Камо грядеши

      Московская ночь встречает снегопадом. Они неспешно шагают по Большой Ордынке в сторону Кремля. От свежего воздуха у Мирона кружится голова.       — Один из моих маршрутов, — доверительно делится Карелин, который и назвал таксисту рандомный адрес неподалеку.       — Один из? Здесь, в Москве?       — Да, у меня их несколько. Люблю город. Не этот, а в принципе.       — Урбанист из подземки, — Федоров совсем не удивлен подобным предпочтениям.       — Да ты сам-то не фанат деревни, наверное? Или все-таки в Европе лучше?       — Нигде не лучше. А какие еще маршруты?       — От Китай-города в сторону ебеней. Еще от Павелецкой, в том же направлении. И несколько ближе к окраинам. Вдоль трамвайных путей, по спальным районам. Могу как-нибудь показать.       — И что, ты просто идешь?       — Просто иду. Гоняю что-нибудь в плеере или наговариваю в голосовушки какие-нибудь идеи. Обычное фланирование. Бесцельное, на первый взгляд.       Прогуляться и остаться совершенно незамеченными, конечно, не удается. Компания подростков под девизом «Опа, нихуя себе» пристает к ним буквально через полчаса. Карелин поначалу теряется, не зная, как правильно себя повести в подобной ситуации. Ребята, впрочем, спрашивают Мирона о том, когда он планирует свое триумфальное возвращение и где он так долго отсутствовал, высказывают множественные респекты обоим. Напоследок просят селфи, и Мирон, как-то даже немного оживший, не отказывает. Славе даже не приходится ничего решать, только улыбнуться в камеру и с любопытством наблюдать, как Федоров все делает сам.       — Завтра будет во всех сетях, — подмечает Слава, немного нервничая.       — Ну, что поделать — не бежать же от них в подворотню прятаться?       — Да. Нормальные оказались, с понятиями.       — Ты о чем?       — Ну, Мир, мы же официально враги. Шоу маст гоу он, и вся херня.       — Кстати, да. Я как-то упустил этот момент, — Мирон улыбается практически радостно, и это не может не радовать Славу. Никто из них не заостряет внимания на произошедшем. — Думаешь, это надо будет комментировать?       — Если мы это никак не поясним, то все пояснят за нас. Предлагаю оставить это людям. У них просто феерично получается придумывать объяснения.       — Согласен. Возьмем кофе?       — И зарулим в какой-нибудь бар долить туда тормозной жидкости.       — План. Идем.       По дороге домой в голове Мирона щелкают шестеренки, запуская механику процесса ответа на простой вопрос — и что в этом было сложного? Он, напротив, получил массу приятных впечатлений, а еще понял, что его ждут. Такое себе основание для возвращения, конечно. Да и речи об этом сейчас не идет, но сам факт не мог не радовать.       — Ты как? — осторожно интересуется Слава.       — Потрясно, — Федоров выглядит, как будто откатал тур. — Ты был прав. Абсолютно. Спасибо, что дотерпел и вытащил.       Славу немного напрягает такая реакция на обычную прогулку, но он списывает все на то, что слишком долго они сидели взаперти. Мирон еще дольше. И краски его картины мира, закономерно, выцвели, и теперь они вместе возвращают утраченные цвета.       На следующий день они совершают еще одну ночную вылазку, одной компанией они теперь не обошлись — к ним подходили несколько раз и, на Славино счастье, с позитивной коннотацией в различных формах сообщали им, что рады видеть их живыми. Мирон только смеялся в ответ и с удовольствием общался с фанатами.       Через день позвонила Женя с новостями о том, что их фотки появились в сети. Мирон, как ни странно, взял трубку. И даже рассказал о том, что со Славиной подачи действительно немного регенерировал в отношении социума.       — Так вы вернетесь?       — Ты неверно ставишь вопрос, на него я тебе ответить не могу. Спроси по-другому.       — Да черт с ним. Слушай, я рада происходящим изменениям. Просто хотела сказать, что, несмотря на все произошедшее…       — Не парься, — выдает ей Мирон и тут же чувствует на себе взгляд Славы. Он подмигивает ему в ответ. В данный момент, на фоне переплетения впечатлений от Карелина, от их вылазок, от уверенности в завтрашнем дне, которая нарисовалась неизвестно откуда, он считает, что пора начать что-то отпускать. Вот она, жизнь — продолжается. Течет своим ходом, и, хорошо это или плохо, но этому течению совершенно наплевать, как там дела у Федорова. Она просто есть, и в ней можно жить.       — Окей, — отвечает ему Женя после небольшой паузы. — Я тебя поняла. Ладно. Захочешь поговорить — звони. Я думаю, мы все в свое время немного погорячились, да? Можно же обсудить произошедшее. Как думаешь?       — Ну, это-то точно можно, — в своем ответе он все еще не уверен, поскольку выводы все-таки были сделаны. Но поговорить можно, почему нет? — Ладно. Наберу. Давай.       — Это что, значит, заработал мод «понять и простить»? — спрашивает Слава максимально нейтральным тоном.       — Нет. Нет, простить — нет. Понять я все-таки могу попробовать. Ты же сам говорил, помнишь? Чем дольше я буду держать эту ситуацию, тем больше она будет меня затягивать.       — Помню, — Слава подходит и обнимает Мирона, не сумев сдержать вздох. В голове появляются мысли с привкусом гнильцы, придется делить Федорова с кем-то еще. И что он сам спровоцировал подобное его настроение. Но их четко и ровно перебивает память о том, что он это делает не для себя. Мирону Яновичу надо обратно, иначе плохо будет всем. Его основной радикал — творческий, и если эту внутреннюю структуру не кормить, то загнуться можно очень быстро. Другой реализации не будет, только так. — С чего вдруг тебя так торкнуло?       — С прогулок. С людей.       — Повелся на фанатские облизывания? — усмехается Карелин, но Мирон ничего ему на это не отвечает. Вместе с пониманием заработала фича под названием «окситентасьон».       Спустя еще день Карелин просыпается один. Обычно утро начиналось с того, что он каким-нибудь неловким движением будил Мирона, но сегодня тот ускользнул из кровати раньше, еще и очень осторожно.       — Доброе утро. Твой кофе, — Федоров кивает на чашку, стоящую на столе. Кофе еще практически горячий.       — Это что? — хриплым ото сна голоса спрашивает Карелин, кивая на тетрадь, которую Мирон держит в руках. «Да ладно. Да ну нахуй», — проносится и уплывает на задворки мозга.       — Это — твой подарок. Решил, что невежливо было бы им не пользоваться.       — Ага, — выдает Слава и садится. Он молча наблюдает, как перьевая ручка лихо выписывает строчки. Мирон что-то зачеркивает, иногда замирает, не дотронувшись пером до листа, и сосредоточенно смотрит в одну точку.       «Так. Спокойно. Главное — не спугнуть», — принимает решение Карелин, который испытывает сейчас очень смешанные чувства. Первое и резкое направленно на то, чтобы не вести себя по отношению к Федорову как фотограф из «Дискавери». Второе из них — просто дичайший восторг от того, что Мирон занят своим делом. Еще одно — переживание за то, как бы этот процесс не сорвался, в любом возможном смысле. Вдруг у него просто не получится? Слава в принципе считает, что у Мирона нет такого понятия как «не получилось», если смотреть на его творчество в целом. Зато есть «неудовлетворительное качество», — но это мера очень субъективная. А вот в остальном он пока разобраться не может. Очень хочется попросить заглянуть в тетрадь. Может, присесть рядом, просто понаблюдать за процессом. Но он не решается высказывать эти желания вслух. «Все, не дышим в эту сторону», — уговаривает себя Карелин, думая, чем бы себя занять. Он делает кучу какой-то совершенно неважной херни, пока Мирон пишет.       — Слав? — Мирон показывается в комнате спустя пару часов и садится на диван рядом с Карелиным. — Ты прячешься, что ли?       — Не хотел мешать, — он откладывает свою тетрадку с ручкой, и потягивается, выгибаясь в спине. — Как процесс?       — Да вроде неплохо, — как-то несколько растеряно произносит Федоров. — Пока не знаю. Что-то вырисовывается.       — Так это же здорово, — и Слава за руку тянет его к себе, — Мирон, это же просто шикарно.       Он и сам последние пару дней чувствует, что в легких появились дополнительные отсеки, и дышать стало намного проще. Слава вывел из него все эти неприятные осадки, долго и мягко подталкивая к началу чистого листа своей музыкальной карьеры. Федоров помнит, как они проводили целые вечера напролет, обсуждая это, и Слава, медленно, но верно, повторял одну простую мысль — каким бы ужасным не был период, это всего лишь период. А за ним последует что-то новое. Как по спирали, быстрее, выше сильнее.       — Мир, ты только не упусти это.       — Что именно?       — Вдохновение свое.       Мирон в ответ только улыбается. Его вдохновение сидит рядом и просто потрясающе исполняет свою роль. Но озвучивать это совсем необязательно, тем более, Слава и так наверняка догадывается. «Грайм, а не бабский рэп», — периодически одергивает себя Федоров, когда на извилины накручиваются самопроизвольные строчки, ему одному понятные. Он думает, может, стоит показать Карелину свои наброски? С другой стороны, посоветоваться не получится, поскольку их творчество слишком разное. Да и советов никогда не требовалось, а оценка… Оценка — дело спорное, и то, в чем Мирон нуждался крайне редко, особенно если это касалось его работы со словом. «Покажу, когда будет хоть что-то точно готово», — решает он, не замечая за собой интересной особенности. Сам он не очень интересуется тем, что пишет Слава, но априори считает это неприкосновенной частью личного, куда лезть нельзя ни при каких обстоятельствах.       Ночи становятся бессонными, но уже по другой причине — Федоров пишет почти безостановочно, вечно выверяя темпоритмы до миллиметров, и в поисках нужной формулировки, одной единственной, проводит порой по несколько часов.       — Мирон, ты опять всю ночь сидел?       — Не всю.       — Не хочешь прилечь?       Мирон поднимает лихорадочный взгляд от тетрадки и смотрит на Карелина, склонив голову. На секунду — буквально на мгновение — Славе становится очень страшно. Его атакуют флешбеки. Он слишком хорошо помнит свой первый визит в психиатричку, и как Федоров смотрел на него тогда. Точно также, только с примесью страха.       — Конечно, — неожиданно отвечает Мирон, откладывая тетрадку. — Ты же со мной?       — С тобой, — с облегчением произносит Карелин. «Конечно, с тобой. Тебя, блять, оставь одного».       Пять треков за неделю. Пять. Мирон не верит сам себе. Остановиться практически невозможно. Он очень хорошо знает, что это такое — когда тебя просто тошнит словами. У этого есть приятное послевкусие.       — Ахуеть, — Славе листает заполненные страницы практически полностью исписанной тетради. Каждое слово каждого куплета болезненно отдается в мозгу, и его подмывает спросить о том, не страшно ли это, вот так отдавать свое, выстраданное, нездоровое. Мирону достаточно одного этого слова.       — Я вот думаю… Если это доработать и записать?       — Что тут еще дорабатывать? — Слава смотрит на него, как на ополоумевшего.       — Есть несколько моментов.       — Давай. Давай, дорабатывай, если хочешь, я узнаю у своих про студию… У тебя же теперь нет студии? Поедем в Питер, и запишешься. Это нельзя проебывать, ты что?       — Да я и не собирался, — Мирон смеется, наблюдая за подобной реакцией. Ему проще двигаться маленькими шажками. Если с самого начала сказать себе, мол, «Я пишу новый альбом», точно ничего не получится. А вот если наебать свою же систему и пообещать себе, что это всего лишь несколько строк, из которых может что-то и выйдет, у него получается прекрасно. Славина инициатива, которой от него прет за километр, здорово добавляет мотивации.       Ехать решают через две недели. Ровно столько времени дает себе Мирон, чтобы написать еще столько же, проработать концепт альбома, накидать скелеты битов и отдать их на полноценную запись. Не впервой сводить на коленке, тем более, что у него есть хороший знакомый в студии звукозаписи, который обращается с демо-версиями, как с настоящими алмазами. Сейчас ему большего не требуется, нужно только ощущение какого-то экшена, постоянная динамика. «Заторможу — точно проебу», — думает он и всецело отдается этой волне.       Славе удается вытаскивать его из этого водоворота ненадолго, но вполне успешно. Мирон сейчас целиком отдается абсолютно любому процессу, в который включается.       — А как ты будешь это все организовывать? У тебя же нет команды. А как же релиз? — Карелина, само собой, беспокоит данная часть вопроса. Он в принципе стал вырабатывать в себе склонность к продумыванию абсолютно всего, что он делает, особое внимание уделяя технической части процесса.       — У меня есть 1703 и Саня. Я сам себе организатор. Так же, как и начинали — необязательно же сейчас планировать тур, правильно? Проведу релиз. Там посмотрим.       «Маленькими шагами. Маленькими». Главное — выбрать направление.