Основатели 2

В Конохе разгоралось позднее воскресное утро, однако центральная аллея деревни уже источала страшную возню, суету, шум и гам: — Сенсей, я проголодался! — Акимичи Торифу вскинул на учителя из-под своей чёрной шапочки умоляющий взгляд. — Эй, Тобирама-сенсей, а долго ещё сидеть? — ныл Данзо недовольно. — Мне жарко и неудобно в этих шмотках. Они там скоро? — Хирузен весь чесался от колючего вязаного дочуги, которое на него напялили ответственные родители в честь торжества. — Ах, моя великолепная причёска помялась! Сенсей, у Вас с собой есть расчёсочка? — взволнованно подлез к Тобираме кучерявый Кагами. — Мне стула не хватило, — в тихой панике шнырял туда-сюда очкастый Хомура. — Кто-нибудь видел лишний стул? — Сенсей, сенсей, я хочу писать! — дёргала Сенджу за рукав Кохару, держа дрожащие ножки крестиком, чтобы не дай ками не случилось аварии. У Тобирамы неконтролируемо задёргалось нижнее веко. — Да мы ведь пришли сюда пять минут назад! — крикнул он в сердцах, обращаясь одновременно ко всем шести доставучим довескам, каждый из которых виртуозно владел искусством творить проблемы из воздуха. Но не успели довески виновато потупиться, как Тобирама непременно расправился с возникшими сложностями со скоростью молнии: в рот Торифу всунули бублик, выуженный из кармана, с Хирузена стянули чесоточное дочуги, накрыв затем мальчугана необъятным белым хаори, за неимением гребешка Кагами вычесали голой пятернёй, потерянного Митокадо усадили на широкое колено, а Кохару указали на спасительные кустики за поворотом. — Данзо, Хирузен, потерпите чуточку, скоро начнётся самое интересное, — ласково залепетал внезапно подсевший к ним Изуна, улыбка которого в этот день сияла ярче, чем само солнце. — Вот, держите. Не забыли о своей невероятно важной миссии? — Не-а! — хором мотнули головами мальчишки, мигом воодушевившись, когда им вручили в руки по корзинке, что были доверху набиты вишнёвыми лепестками. — Сделаем всё, как надо, Изуна-семпай! — Молодцы, ребята. Я вами очень горжусь, — жмурясь от ослепительной улыбки, потрепал Изуна по волосам довольных-предовольных учеников. Тобирама тоже не сдержался и, предусмотрительно от всех отвернувшись и прикрыв ладонью рот, коротко усмехнулся этому зрелищу. — И чего Хокаге-сама с Главой Полиции так возятся с этими детишками? — украдкой обернувшись через плечо, задумчиво выдала некая женщина, у которой на синем кимоно был вышит внушительный мон Учиха Ичизоку. — Те, вроде бы, не сироты. Парень-патрульный, старательно натирая до блеска свой значок полицейского, который оберегал пуще, чем зеницу ока, отстранённо ответил: — Воспитывают новое поколение достойных шиноби, — пожал он плечами, ласково дыша на удостоверение, чтоб затем снова отполировать его рукавом. — Тренеры к своим подопечным тоже привязываются. Однако истинная причина, по которой Сенджу Тобирама и Учиха Изуна относились к своим ученикам с поистине родительской заботой и трепетом, была не совсем в этом: — Ох, как давно мы не сидели вчетвером! — невыносимо горластый после саке, оглушительно хохотал Хаширама на весь дом. — Смотри не пукни от радости, — язвительно откликнулся на это Мадара, скорее, не от злобы, а по привычке, от своей врождённой желчности. — Я пошёл на это только потому, что Изуна захотел, — горделиво отвернулся ото всех Тобирама, весь суровый и важный, которого притянули на родственные посиделки силком страшными усилиями (и сладкими мольбами-обещаниями) — младший Сенджу кошмар, как не любил пьяные застолья. — Ах, согласен, Хаширама-доно, — мягко улыбаясь, ворковал Изуна, уже румяный от лёгкого вина. — Так славно отвлечься от работы за тёплыми разговорами! Роли распределены были, как обычно, по справедливости: на Изуне — еда, на Хашираме — алкоголь, на Мадаре — злобные колкости по поводу всего и всея, а на Тобираме — недовольное бурчание. Мальчишник проходил замечательно в великолепной дружественной атмосфере! Обстановка, наполненная вкусностями, уютом и булькающим в бутылке саке, располагала к общению. Хаширама и Изуна уже самозабвенно болтали обо всём на свете и хохотали, слегка пьяненькие, пока Мадара и Тобирама, усердно закатывая глаза, цокали в унисон (хотя у самих уже щёки горели, и на стульях обоих подозрительно колыхало). Но не прошло и пятнадцати минут, как… — Хватит уже лезть к нему, ани-чан! — подавив в диафрагме предательскую икоту, наконец, вклинился в эту солнечную беседу Тобирама. И навалился неповоротливым во хмелю телом на Изуну, чтобы собственнически сгрести в охапку, ибо страшно ревновал абсолютно ко всему (даже когда младший Учиха неосознанно обнимал в ночи подушку сквозь сон, Сенджу ревностно выдёргивал ту из его объятий, чтобы заменить на себя самого). Мадара попытался сотворить из себя истинное олицетворение отвращения. И, рассерженный, прохрипел: — Господи, да когда ты уже отстанешь от моего отото?! — Никогда! — вдруг с искренним злорадством вскрикнул Тобирама. И едва-едва удержался от того, чтоб не захохотать злодейски в потолок. Мадара раздосадовано цыкнул, разумно держа кулаки под столом, пусть те и зачесались невыносимо. — Мадара, дружище, да полно тебе! — всегда понимающий и снисходительный, заговорил Хаширама с набитым ртом. — Ну что плохого в их отношениях, скажи мне на милость? Пусть творят, что хотят — это их жизнь! Ведь ребёнка они не родят, значит, вместе им быть неопасно. Странное, тревожное молчание вдруг повисло в помещении. Произошло неожиданное: Изуна понурил голову почему-то; в его взгляде, обычно сияющем и открытом, промелькнула невыносимая горечь, тоска, даже скорбь. — Д-да, Вы правы, Хаширама-доно, — Учиха старался удержать на лице безмятежную и добрую улыбку. Но та всё же упрямо растаяла, а пухлые розовые губы побледнели, задрожали. — Вы правы. У нас с Тобирамой никогда не будет ребёнка. Поэтому давайте!.. — Изуна усердно стремился сменить тему и направить разговор в иное, более весёлое и несерьёзное русло. Но увы: из его гортани вырвался ненарочный, неудержимый всхлип, чёрные глаза бесконтрольно померкли. — Простите… Изуна торопливо встал из-за стола и, не глядя ни на кого, ринулся прочь, на воздух. — Идиот! — тут же оглушило Хашираму этим неистовым криком и грохотом: Тобирама в сердцах долбанул кулаком по столу, бросил на старшего брата исподлобья невероятно разгневанный взгляд и непременно кинулся за Изуной вслед. Хаширама же, напрочь ошарашенный, сначала целую минуту сидел истуканом, созерцал пустоту и пытался осознать происходящее. А затем медленно, как не в себе, рискнул обернуться к накама: — Эй, Мадара. Неужели Изуна-кун и мой брат… по-настоящему хотят ребёнка? — понизил он голос до проникновенного шёпота. Мадара на это лишь выдал самое страшное ругательство, которое только знал: — Кишимото… — злобно прошипел он. — Мадара, фу! Как некультурно! — тут же чопорно отпрянул от него Хаширама, отряхивая хаори на груди так, словно вместе с этим страшным словом Мадара плюнул в него смачным харчком. — У них что, действительно всё настолько серьёзно? — кривился Учиха, впавший в абсолютно такое же неприятное смятение. Выражение лица Хаширамы было сложно описать словесно. — Неужели ты понял это только десяток лет спустя? — постно осведомился он, отпив чаю. — Вот это, друг, у тебя и реакция. И Мадара поник окончательно. За створками сёдзи с энгавы доносились едва слышимые прерывистые выдохи — тихий плач. Раздавались неразборчивые шепотки —Тобирама от всей своей души успокаивал Изуну, прижимая того к своей широкой груди, чтобы развеять эту глубокую печаль, разогнать этот душный мрак безысходности, убедить, что горя в этом факте совсем нет. Но увы. Какой бы сокровенной и желанной не была мечта, но тело Изуны не могло выносить под сердцем ребёнка Тобирамы, поэтому ему оставалось наполняться лишь хищной, болезненной пустотой. Когда красная ковровая дорожка с огромного рулона постелилась вплоть до алтаря, а все гости умостили свои булки на заранее подготовленных скамейках, праздник, наконец, начался! Тинь, тинь, ти-тинь! — заиграли свадебный марш на шамисене в четыре струны. — Тинь, тинь, ти-тинь! Надо бы заметить, что в этот торжественный момент по обе стороны от красного пути в один конец словно зародились совершенно противоположные миры: слева восседали важные Хьюги, которые с начала времён никак не могли себе, бедолаги, сложить цены, поэтому взирали абсолютно на всех высокомерно и надменно, не позволяя себе на этой церемонии и моргнуть лишний раз. А справа же, от нетерпения уже начиная махать красными флажками с томоэ и Учиха-монами, любопытно вытягивали шеи люди из остальных кланов с радостно-озабоченными лицами. Вон, из толпы кто-то свистнул даже, хотя пока ничего такого не происходило. Тинь, тинь, ти-тинь! — распинался музыкант. И вдруг!.. На ковровую дорожку уверенно ступила нога в чёрной лакированной туфле. И абсолютно все присутствующие, ненароком подскочив с насиженных мест, ошеломлённо ахнули… а затем в воцарившейся кромешной тишине раздалось звучное «бух!» — кто-то впечатлительный грохнулся в обморок. — Мито… — недоумённо хмурясь, чесал затылок Хаширама озадаченно, сидя на возвышенности рядом с любимой женой. — А это кто? Та в ответ смачно шлёпнула его ладошкой по лбу от негодования: — То ли ты тоже, как и он, нуждаешься в очках? — прозвенел её голосочек звонко. — Курица ты подслеповатая, постыдись, это же твой друг! Мадара! — Мадара?! — ошалело выпучил глаза Сенджу. «Мадара?!» — начали постепенно округляться до размеров теннисных мячей белые бьякуганы, когда Хьюги постепенно стали признавать в возникшем мужчине положенного жениха. «Мадара?!» — мысленно заорали абсолютно все от дикого удивления. Один лишь Изуна в этой немой повсеместной панике ярко улыбнулся и украдкой показал старшему брату большой палец в одобрении. «Какой… какой же он… — обливались тем временем холодным потом абсолютно все пришедшие женщины. — Красавец!!!» Мадара же, держа идеально осанку, неторопливо шествовал к алтарю под музыку с таким видом, словно кроме него здесь никого и не было. И выглядел он сейчас, как бы это не было страшно признавать, лучше всех! Обычно жутко сутулый и скрюченный от своих бесконечных душевных метаний, сейчас Мадара держал спину прямо, затылок ровно, а подбородок — высоко, отчего будто бы стал выше на целую голову. Бесформенный и безразмерный чёрный балахон (в котором Учиха крайне удачно напоминал старуху-смерть и ежедневно по негласной традиции пугал на улице бедных детей) куда-то исчез. Вместо него же появились богатые церемониальные одеяния, севшие идеально на широких плечах и в талии: именно по этой причине миру, наконец, открылась сакральная тайна — Мадара на самом-то деле был отлично сложен! И, что самое главное, люди теперь полностью могли разглядеть ранее загадочное и мрачное лицо лидера Учиха Ичизоку. Ведь то больше ничего не скрывало. Необъятные и колючие колтуны-вихры теперь не наводили на народ благоговейный ужас, ибо Мадара… «…подстригся!» — синхронно схватились гости за свои замершие сердца, во все глаза разглядывающие довольно стильную и удобную причёску Мадары, начиная постепенно исходить слюнями от зависти. Ох, если б они только знали, каких страшных жертв требовала эта красота! — Изуна, — Мадара насупился и поёрзал на стуле, ибо засидел зад. — Ну ты там всё? Но его младший брат лишь молчал. Молчал и в тихом ужасе взирал на покорёженные ножницы в своей ладони. — Погоди, нии-сан, я сейчас, — сглотнув, отстранённо уведомил Изуна. — Ну отото! Скоро уже?! — нервничал Мадара, сдувая с лица выбившиеся жёсткие пряди. Изуна выкинул за спину уже пятый кунай, сточенный аж до рукояти. Однако прогресса — ноль! — Дара-нии, наклони голову, — без всякой лишней эмоции попросил Изуна, выудив непонятно откуда огроменную пилу. — Эх, — тяжко вздохнул Мадара, но послушался. Зве-е-еньк! — поющая от вибрации пила переломилась на несколько частей, которые мигом разлетелись в разные углы комнаты. Изуна устало вздохнул. И, собрав в кулак всю возможную решимость, на которую только был способен, занёс над непобедимыми патлами брата исполинских размеров топор. И когда Мадара перестал быть страшно нерасчёсанным и неподстриженным, весь мир озарила, словно праведное свечение полной луны, аристократичная белизна его лица. Оказывается, если его не кривить в гневе, злобе и ярости, то лицо у Мадары было очень даже ничего! И все морщинки как-то сошли разом, и мешки под глазами будто чуточку разгладились. Только сейчас к нерадивым дамам, что бежали ранее от старшего Учихи дальше, чем видели, снизошло печальное озарение — всё это время Мадара, оказывается, был одиноким мужчиной в самом соку! Изуна и Тобирама, мельком переглянувшись, незаметно подмигнули друг другу и соединили ладони в тихом победном «дай пять» — их седьмой ученик полностью оправдывал все труды и надежды своих учителей. Ведь, до сего момента будучи в памяти у людей неуравновешенным и жутким психопатом, Учиха Мадара с завидной лёгкостью рушил все имеющиеся стереотипы. — Ам… э-э… — поправляя на носу круглые очки с толстенными стёклами, едва выдавил из себя служитель ками у алтаря, где обязан был заключиться брачный союз. — Учиха Мадара? — Да, — кивнул тот коротко. «Фух, слава богу, это он!» — отлегло от сердца у бедного старика, который просто хотел удостовериться, что жених явился правильный. В этот самый момент Хирузен и Данзо, ответственно обменявшись кивками, понеслись выполнять свою важнейшую миссию: закидывать красную дорожку лепестками цветов (иногда из вредности кидая их прямо гостям в лицо, отчего те чихали, жмурились и кашляли). В эту самую секунду, когда смачная охапка аллергенных лепестков угодила лидеру Хьюга Ичизоку прямо в ноздри, в ярком солнечном свете появилась Она. Мадара обернулся через плечо. И застыл, сжав кулаки, поскольку почувствовал — от этой неземной красоты у него замерло сердце. Замерло… а затем вдруг ёкнуло так же сладостно, как и в момент их первой встречи. Кагуя-химе, подарив ему сквозь невесомую вуаль фаты кроткую улыбку, неторопливо ступала к своему суженому, держа в нежных руках букет белых цветов. Её свадебный наряд был на удивление лёгок и изящен в своей простоте (потому что заранее подготовленные помпезные одеяния сейчас сохли во дворе на верёвке после стирки Шукаку). — Согласна ли ты, Кагуя-химе… — прокашлявшись, начал служитель ками всем известные слова обета. Но химе его будто бы и не слышала. А зачем? Если она и так давным-давно дала себе клятву быть с этим человеком и в горе, и в радости, в болезни и здравии… — Да, — кивнула она отстранённо, как только кряхтящий голос священника умолк. Тот деловито прокашлялся и снова заладил: — Согласен, ли ты, Мадара Учи… — Согласен, — даже не начав слушать, дал своё твёрдое согласие Мадара. И с этого момента к вящему сожалению всех одиноких женщин мира, наконец, перестал быть холостяком. Все присутствующие замерли в упоительном трепете — руки жениха осторожно подняли вуаль на фате невесты. «Мадара… дружище… — в безудержной радости за друга ревел Хаширама, изредка высмаркиваясь в свои волосы, пока Мито заботливо промокала платочком его заплаканные глаза. — Это всё же случилось. Теперь ты не одинок!» «Нии-сан!» — неистово билось в груди Изуны сердце от глубокого счастья, что любимый старший брат нашёл себе вторую половинку. Пробил долгожданный час — час скрепить брачные узы поцелуем. Мадара, собрав в кулак всю свою волю и строго-настрого запретив себе нервничать, медленно склонился к алым губам своей невесты. Все восхищённо ахнули! Кагуя же сначала блаженно опустила белые ресницы… а затем вдруг широко распахнула глаза в глубочайшем удивлении. Наверное, на этот раз Мадара её как-то по-особенному поцеловал, ибо лицо Хьюги-химе постепенно наливалось горячим багрянцем и становилось красным-красным, как… как… Как помидор. «Я снова перестарался?» — вскинул Мадара в сторону Тобирамы мимолётный взгляд, отстраняясь от нежных желанных губ. Тобирама успокаивающе зажмурился в ответ, мол «Не беспокойся, могло быть и хуже». Толпа дружно взревела в одобрении, изранив при этом нежный слух бедных Хьюг-аристократов. Торжественная официальная часть почти окончена, а значит скоро — застолье, песни и пляски! — У-р-ра! — аж трясло Кохару Утатане от огненного предвкушения, которая схватила за руки худощавого маленького Хомуру и так радостно закружилась с ним в танце, что ноги того оторвались от земли. И среди этой радостной толпы у алтаря стояли двое влюблённых, разделив на двоих взгляд и дыхание, окружённые куполом неприкосновенного счастья. Ведь впереди их ждала новая, яркая, насыщенная жизнь… И незабываемая брачная ночь!