Воскреси меня

      Как бы странно это не было, но с переездом Стива в мою квартиру после выигранного дела в суде моя жизнь будто резко переменилась. Всё заиграло абсолютно другими красками. На работу я стал ходить с радостью, а не абсолютным равнодушием, да и домой теперь спешу, как все эти люди, у которых есть семьи. Ведь впервые меня там кто-то, да ждёт. Ну, не сказал бы, конечно, что ждёт, но в моей квартире теперь не так пусто, как было раньше. Да и вообще, все это «раньше» осталось где-то у меня в памяти, на задворках. Жизнь поменялась, и это нельзя не заметить. Чёрная полоса сменилась на белую. А может я сам просто стал смотреть на жизнь абсолютно иначе?       Мне сложно усидеть на месте. Я каждую секунду смотрю на свои наручные часы. Готов в любой момент подорваться с рабочего места, схватить пальто и выскочить из офиса. Конечно, у нас свободный график, но я как-то уже привык приходить на работу к десяти и уходить в семь. И только сейчас я стал так торопиться в свою квартирку. Присутствие Стива в моей жизни заразило меня желанием жить, а не просто так существовать на просторах огромного города.       Я вновь смотрю на часы. Минутная стрелка замерла и абсолютно не хочет двигаться, а я уже на низком старте. Вперёд, чтобы не опоздать на метро, потом несколько метров до дома, на лифте подняться на свой этаж и открыть дверь квартиры. Стив, наверное, опять слушает музыку, врубив её на полную катушку, либо рубится в приставку, которую мне когда-то впихнули в подарок за удачную рекламную кампанию. Всё же хоть какие-то плюсы от моей работы имеются. Можно первым опробовать новый товар и получить его себе на руки абсолютно бесплатно.       Осталось совсем немного, осталось совсем чуть-чуть. Я бы мог уже давно сорваться, но мифическое понятие «совесть» не даёт мне это сделать. Никогда не думал, что буду страдать от того, что у меня имеется эта странная совесть. Секундная стрелка завершает свой последний круг. Шесть часов вечера. Пора, уже пора.       Я вскакиваю из-за своего рабочего стола, оставляю всю работу здесь. Завтра я вернусь и обязательно закончу с этой отчетностью, в крайнем случае, доверю её своему младшему помощнику. Уж он-то всё, что угодно сделает, за маленькую прибавку к зарплате. Я натягиваю на себя пиджак, поправляю галстук и снимаю с вешалки пальто. Промозглая осень. Она уже не кажется такой унылой, ведь в моей душе поселилось какое-то заразительное тепло, неизвестно откуда взявшееся.       Захлопываю дверь кабинета и торопливо покидаю офис, стараясь не показаться всем каким-то странным или немного больным. Откуда только столько радости от возвращения домой? Я не жду лифта, а спускаюсь бегом по лестнице. Плевать, что это почти самый верхний этаж, выше меня только руководство, плевать, что к концу пути мои ноги будут адски болеть. Конечно, на лифте я бы значительно сэкономил своё время, но я не хочу ждать. Мне нужно стремительно двигаться вперёд, не задерживаясь на одном месте. Я перепрыгиваю через две ступени. Не думаю, что это как-то сильно сокращает потраченное время на весь путь, но так мне кажется, что я продвигаюсь быстрее.       В фойе здания я очень удачно проскальзываю мимо дотошной дамочки-куколки, что уже неделю бегает ко мне со своими неудачными идеями для рекламы какого-то нового обезжиренного йогурта. В каком институте вообще учат таких дилетантов, которые не могут справиться без помощи? Я даже не знаю имя этой девицы, знаю лишь то, что она работает у нас не так давно и планирует однажды занять моё кресло.       Кажется, она прямо так и заявила при приёме на работу. Ну ладно, пусть планирует дальше, а я ещё лет десять здесь поработаю, а потом можно будет и уволиться со спокойной совестью, сбежав в компанию конкурентов. Раздвижные двери закрываются за моей спиной, когда эта сотрудница только меня замечает. Ну всё, мой рабочий день окончен, а значит оставьте при себе свои глупые вопросы до следующего рабочего дня.       На улице бесконечно много людей, но сегодня они меня волнуют меньше всего, точно так же, как это было вчера. Я тороплюсь домой. И меня не волнует даже тот дождь, что начинает накрапывать с неба. Серое осеннее небо. Сегодня оно меня вдохновляет на новые свершения, а не загоняет в бесконечную депрессию. Наверное, я просто идиот, который начал видеть во всём мире нечто большее, чем есть на самом деле. Неужели теперь и на меня натянули розовые очки? Я вливаюсь в толпу, как делаю это почти каждый день, только сегодня я делаю это целенаправленно, а не потому что так нужно делать.       Вместе со всеми я ныряю в подземный переход. Этими переходами пронизан весь город, впрочем, как и тоннелями, по которым несутся длинные поезда со множеством вагонов. Интересно, когда уже подобной системой оснастят всю Америку и можно будет легко добраться из города в пригород? Конечно, большая система требует большой специально обученной команды для её обслуживания, но сейчас я не хочу думать о каких-то минусах или сложностях в осуществление подобного. Мне вообще сейчас хочется думать только о хорошем. Наверное, я становлюсь оптимистом. Хотя, оптимисты — это люди с более ясным взглядом на мир и собственную жизнь, а не просто людишки с неожиданно ударившей в голову радостью.       Я спешу, хоть и знаю, что дальше от меня вообще ничего не зависит. Быстро пробежался по подземному тоннелю с низким потолком, шмыгнул мимо терминала и вместе со всеми отправляюсь к длинным поездам, что проглотят нас и понесут по «кишкам» дальше от станции к станции. Однако, мерзкое сравнение пришло в мою дурную голову, но я ничего не могу с собой поделать. Я стою на платформе за жёлтой линией и жду. Не заступайте за эту самую линию, иначе рискуете оказаться там внизу на рельсах и не очень приятно закончить свой век.       Поезд гремит вагонами, он стрелой проносится вперёд, едва ли замедлив ход, но как бы это на самом деле не было, всё же, наконец, останавливается, чтобы вся эта шумная и огромная толпа могла ввалиться в и без того переполненные вагоны. Двери с металическим скрежетом разъезжаются в стороны, приглашая войти внутрь. Только вот приглашают они без особого энтузиазма. Даже ежу понятно, что когда-нибудь эти вагоны просто лопнут, ведь они не резиновые. Но это «когда-нибудь» наступит явно не сегодня и не сейчас. Я хочу в это верить и ведь верю же!       Проталкиваюсь вместе со всеми, стараясь не наступать никому на ноги и не подставлять свои же, а то каждый норовит их отдавить. Внутри поезда холодно, хотя народу слишком много. Либо сломалась система контроля климата, либо власти решили просто сэкономить на поездах в метро, пуская на рельсы металлолом на колёсиках.       Нас уносит в темноту тоннеля, где яркими красными всклохами вспыхивают красные лампочки, проносящиеся мима окон вагона. Длинные чёрные провода тянутся по стенам. Я акцентирую на этом внимание просто потому что другого ничего нет. Не думать же мне о том толстом мужчине сорока лет, что умостил свою большую корму аж на два места, и сидит, прижимая к груди потрёпанный портфель.       Метро — это такая мелочь, но мы тратим на неё очень много времени и абсолютно не замечаем этого. Да наша жизнь вообще состоит из мелочей, которые мы обычно не замечаем, озабоченные множеством других проблем. А ведь из таких мелких деталь же и правда складывается полноценная картина счастья. Я словно прозрел, когда получил возможность возвращаться домой к кому-то. Другой момент, важно ли моё возвращение домой для этого кого-то?       Поезд резко останавливается, и люди высыпаются из него. Если посмотреть на это всё сверху, где-то под самым потолком, то можно представить, словно все люди — это разные бусинки, которые неаккуратная девочка рассыпала на пол. И теперь они катятся кто куда. Одна останавливается на половине пути, другая укатывается в темноту под шкаф или диван. Все мы маленькие запчасти одного большого механизма или чьего-то ожерелья.       Я покидаю свой вагон проехав только несколько станций. Не сказал бы, что живу далеко от центра. Да и негде в этом центре вообще жить. Одни торговые центры и здания, принадлежащие огромным фирмам и корпорациям. Каменное сердце у города, сосредоточенное лишь на получение денег от продажи различного барахла. Мне легко говорить, ведь я, как никто другой, всё это знаю.       По дороге к дому я заскакиваю в небольшой супермаркет, чтобы купить что-нибудь перекусить. Конечно, рейд по большим торговым точкам был совершен два дня назад, но всё равно хочется побаловать себя чем-то вкусным и, возможно, даже вредным.       Стив не одобрит. За всё то время, что мы живём вместе, я уже понял, что лучше при нём не есть никакую дрянь, иначе он тебя этой самой дрянью будет называть до конца следующего дня, пока ты не совершишь какой-нибудь более идиотский поступок, либо пока не купишь что-то более вредное и, по его мнению, отвратительное.       Жить со Стивом сложнее, чем только я себе представлял. Он огромная проблема. Буквально, заноза в заднице. Вечно чем-то недоволен, и постоянно смотрит на тебя с хмурым лицом. Стив слишком трудный человек. У него дурацкие пошлые шутки и, вообще, очень своеобразный юмор. Он ведёт какой-то паразитический образ жизни, но при этом умудряется затирать что-то про здоровое питание. Чтобы ужиться с этим человеком, под него нужно подстраиваться, а так же нужно иметь огромное терпение. То, чего так и не хватило нашей матери. Но моё терпение, кажется, тоже постепенно сходит на нет.       Я беру несколько яблок, хватаю банку кофе, пачку чипсов, в уме просчитывая приблизительный налог на товары на полках. Всё неудобство в этих дурацких магазинах, ты видишь одну цену, а платишь совершенно другую, словно пока несёшь бутылку газировки до кассы, она успевает подорожать. Почему я вообще сейчас думаю о подобном?       На кассе быстро расплачиваюсь картой и выхожу на улицу. Чем ближе я к своему дому, тем волнительнее мне становится. Жду встречи с нетерпением, Стив может выкинуть всё, что угодно. Может не обратить внимания вообще, а может встретить с кухни приготовленным ужином. И ведь никогда не знаешь, что там тебя ждёт.       Заворачиваю за угол. Вот он, мой дом. Всего несколько десятков шагов осталось пройти. Крошечное расстояние по сравнению с тем, что я уже преодолел. Но эти последние метры буквально заставляют меня дрожать. Сегодня это всё ощущается особо остро. Стив уже месяц, как проходит реабилитацию. Он был категорически против, чтобы я ездил с ним. Настаивать я не стал, но сейчас мне меньше всего хочется услышать, что по факту Джонс никуда и не ездил, взглянуть в документы, которые должны были придти на электронную почту, и увидеть лишь пустоту в графе «улучшения».       Слишком многого в этой жизни я стал бояться после того, как завязалась эта история, после того, как я убил человека. Теряют страх, убивают ещё больше. Нет, это не про меня. Я наоборот стал бояться всего, любого события. Трясусь, словно меня впереди ждёт смертная казнь. Камера, серый потолок и длинный коридор. Там дальше горит яркий свет. Где-то там меня ждёт электрический стул. Давай-давай, Мэттью, тебе уже пора.       Чем больше я думаю и строю какие-то предположения, тем медленнее начинаю идти. Нога за ногу плетусь, что просто непростительно в условиях большого города. И мне всё это тоже рано или поздно не простят. Пора завязывать ловить ворон, а подумать можно и дома, сидя у окна и глядя на динамичную жизнь других людей. Никогда не думал, что буду так долго добираться до дома, особенно, когда он уже буквально находится передо мной, и я его вижу.       Мне приходится приложить усилия, но я добираюсь до лифта. Ещё немного, ещё совсем немного, и я окажусь на своём этаже у дверей своей собственной квартиры. С каждым метром путь становится непроходимее. Может, что-то меня всё же удерживает, пытается остановить, не пустить туда наверх? Чушь всё это, но осторожно, Мэттью, двери закрываются, следующая станция «последний рубеж».       Стальная капсула уносит меня наверх, туда, куда мне так хочется скорее вернуться. Секунды проносятся слишком быстро, я взгляд на своем отражении в этом заляпанном чужими отпечатками зеркале. Звонок оповещает о прибытие, вспыхивает небольшая зелёная лампочка. Моя остановка, прибыли, «поезд» дальше отправляется кататься без вас. Невыносимо просто отслеживать весь этот путь у себя в голове, раньше я проходил его на автомате.       Достаю ключи, вставляю в замочную скважину. Обычный ритуал перед попаданием в то место, где солидный костюм сменяется на растянутую футболку и свободные домашние штаны, лакированная обувь становится мягкими тапками, а начальник становится невыносимым кретином. Три поворота ключа. Этого достаточно, чтобы открыть или закрыть проход в место, которому так далеко до рая, но я не против называть свою квартиру так.       — Стив, это я, — глупая и бесполезная фраза. У кого же ещё, кроме меня, могут быть ключи от квартиры? Ну, да, ещё дубликаты у Джонса, сделанные специально для его поездок в реабилитационный центр, но дела всё это не меняет. Никто не отзывается, что даже как-то странно. Где тот привычный шум, который обычно создаёт этот американец? Музыка не играет, даже не слышно, что кто-то вообще двигается по квартире. Стив должен был быть дома. Неужели его нет?       Сердце пропускает удар. Я закрываю за собой дверь, хлопая ей слишком сильно, и сразу же спешу заглянуть в гостиную. Здесь пусто, лишь подушки раскиданы и свидетельствуют о том, что раньше тут кто-то до меня был. Вещей Стива тоже не наблюдается. Мне не хочется в это верить. Надеюсь, Джонс здесь. Никуда не ушёл, может просто лежит в моей спальне, слушает музыку в наушниках, а до этого немного прибрался, чтобы вещи не валялись под ногами. Пусть он делает всё, что угодно, но только не отсутствует в этом помещении, в этом доме.       Пожалуйста, Стив, не говори, что тебя тут нет. Ты же есть, да? Я начинаю метаться по дому. Моя квартира не такая большая, здесь абсолютно негде прятаться. Кидаюсь в собственную спальню, в ванную, на кухню. Да всё, больше негде его искать! Его нет! Только вот… Может, он просто где-то задержался и скоро приедет или ушёл куда-то что-то купить? Да, наверное, так и есть. Спокойно, Мэтт, не стоит начинать паниковать.       Да, как можно не паниковать, когда ты, вроде как, должен полностью нести ответственность за этого бестолкового идиота? Я всё же стараюсь успокоиться, снимаю с себя пальто, обувь и всё это отношу в коридор, где и оставляю, после чего возвращаюсь на кухню, чтобы убрать яблоки из пакета в холодильник. Чудесная эта вещь — холодильник. Сохраняет продукты свежими дольше, вот бы и людей он так свежими сохранял. Я бы залез туда лет на пять, а потом опять вылез и прожил нормальную жизнь нормального человека, а не параноика со стажем.       Я смотрю на дверцу холодильника, почти касаясь ручки, и тут мой взгляд цепляется за огрызок листа, прикрепленный магнитиком с давно выцветшим американским флагом. Мне это уже абсолютно не нравится. Что такое случилось, раз Джонс решил это написать? Записки — это не в манере Стива. Он никогда не предупреждал ни о чём раньше, так почему же решил написать что-то сейчас? Снимаю листок с холодильника и разворачиваю его. Чего мне ожидать от текста внутри? Что там может быть? А я, как придурок, всё тяну и тяну.       Я ушёл. Не стоит со мной носиться, я не маленький ребенок, да и не хочу быть обузой для тебя. Душещипательных речей не жди, места не хватит. Стив       Я смотрю на ровные буквы, выведенные на этом огрызке. Какая глупость, но как идеально написан этот текст. Совершенно бестолковый текст с невозможно отвратительным содержанием. Как так можно, Стив? Ты вообще своей головой думаешь или тебе просто нечем? Сколько ещё необдуманных поступков ты совершишь, что натворишь и что скажешь? Кого ты ещё, Стив Джонс, подставишь?       Сминаю листок и отбрасываю его куда-то в сторону. Почему же сейчас мне становится так обидно, а на душе скребутся кошки? Что-то трескается внутри, расходится по невидимым швам, распадается на кусочки. Шутка ли это? Нет, Стив не шутит. Юмор у него крайне дебильный, но до такого бы он не додумался. А я ведь даже не могу ему позвонить, узнать, куда он делся, зачем сбежал. Нет-нет, всё понятно. Он не хочет сидеть на моей шее, «не хочет быть обузой». Да где он набрался такой ерунды?       Какой же ты мнительный, Джонс, какой же ты придурок. Отвратительный и ненормальный человек. Я не понимаю тебя, просто не понимаю. И вряд ли когда-нибудь пойму. Твои формулировки и невнятные послания путают меня ещё сильнее, чем это может быть. Знаешь, как много значат формулировки? А может мне просто перестать искать во всём этом какой-то скрытый смысл? Остановись, Мэттью. В конце концов, ты никогда ничего не узнаешь.       В груди постепенно рождаются уже изведанные ранее чувства (чувства ли это?), которые, по какой-то причине, начинают играть совершенно другими красками. Всё сплетается в какой-то плотный комок внутри. Что это? Опять злость? Опять ярость? Но я настолько пуст, что даже не могу это понять. Оно сжирает меня изнутри, продолжает смачно жевать то, что отодрало своими острыми, словно бритва, зубами. Как я мог так оплошать? Какая недальновидность, Мэтт. В конце концов, кажется, нет таймлайна, в котором судьба складывалась так, чтобы я уже наконец мог сделать что-нибудь действительно стоящее для него.