Тьма во тьме

Она любит его лицо. Его взгляд исподлобья, когда он устраивается в кровати, обложившись книгами, котами, чаем, ноутбуком и, конечно, обязательно, забывает зарядку. «Ась!», «Асенька!», - он взывает о помощи словно утопающий, она заглядывает в комнату и кидает зарядку. «И кофе сделай мне», - Лева снова утыкается в книгу, но словно бы опомнившись поднимает ясные глаза, и провожает ее взгляд на огромную бадью с чаем, который он просил всего несколько минут назад. Он слегка поджимает губы, вызывая на лице самое трогательное выражение, способное растопить и каменное сердце, и почки, и печень, да все что угодно: «ну я хочу кофе, очень. Я его так хочу, Ась, ты и представить себе…» - Уже ушла, уже варю, - перебивает она его монолог и отправляется на кухню. Она любит его волосы. Он зачесывает их каждый раз после ванны, и они гладко прилизаны, так что он напоминает ей итальянского мафиози. Хорошо, что долго они не выдерживают и если Лева увлекает ее в постель, то на утро, особенно, когда на носу важное мероприятие, с всклоченным чудом они воюют вдвоем, вооружившись её плойкой, распылителем с водой для комнатных растений и совсем каплей волшебного лака. «Ох, я балдею», - томно вздыхает он, пока она приводит его волосы в порядок, параллельно массируя кожу головы. Она любит его движения. Их кошки, кажется, учатся грации у своего хозяина. По сравнению с ним, балерины в большом театре, проявляют экспрессии не больше чем деревянные статуэтки. То, что он делает на сцене, каждый раз приводит ее в неподдельный восторг. А дома она зачастую находит его в странных позах. Кто лежит вверх тормашками на кожаном диване и умудряется командовать сооружением огромного дворца из лего? Лева. Кто прыгнет с разбегу на маленькую, почти декоративную софу возле камина и укатится на ней на балкон, успев зацепится за искусственную елку? Лева. Кто решит практиковать парную йогу в саду, а потом кричать соседу, что он все не так понял, и не надо звонить в службу спасения? Она любит его бедра. Конечно, слов нет, руки и ноги великолепны, но вот бедра. Они владеют самым глубоким анестезиологическим эффектом. Вы только знакомитесь с ними и все, эту часть ночи помните лишь яркими вспышками тягучих воспоминаний. «Так, я чувствую, у меня наступил кризис» - заявляет он, пока они катаются на велосипедах вдоль побережья. «Лева? Сейчас? Вот прямо так взял и наступил?», - она обгоняет его, и они въезжают на территорию городского пляжа. «Имею право, кризис, дело внезапное», - они бросают велосипеды прямо на гальку, и она следует за ним в пустую раздевалку, с хлипкой дверцей, - «только ты можешь меня выручить», - шепчет он. – Левушка, пожалуйста, я прошу тебя, - ее заплаканные глаза прошлись по трубке, из прочного пластика, закрепленной у рта. Капельки жидкости собирались на стенках, и ей все время кажется, что он может задохнутся из-за них. Свет в палате яркий, Ася приглушает его и пересаживается ближе, на его постель. Она смотрит, вглядывается в родное лицо. В лицо с гематомой, скрывающей половину лица; со сломанной, собранной заново ключицей с широким фиксатором, с раной, пересекающей живот и туго перевязанной сдавливающей повязкой, с многочисленными, пугающими проводами, тянущимися от тела к аппаратам и поддерживающими жизнь в ставшем таким уязвимым теле. Она зажимает рот рукой. Отворачивается и снова пересаживается на стул. Что ему пришлось пережить? Он не может дышать сам. Голова повернута на бок здоровой стороной, ей сказали, что так нужно, чтобы предупредить малокровие головного мозга и она внутренне содрогается слыша все эти медицинские термины. - Лева, - слезы катятся на руки, - ты мне очень нужен, - она подавляет всхлип. «Левушка». Она надеется, что ему не больно, не больно там, где он есть, и она хочет, чтобы он вернулся. Больничное крыло подверглось нашествию. Врачи пытались ускользнуть от сумасшествия и вырвать пару сбитых минут в курилке. Кто-то в коридоре настойчиво просил выключить телевизор. Новостные каналы пестрели сюжетами о фееричном спасении артистов, приводились поражающие факты похищения, правда еще не подверженные самими участниками этого похищения. Мелькали кадры тушения пожара и его последствия, ужасающие своим масштабом. Километры выжженной, черной земли, грибник с трясущимися руками рассказывающий, как прикрыл собой человека, тем самым спасая ему жизнь; неопознанные останки, которые увозят на спецтранспорте, и никто толком не понимает, что эти четверо делали в Богом забытом подземном туннеле, да еще и с таким разрушительного действия оружием. Двоим повезло, двоим нет. Двое мертвы, двое живы. Министр по чрезвычайным ситуациям, закрывая рукой лицо от камер, пробирался к выходу, его осаждают журналисты, сыплются каверзные вопросы. К таким сценам он уже давно привык, но твердо решил, выпить сразу, по приезду домой. «А я-то, что могу сделать?» - хотелось ему крикнуть в лицо ревущей толпе. «Ну не Господь Бог, ну не дано мне все исправить». В стерильно-белом коридоре операционного блока, замерли в напряжении фигуры. Высокий парень опирается на автомат с бахилами; на жестком стуле, сидит второй, двери лифта мелодично оповещают о новоприбывшем. Ася выходит, поспешно промакивая глаза, головы синхронно поворачиваются в ее сторону. Она качает головой. «Нет, еще нет», - значит ее жест, и она занимает свободное место. Макс протягивает ей воду, она выискивает глазами Лизу, и замечает ее напряженную фигуру прямо у закрытых дверей. Над ними мигающая вывеска: «Не входить. Идет операция». Ян наклоняется к ней и сжимает ее руку. Она отвечает легким пожатием. Неопределенность. Они сейчас все зависли. Цветы и игрушки, которыми наполняется приемный покой, просто невозможно видеть. Слишком больно. Когда она уходила, ее сменила то ли нянечка, то ли медсестра, женщина уже в возрасте с необъятной прической под синим чепцом. «Да не переживайте вы так, не травите душу, - она меняет капельницу, проверяет катетер, - спит он, просто спит. Раз там выжил, все в порядке будет, ему время надо. Он поди привык со всем сам разбираться». Он то привык, а как она привыкнет тому, что… Двери операционной распахиваются, медсестра высовывает голову и снимает маску. - Выжил. Стабилен, - и ее голова исчезает в проеме. Лиза, прислонившись к стене, медленно съезжает вниз, Звонок и Макс, подхватывают ее и усаживают на стул. Голова появляется снова. - Расходитесь, сейчас в послеоперационную повезем, посещение только с завтрашнего дня, - и дверь захлопывается. - Это правда? Она сказала все хорошо? С ним все хорошо? – Лизу бьёт крупная дрожь, Ася пытается напоить ее водой, - С Шурой все хорошо, - как мантру повторяет Лиза. Да, теперь все будет хорошо, думает Ася. Она уверенна, она знает наверняка, что они связаны, что, если все хорошо с одним, второй не оставит его, будет рядом. «Господи, пожалуйста, пожалуйста, сделай так Шура завтра был в сознании, ну пожалуйста, только он приведет его обратно, приведет ко мне. Пожалуйста». - Так, я вам русским языком повторяю туда нельзя! Пациент все равно без сознания, вы это понимаете? – тетушка с высокой прической подпирает молодого человека в черной, потертой куртке от палаты бизнес-класса. Тот, едва скрывая раздражение, молча соглашается, и даже возвращается к лестнице, но как только противная особа скрывается из виду направляется к палате. «У меня заказ, тупая ты овца», - еще в машине он тщательно проверил данные: сверил фотографию и номер палаты. «И песни у них тупые», - он кладет руку на дверь палаты, - «это ж надо было назваться Левой, ну и имечко, как ему некролог-то писать будет».