Wake up to a cloudy day Dark rolls in and it starts to rain Staring out to the cage-like walls Time goes by and the shadows crawl Theory Of A Deadman "Rx"
Наталья Федоровна отключила телефон. В комнате было светло, утреннее солнце успело пропитать квартиру, на этот раз в Минск пришла теплая, мягкая осень. Она положила телефон на каминную полку, туда, где в неровном ряду выстроились фотографии, вот Лева на море, вот он в школе, вот они с Шуриком играют на сцене. Она пододвигает фотографию ближе к глазам. Да, играл он тогда ужасно, его пальцы словно существовали отделено от руки, совсем не мог поймать мелодию, она поражалась, что у его старшего товарища хватало терпения его чему-то научить. Она помнит, как он пришел к отцу, немного ссутулившись, и нервно передергивая плечами, протянув бумагу, тут же спрятал руки в карманы выцветших джинс. - Что!? Разрешение на выезд? Егор, я не понимаю, ты совершаешь большую ошибку, - отец тогда действительно разозлился, все-таки Лева уже не подросток, - тебя ведь могут лишить гражданства, ты не сможешь вернуться в союз. - Я уезжаю не для того чтобы вернуться, - он усаживается за стол, и она гладит его вьющийся волосы, сдерживая слезы. Лучше, конечно, подписать, он-то ведь все равно уедет, такого разве удержишь, так пусть у него будет меньше проблем. - И куда ты поедешь? Где? На что ты будешь жить, тебя вон, мать содержит, ты же ничего не умеешь, - отец хлопает по столу, фарфоровый сервиз подскакивает, Лева остается спокойным, он уже принял решение. - Поеду к Шуре, в Израиль, буду жить с его родителями, а работа, - он поднимает голову, и она видит глаза сына, святящие новым светом, он давно не был так уверен, - мам, ты же знаешь, я в общем-то способный. Она тепло кивает в ответ, как бы не было тяжело, она уже его отпустила. - К Шуре, к этому патлатому псевдоинтеллектуалу? Да к чему ты способный-то, тебя даже из школы выперли. - Ну не за оценки же, - она вступается за сына. Затем следует долгий период звонков и писем, она видит его школьных товарищей, слоняющихся без дела на улице, и думает, что они все сделали правильно. Здесь, он бы не смог раскрыться, а то, что раскрывать было что, она не сомневалась. Еще с тех пор, как нашла в его столе увесистую тетрадь, от корки до корки исписанную прыгающим почерком: стихи, много стихов, перечеркнутых строчек, столбцы рифм, отдельные фразы на полях. Она вспомнила, как на этом самом месте, возле каминной полки, стояла прижимая телефонную трубку к груди. - Мама, меня забирают в армию, - она не могла вздохнуть. Как в армию, куда? Туда, где реальная, настоящая война, где люди живут от часа до часа, где одно неосторожное движение и конец. - Левушка возвращайся, я тебя очень прошу, бросай все, и приезжай, - она думала, что он за этим и звонит, чтобы они были готовы к его приезду. - Нет, мам, я вас сильно люблю, но я останусь. И все, она поняла, что он повзрослел, мальчик, который выковыривал из супа перец, и прятал его под скатертью, вырос. - Постой, а как же Шура? - Он не со мной, он уехал, - сын немного помолчал, - в Австралию. - В Австралию, боже, а ты, что тоже потом за ним? - Если позовет, если он позовет, мам. Ну что ж, видимо не будет у них в семье инженера, архитектора, или доктора, а будет просто Лева. Намного позже, уже после Австралии, они поймут, что он у них не просто Лева, а Лева Би-2. В Минске, он уговорит ее пойти на концерт, и только, когда машина остановится у Дворца Республик, она поймет кем же стал ее сын. Толпа, разношерстная толпа, окружит вход, и он выйдет к ним, рассеянной, и в то же время уверенной походкой. В огромном зале, где каждый охранник успел поинтересоваться все ли у нее в порядке и не надо ли все-таки отнести ее пальто в гримерку, она сначала не поверит глазам. Живое человеческое море подпевало, смеялось и танцевало вместе с ним, они любили его, любили их всех. «Мама, сегодня твой сын поет на сцене!», - скажет он под конец и зал сотрясётся от аплодисментов. Она целует фотографию… Сыночек, Левушка, только береги себя, береги и возвращайся, возвращайся как всегда, резко распахнув дверь, с нелепым - «я дома!», хотя не был тут уже целую вечность, возвращайся….***
«Давай уже обниматься, что ты там все копаешься», - Лева смотрит на парня, который, не веря своему счастью, кажется оцепенел. «Только бы он не посмотрел на стол, ведь Шура уже успел умыкнуть шокер». - Так, я сейчас передумаю. Мы артисты, народ непостоянный, - шутит Лева, стараясь держать все внимание парня на себе. - Да, точно, непостоянный – завороженно повторяет парень и опускаясь на колени начинает развязывать ноги. - Я вот тут давно хотел вас спросить, вас же брали в снайперы, а вы не пошли, сами отказались, почему? Быть снайпером это ведь так престижно, – интересуется парень, и Лева готов кричать от счастья, потому что оковы ослабевают, еще немного и тугие повязки перестанут его удерживать, хоть пока это всего лишь полноги. - Зато умирать не престижно, - отзывается Лева, и наконец, одна нога почти полностью свободна, миллиарды мурашек пробегают по затекшей конечности, он никогда не думал, что будет так им рад. - Но вы не похожи на труса, вы – боец, - отвечает парень, отвлекшись от своего дела, и снова преданно заглядывая в лицо солисту. - Боец, не тот, кто убивает по приказу. Парень опять замирает. - Просто я не смог бы с этим жить, вот и все, - Лева отвечает, как можно мягче, теперь, когда осталось лишь освободить туловище, он уже не мечтает, он жаждет сбежать. Остался всего один. Один тугой ремень, опоясывающий грудь по подобию ремня безопасности. Голова работает на удивление ясно, Лева считает секунды, очень долгие секунды. Как перед выходом на сцену, за двадцать с лишним лет ничего не изменилось, настроение приподнятое, слегка нервозное, о, эти сладкие моменты предвкушения, энергия что копится внутри грозит взорваться, затопив собой всех и вся - «вам лучше скрыться до того, как я ее выпущу, иначе, попав под ее крышесносную волну, вы останетесь в ней навсегда». Лева встречается взглядом с Шуриком: «умоляю, только не геройствуй», - говорят его глаза. «Не маленький, сам разберусь» - так же без слов отвечает Лева. Похититель разворачивает кресло, открытое окно хлопает с ритмичной периодичностью, оно задает тон, отсчитывает конец срока, Лева постукивает в такт ногой, чтобы скрыть нетерпение. Молодой человек распахивает руки, словно огромная птица, он слегка нагибается и заключает солиста в неуклюжие объятия. Левина голова ложится на худое плечо парня, свободными руками он изображает приятельское похлопывание по спине. «Я вас всех ненавижу» - пролетает мысль в Левиной голове. Нет, не тех, кто стоит у сцены и подпевая дотрагивается, или фанатов у черного хода, а каких-то толстосумов, размалёванных дамочек, настойчиво ищущих встречи за сценой, намекая кто тут заказывал праздник. Их вульгарность, откровенная пошлость отталкивала его, они напрашивались на грубость, почему-то к Шурику, никто не приставал. Они думают, он ничего не понимает, не чувствует, что этот респектабельный дяденька из нефтьгазпрома, вместо рукопожатия лезет обниматься, и как бы невзначай, его руки с толстыми пальцами, вдруг оказываются на Левиной пояснице, и уверенно хотят продолжить движение вниз. «Выкинь из головы, забудь», - советует ему Шурик в гримерке, «а если хочешь, я ему туда свои палочки барабанные засуну, ей-богу, ради тебя, не пожалею», - отзывается Боря. Спасибо парням, что они всегда стараются держаться рядом с ним, особенно на частных концертах. «Да все это твои танцы, ты ж и мертвого возбудишь, - подключаться к разговору Яник, - не, а что я не прав что ли?». Окно еще раз ударяется о стенку, похититель, с лицом сияющего рыцаря в доспехах растягивает последнею застежку, нелепая улыбка застывает на его лице, он еще не понял, что произошло. Лева действует на инстинктах, ему все равно, что ноги затекли, что непонятно что там со спиной, с плечом, он просто бьёт. Импульс, он чувствует, что может в одиночку сразиться с целой армией и победить. Он начисто забывает об электрошокере, он ему не нужен, это будет честная рукопашная. Или не такая уж и честная. В армии его научили одному, запрещённому в определенном кругу, но действенному приему. Схема проста и многократно проиграна в голове - «Челюсть, колено, солнечное сплетение, локтем на позвоночник, если не хватило, коленом в пах». Он им никогда не пользовался. До этого момента. Ему кажется все происходит за толику секунды, он расслабляется и напрягает мышцы только в момент удара, тело парня отбрасывает к столу, «как в долбаных, ни разу не правдоподобных индийских фильмах», и Лева уже стоит, отчего-то тяжело дыша, над поверженным врагом. - Я не понял, ты же пацифист. Ты же даже бокс не смотришь, откуда… - спрашивает Шура, с глазами, расширенными до размеров чайного блюдца, в руке он сжимает электрошокер, которым, как он думал и воспользуется друг. - Лева, я не ахуеваю, чтоб ты знал. Я, блять, просто слов не нахожу, - Шура переводит глаза с Левчика, на притихшего на полу парня, который не подает никаких признаков шевеления. - Черт, надеюсь я не переборщил, - Лева осторожно переворачивает парня мыском ботинка, - а не надо было меня про армию спрашивать, - говорит он, обращаясь к бездыханному телу, - я вот и вспомнил, чему научили. - Может ты меня развяжешь для начала? – возмущается Шура, - и вообще, захера мы сидели тут так долго, ты не мог в своей голове раньше покопаться и что-то такое припомнить. Они вместе обыскивают парня – ничего. Привязав его к ножке стола, пускаются на поиски выхода. Первое ликование от свободы ушло, а трезвость рассуждений еще не давала о себе знать. Перескакивая через несколько ступенек подряд, они в унисон «охают» и «ахают», Шура снабжает спуск отборными матами, на каждом пролете. Как-никак их мышцы не в восторге от резких движений. Они открывают все двери подряд, фиксируя увиденное. Добегая до низу, резко тормозят. Согнувшись пополам, протяжно кашляя - отдыхают, спешить уже особо некуда, массивно-железная дверь с какой-то странной системой замков, закрыта. - Так, давай разделимся и поищем долбаные ключи, - предлагает Шура, опираясь на перила и окидывая комнату взглядом, на нижнем этаже нет окон, оно и понятно, чтобы не заливало водой, значит выйти придётся через дверь, - о, смотри, что нашел, - он подходит к низенькому шкафчику, и извлекает оттуда сначала одежду Левы, а затем два каких-то мятых, целлофановых пакета. - Слава богу, - Лева поспешно скидывает простынного типа халат и влазит в штаны, на футболке, правда, здоровенное прожжённое пятно, но ничего лучше уж такой наряд, - Шурик, у тебя же был на сцене теле… Шура прерывает друга высыпая содержимое пакета на пол. Разбитый, скрученный и погнутый телефон и персональные мониторинговые наушники в таком же состоянии. Шура крутит их в руках и вдруг подрывается. - Левчик, рация! Наверняка у него где-то здесь есть рация. Они опять преодолевают лестницу, все повторяется словно по кругу, опять охи и вздохи, опять отборный мат, и наконец комната в которую они мельком уже заглядывали. Здесь полно всякой техники, о которых каждый из них знает столько же сколько и о попсовых группах. Приборные панели слабо дают намек на регуляцию подачи насосом воды, и систем электричества. Они постоянно спотыкаются о какие-то провода, и уже успели испачкаться в вонючем техническом масле, но продолжают судорожно искать хоть какое-то устройство для связи с внешним миром. Пока Шура методично заглядывает в каждый угол, Лева прислоняется к стене. Он весь горит, дотрагивается до лба, стирает пот, в помещении довольно прохладно, и он чувствует, что это он сам нагревает воздух, словно дышит жаром, плечо на удивление его нисколько не беспокоит, наклоняясь он подбирает бутылку с водой. Уж очень хочется пить. - А ну, стой, - возле него моментально оказывается Шура и открутив крышку нюхает воду, - мало ли что это может быть, - удостоверившись, что с водой все в порядке он протягивает ее обратно. - Держи, я нашел, - говорит Шура минуту спустя и в руках у Левы появляется рация, аккуратный приборчик в синем, прорезиненном чехле, с выключенным экраном, и торчащим проводом, как от старой телефонной зарядки. Шура выжидающе смотрит на друга: - Ну давай, яви чудо, нам без разницы с кем связаться. - А ты тыкать кнопки не пробовал? Если ты думаешь, что я знаю, как работает эта штуковина, ты ошибаешься, Шур. - Но ты же был в армии. - Я охранял автобусы. - Понятно, - Шура забирает прибор и нажимает на все кнопки подряд, кнопки не маркированы, аппарат по-прежнему молчит. - Иди-ка сюда, - Лева отлепляется от стенки и внимательно всматривается в приборы на первом столе, - так, давай этот провод втыкни вот сюда. Шура послушно вставляет штепсель и вуаля, экран ожил, слышны помехи. Оба смертельно устали, Лева просто хочет закрыть глаза и оказаться в постели, но нет, они все еще торчат в заточении. Энтузиазма и радости в них поубавилось, на задворках сознания Левы бьётся мысль об обезболивающих, возможно у его организма уже развилась зависимость от них. - Алло? Меня кто-нибудь слышит? Алло? – Шура старается поймать контакт. - Что ты алокаешь, это же не телефон, - Лева смотрит на него безучастным взглядом, ему не все равно, просто он уже внутренне приготовился держать еще один бой, на этот раз с болью. Он не хочет вырубиться здесь и доставить Шуре хлопоты, да еще и потерять шанс на спасение. - Прием, Цефей, слушаем вас, вы нарушили режим радиомолчания в неуставное время, прием, - раздается хриплый голос в динамике, Шура хватает Леву за руку и притягивает к себе: «Получилось!». - Прием, мы.. я.. это Би-2, нас удерживают на маяке, нас похитили, вы меня слышите? - Прием, повторяю, вы нарушили уставной режим связи, сообщите причину, прием. - Они тебя не слышат, там должна быть кнопка, которая перенаправляет наш сигнал к ним, - шепчет другу Лева, и они пытаются отыскать поганую кнопу, вместе. - Прием, Володь ты там с дуба рухнул что ли, рация это тебе не игрушка, как там твои рокеры-шмокеры, не посдыхали еще? А то приказ прошел тебе денег не давать, если хоть один из них откинется. Оба резко отдергивают руки, и рация падает на бетонный пол.