себя ощущения горячих рук на теле. «Ебаные шмотки», — громом мысль в мозгу, ничто сейчас не раздражает его больше. Карелин моментально возвращается на свою позицию, продолжая выцеловывать полоску, предательски не заходя дальше.
— Слава… — Мирон шипит, приподнимая голову и глядя на него чуть ли не с мольбой в глазах. Дождавшись, наконец, этой точки кипения, Слава, впрочем, все так же, не торопясь, крепко прижимает свою ладонь к члену Федорова, а затем расстегивает его джинсы, быстрым движением снимая их так, что они застревают где-то в районе колен. «Дальше сам», — думает он, возвращаясь на исходную. На неудобства — а они есть — Карелин особого внимания не обращает, он зубами цепляет резинку боксеров и тянет их вниз, высвобождая член Мирона. Того же просто разрывает от желания вжаться в кровать, закрыть глаза и наслаждаться невероятно умелыми прелюдиями Карелина, и одновременно ему хочется приподняться и впитать взглядом все, что ему предстанет — Слава, раскрасневшийся, с неровным дыханием, которое Федоров ощущает на коже. Но он все-таки, невольно, выбирает первый вариант, не в состоянии сдержать очередной стон, когда чувствует ладонь на члене. Карелин гладит головку большим пальцем, распределяя по ней смазку. «Господи, как ты это делаешь», — думает Мирон и чуть ли не смеется этой мысли, потому что ответов — миллион, и все как на подбор, но он себя останавливает. Карелин, сука, дразнится как может — прикусывает кожу на внутренней стороне бедра, подбирается невероятно близко, и только когда Мирон в очередной раз издает характерное шипение, двигается дальше. «Окей, я понял», — отмечает себе Федоров. И еще отмечает, что Слава любитель внезапности — он проводит мокрым языком по всей длине его члена, забирая его практически в рот практически весь, сразу, и Мирона дергает, он практически поднимается, но Слава, стоящий, как открылось взгляду, на полу на коленях, движением руки укладывает его обратно.
— Твою мать, — в одно слово выдает Федоров, собирая в кулак простыню, чтобы не запустить пальцы Славе в волосы и не начать контролировать процесс. Но он не сдерживает движения своих бедер, подаваясь навстречу горячему и влажному рту. Слава сосет так же, как и целуется — то максимально нежно, и это вызывает внутренний трепет и адское желание, то увеличивая напор, вскользь рукой проходя по всей длине члена, то забирая его полностью в горло, и еще сам при этом стонет. Дополнительные вибрации усиливают эффект, и Мирон соображает, что долго так не продержится.
— Слава… — роняя дыхание произносит он, и Слава понимает. Он ухмыляется своим мыслям и увеличивает темп, помогая себе руками и буквально провоцируя Федорова кончить прямо сейчас, сразу, но в итоге отрываясь от него и все-таки занимая сидячее положение. Спустя секунды Мирон открывает глаза — Слава смотрит на него снизу вверх, на щеках — почти болезненный румянец. Он медленно облизывает губы и растягивает их в довольной улыбке.
Федоров за шею притягивает Славу к себе, двигаясь с края кровати в ее центр и увлекая его за собой.
— Моя очередь? — в глазах Мирона мелькает такая искра, что у Карелина щелкает в диафрагме. Многообещающе. Федоров выпутывается из штанов и боксеров, кидая их на пол, и быстро избавляется от Славиной оставшейся одежды. И первое, что он делает, это возвращается к Карелину за поцелуем, оказываясь сверху. Мирон куда мягче, с одной стороны — добравшись до стояка, он ловко обводит языком тонкую кожу на члене, а после прикасается только влажными губами, постепенно забирая в рот головку целиком, без резких движений, уделяя внимание каждому сантиметру. Он действует последовательно, проходя языком до самого основания, после перемещаясь ниже, мокро облизывая везде, до куда может дотянуться, на этот период охватывая стояк рукой и двигая ей очень неспешно.
— Я сейчас кончу…
— Хуй тебе, — Мирон поднимается выше, оказываясь между ног Карелина, — перевернись.
Слава послушно ложится на живот, и Мирон раздвигает его ноги, облизывает пару пальцев и опускается на него сверху, целуя его в шею, переходя к плечам и снова возвращаясь к участку за ухом — он определил это как Славину эрогенную зону — его торкает каждый раз, когда Мирон целует его там.
Влажными пальцами он аккуратно, постепенно, растягивает Карелина, который расслабляется просто потрясающе. Слава, чувствуя в себе пальцы, чуть ли не выламывает спину в прогибе и очень тяжело дышит — Мирон тот еще мастер измучивать, оказывается.
— Мир, — тихо, на выдохе, умоляет Слава.
— Дай подушку, — забирая из рук Карелина, Мирон подкладывает ее под его бедра. — Удобно?
Последний вопрос он произносит уже Славе на ухо, прижимаясь своим стояком к ягодицам Карелина. Долго мучить его он не собирается и, мокро облизывая собственную ладонь, проводит ей по своему члену. Он входит неспешно, давая привыкнуть к себе. Сдерживаться нереально сложно — выебать Карелина хочется жестко и без тормозов, но он только крепко держит его за бедра, не собираясь причинять ему боль.
— Ты как?
— Отлично, — скомкано выдает Карелин и не врет — просто говорить уже сложно, от его собственного напряжения, которое ему так и не дали выпустить, сводит челюсть. Мирон входит на полную длину, медленно и осторожно, останавливаясь и замирая на несколько секунд. Слава тихо стонет, уже даже не пытаясь сдерживаться. «Да откуда столько нежности, блять», — думает Карелин, нетерпение вскипает в горле, выжигая голос и не давая говорить. Он сам начинает двигаться, толкаясь навстречу Мирону, и каждое его движение отдается будто теплым электрическим разрядом.
— Боже, когда ты там сжимаешься… Ты потрясающий, — тихо шепчет Мирон ему на ухо, двигаясь размеренно, не давая Славе разгоняться, и жалеет больше всего о том, что не видит сейчас его лица. Слава готов кончить только от этого хриплого голоса. Хочется закусить простыню, чтобы не мычать все громче и громче. «Нахуй», — думает он, прекращая контролировать издаваемые звуки, тем более, что Мирон не заканчивает рассказывать ему на ухо свои впечатления. — Ты ахуенно стонешь, Слава.
Карелин прогибается в спине, давая рукам Мирона управлять движениями тела, и спустя минуту тот подтягивает его к себе, заставляя подняться и встать на колени. Слава все равно утыкается лицом в кровать, потому что руки предательски трясутся от кайфучих наплывов.
— Блять, — шепчет Карелин, когда чувствует, что Мирон вернул руку на его член. Хватает нескольких движений в такт основной партии, и во время оргазма Слава сжимается так, что Федорову достаточно толкнуться еще всего несколько раз.
Спустя минуту, закончив считать звездочки, Слава переворачивается на бок, тут же оказываясь нос к носу с Мироном. Они оба еще тяжело дышат, но Карелин все же подается вперед и целует Мирона. Уже иначе — поцелуи сухие, нежные, с послевкусием.
— Слава, ты ахуенный, — повторяется Федоров в перерыве между поцелуями, не зная, как еще выразить свои чувства на данный момент. Четко сформулировать он может всего пару мыслей — что Карелина от себя он никуда отпускать не собирается и что второе по значимости желание — пить. Еще совершенно не хочется двигаться, только замереть в этом ощущении «здесь и сейчас», запомнить его от самого первого движения до каждого судорожного вздоха.
Сушняк все-таки выталкивает из кровати Славу. Он обещает, что ненадолго, по пути быстро заскакивает в ванну, добравшись до крана, пьет, не озаботившись посудой, а с кухни уже возвращается со стаканом воды в руке. Славино чувство неловкости испарилось практически бесследно, он даже не стал одеваться, хотя обычно стеснялся своего тела, особенно, если сильно залипал на партнера. Тут речь шла даже не о залипании… О чем? «Да какая разница», — думает он, протягивая Мирону стакан воды, и забираясь обратно в кровать.
Они просто молча валяются, наслаждаясь друг другом. Мирон, перебирая в голове кадры последнего действа, сквозь дрему чувствует Славины руки на своей груди, на шее, плечах. Слава двумя пальцами, едва касаясь, обводит шрамы на его предплечьях. «Твою мать, Федоров. Практически рваные раны», — с какой-то тупой болью думает он. — «Охереть какой красивый. Просто охереть», — впервые позволяет себе Слава вполне осознанный восторг. Федоров сейчас не в лучшей своей форме, худой и болезненно бледный, но даже таким он кажется безумно привлекательным для Карелина.
День, ставший для них первым, проведенным только вместе, выходит очень скомканным. На часах всего десять вечера, детское время, но Слава тоже отрубается, предварительно проявив должное уважение к утренней неловкости, которая их ожидает, и укрывает их обоих одеялом.