Воскреси меня

      Даунтаун — деловой и культурный центр Чикаго с огромным количеством небоскребов. Большинство из них всего лишь офисы, в одном из таких работаю и я. Та самая Петля. Центральная, знаковая часть города. Здесь всегда слишком много людей. И не то что бы это были какие-то серьёзные дяди и тёти в костюмах. Нет, тут как всегда дофига и больше туристов. Они вечно слетаются, чтобы поглазеть на архитектуру, яркие неоновые вывески и жизнь акул большого бизнеса и офисного планктона. Только вот они усложняют всем этим обитателям офисов жизнь. Хуже может быть только в Нью-Йорке.       Покинув здание офиса, я сразу же вливаюсь в толпу. Привыкнуть к ритму большого города несложно. Стань частью толпы, и она сама понесёт туда, куда тебе нужно. Все спешат домой, это легко угадать. Ведь почему-то все ставят целью своей жизни получить какую-нибудь должность, обзавестись парочкой спиногрызов и жить так, словно они обрели счастье. Каждый день работа, дом, семья и телевизор с тем самым бейсболом или какой-то очередной глупой передачей. Думают ли эти женщины и мужчины о чем-то другом?       Могут же иногда люди задумываться о том, как живут убийцы? Я вот задумывался порой. Теперь же с полной уверенностью могу сказать, что моя жизнь никак не поменялась. Остаётся по-прежнему скучной. Другие бы назвали это спокойствием и стабильностью, но мне так не кажется.       Обычная будничная рутина, отравляющая жизнь своим токсичным составом, сейчас она лишь накрылась чёрным шелковым платком траура. Каждый считает своим долгом сказать мне, как он соболезнует, а я из приличия пытаюсь изобразить глубокую скорбь. И все такие участливые, внимательные. Может, конечно, мир ещё не до конца потерян, но почему-то я не верю ни одному их слову. Да и как можно верить людям, что нагло обманывают миллионы других людей? Только бы получить деньги, каким путём — вообще не имеет значения.       Мне холодно в этих каменных джунглях. Среди бетона и стекла, где каждый сам за себя. Даже когда я вернусь домой, в свою собственную квартиру, мне не станет теплее. Я не смогу согреться. Душа мерзнет, покрывается инеем. Покинутый и одинокий. Это про меня. Хотя, все люди в большом городе чаще всего одиноки. Нет, у них, конечно, есть близкие, друзья, но в душе все они одни, бродят по лабиринту небоскребов, пугаются ярких надписей и глушат уличный шум музыкой в наушниках.       В кармане завибрировал телефон. Кому это я понадобился? Мне приходится остановиться, чтобы достать его и посмотреть. Люди обходят меня, стараются не натолкнуться, а некоторые даже оборачиваются и как-то странно смотрят.       На дисплее мобильника высвечивается надпись «Мама». Мне не хочется отвечать на звонок. Не потому что я неблагодарный сын, а потому что мне просто не хочется ни с кем говорить. Но если я не сделаю этого, то, скорее всего, потом она будет слать сообщения с разнообразными вопросами, поэтому я снимаю трубку.       — Да? — сухой и короткий вопрос, оповещающий о том, что я слушаю. Пусть и не очень внимательно.       — Мэттью, его арестовали, — голос моей матери ровный, спокойный. Словно каждый день её родного сына арестовывают, увозят в полицейский участок или ловят на месте преступления. Эти её холодность и отстранённость буквально выводят меня из себя. Но вся моя злость меркнет на фоне страха. Меня передёрнуло. Чёрт возьми, Джонса увезли. Из-за меня. Из-за моей гребанной ошибки Стива, скорее всего, сейчас уже засунули в камеру! Я бесконечно виноват перед ним! А она такая спокойная! Словно… словно они хотят избавиться от него, чтобы он сгинул, исчез и больше никогда не появлялся в их жизни.       Ну конечно! Это даже слишком очевидно, лежит на поверхности. Я лихорадочно соображаю. Мне нужно срочно узнать, где Джонс. Нужно добраться туда и во всем сознаться, написать чистосердечное признание. Стив не должен оказаться за решеткой. Это мой грех. Это совершил я.       — Мэтт? — видимо, молчание слишком затянулось, раз мать пытается вернуть меня в реальность. Надо действовать, пока не стало совсем поздно.       — И ты ничего не сделала? — волна страха схлынула, уступив место злости. Какая же из неё мать, если она не любит своего сына? Пусть даже такого. Стив не подарок, но он вполне заслуживает иметь нормальную семью, а не равнодушное скопище людей, что только и ждут, когда он сгинет. Но тут же понимаю, что я ни черта не лучше, точно такой же, как и все они. От этого становится мерзко и противно. Я должен прямо сейчас сознаться во всем, но лучше сразу доблестным блюстителям закона.       — Где он? Куда его увезли?

***

      Я выбегаю из метро. Слишком много времени я потерял на этом эскалаторе, где толпа людей все ждёт и ждёт, когда же длинная лента со ступеньками дотащит их до самого верха. Мне кажется, что мир вокруг как-то слишком резко замедлился, словно всем окружающим совсем некуда спешить. А мне вот есть куда! Мне страшно не успеть к нему, страшно не увидеть Джонса, не спасти его. Ведь пока что спасти я вполне могу. Мне нужно лишь попасть в участок. Именно туда, где сейчас должен находиться Стив, но я понятия не имею, как до этого места добраться.       Чёрт, я чувствую, как время уходит, утекает песком сквозь пальцы. Слишком медленно. Каждая потерянная минута может обернуться чем угодно. Я никогда не был в суде, не был даже в этом самом полицейском участке. Понятия не имею, что мне делать! Паника. Меня всего действительно захватила паника. Да, адрес мне известен, полбеды уже решено, но осталось самое трудное.       Оглядываюсь по сторонам и вижу, как из-за угла выруливает жёлтый автомобиль. Такси. Классическая обдираловка, но некогда думать об этом. У меня найдутся деньги, чтобы заплатить. Мне просто нужно как можно быстрее добраться до Джонса. Я бросаюсь к краю тротуара и начинаю голосовать. Только бы в салоне было пусто, только бы не просто так потратил время, которого у меня вообще нет.       Автомобиль останавливается, переднее стекло опускается вниз, и теперь я вижу лицо водителя. Мужчина средних лет, но с уже поседевшими висками и уставшим взглядом серых глаз.       — Куда? — кидает он несколько небрежно, но мне некогда зацикливаться на этом. Я слишком спешу.       — 3540 South Normal Avenue, — называю адрес и вижу, как он хмурится, словно я сломал ему все планы, помешал совершить что-то. Но ведь это же его работа — возить людей по городу! Неужели он меня не отвезёт? Я не должен опоздать. Не имею права. — Я готов заплатить в два раза больше. Только довезите меня. Это очень срочно.       Не знаю, что заставляет его перемениться в лице: то, что я предложил двойную плату, или то, что по моему голосу слышно, что я спешу и от этого зависит моя жизнь. Да и не только моя, но и жизнь Стива. Сейчас она гораздо важнее. Прости, Джонс, я не хотел тебя подставить!       — Садись уже, и поехали, — стекло поднимается, а я открываю дверь и запрыгиваю на заднее сидение автомобиля. Не все ещё потеряно.       — Умоляю вас, только быстрее, пожалуйста. Гоните, как сможете, — автомобиль трогается с места, а я нервно вцепляюсь пальцами в кожаное кресло водителя. Все мои мысли сейчас только о том, как я приеду туда и вытащу Стивена. У меня нет плана, я понятия не имею, что делать и что говорить, но огонёк надежды на то, что поверят любой моей несуразице, ещё горит где-то внутри.       — Да успокойся, не на казнь же опаздываешь. Домчим с ветерком.       Хотелось бы мне в это верить. От этого таксиста зависит то, что случится дальше. Ну, не только от него, ещё от состояния дороги и пробок на ней, но мне не хочется думать об этом. Смотрю в окно, на проносящиеся за ним виды. Зубы-небоскребы вгрызаются в небо, а люди этого совершенно не замечают. Может, я бы тоже не замечал, если бы сейчас не пытался всячески отвлечь себя.       У меня потеют ладони и трясутся колени, но я упорно стараюсь этого не замечать. Улицы переходят в улицы, лишь успевай следить за тем, как меняются таблички и указатели на перекрестках и поворотах. Мне нужно успокоиться. Абсолютно не думать о грядущем, о Стиве и о том, что мои родители равнодушные твари, готовые бросить члена семьи на произвол судьбы. Мерзость. Самая настоящая мерзость. Меньше всего мне хочется быть похожим на них.       Машина сворачивает вправо слишком резко, от чего её заносит, и меня вместе с ней. Удивительно, что мы не вылетели на тротуар и не задавили парочку мирных пешеходов. Вообще, можно было бы и поаккуратней водить, но это же я просил меня доставить как можно быстрее. Вечно какие-то проблемы из-за себя самого.       Я уже вижу полицейский участок. В животе что-то предательски сжалось и заныло. Только не сейчас. Не время волноваться. Совсем не время. Водитель останавливает машину, а я бросаю ему несколько мятых бумажек и вываливаюсь из автомобиля.       Я взбегаю по ступенькам, распахиваю настежь дверь и влетаю в холл. И на этом все мои решительность и уверенность в действиях куда-то испаряются. Я стою посреди этого холла, где на стене висит огромное звёздно-полосатое полотно. Какая патриотичность. Везде эти чёртовы флаги.       Оглядываюсь по сторонам и пытаюсь понять, что мне делать дальше, куда идти и к кому вообще обратиться. Я словно беспомощный ребенок, который отбился и потерялся где-то в торговом центре. И если там малышу всегда поможет кто-то из прохожих, то в этом чёртовом отделении нет никого. Абсолютно! Куда, чёрт возьми, делись все люди?!       Подхожу к двери с надписью «Конференц-зал», стучу и заглядываю внутрь, не дожидаясь какого-либо ответа. Внутри никого нет. Зал абсолютно пустой. Неужели я потрачу ещё и тут время на поиск хоть одной живой души?       — Добрый вечер, вам чем-то помочь? — приятный женский голос раздается за моей спиной, но я всё равно вздрагиваю. Когда я стал таким шуганным и пугливым? Что это со мной вообще случилось? Неужели осознание того, что я преступник, меня так пугает, и теперь я шарахаюсь от каждого шороха или непонятного шума? Оборачиваюсь и смотрю на девушку. Молодая ещё, светлые волосы стянуты в тугой хвост на затылке, одета в полицейскую форму, а на груди нашивка с фамилией «Уильямс.М.», и выглядит достаточно серьезной, хотя по голосу и не скажешь. Достаточно весёлое совпадение с фамилией, однако, но думать сейчас об этом я не могу. Где-то в этих стенах должен находиться Джонс. Если я не опоздал, то его судьба напрямую зависит от меня и моих действий.       — Мне нужно узнать про одного человека и где его содержат. А ещё я хочу с ним увидеться и… — договорить я не успеваю. Из-за угла два офицера под руки выводят моего Стива, моего чёртового брата, перед которым я так серьезно виноват. Нужно хоть что-то сделать сейчас, но всё что я могу — это кинуться к нему, что, собственно, я сейчас и делаю, — Стив! Чёрт, Джонс! Отпустите его. Он вообще ни в чём не виноват. Это все сделал я. Отпустите! Заберите меня!       На меня смотрят, как, наверное, смотрят на всех родственничков людей, что попадают сюда, но мне наплевать. Пусть смотрят! Я встречаюсь взглядом с Джонсом. Его глаза опять слишком тёмные, он хмурится, от чего выглядит слишком серьезным, и качает головой. Словно… словно не одобряет ту глупость, что я сейчас совершаю. Но мне только надо спасти его от этой конченой участи. Он не должен гнить в тюрьме, спасая меня. А спасает ли он? Да, вероятно, спасает, будто хочет, чтобы я прожил нормальную жизнь. Да только будет ли жизнь нормальной, если я вечно буду винить себя в страданиях другого человека? Неужели взгляд может быть таким многозначительным, или это я всё себе сейчас придумываю?       Чувствую чужие руки на своих плечах, меня мягко, но с нажимом отводят в сторону, а Джонса уводят. Я лишь могу смотреть ему вслед. Впереди суд, можно нанять адвоката, сделать всё возможное, чтобы достать его. Чёрт, да можно даже попробовать откупиться деньгами! Но ведь никто в этой семье ничего делать не будет, не пошевелит пальцем, ведь любимчик папочки и мамочки умер, а, значит, виновный должен быть наказан. Убийцы вообще всегда должны быть наказаны, ведь так?       — Куда его увели? Что он рассказал? В чём сознался? Что с ним будет дальше? — смотрю на девушку, как на свою последнюю надежду, словно она соломинка, за которую я, утопающий, пытаюсь схватиться и хоть как-то удержаться на плаву.       — В изолятор временного заключения. Сейчас был допрос. Вообще, он явился в повинной. Сам во всем признался, написал заявление. Ещё сказал, что один сумасшедший может прибежать и начать сознаваться в его преступлении. Наверное, намекал на вас, — она говорит спокойно и сдержанно. Наверное, привыкла видеть разные сцены со слезами и соплями, да и, может, преступников приходилось брать часто. Редкая профессиональность.       — Как вас зовут? — наверное, я спрашиваю только из уважения. Надо же хоть как-то к ней обращаться, пусть мы больше никогда и не пересечемся. Зато произведу впечатление приличного человека.       — Мадлен.       — Мадлен, могли бы вы мне больше рассказать обо всём? — не знаю, поможет ли она мне, но очень хочется на это надеяться. Надежда… Почему я вечно на что-то надеюсь?       — Я не знаю больше ничего, могу лишь посоветовать готовить адвоката. Хотя он сознался в совершении преступления, и вряд ли вы уже сможете чем-то помочь. Но заседание Большого Жюри будет, а значит, назначат и дату судебного процесса. Оставьте свой номер, мы вам сообщим обо всех деталях позже, — мне кажется, что она пытается этими словами успокоить меня, но только вот «сообщим позже» ничерта не успокаивает, а делает только хуже. — Вас, вероятно, очень заботит судьба данного человека. Кем он вам приходится?       Я абсолютно не ожидал этого вопроса. Да, наверное, со стороны действительно выглядит так, будто я очень сильно волнуюсь, переживаю и хоть как-то хочу помочь, но на самом-то деле я всего лишь хочу искупить свою вину. Ведь что-то же можно сделать? Хоть малюсенький шанс должен быть.       — Он мой брат, — впервые я Стива называю братом. Нет, конечно, это всегда было само собой разумеющимся, но сейчас мне кажется, что я заявляю об этом открыто всему миру, а в первую очередь самому себе. Ведь кто он мне, как не брат?       — Я думаю, вам стоит связаться с Натальей Арловской. Она распутывает и решает самые сложные и безвыходные дела. Не хочу давать ложные надежды, но, возможно, она сможет помочь, — Мадлен уходит, оставляя меня один на один со всеми моими мыслями. Лучше бы она осталась, лучше бы постояла ещё несколько минут рядом. Не думаю, что это меня бы спасло, но хотя бы немного не дало бы раскиснуть здесь. Ну да, все же мы на людях натягиваем нашу счастливую маску, или же ту, что говорит о равнодушии к происходящему.       Выхожу из здания и вновь оказываюсь в этой городской суете. Люди вокруг. Много людей, но для меня их всех не существует. Я смотрю на толпу, но не вижу ничего. Просто поток из человеческих тел, который ослабевает разве что с наступлением ночи, и то не всегда. Ночью под светом неоновых вывесок на улицы выползает молодежь, несется в клубы, бары и на вечеринки. Я достаю свой телефон из кармана, на экране высвечиваются десять пропущенных от матери и целая тонна сообщений. Беспокойная душа. Хочет, чтобы я не лез во всю эту ситуацию, не мешал вершить правосудие. Но кто-то же должен хоть что-то предпринять. И пусть этим кем-то буду я.       Наталья Арловская. Так вроде зовут этого адвоката. Я быстро вбиваю в поисковике её имя и фамилию. Сразу же высвечиваются номер, адрес её офиса в Чикаго и часы работы. До закрытия я добраться не успею, осталось всего полчаса, а её офис в другой части города, почти там же, где и мой, но позвонить вполне могу. Набираю номер и нажимаю на кнопку вызова. Гудки идут слишком медленно и долго, так может пройти целая вечность, но вот они прекращаются.       — Слушаю.       — Добрый вечер, Наталья. Мне сказали, что вы лучший адвокат в Чикаго, хотелось бы с вами поговорить.