***
— Иди!.. — хрипел Данзо, красный от натуги. — Идиот!.. — Приду!.. — пыхтел Хирузен, обливаясь вёдрами пота. — Придурок! — Ах ты!.. — уязвлённо взревел Шимура в ответ, пусть и сам первый начал. Он соскочил (точнее, неуклюже свалился лицом в землю) с турника и тут же понёсся к сокоманднику страшно мстить за оскорбление, ибо был ужас, какой обидчивый. — Ну всё, Сарутоби! Ты сейчас огребаешь! — Какая страшная угроза! — помпезно выдал тот, грациозно спрыгнув с брусьев (совершив при этом двойное сальто, несколько пафосных шиноби-приёмов, а затем приземлившись в истинную супер-ниндзя-позу — так, чисто виду ради). — Ну попробуй задеть меня. — И, ухмыльнувшись, прицельно плюнул Шимуре прямо в душу: — Неудачник! Шимура, болезненно скривившись, схватился за сердце, обиженный чуть ли не до смерти. — ХИРУЗЕ-Е-ЕН! — тут же вскричал он в праведном гневе тоненьким, ещё не сломавшимся мальчишеским голосочком (явно изо всех сил стараясь потакать крутым лидерам кланов Сенджу и Учиха — те вечно благим ором орали имена друг друга на всю деревню, пусть даже нечаянно встретившись на базаре). — ДАНЗО-О-О! — страшно заверещал Сарутоби в ответ, солидарный. Шимура бросился на него первым. — А-а-а! — старательно вопил он, несясь на Сарутоби чуть ли не с пеной у рта, как бешеная собака. — А-А-А! — орал Хирузен в два раза громче явно для того, чтобы унизить Данзо ещё сильнее. И тоже кинулся навстречу лбом вперёд, словно собирался своего соперника жестоко забодать. — А-А-А-А! — срезонировали их голоса на высоких нотах, и данная звуковая волна в радиусе полумили контузила всякого лесного жителя. — А-А-А!!! Цём. Данзо, схватившись руками за вспыхнувшее насыщенным багрянцем лицо, непременно свалился на травку и тесно скрутился калачиком от невыносимого стыда, пока Хирузен стоял, как столб вкопанный, и большущими пустыми глазами пялился в никуда. «…у-у-у… невысказанное сексуальное напряжение-е-е…» — вдруг незваным фантомом проплыло над их головами воспоминание о Кагами, который, мистически махая руками, пугающе завывал эти слова, словно неупокоенное привидение. Данзо, всхлипнув, кинул в мысленный мираж камень, и образ Кагами, насупившись, растворился в небытии. — Ты зачем творишь такое, идиот? — буркнул Шимура весь красный, заживо сгорая от стыда. — Это ты сделал, придурок, — пожал плечами Хирузен со всё такими же глазами-блюдцами, в ближайшие полчаса явно приходить в себя не собираясь. — Я не придурок! — вскинулся тот, внезапно вспомнив о том, что, вообще-то, должен страшно обижаться. И непременно продолжил их спарринг, который состоял исключительно из обзывательств и воплей: — ХИРУ!.. а-кхе-кхе!.. ХИРУЗЕ-Е-ЕН! — ДАНЗО-О-О! — упрямо откликнулся Сарутоби заново. — А-А-А! — корёжило бедных птичек в листве от этого визга, как от ножа по стеклу. — А-А-А!!! Цём! Юноши, плотно залепив ладонями обожжённые поцелуем губы, мгновенно отвернулись друг от друга, бордовые, словно свёкла. — Ты что вытворяешь?! — надрывно зашептал Хирузен в глубоком непонимании, явно теряя контроль над ситуацией. — По лицу нужно бить кулаком. А не ртом! — Это не я, — оправдываясь, паникёр-Шимура уже крупно дрожал. — Это всё… это всё Тобирама-сенсей! — Чего? — обернулся к нему Сарутоби, удивлённый и смущённый одновременно. — При чём здесь сенсей? — Ты замечал, что вода в его суйтон-техниках какая-то по-особенному голубая? — деловито изогнул брови Данзо (но в глаза сокоманднику взглянуть всё же не решился). — Помнишь, нас когда-то обрызгало? Вот тебе и пожалуйста. — Бог ты мой! — искренне уверовал Хирузен. — Так, получается, Изуну-семпая… тоже когда-то накрыло? — Это ещё что! Там хуже! — с искренним ужасом в круглых глазах выдал Шимура, сжав на груди водолазку. — Вся деревня знает, что раньше, ещё во времена междоусобиц, они были противниками. Поэтому семпая накрывало голубыми водами Тобирамы-сенсея далеко не один раз — за это я ручаюсь! — он сглотнул и, понизив голос до заговорщицкого шёпота, просипел: — Но ты помнишь ту технику, которой Изуна-сан обучал Кагами, когда тому было десять? — Эм… азы катон-дзюцу, пламя низкой температуры?.. — пожав плечами, неуверенно предположил Хирузен, не зная, что делать и о чём думать в этой вселенски абсурдной ситуации. — Именно, — кивнул Шимура обречённо. — Напомнить, какая у Кагами свечка тогда получилась? — Ну… маленькая… голубенькая… — выдал Хирузен в сомнениях. И осенился: — О господи! — Его уже не спасти… — понурив голову, заранее обрёк Шимура бедного Учиху на тяжкую долю. — А мы ведь, наивные, за него тогда так радовались! Бегали, прыгали, кричали… «Ура, смотрите, Кагами-кун дышит голубым пламенем!» — в едком отчаянии возвёл он влажный взгляд к бездушному поднебесью, передразнивая сам себя. — «Ой, и совсем не горячо! Можно даже руки подставить! Аха-ха, какой красивый голубой огонёк!» И, не выдержав этого гнёта судьбы, задушенно всхлипнул и понурился. Взгляд Сарутоби был совершенно опустошён. — Так это, получается, все мы… и ты, и я, и сенсеи… все мы когда-то обожглись этим голубым огоньком? — обречённо прошептал он в пустоту, безвольно присаживаясь на траву рядом с Шимурой. — Данзо… — Молчи, Хирузен… — жмурясь от безысходности, драматично утёр тот стекающую из ноздри сопельку. — Молчи… Так бы и продолжились эти горемычные рассуждения о тщетности бытия, жизненной жестокости и лазурных техниках учителей, если бы не одно обстоятельство. Страшный грохот и треск поваленных деревьев прибавил ситуации не только трагизма, но и романтики. И Сарутоби, важно приподняв подбородок, взял за руку печального Шимуру и мудро поведал: — Бесполезно печалиться о том, чего уже не изменить. Пусть Воля Огня, которая горит в наших сердцах благодаря сенсеям, и голубого цвета, но она делает нас храбрыми и мужественными! Направляет на верный путь! И учит самому правильному — защищать любимых и родных!.. — Хирузен… — поднял на него Шимура заблестевший взгляд, в котором ослепительно сверкало наивное восхищение, словно у влюблённой двенадцатилетней девочки. И юноши, плотно взявшись за руки, смело направились навстречу опасности — вместе.***
Тобирама и Мадара переглянулись. И, встретив в округлённых глазах друг друга идентичное желание защищать родное село от любой напасти, разом понеслись навстречу захватчику. А тем временем само село просто ходуном ходило. Вся Коноха переполошилась! Ками милостивые, как все орали, как все метались! — Это не учебная тревога! Все имеющиеся силы выделить на защиту стены и ворот! — приказным тоном отрезал Изуна, раздавая указания паникующим работникам направо и налево. Благо, любимый супруг изобрёл Хирайшин — от тренировочного полигона до штаба Полиции можно было прилететь менее, чем за секунду. — Эвакуацию жителей начнём после приказа Хокаге! — Семпай, куда Вы?! — хором вскричали бравые шиноби, сбившись в кучку, как сычики, пока Изуна на бегу накидывал на себя форменный плащ, в который облачался только на супер-опасные и супер-секретные операции. — Надеюсь на вас! Благополучие Конохи — в Ваших руках, — обернувшись через плечо, проникновенно и вдохновляюще ответил Учиха своим подчинённым. Резкий порыв ветра развеял подол его чёрного плаща. «Этой деревне нужен новый герой…» — озарило всех присутствующих этой сакральной мыслью, когда Изуна растворился в пространстве, сложив печати шуншина. «Атака с востока, — нахмурившись, рассуждал Учиха, неуловимой тёмной тенью разрезая воздух, пока продвигался к цели по верхушкам деревьев. — Я ощущаю пугающие объёмы чакры… кто мог стать инициатором? Кири? Суна? Ох, поверить не могу, что война возобновилась настолько быстро! Ведь со столькими странами мы заключили торговые и политические сою… О господи, что это?» Изуна замер под небом на высокой ветви, как оглушённый. И даже прислонился к широкому древесному стволу, ибо всерьёз остерегался, что от шока его не удержат ноги. Он запрокинул голову: — Ками… это же… В его больших чёрных глазах кроме печального ужаса отразилась необъятных размеров клыкастая пасть. Это были не вражеские шиноби. Это было чудовище. Кошмарное, исполинское чудовище… — МАДАРА-А-А! — истошно заорал вдруг знакомый голос. — МАДАРА, ТЫ ТУТ? И Хаширама. Изуна моргнул. Моргнул ещё раз — для верности. Однако зрение его не подводило и всё показывало верно: увы или к счастью, это была не галлюцинация — на гигантской шее монстра сидел, беспечно болтая ногами с недосягаемой вышины и улыбаясь во все тридцать два, Сенджу Хаширама. Как удерживался он, для всего мира — непостижимая тайна, ибо что в правой, что в левой руке Хаширамы было по бутылке. А металось и крушило всё вокруг огромное неопознанное существо не от ярости, а, очевидно, от глубокого искреннего испуга. Согласитесь, когда тебя стремится оседлать пьяный Бог Шиноби, преследуя сугубо свои личные таинственные и корыстные цели, здесь и булыжнику станет страшно до ужаса. — Хаширама-доно! — приложив ладони ко рту, напряг голосовые связки Изуна, пытаясь перекричать оглушительный звериный рёв. — Хаширама-доно, что происходит? — Ик!.. — только и донеслось в ответ. А в это же время неподалёку от деревни Скрытого Листа в необъятном строении, точь-в-точь напоминающем громадную собачью будку, произошло оживление. Большой жёлтый глаз резко распахнулся; острый, словно копьё, зрачок опасно сузился. Курама, страшный Девятихвостый Демон-Лис (которого Мадара по досадной оплошности однажды перепутал с домашним щенком и подарил другу на свадьбу) поднял голову со сложенных передних лап и повёл по воздуху влажным носом. Принюхался. «Кошка! — свирепо заключил Кьюби, недобро сверкнув очами и вздыбив рыжую шерсть. — Чую отвратительную кошку!» И, зарычав и залаяв так, что с гор чуть не пошёл смертоносный камнепад, выскочил из будки торпедой и со всех лап понёсся вдаль — прямо туда, где была «отвратительная кошка». — Ёлки-палки, Хаширама! — сокрушался в эту минуту Мадара, хватаясь за свою патлатую голову. — Это что за мерзкое страшилище?! Хаширама деловито икнул и шмыгнул носом, сквозь страшное рычание, шум-гам и дикий грохот слыша своего друга прекрасно, ибо орать Мадара был мастер: — Это подарок на свадьбу! Тебе! От меня! — блаженно улыбаясь, ответствовал Сенджу с ангельски-мягким выражением лица. — Чего?! — явно не понял Учиха, недоуменно скривившись. — Чего?! — хором возопили остальные присутствующие в лице спустившегося наземь Изуны, напряжённого Тобирамы и их учеников (любопытство этих детей являлось силой абсолютно непобедимой). — Ну, ты же подарил нам с Миточкой собаку! — как ни в чём не бывало, принялся пояснять Хаширама, сделав глоточек из горла. — А мы, вот, поговорили-посовещались-подумали… и тоже решили сделать тебе с невестой приятно! Поэтому вот, это тебе, дружище! Милый и пушистый котёнок! «Котёнок?!» — в немом шоке раскрыли рты все присутствующие, лихо задрав головы, чтоб рассмотреть хотя бы половину этого «милого и пушистого котёнка». Изуна устало закатил глаза и снова приложил ладони ко рту рупором, явно испытывая в этот ненастный момент непреодолимое чувство дежавю: — Хаширама-сан! — попытался докричаться он до лидера Сенджу в попытке разъяснить ситуацию. — Это исполинский Однохвостый Демон-Тануки, славящийся яростным нравом и состоящий исключительно из концентрированной чакры! Это не котёнок! Это Ичиби! Вы чуть-чуть напутали! — Р-Р-РАВ-АВ-АВ! — вдруг громогласно донеслось из рощи. Затрясся грунт. Всполошилась туча воронья. Беда не приходит одна, но на этот раз она выбрала себе в сопровождение не только нетрезвого Хашираму с заарканенным Ичиби, но ещё и Кураму — тот, подняв непроглядный столб пыли, выскочил из-за леса с пеной у рта, словно под все девять хвостов клюнутый. И угрожающе пригнулся, прижав к голове уши и утробно зарычав. — О Рикудо! — вдруг тоненьким голосочком, наконец-таки, выдал Однохвостый первое членораздельное слово, отпрянув от Курамы. — Псина! Фу! Ксссс! Мхяу! — Гр-р-рязная, вонючая, отвратительная кошка! — захрипел, капая на землю горячей слюной, Кьюби. И, резко спружинив на лапах, рванулся на недруга: — ГАВ-ГАВ-ГАВ! — Ой, батюшки! — страшно перепугался Ичиби и дал резкий поворот, чтоб благополучно удрать от взбешённого Курамы. Зазевавшегося Тобираму, контуженного этой дикой ситуацией напрочь, задело под дых громадным хвостом с развороту. И непременно откинуло куда-то в далёкую высь, в стратосферу. — Любимый!.. — заволновался Изуна не на шутку, задрав голову и испуганно глядя на мужа, который недосягаемой точкой сверкнул в небесах. Того не было около минуты, но затем Второй Хокаге всё же соизволил снизойти к своему народу обратно на землю… Точнее говоря, влетел Тобирама в почву подобно космическому астероиду, оставив под своим телом внушительных размеров овраг. — Изуночка… сделай их всех… — прохрипел напоследок Сенджу. И отключился, практически бездыханный. Изуна, сощурившись, сделал глубокий вдох и медленный выдох. — Преступление, видимое воочию органами правопорядка, влечёт за собой кару без суда и следствия! — выдал младший Учиха настолько проникновенно и угрожающе, размеренно шагая к Ичиби, что Кураме стало даже как-то не по себе. Мигом забыв про свою нелюбовь к котам, Лис прижался к траве и, перепуганный, жалобно заскулил — на него всегда накатывала бесконтрольная паника, стоило завидеть что-то, похожее на шаринган. А глаза Изуны в этот момент как раз-таки горели алым и не предвещали абсолютно ничего хорошего. — Незнание закона не освобождает от ответственности! И за преступлением следует соответствующее наказание! — строго заявил Учиха, доставая что-то из-за пазухи. И, взмыв ввысь в высочайшем от чакры прыжке, щедро ляснул уголовным кодексом Конохи Однохвостого меж ушей. — Ай, мамочки! — сокрушённо взвизгнул тот, пребольно припечатавшись подбородком к земле от неистового удара по макушке. — Хаширама, поясни, — ковыряясь ногтем в зубах, вальяжно прошествовал Мадара к другу, беспечно отдыхающему на необъятной шее сваленного Изуной демона. — Что это значит? Где Мито? — Тут я!.. — мигом откликнулись неподалёку. Мадара окоченел: из длинной соломенно-жёлтой шерсти на свет божий вынырнула, как рыбка из водицы, Мито Узумаки и приветливо помахала ладошкой лидеру Учиха Ичизоку. — Мито?! — взвизгнул он, поразившись до глубины души. И уставился, как истукан, на грациозно покачивающуюся Узумаки, которая взирала на мир пустыми, но мудрыми очами. — Ты что?.. Тоже пьяна?! Пока за их спинами Изуна делал Тобираме непрямой массаж сердца (активно прыгая у того на бёдрах от усердия) и искусственное дыхание (с языком), Мито собрала зрачки в кучку и махнула пальчиком деловито: — Ик!.. Там на донышке было только!.. — заплетающимся язычком поведала она, обратив осоловевшие глазки к Мадаре. А затем откопала из шерсти Ичиби ещё и гигантский десятилитровый бутыль, тут же приложившись к нему алыми губками и запрокинув голову. — Женский алкоголизм неизлечим! — грозно рыкнул Мадара, поспешив вырвать из цепких женских ручек горячительное пойло. — Мито! Как тебе не стыдно?! Ты же девочка! Та только обиженно проплакала что-то нечленораздельное. — И… и куда вы дели ребёнка?.. — наконец, снизошло к бледнеющему Мадаре роковое озарение. — Нья-хя-хя!.. — лёгкий на помине, непременно захохотал младенец, выпрыгнув из шерсти Однохвостого в перекошенном памперсе, словно пятикилограммовая блоха. И уверенно ринулся ползком к огромной морде — дёргать за уши и тягать за усы. Мадара отстранённо созерцал происходящее. — Имя у питомца есть? — спросил он, видимо, чисто для галочки, чтобы чем-то наполнить затянувшееся молчание. — Сю-кака… — сосредоточенно выдал младенец, выдернув клочок длиннющей шерсти вместе с волосяными луковицами. Ичиби отчаянно взвыл. Хаширама, румяный во хмелю, вдумчиво сощурился: — Шукаку, — проникновенно выдал он. — Неплохое имя для кота, скажи? Мадара, покачав головой, устало вздохнул, пока Однохвостый пластом лежал на земле, абсолютно обречённый. Такого унижения демон-тануки не испытывал никогда. Сначала, когда Ичиби преспокойно шагал себе к озеру, чтобы попить водички, его скрутил и заломал какой-то гигантский деревянный человек (только много позже, ошарашенный, хвостатый демон узнал, что это была мокутон-техника Шиноби-но-Ками). Потом его силком притянули в это безумное, опасное, смертоносное место, которое все присутствующие почему-то благоговейно нарекали «Коноха». Облаяли, унизительно обозвав кошкой. Повыдёргивали шерсть, сделав похожим на лишайного. Избили книжкой в пятьдесят страниц. А сейчас, вот, каких-то два хулиганского вида пацанёнка зачем-то пинают его ногами у хвоста… и при всём при этом ещё и дружно держатся за руки. Шукаку зажмурил веки. По его косматой щеке потекла тихая скупая слеза. О, в какую же он угодил передрягу! Как жестоко с ним обошлась судьба!.. Но даже поскорбеть о былой беззаботной жизни ему не дали — какой-то курчавый мальчуган, запыхавшись, резво подбежал к его глазу, вцепился в веки, разлепил их на максимальную ширину и заорал прямо в зрачок: — А знаете, что? У меня, оказывается, милые кучеряшки! — А-А-А! — возопил к небесам Ичиби, с содроганием ощущая, как покидает его сознание здравый рассудок. Хаширама только пожал плечами: — Март на дворе, — бросил он беспечно в ответ на многозначительно изогнувшуюся чёрную бровь на лице Мадары. — Ты мне лучше скажи, дружище, у нас Курамины противоглистные таблетки ещё остались?