***
Дома холодно почти так же, как на улице. Не то что бы нет отопления, а просто отсутствует какой-либо уют. Множество разных безделушек, полы устилают ковры, диваны заваливают подушки, разнообразные фотографии уставляют весь дом. Здесь Джеймс на первом своем хоккейном матче, здесь Альфред и Мэттью первый раз идут в школу, вот тут на комоде наша с Андрэ свадьба, а это Стив с новеньким велосипедом. Кажется, будто здесь живёт счастливая семья со счастливыми детьми. Только нет тут счастья. Раньше я как-то этого не замечала, даже когда оставалась в одиночестве, но теперь же это видно так явно, словно у меня открылись глаза. Даже смерть Альфреда не смогла собрать всю семью хотя бы на неделю. Андрэ не захотел отлучаться с работы, Мэттью предпочёл каждый раз мотаться домой, Джеймс улетел обратно в Оттаву, да даже Стив, которому некуда идти, не явился вчера вечером домой. Я его выгнала… И впервые он послушался меня. Возможно, ночевал где-то на вокзале, может, в метро или на улице, на лавочке. Меня сейчас это не интересует. Видеть его я всё так же не хочу. Он отравил мне жизнь своим токсичным существованием. Ужасный сын. Неудачная пародия на нормального ребёнка и человека. Моя ошибка… Мир вокруг как-то резко потерял краски. Раньше он казался цветным, уютным. И даже в холодный дождливый день на душе было тепло. Сейчас же я чувствую лишь горький привкус потери дорогого мне человека и непонятное предательство со стороны семьи. Неужели я действительно так долго закрывала глаза на кавардак, что творился вокруг, видела людей не такими, какими они являются на самом деле. Отвратительно, противно и мерзко. Мне нечего больше сказать. Я сижу на краю кровати и разглядываю свои руки, словно другого занятия более в мире и нет. Бледная кожа, тонкие пальцы, чёрный маникюр, золотое обручальное кольцо. Сущие мелочи, но сейчас я будто пытаюсь отвлечься на что-то, не смотреть на окружающий мир. Наверное, со стороны выгляжу, как кукла, которую маленькая девочка посадила на кровать, а сама убежала. Хотя для куклы я слишком большая. Скорее манекен с подвижными руками и ногами. Такой живой манекен, у которого где-то внутри произошла странная поломка. Механизм вышел из строя. Шестеренки перестали вращаться. Словно из потустороннего мира или по другую сторону стены из толстого стекла раздается телефонный звонок. Сигнал и вибрация. Слишком глухое, ненастоящее, но отрезвляет ровно настолько, что я даже отрываю взгляд от кистей рук и поднимаю голову. Дома, кроме меня, никого нет, а значит, это именно мой телефон. Соображаю как-то слишком заторможенно, но для меня вообще весь мир замедлился. Уменьшилась частота кадров в секунду. Поднимаюсь с кровати и подхожу к комоду, на котором лежит мобильник. Я так давно не брала его в руки. За эти несколько дней мне всё было как-то не до него, да и люди мне не звонили, а тут вдруг вспомнили. Смотрю на экран. Номер мне неизвестен. В голове сразу проскакивает череда жутких кадров. С кем-то что-то случилось. Возможно, это даже срочно. Пока звонок не прервался, я снимаю трубку. — Элис, — действительно, кто же ещё, кроме моего мужа, называет меня по имени. Не «Миссис Бонфуа» и уж тем более не «мама», а вот так просто «Элис». Как давно он стал называть меня по имени? Как давно перестал считать матерью? Даже не могу вспомнить. Почему-то это не отложилось в моей памяти. Вероятно, я не придала этому значения. Но почему? Мне самой непонятно. — Я слушаю, — излишне спокойно и даже как-то строго звучит мой голос, но на душе то совсем не то. Прячем собственную боль и усталость за равнодушием. Хорошая и надёжная маска. Часто даже не можешь подцепить край, чтобы её содрать. Настолько она становится привычной и удобной. Многие и носят её до конца своей жизни, даже перед лицом смерти не снимают. — Ты ничего не сделаешь, будем смотреть правде в глаза. Ты знаешь, где я сейчас, в чём признался и что будет дальше. Надеюсь, теперь твоя жизнь наладится, ведь венец же всех твоих бед носит имя «Стив Джонс». Но если ты всё-таки захочешь сделать вид образцовой матери, то 3540 South Normal Avenue. О, Стив, не надо взывать к моей совести и думать, что мне станет как-то больно от твоих слов. Мне никогда не стать образцовой матерью, как и тебе — образцовым сыном, но, в отличие от тебя, я хотя бы пыталась это сделать. Старалась сгладить неровные углы, поступать по справедливости. Я не бросила тебя, когда так хотелось, ночами не спала и сидела около тебя, но ты слишком глух ко всему этому. Ты — непутёвый сын, а я — непутёвая мать. Мы ведь и правда друг друга стоим. Его интонация, его слова… Они меня не ранят, но отдаются каким-то глухим ударом, словно падают на дно сосуда, ударяясь об его стенки. На другом конце повесили трубку. Как всегда не ждёт моего ответа, а может, просто время было ограничено. Мне неизвестно, да и вряд ли я об этом когда-то узнаю. Эта новость нисколько не потрясла, словно всё так и должно было случиться. Не как-то по другому, а именно так. И если смерть Альфреда — это для меня удар, то слышать от Стива, что он, возможно, скоро окажется за решёткой, даже нисколько не больно. Смирение и принятие происходящего. Неужели я его так не люблю? Неужели я могу его бросить так просто? Корабль уходит, а он остается тонуть за бортом. Кинуть спасательный круг, позвать на помощь, втащить на палубу? Но я равнодушный пассажир. Вновь занимаю место на краю кровати. Нужно всё обдумать. Одной не получится. Одна не смогу. Дрожащими руками стараюсь крепко держать телефон. Нужно поделиться, рассказать семье. Набираю номер Андрэ. Может, он хоть что-то толковое скажет на этот счёт, успокоит меня. Он всегда был моей поддержкой, опорой. Надеюсь, что и сейчас эта опора не треснет, мы сойдёмся во взглядах, примем правильное решение. Сделаем хоть что-нибудь. Хотя бы ради себя, не ради него. — Элис? Что-то случилось? — я не могу понять. Обеспокоен ли он или слегка раздражён, что я отвлекла его от работы, мне не понять. Ну да, Андрэ всегда считал свою работу чем-то очень важным. Не важнее семьи, конечно, но лишних выходных старался не брать. Отпуск лишь раз в год, с работы раньше не уйдёт, даже под угрозой смертной казни. Всего несколько секунд назад я знала, что мне нужно кому-то сообщить о том, что Стив в полицейском участке, но сейчас я понимаю, что даже не могу правильно сформулировать мысль. Вроде всё так просто. Всего одно предложение, но словно нужно перелезть через какую-то громадную стену. Нужно именно лезть, обойти её никак не получится. О, Господь. За что вообще всё это происходит именно со мной? Неужели я так согрешила или провинилась перед тобой? Но я гоню все мысли из головы прочь. Надо собраться. — Андрэ, Стив в полицейском участке, — я не знаю, что хочу услышать дальше. Слова поддержки или злое «так ему и надо», но мне хочется, чтобы муж хоть что-то сказал насчёт этого. Станет ли мне легче от его слов? Понятия не имею. Сказанное звучит как приговор. Неужели? Неужели это всё же случилось? Я не знаю, что я чувствую. Точно не радость, но и не горе. Словно так и должно было произойти, какое-то смирение. Ситуация кажется слишком обыденной, но в то же время нереальной и далёкой. — Стив в полицейском участке? Опять? И что он на этот раз натворил? — мне вспоминается, с какой холодной рассудительностью Андрэ обычно говорит, но сейчас я слышу, как слегка подрагивает его голос. Злится. Ещё бы, сколько раз нам приходилось забирать Джонса из полицейского участка, вносить залог, чтобы его отпустили. Но тут его уже не выпустят. — Ничего он не натворил, а просто сдался, — как же это странно, «просто сдался». Разве можно просто так прийти и сказать, что ты убил человека? Наверное, нельзя, именно поэтому преступников и ищут, арестовывают. А тут вот так… слишком просто. На другом конце провода тишина. Андрэ молчит, может, просто тянет время, а может, действительно думает над моими словами. Как бы я отреагировала, если бы такое сказали мне? Не сам человек, а кто-то другой, посторонний. Вот только чего я вообще сейчас жду? Стив ему не родной сын, приёмный. Не знаю, смог ли Андрэ его полюбить, как родного. Наверное, всё же нет. А смогла бы я полюбить чужого ребенка? Попробовать бы попробовала, но гарантировать ничего бы не могла. — Жди, я сейчас приеду. Это не телефонный разговор. Не телефонный разговор. Да уж, действительно. О таких вещах по телефону много не поговоришь. Не то что бы неудобно, просто это слишком серьёзно. Но о чём мы будем говорить, глядя друг другу в глаза? О Стиве, о его судьбе? Всё и без того понятно. Это даже не требует каких-либо обсуждений, но данную формальность надо сохранить, чтобы она просто была. Теперь Андрэ, кажется, сорвался с работы и едет домой ко мне. Но моя семья состоит не только из мужа. У меня есть ещё два сына: Джеймс и Мэттью. И каждому из них мне нужно рассказать. С кого начать? Глупый вопрос. Я отправляю сообщение Джеймсу. Скорее всего, он ещё не прилетел в Канаду, всё ещё в самолёте, не стоит ему звонить. Позвонил бы мне, если бы прибыл, или же написал. И как только я его вообще могла отпустить в эту Канаду? Ну да, меня же никто не спросил, просто поставили перед фактом. Своенравные у меня дети. Остается Мэттью. Стоит ли ему говорить? Конечно, он член нашей семьи. Другой вопрос, хочу ли я сделать это, хочу ли сообщить об этом? Нет, не хочу. Сама не могу объяснить почему. Просто ему не стоит это знать, не нужно. Может быть, это тот самый материнский инстинкт подсказывает мне, что не стоит вообще сейчас ничего делать, что может стать в несколько раз хуже. Я смотрю на список контактов в своём телефоне. Мне даже не нужно долго искать. Вот он, номер моего самого младшего сына. Он мне дорог, я его люблю, возможно, конечно, чуточку меньше, чем Альфреда. Это же неправильно делить детей на любимых и нелюбимых? Каждый должен получать внимание и тепло от родителей. Смотрю на экран, пальцы сами тянутся к кнопке вызова. Почему меня так не передернуло, когда я набирала номер мужа? Сообщение Джеймсу я тоже отправила спокойно, а тут вдруг сижу и пытаюсь решить. Мэттью защитил Стива вчера, неужели я так боюсь услышать тоже самое? Бредовые мысли, но выкинуть их из головы никак не получается. — Да? — сухой и короткий вопрос, возможно, он не рад тому, что я ему звоню. На заднем фоне слышен звук проезжающих машин и гомон толпы вокруг. Возможно, я отвлекла его от каких-то важных дел или мешаю спокойно добраться до дома. Одному только Мэттью известно, что у него там вообще происходит, а мне не стоит вмешиваться. — Мэттью, его арестовали, — выпаливаю я слишком громко, возможно, даже слишком неожиданно. Подобные вести вообще всегда неожиданные. Это как увидеть истребитель в спокойный светлый день, а потом услышать, как где-то вдали разорвалась бомба. Повисает какое-то неловкое молчание. Может, так и должны узнавать это люди? С паузой, что тянется слишком медленно и заставляет буквально сходить с ума, думать о худшем и ждать, когда же, наконец, тебе ответят, скажут хоть какое-то невнятное слово. Хоть что-нибудь. — Мэтт? — И ты ничего не сделала? — раздается на другом конце, но говорит это точно не мой Мэттью. Голос такой же, вот только слышно осуждение вперемешку со злостью. Словно он недоволен моим бездействием. Такого я не ожидала услышать, абсолютно. Но с чего вдруг такая реакция? Что произошло? О чём я не знаю? Господи, как же много вопросов. Дайте мне на них ответы, умоляю. Он осуждает меня. И это неприятно. Да и что я могла бы вообще сделать? Кинуться к Стиву и попытаться выбить для него свободу? Внести залог? Но почему я должна это делать? Почему? Если бы Мэттью понимал, что я сейчас чувствую, если бы он знал, как у меня болит душа. Тот, кто всё время угрожал моему Альфреду, часто избивал его, издевался, всё же угробил его. Мой сын в сырой земле! А я ещё здесь, живая… Но в то же время я понимаю, что могла хотя бы попытаться. Мне становится стыдно. Собственный сын умудрился меня пристыдить, словно маленького нашкодившего ребёнка. — Где он? Куда его увезли? Откуда только берётся весь холод? Почти каждое слово покрыто ледяной коркой, а если её сломать, то внутри, скорее всего, будет яд, который отравит тебя, прожжёт пару дырок в душе. Мне не хочется ему говорить, потому что я знаю, Мэттью неравнодушный парень. Он рванёт к нему, попытается что-либо сделать, как-то помочь, но Стив не заслужил помощи! Или всё же ему надо помочь? Я не знаю, запуталась в своих же мыслях и чувствах. — Ты никуда не поедешь. Тебе это не нужно, Мэттью. Оставь его. Пожалуйста, оставь, — почему я так говорю? Неужели я, сама того не замечая, списала Стива со счетов? Разочаруется ли Мэттью во мне? Скорее всего, если уже не разочаровался. Пусть думает, что я плохая мать, что готова бросить своих детей, но со временем он поймёт, что безграничными терпением и силами родители не наделены. Я устала, просто устала. И, может, это не повод, чтобы поступать так, как поступаю я, но что тогда вообще делать? Куда податься? В какой угол броситься? — Я поеду. И ты сейчас скажешь мне адрес, либо я лично объеду каждый полицейский участок города, чтобы найти его, — сколько же жесткости и злости, как же всё это неожиданно, но мы всегда узнаём что-то, когда не готовы к этому. Что же ещё нового я узнаю про свою семью? Какие стороны каждого из них мне предстоит открыть? Неужели мой дорогой Мэттью, самый младший из всех сыновей, хранит у себя за душой жестокость по отношению к матери? До чего я докатилась, уже не понимаю собственного сына. Может, конечно, я никогда его не понимала, но мне-то всегда казалось наоборот. Мэттью, всё же ты такой странный. Я не знаю, что у тебя в голове, даже не могу предположить. Ты закрытый, тебя сложно читать, а ведь был таким светлым и добрым мальчиком. Но сейчас твои действия лишь вгоняют меня в непонятный ступор. Как можно сочувствовать убийце собственного брата и рваться ему помочь? Неужели тебя нисколько не одолевает скорбь? Столько лет вместе, столько лет рядом. Я всегда думала, что с Альфредом у тебя самые лучшие, тёплые и доверительные отношения. Ошиблась. Опять. Сколько ещё раз перевернётся мой мир? — Мэттью, не надо. Он сам туда поехал. Это его дело, а не твоё, — что я пытаюсь сделать? Отговорить его? Будто это хоть как-то поможет. Я отговаривала его, когда он менял фамилию, это было бесполезно. Упёрся и стоял на своём. Так неужели сейчас у меня хоть что-то получится? Я абсолютно не уверена. — Это моё дело. Скажи мне адрес. Хватит меня отговаривать. Я всё равно поеду и найду его. Да какое он имеет право так разговаривать со мной? Я его мать! Почему он так груб? Неужели происходящее так его злит? Что вообще случилось с моей семьёй? Почему общее горе не сплотило нас, а наоборот, раскидало по разные стороны баррикады? Я не понимаю. Чем больше я молчу, тем меньше времени у Мэттью. Ведь можно не сказать, просто повесить трубку. И более ничего не произойдёт, но я не отключаю вызов.4
11 февраля 2018 г. в 16:20
Примечания:
Глава от лица Элис(Алисы). Немного её мыслей, чувств и отношение к происходящему.
Каждый раз, когда я смотрю на Стива, я вижу его отца. Они очень похожи внешне, да и характеры довольно схожи. Стив бунтарь без идеала, вечно идущий против системы. У него нет совести, моральных принципов, и он сидит на наркотиках. А его отец был редкостным козлом, который высоко ценил исключительно свою свободу, а не свободу других людей, часто был жестоким и злым. О мёртвых не говорят плохо, но я не могу этого не делать. Слишком глубокие раны остались на душе. Иногда они даже начинают болеть, всячески напоминают о себе, но мне меньше всего хочется что-то вспоминать.
Стив Джонс — жалкая пародия на сына, живое напоминание о моём отвратительном прошлом, что я стараюсь забыть уже многие годы, но оно никак не хочет меня отпускать. Каждый раз, глядя на него, я возвращаюсь в те времена, когда мне было только восемнадцать. Глупая и наивная молодость. Нам было хорошо вместе, мы веселились, и все было замечательно. Ни о какой учёбе и речи не шло. Затем беременность и этот проклятый брак, с его побоями и прочими прелестями семейной жизни. Я возненавидела всех. В том числе и Стива, может, именно поэтому он и стал таким. Его отец умер, когда ему исполнился год. Даже не знаю, как я не бросила маленького Джонса на улице, лишь бы как-то выжить.
Спустя столько времени я с уверенностью могу заявить, что тогда у нас не было любви. Были лишь влюбленность и глупый союз, плод которого теперь вершит грязные дела и всячески отравляет жизнь моей семье.
Сначала он терпеть не мог Андрэ. Мог просто так выкинуть какую-нибудь гадость. Потом он постоянно терроризировал младших братьев. Я все время пыталась и пытаюсь понять, откуда же в нём взялась вся эта лютая злоба и ненависть?
Когда в одиннадцать лет он связался с дурной компанией и стал постоянно приходить домой побитый, я начала применять меры. Сотни попыток объяснить, донести до него, что эта компания до добра не доведёт. Всё бесполезно.
В четырнадцать лет он стал сбегать из дома. Мы поругались из-за какой-то мелочи, и Андрэ наказал его. Вечером же после отбоя он удрал через окно и не появлялся дома в течение двух дней. Я была зла на него, но в то же время очень боялась. С ним могло бы случиться все что угодно. Он все же мой сын, пусть и такой своеобразный. Непохожий на того же самого Альфреда, что в свои десять стремился быть лучшим во всем. Этот же настоящая его противоположность.
В шестнадцать Стив связался с наркотиками. С этого и начались его самые крупные проблемы. Сначала он просто не появлялся днями дома, а на все вопросы предпочитал не отвечать, особенно если их задавал мой муж. На двери своей комнаты он собственноручно сменил замок, теперь ключи были только у него. Стал слишком скрытным, хоть и без этого никогда с нами ничем не делился. Когда Стив в течение двух месяцев не появлялся в школе, нам начали сообщать об этом. Вот тогда мы и припёрли его к стенке. Сознался. Как он тогда выразился, «подсел и торчу».
Сколько тогда врачей мы оббегали. Старались ему помочь освободиться от зависимости, но только он был совершенно равнодушен ко всему, лечиться не собирался и скоро опять начал употреблять. С горем пополам окончил школу, только бы от него отстали. Результаты были просто отвратительными. Ни о каком колледже и речи не шло.
Каким позором это было для меня тогда и остаётся сейчас. Работать он не работал, оставался сидеть на нашей шее. Андрэ тогда это очень злило и злит до сих пор, а я просто плакала ночами и спрашивала у Бога, почему и за что именно мне он послал такое наказание. В чём я провинилась? Я смотрела на него и всегда сравнивала в мыслях с другими своими детьми, пыталась разобраться, какую же ошибку я допустила, где недосмотрела?
Вот только когда я узнала об убийстве Альфреда, почему-то сразу мне пришло на ум, что это сделал именно Стив. Вспомнились те моменты, когда он угрожал моему мальчику. И тогда мое терпение действительно лопнуло. Это был край. Самый настоящий предел.
Когда я смотрела на холодное тело моего любимого сына, в моей голове, в душе вскипала самая настоящая ненависть. Теперь прекрасно понимаю, что вины моей ни в чём нет. Стив просто такой, какой он есть. Дурные гены, дурное влияние. Я сделала всё, что могла, а этот гадёныш забрал моего Альфреда, отправил на тот свет!
И вот сейчас я смотрю на него и не могу сдержать своего крика. Всё моё бессилие и отчаяние в словах, что я отправляю в его адрес. Он испортил жизнь Эмили, испортил её мне, и сейчас ещё имеет наглость отбиваться. Клянётся, что он не убивал никого, что его тогда даже не было рядом с Альфредом.
Действительно, следов не было, но он мог всё спокойно замаскировать, я уверена, у него бы хватило хладнокровия. Но вот как ему только хватает совести сейчас смотреть мне в глаза и врать, говорить, что никакого отношения ко всему не имеет? Я ему не верю, просто не могу и не хочу. Его слова абсолютно ничего не стоят. Как же хочу, чтобы он тогда не появился на свет. Надо было его оставить, бросить, а я… дура.
Пусть исчезнет из нашего дома, идёт куда угодно или лучше отправится за решетку. Знать его не хочу! Он мне больше не сын…
— Мама, сколько можно на него кричать, — раздаётся голос Мэттью за моей спиной. Когда он успел появиться здесь, давно ли стоит, сколько он успел услышать? Я оборачиваюсь. Мой самый младший сын стоит в дверном проёме. Слишком серьёзный, полный решительности, что вообще он там задумал? Не имею ни малейшего понятия. — Хватит на него орать. Толку от этого никакого, ты просто сотрясаешь воздух. От твоего крика Альфред не воскреснет, а ума в пустой голове Стивена не прибавится.
О, Альфред! Зачем Мэттью мне об этом напоминает? Неужели ему хочется сделать мне больно? Родители не должны хоронить своих детей. Это неправильно… А я только что похоронила своего сына!
— Да что ты понимаешь во всем этом, Мэттью, — я выдыхаю, мой голос предательски дрожит. Мне хочется сейчас разрыдаться, упасть на колени и биться в истерике, но я не могу этого себе позволить, по крайней мере, не при муже, не при Мэттью и Стиве.
— Многое я понимаю. Не делай из меня ребёнка, пожалуйста. Одного возраста с Альфредом вроде как был. Стив, можно тебя? — как же неприятно это слышать. Мэттью, для меня ты всегда останешься ребёнком, о котором нужно заботиться и которого надо опекать.
Я смотрю на то, как он уходит. Куда? Зачем ему нужен Стив? Что вообще в мыслях у младшего сына, о чём он думает?
— Мэттью, — Андрэ вмешивается слишком поздно. Вот если бы на мгновение раньше, то, может быть, услышал бы ответ.
— Только посмей пойти за ним, Джонс, — я не могу называть его имя вслух. Даже когда я слышу, как кто-то окликивает «Стив», то мне сразу вспоминается моя ошибка. Легче называть его по фамилии… Джонс… Людей с ней на планете слишком много, из-за чего образ этой «пародии» теряется в этой толпе.
Вообще, сейчас я не знаю, зачем говорю эти слова. Стив не послушается, для него мы всего лишь пустое место, а слова наши не имеют никакого значения, да только вот я пытаюсь хоть что-то сделать. У меня просто нет гарантий, что этот человек не навредит Мэттью, не причинит боли. Я боюсь. Действительно боюсь.
Стив тоже молча уходит. Я бросаюсь к нему, хватаю за руку, вцепляюсь в запястье, но он вырывается. Действительно, разве я смогу его удержать или как-то остановить? Нет, не смогу. Слишком он сильный для меня, слишком я слабая.
— Андрэ, сделай что-нибудь! Умоляю! — не хочу, чтобы Стив с Мэттью оставались один на один. Не хочу, чтоб этот убийца прибил ещё одного моего сына!
— Пусть идёт, — вот этого я не ожидала услышать. Мой муж так равнодушен! А если что-то случится прямо у нас под боком, а мы не сможем помочь?! Неужели ему так всё равно? Неужели ему плевать?! Я не могу в это поверить. Столько лет вместе, трое общих детей, а я впервые вижу эту его черту. Всегда ли он был таким?
— Андрэ! — срываюсь на крик, а слёзы сами начинают течь из глаз. Не знаю, как ещё стою на ногах. Меня всю трясёт, словно осиновый лист. Почему всё так? Почему всё это свалилось на меня? Чем я это заслужила? Слишком много вопросов, а ответов с каждым разом всё меньше и меньше.
Я готова уже бежать за Стивом, пытаться его остановить, но муж крепко обнимает меня за плечи и не отпускает, но мне не хочется, чтобы этот человек, равнодушный к судьбе собственного сына, прикасался ко мне. Не хочу!
Хлопает дверь. Стив всегда уходит и приходит достаточно громко, вечно шарахает дверьми. Я высвобождаюсь из этих неуместных объятий и бросаюсь к окну, чтобы хоть так видеть, что происходит снаружи, но Мэттью меня заметил и предпочёл уйти к машине. Вижу, как он садится за руль, выруливает на дорогу и уезжает.
— Почему ты меня удержал?! Это ведь и твой сын тоже! — я кидаюсь на Андрэ, который предельно спокоен сейчас, будто он даже не переживает. Впервые не узнаю в этом человеке своего мужа. Что произошло?
— Всё будет нормально, Элис. Мэттью уже, действительно, не маленький. Он прекрасно знает, что делает. Я в этом уверен.
Мне неприятно слышать это. Сначала сын указывает на то, что он уже не малыш, теперь и муж. Может, это действительно так. Только вот он мой ребёнок, а я всё ещё его мать! И я просто обязана находиться с ним рядом, чтобы уберечь в любой момент. Одного я уже не уберегла…