Так быть не должно

      Мир тринадцатилетнего давно-уже-не-мальчика рушится в тот момент, когда слышится приказ. Простой, — всего лишь одно слово — легко выполнимый, — для шиноби уж точно — приказ.       Убить       Убить всех — знакомых, девушек, детей, стариков, мать и отца. И он точно понимает, что не сможет ничего сказать против. Итачи сам прекрасно понимает, что это — единственный вариант избежать переворота и многих смертей, гораздо больших, нежели один клан. Он понимает, что это правильно.       Он это понимает и соглашается на выполнение миссии. Во имя деревни и счастья её жителей.       Единственное о чём он просит — это брат. Сохранить ему жизнь.       Потому что Итачи сможет, уничтожит себя, но сможет убить отца, мать, всех остальных. Он сможет, убивая себя, но никогда его клинок не занесётся над глупым младшим братцем. Потому что Саске он любит слишком сильно. И хочет, чтобы он выжил, стал сильнее.       Пусть ненавидит, пусть! Лишь бы жил.       А чтобы жить в мире, шиноби нужна сила — без неё он умрёт.       Поэтому пусть ненавидит его до красной пелены перед глазами, пусть становится сильнее лишь ради одной цели — убить его, пусть спотыкается, падает, ошибается, но встаёт и начинает заново ради того, чтобы когда-то отомстить ему. Чтобы стать сильнее, выжить несмотря ни на что и убить старшего брата.       Брата, который уничтожил всё, что он любил.       Итачи убивает сначала мать. Он не хочет, чтобы она видела то, как её сын убивает её мужа.       Итачи плачет, сжимает руки на рукояти клинка, замахиваясь ещё раз и убивая отца.       Итачи настолько плохо, насколько только может быть. Он убил своих родителей, он ранил младшего брата, разрушил весь его мир, оставил одного в ненависти и боли.       Но так будет лучше. Так будет лучше всем — Саске, Конохе, наверно, даже клану.       Всем, кроме него. Но ему всё равно, Учиха Итачи пойдёт на всё ради двух вещей — деревни и глупого младшего брата. А на себя и свои желания ему всё равно. Кто он такой, чтобы думать о себе, когда так много людей жертвуют жизнями ради Конохи?       Шисуи как-то сказал ему — «Безымянный шиноби, защищающий мир из тени… Вот истинный шиноби».       И Итачи будет именно таким, истинным шиноби, защищающим мир в родной деревне.       

***

      Итачи уже пятнадцать.       Он уже два года как мёртв, но почему-то живёт.       Не живёт — существует.       Вопрос — «Зачем?». Этот чёртов, ненавистный, но такой правильный вопрос терзает его уже целых два года. И неизменно — всегда-всегда — находит на него ответ.       Ради Саске.       Ради Конохи.       Его маленький, глупый брат вырастет в ненависти к нему, станет сильным, самым сильным, выживет. Он выживет, убьёт его, станет ещё сильнее и — наконец-то — он будет счастлив.       Ведь ненавистный старший брат будет мёртв.       Ведь месть свершится.       Он делает это ради счастья младшего брата. Младшего глупого брата, который — никогда-никогда — не узнает всей правды.       Правда бывает слишком жестокой, слишком странной. Правда не позволяет делить мир на чёрное и белое. Она делает всё серым. Таким противно-серым.       Итачи ненавидит серый и совсем не хочет, чтобы Саске жил в сером мире.       Потому что он сам — жил.       Жил в сером-сером мире и не знал где зло, а где добро. Не знал просто потому, что всегда знал, видел, правду. В этом мире нет добра и зла. В этом чёртовом, несправедливом, мире нет ничего абсолютно доброго и абсолютно злого. Жить в таком сером, странном, смешанном мире больно-сложно-уничтожающе-убивающе.       Пусть глупый младший брат живёт в понятном мире. Где клан и деревня всегда были, есть и будут — добром, светом, чем-то хорошим. А некогда любимый старший брат — абсолютным злом. Чёрным-чёрным злом. Злом, в котором нет ничего серого.       Ведь Итачи так ненавидит серый       Злом, в котором нет ни малейшей примеси чего-то белого, светлого, доброго. Так будет лучше.       Лучше для Саске, Конохи — всех.       Учиха Итачи пятнадцать лет — он убит, уничтожен, раздроблен… мёртв.       Учиха Итачи пятнадцать лет — он вступает в Акацуки, чтобы следить за довольно опасной группой нукенинов, докладывать обо всём Хокаге с Данзо-сама, наблюдать за активностью представляющего опасность Орочимару.       Итачи только пятнадцать лет.       Итачи уже мечтает умереть.       И ему абсолютно всё равно на какую-то болезнь лёгких. Ему уже абсолютно всё — всё равно. Трупам, в принципе, всё равно.       

***

      Учиха Итачи уже целых семнадцать. Он уже даже почти живёт. Почти не существует.       Странно, но даже такие глубокие, рваные, ядовитые раны как у него имеют свойство затягиваться. Болеть, нарывать, гноиться, но — затягиваться, заживать хоть как-то. Криво, некачественно, невозможно. Потому что просто становится немного, почти незаметно, легче.       Кошмары по-прежнему мучают каждую ночь. Он по-прежнему никогда не вскакивает. Но он уже никогда не плачет, во время этих снов. Он уже их даже не ненавидит. Он их даже ждёт.       Потому что благодаря им он чувствует то самое, необходимое, нужное, важное.       Боль, которая доказывает, доказывает, что он чёртов эгоист, что он абсолютно ничтожный человек, который даже после всего того, что совершил, так отчаянно-не нужно хочет чувствовать себя живым.       Боль делает его живым. Она делает его не-трупом. Это так чертовски важно, что он уже не может без этого. Он не может без этого ни одну чёртову, проклятую ночь.       Учиха Итачи семнадцать. Он как-то косо склеен, сложен, разбит. Он почему-то отчаянно, так неправильно, цепляется за чувство того, что он всё ещё жив. Он шпион, отцеубийца, монстр. Он просто самый отвратительный человек, которого можно встретить на свете.       Итачи понимает, что ненавидит больше всего.       Итачи до безумия, до шарингана в глазах, до бешеного биения сердца ненавидит Учиху Итачи.       Шпиона, убийцу, монстра.       Он так до-безумия ненавидит себя.       Он ненавидит себя до боли.