*Оха Аса — японский ежедневный гороскоп удачи.
*Гудетама — мультипликационный персонаж японской компании "Sanrio".
*стоит (см.контекст предложения) — здесь подразумевается, что Акаши сам решает, какое место в его жизни занимает Фурихата. Я просто не знала, какое слово подобрать и перевела, как стоит. Если подскажете, как можно будет исправить, буду очень рада! ^__^
______________________________________________
— Ты избегал меня.
Акаши Сейджуро страшен.
Не как призрак или монстры; не как ужас от чего-то неизвестного или сверхъестественного. Вместо этого, Акаши страшен так, как страшно оружие; как страшно сверкающее лезвие ножа; вес заряженного пистолета. Страх внутри просыпается из-за осознания, что опасность очевидна — отклик инстинктивного выживания прямо пропорционален уровню потенциональной кризисной ситуации.
И прямо сейчас Фурихата стоит на парковке на территории рёкана перед этим самым очевидным, очень ясным кризисом.
— Ано...Я-Я могу объяснить, — говорит Фурихата, очень пытающийся не перейти на позорный писк.
— Ох? — Акаши приподнимает брови, чьи поведение и голос были обманчиво спокойными. — Прошу.
— Ох...эм, — Дерьмо. Фурихата ещё ничего не придумал. Весь смысл в прятках от Акаши был как раз-таки в том, чтобы ему не пришлось разбираться с предстоящим-обоснованным-объяснением. Для Фурихаты не было секретом, что он совершенно не умеет лгать. Его заикание и волнение просто выходят из-под контроля. Это настолько очевидно, что даже больно. Но даже зная всё это, говорить правду тоже не вариант, поэтому ему необходимо придумать, как выйти из этой ситуации.
И быстро, потому что Акаши не выглядит пребывающим в терпеливом расположении духа — что, заглядывая назад, вероятно является виной Фурихаты потому, что тот избегал его с самого начала — а нетерпеливый Акаши в пять раз страшнее, чем нормальный Акаши.
Если, конечно, что-то, касающееся Акаши, можно классифицировать, как "нормальное".
— Эм, — беспомощно произносит Фурихата, когда затрудняется с поиском причины, которая не включает себя признание в граничащем с педофилией влечении к Акаши.
Акаши скрещивает руки на груди, молча ожидая ответа с немигающими красными глазами.
То, как мало говорит Акаши, напрягает. Фурихата чувствует себя так, словно уменьшается в размерах, дюйм за дюймом, с каждой последующей минутой неловкого молчания, повисшего между ними. Он даже немного хочет, чтобы вместо этого Акаши накричал на него. Но, естественно, Акаши не кричит. Он был воспитан так — "запрограммирован" — что ему запрещено это делать. Вместо этого, Акаши довёл до совершенства искусство, в котором отсутствие речи пугает намного больше, чем любые громкие выплески эмоций.
— Я...— начинает Фурихата, когда давление бессловесного взора Акаши становится невыносимым, чтобы cразу же сделать паузу после одного слога, потому что он по-прежнему не знал, что сказать. Фурихата сложил губы в трубочку и тихо признался, — я не знаю...я не знаю, с чего начать.
Акаши невозмутимо моргнул.
— Начни с той части, где ты начал избегать меня.
— Х-хорошо...— точно. Он может поработать над придумыванием причины, начиная отсюда. — Это произошло после...вчерашнего утра.
— Вчерашнего утра, — Акаши кивнул.
— Да, — кивает в ответ Фурихата, избегая его взгляда. Он рассеянно замечает, что Акаши всё ещё сохранял привычку повторять то, что говорят другие люди; и Фурихата пытается убедить себя в том, что не находит это очаровательным.
Проходит минута, прежде чем Акаши осознаёт, что Фурихата не собирается продолжать. Он нахмуривается, когда его нетерпеливость начинает расти. Фурихата может быть его любимым, но всё же существует лимит глупостей, который он способен терпеть.
— Коки.
— Д-да? — Фурихата поднимает на него свой взгляд.
— Ты собираешься говорить или мы будем стоять здесь до заката дня?
— Ано...— Фурихата заёрзал. — Мы можем прогуляться, если ты хочешь?
Акаши медленно сужает глаза.
— Я имею в виду...эм...да, я буду говорить. Здесь. Стоять и говорить, — быстро произносит Фурихата, задаваясь вопросом, почему из них двоих именно он чувствует себя как ребёнок, которого отчитывают родители, когда Акаши младше него на десять лет. Он неловко переминается с ноги на ногу, пытаясь придумать наилучший план, как выйти из этой ситуации. — Если...я не знаю, если я...я имею в виду...эм...
— Да? — Акаши приподнимает бровь.
Фурихата глубоко вдыхает.
— Эм...может быть будет проще, если ты сам задашь мне вопросы и я...эм...отвечу на них?
— Понял, — Акаши кивает, а затем немедленно выдаёт, — почему ты избегаешь меня?
Фурихата сглатывает.
— Э...есть ли возможность перейти к более простому вопросу для начала?
Акаши просто безучастно смотрит на него так, словно он и не сказал ничего вовсе.
— В-верно...— Фурихата прочищает горло. — Верно. Вот. Причина, э...
Акаши ждёт.
— Ах...— Фурихата переминается с ноги на ногу, желая, чтобы земля просто распахнулась, поглотила его целиком и забрала куда подальше от красных глаз Акаши, которые сверкали как угли на солнечном свете — пристальное внимание Акаши заставляло его потеть больше, чем солнечный зной.
И даже сейчас, даже когда он стоит напряжённый и слегка испуганный, Фурихата не может не оценить то, насколько привлекательно выглядит Акаши в ярком дневном свете. Это нечестно. Не говоря о том, насколько это отвлекает. Солнце находится под углом за фигурой Акаши, где формирует нимбоподобный силуэт вокруг его головы, и Акаши, откровенно говоря, похож на ангела...
...очень страшного, злого ангела, который, кажется, на грани того, чтобы дотянуться до Фурихаты и придушить его, если он не начнёт говорить в течение следующих десяти секунд.
Фурихата сглатывает и повторяет: "Причина..."
— Фури-сенсей! — Ами-чан, одна из его учениц, зовёт его перед зданием рёкана. — Изуки-сенсей просил передать вам, что мы уезжаем через пять минут!
— Ох...! — Фурихата почти вздыхает от облегчения. Он поворачивается, избегая встречи со взглядом Акаши. — Я-я должен ид...
—
Не уходи.
Рука Акаши так быстро вытягивается, чтобы схватить Фурихату за запястье, что у него не хватает времени даже моргнуть; со скоростью змеи, прыгнувшей на свою жертву. Как будто бы Акаши двинулся раньше, чем это сделал Фурихата.
Фурихата инстинктивно вырывает руку, но та даже не сдвинулась с места. Акаши вцепился в него стальной хваткой.
— А-Акаши-кун...
— Ты никуда не уйдешь.
— Но...автобус...
— Я лично добьюсь того, что ваше средство передвижения будет повреждено, если ты настоишь на том, чтобы уйти без предоставления мне какого-либо объяснения.
— Э-э?
Взгляд Акаши абсолютно серьёзен.
— Я смогу гарантировать то, что повреждение займёт долгие часы ремонта. Я полагаю, что ты не захочешь объясняться перед родителями своих учеников за то, почему приезд их детей отложился до полуночи?
Фурихата широко открывает рот и быстро машет головой.
— Отлично, — Акаши взглянул на свои часы. — У тебя осталось четыре минуты. Я советую тебе начать говорить.
За двадцать восемь лет своей жизни Фурихата никогда не чувствовал такого давления. Это как будто бы его первое собеседование на работу в совокупности с первым признанием в своих чувствах перед девушкой и всё вместе придавленное в массивный, дрожащий комок из нервов.
В любом случае, как можно находить кого-то настолько устрающим, чтобы в то же время считать таким неистово увлекательным? Очевидно, что с ним должно быть что-то не так, потому, что по какой-то странной причине, он находит слегка горячим то, когда Акаши утверждает свою доминантность подобным способом. И это, вероятно, должно волновать, когда Фурихата разрывается между желанием убежать от Акаши или желанием схватить Акаши за его юкату и просто...просто сделать
что-нибудь, что он определённо
не должен делать со своим бывшим воспитанником.
— О боже, прекрати, — бормочет Фурихата шёпотом.
— Прекратить что? — Акаши пялится на него.
— Ах...нет. Ничего. Я говорил...сам с собой.
Фурихата сглатывает. Это плохо. Очень плохо. Каждое мгновение, которое он проводит рядом с Акаши, только помогает обостриться тому, что должно было быть маленьким и нелепым увлечением.
— У тебя есть три минуты и тридцать секунд, — напоминает ему Акаши, и когда Фурихата ничего не произносит, он усиливает хватку на его запястье. — Говори со мной.
Фурихата моргнул, глядя на его руку и чувствуя, как в кончиках его пальцев начинает покалывать.
— Ано, я д-думаю, что ты нарушаешь мою циркуляци...
— Три минуты, Коки, — глаза Акаши предупреждающе вспыхивают.
Фурихата полностью загнан в угол. Его взгляд поднимается, чтобы встретиться с малиновыми глазами, и под воздействием их огромного напряжения, Фурихата раскалывается и поспешно выпаливает всё.
— Я просто...больше не могу видеться с Акаши-куном.
Что-то мелькает в выражении лица Акаши, что Фурихата не может распознать. Но оно исчезает через секунду и вместо этого на его месте возникает более враждебное, грозное выражение. Акаши сжимает челюсти, его глаза темнеют и когда он начинает говорить, его голос звучит низко. Опасно.
—...почему нет?
— Я-я не говорю, что это навсегда...— Фурихата мнёт губы. — Временно.
— И почему же? — продолжает давить Акаши. Его хватка на руке Фурихаты настолько сильная, что он может почувствовать свой пульс, бьющийся под пальцами Акаши.
Фурихата мнётся на месте.
— Э-эм, это...
— Фури-сенсей! Вы так останетесь позадиии!
Фурихата клянётся, что видит жажду убийства во взгляде Акаши, посланного его ученице. Если бы взгляды могли убивать, несчастная и невинная Ами-чан была бы уже покойницей; зверски проткнутной, параллельно истекающей кровью и дёргающейся на полу.
Он покрывается мурашками.
— М-мне жаль, но мне правда нужно идти и...
—
Коки, — этот убийственный взгляд теперь на нём, и его достаточно, чтобы Фурихата замер на месте.
На мгновение, они просто стоят; Акаши смотрит на Фурихату, а Фурихата смотрит куда угодно, только не на Акаши. Захваченная рука Фурихаты начинает немного бледнеть, но он не чувствует её — частично потому, что она онемела, но больше потому, что всё, на чём он может сфокусироваться — это взгляд Акаши, замечающий каждое его действие. Слабое тиканье их наручных часов громче гонгов, и у Фурихаты истекает время.
— А-Акаши-кун, я действительно не могу...— слабым голосом произносит Фурихата.
— Если ты хотя бы на секунду задумываешься о том, что сможешь уйти, в то время как я буду стоять и смотреть, неспособный остановить тебя, то ты ошибаешься. Я не позволю. Тебе не удасться снова ускользнуть, — глаза Акаши неуклонно смотрят на него. Затем, чуть более тихим голосом он добавляет. — Не в этот раз.
В этот момент Фурихата осознаёт, что в конце концов способен распознать ту раннюю эмоцию на лице Акаши. Она слишком незаметная, чтобы кто-либо смог её заметить, но он смог. Не только потому, что научился распознавать мельчайшие изменения и движения мускулов на его лице, но и потому, что Фурихата видел это раньше. Десять лет назад, если быть точнее. Он узнал её за секунду появления, но поначалу просто не мог в это поверить.
Потому что сложно поверить в то, что Акаши, будучи тем молодым мужчиной, которым он является сейчас, может выглядеть настолько...Фурихата сомневается в том, что это можно назвать "одиноким", потому что это будет слегка неверно; это могло бы быть верно десять лет назад, когда Акаши было восемь лет и единственным человеком на всём белом свете, кто мог действительно понять его, был Фурихата. Но сейчас всё по-другому. Это не одиночество, но это было близкое к нему чувство — близкое, но в то же время это было что-то другое, что-то большее. Фурихата не нашёл подходящего слова, зная только то, что это отзывалось болью где-то глубоко внутри него.
И перед тем, как Фурихата смог бы остановить себя, он накрывает руку Акаши своей.
Он моментально жалеет об этом; начинает мысленно корить себя — что, чёрт возьми, по-твоему он делает, это противоположно всему тому, что он
не собирался делать — и уже было собирался отпустить её, когда внезапно Акаши оказывается тем, кто отпускает его руку. Затем, так же быстро, Акаши оборачивает палец вокруг его запястья, чтобы держать его руку в своей (и это никогда не прекратит удивлять Фурихату, насколько больше его собственной была рука Акаши, насколько он вырос; когда в последний раз Фурихата видел его, он мог без проблем спрятать крошечные ручки Акаши в одном своём пальце)
Их взгляды встречаются и Фурихата задерживает дыхание в горле из-за внезапной привязанности в глазах Акаши.
Они смотрят друг на друга, как кажется, вечность, малиновые рубины в карамельное море; сердце Фурихаты бьётся в его груди и ушах, и он отчаянно надеется на то, что Акаши не слышит этого.
Акаши сжимает его запястье и Фурихата остро втягивает воздух — ощущение чужого прикосновения подобно удару кулаком в грудь.
И Фурихата сжимает в ответ, потому что как он не может? Потому что это то, чем они занимаются — он и Акаши — и это становится их
фишкой, и не сжать руку в ответ будет сродни бросить всё, что было между ними, Акаши в лицо. Поэтому Фурихата сжимает руку в ответ, и это означает
Я здесь, и
Я слышу тебя, всё ещё слышу, как прежде , и запоздавшим, тихим шёпотом,
всегда.
И Акаши, должно быть, каким-то образом понимает, хотя бы немного, потому что его взгляд смягчается таким образом, что заставляет пульс Фурихаты перевернуться.
—...два дня, — говорит он.
— Два дня? — ошеломлённо шепчет в ответ Фурихата и даже не осознаёт, что привычка Акаши повторять чужие слова, передалась и ему.
— Я уезжаю из Киносаки через два дня, в связи с чем я найду тебя. Именно тогда мы продолжим нашу дискуссию, — Акаши смотрит на него. — Я буду ожидать должного объяснения к тому времени.
— Х-хорошо, — с лёгкостью соглашается Фурихата, потому что...это особенный случай. Акаши пошёл на компромисс и Фурихате даже не нужно было быть рядом с ним все последние десять лет, чтобы понять, что это — редкость. Акаши не идут на компромиссы. Это одна из тех особенностей Акаши — вроде не кричать и не проигрывать. Никогда не проигрывать. — Ты найдёшь меня, типа, на работе?
— Я найду тот способ, который найду наиболее подходящим.
Фурихата не сомневается ни на секунду, что так оно и будет.
— Фурихата! — Изуки широко машет ему с фойе. — Автобус уезжает! Прямо сейчас!
— Иду! — отзывается Фурихата в ответ и делает шаг в сторону, чтобы осознать, что его рука всё ещё находилась в запястье Акаши. — Ах...
— Увидимся через два дня, Коки, — говорит Акаши и, с последним поглаживанием пальца по внешней стороне запястья Фурихаты, он его отпускает.
Фурихата снова кивает и затем заставляет себя идти, обнаружив свои ноги замершими. Ему стоит больших усилий не оглядываться назад, не слишком быстро погладить то место, которого касался Акаши.
К тому времени, как Фурихата расположился на одном из сидений в автобусе и его колёса не двинулись, его рука, которую Акаши держал в своей хватке, всё ещё пульсировала, и Фурихате пришлось напомнить самому себе, что он может дышать.
Изуки наблюдал за ним с высоко приподнятыми бровями и интересом. Как бы то ни было, он не задавал никаких вопросов, за что Фурихата был ему благодарен.
Фурихата не смог найти в себе смелость взглянуть в окно, боясь увидеть знакомую пару красных, напряжённых глаз, смотрящих на него в ответ — боясь, что они отпечаются в его памяти; боясь того, что они заставят его почувствовать.
***
Зелёные глаза с чересчур длинными ресницами наблюдают за Акаши после его возвращения в рёкан.
Незаметно, конечно, потому что за исключением его трёхочковых бросков и странного помешательства на Оха Аса*, судьбе и талисманах удачи, Мидорима Шинтаро
не делает ничего заметно. Не умышленно. Мидорима — это тот человек, который будет ходить вокруг да около с другим человеком до тех пор, пока тот не сморщится от старости и не умрёт, прежде чем докажет, что да, ему действительно не всё равно.
Что он и делает, несмотря на то, что пытается показать обратное, и в чём слегка проваливается из-за своих действий в большинстве случаев. Примеры этого включают в себя походы на матчи своих друзей, при этом надевая — чудовищную, откровенно говоря — "маскировку"; искренние советы, скрытые под оскорбления; и практически все его взаимодействия с Такао Казунари.
Акаши игнорирует его, проходя мимо высокого сокомандника так, словно Мидорима невидим, как их шестой фантомный игрок. Проблема знания кого-либо с самого действия — не говоря о совместных партиях в стратегических играх практически всю их жизнь — в том, что становится довольно просто предсказать ход их мыслей. Акаши знает тот взгляд, с которым Мидорима (незаметно) смотрит на него, и знает, что если Мидориме действительно есть что сказать, со временем он сам придёт и скажет.
Так что когда Мидорима заявляется к порогу его двери этим вечером с игрушкой, что подозрительно напоминает яичный желток —
Гудетама*, его талисман удачи — спрятанным под боком, Акаши сидит рядом с доской для сёги в полном ожидании.
— Шинтаро.
Мидорима кивает в качестве приветствия и просто занимает противоположное ему место, далеко за пределом удивления нервирующей способностью Акаши предугадывать его действия. Они играют молча. Тишину прерывают лишь звуки передвигаемых деревянных фигурок по игровой доске.
В середине их третьей игры, (Акаши выиграл первые две партии, что было неудивительным) Мидорима наконец-то говорит.
— Я узнал его, — вскользь озвучивает он.
— Контекст, Шинтаро, — отвечает Акаши, не поднимая взгляда с доски.
— Тебе известно то, о ком я говорю.
— Разве? — равнодушно мычит Акаши. — Насколько мне известно, ты мог бы поговорить об администраторе рёкана.
Мидорима опускает на него взгляд.
— Я говорю о мужчине, чьи фотографии ты продолжаешь хранить несмотря на разлуку, длительностью в десять лет.
Акаши замирает на милисекунду, прежде чем плавно продолжить.
— Ты рылся в моей библиотеке.
Это не вопрос, но Мидорима всё равно на него отвечает.
— Ты дал мне своё разрешение.
— Найти
книги, да.
— Да, рылся, — Мидорима замечает остроту в голосе Акаши и моментально решает бросить эту тему, но в итоге продолжает. — Так это действительно был он. Тот, с кем ты говорил сегодня утром.
— Это должно было быть вопросом? — интересуется Акаши, его взгляд всё ещё прикован к игре. — Потому что это не прозвучало, как один из них. Не упоминая того, что ты не стал бы говорить об этом, если бы не был в этом уверен. Не трать моё время, Шинтаро. Ближе к делу.
— Хорошо, — Мидорима скрещивает руки на груди, прерывая игру. — Ты привязан к нему.
— Да, — отвечает Акаши без какой-либо заминки.
Мидорима моргнул.
—...да?
— Да, ужасно привязан к Фурихате Коки, — повторяет Акаши, наконец-то оторвав взгляд от игры и подняв его, чтобы встретиться с глазами Мидоримы. — К чему ты клонишь?
Мидорима выглядит загнанным врасплох.
— Ты...ты действительно признал это.
Акаши склонил голову набок.
— Ты бы предпочёл, чтобы я позаимствовал у тебя провальные методы укрытия твоих привязанностей к людям через грубые слова и враждебность? Твой разыгрывающий защитник может и находит это обаятельным, но я склонен верить, что он один из избранных.
— Нет, я...— Мидорима прочищает горло. — Я не ожидал, что ты будешь полностью осознавать это, не говоря о признании.
— Ах. Поэтому ты решил, что твоя миссия заключается в том, чтобы просвятить меня. В моём
собственном душевном состоянии, — у Акаши была способность подбирать слова таким образом, что ему удавалось убедить даже самого умного человека в своей некомпетентности, сравнимой по уровню лишь с младенцем.
Мидорима вздыхает.
— Я помню, каким ты был после его ухода, вот и всё.
Акаши сужает глаза.
— Я был ребёнком. Я не понимаю, как мои действия тогда, могут показаться неуместными.
— Ни один нормальный ребёнок не сделал бы того, что сделал ты.
— Ни один нормальный ребёнок так же не стал бы на постоянной основе приносить с собой вопиющие талисманы удачи на основе предсказаний из гороскопа.
Мидорима поправил очки.
— Верить в судьбу абсолютно нормально.
Акаши пялится на него.
— Ты твердишь о нормальности, в то время как таскаешь с собой везде куклу, похожую на яичный желток. С лицом.
—
Гудетама, — поправляет Мидорима. — Даже с моими талисманами удачи я был экспоненционально более нормальным ребёнком, чем ты.
— Я никогда не утверждал, что я был нормальным ребёнком.
Мидорима не может сказать, что не согласен, и не может выиграть — это было раздражающей чертой в дружбе с Акаши — поэтому он продолжает.
— Это не изменяет того факта, что уход Фурихаты повлиял на тебя.
— Ты хочешь сказать, что я должен обвинить его за поступление в университет? — Акаши скрещивает руки на груди, отражая позу Мидоримы. — Моя восьмилетняя версия меня может и не понимала этого, но сейчас я это понимаю. Если бы Такао выбрал другой университет, ты бы воспрепятствовал этому?
— Конечно же нет, — Мидорима нахмуривается. — И это едва ли уместно. И мы говорим даже не об его уходе. Фурихата пообещал тебе, что вернётся, и не выполнил этого обещания. Вот, что повлияло на тебя.
Акаши пренебрежительно пожал плечами.
— Он пропустил
одни каникулы. Одну зиму. И затем мой отец летом отправил меня в Лондон. К тому времени, как я вернулся, прошло четыре года, он окончил обучение и возможность была упущена. Это не моя вина и не вина Коки.
Мидорима уставился на него.
— Ты защищаешь его.
— Я утверждаю факты, — спокойно твердит Акаши.
Мидорима наблюдает за ним и снова озвучивает.
— Ты, должно быть, невероятно привязан к нему.
— Я думал, что уже достаточно сообщил, — Акаши раскрещивает руки и возвращается к игре, переместив фигурку сёги на доске, говоря, — твоё беспокойство оценено, Шинтаро, но оно было необязательным. Мне вполне известно то, где Коки стоит*.
— И где же?
— Там, где я хочу, чтобы он стоял, — отрезал Акаши, его взгляд принял угрожающий блеск. — Где конкретно, не твоего ума дело.
Мидорима достаточно умён, чтобы забросить эту тему после этого. С Акаши есть черта, всегда есть, и Мидорима не собирался через неё переступать. Вместо этого, Мидорима сидел молча и наблюдал за тем, как Акаши побеждал его в третий раз; и задавался вопросом, сидел ли перед ним человек, который защищал что-то ценное для него, или просто хищник, одержимый своей добычей.
— Кстати говоря, Шинтаро, — говорит Акаши после игры, более умиротворённый после победы. — У меня есть для тебя просьба.
***
Фурихата получает три письма в день, когда возвращается в свою квартиру в Токио.
Одно — открытка от его семпаев со времён обучения в школе Сейрин. Как оказывается, Хьюга, Рико и Киёши приезжают в город и хотят воссоединения их команды, если это будет возможно. Что, говоря языком Рико, означает, что появление должно происходить в принудительном порядке. Фурихата рассмеялся, радуясь тому, что их манера письма не изменилась. Он отправляет по электронной почте всем троим ответы, а так же Изуки, прежде чем отложить открытку в сторону.
Второе письмо в нетронутом, хрустящем и белоснежном конверте, которому удаётся выглядеть дорогим даже в своей простоте. Фурихате хватило одного взгляда, чтобы понять конкретно, от кого оно пришло. Он игнорирует небольшой толчок в своей груди, который сопровождается мысленной картинкой о конкретной паре красных глаз.
"Коки,
Я надеюсь, что у тебя всё хорошо.
У Ракузана будет тренировочный матч в Старшей Школе Шутоку завтра. Моя команда и я прибудем в Токио к полудню, и я был бы рад принять это за возможность, чтобы закончить нашу незавершённую беседу, как было нами обговорено, после матча вечером.
Я с нетерпением ожидаю встречи с тобой,
Твой,
Акаши Сейджуро."
Фурихата какое-то время смотрит на письмо; в частности, на конец, где слово "твой" написано рядом с изысканной подписью Акаши. Даже если Фурихата убеждает себя в том, что это ничего не значит, он не может перестать смотреть на него. И делает только хуже то, что он почти может слышать голос Акаши через письмо, как он идёт параллельно с его манерой речи.
И как это похоже на Акаши — прислать ему письменное приглашение, нежели просто прислать электронное письмо или сообщение на телефон. Ему это подходит, думает Фурихата, формальность и продуманная конструкция письма. Акаши, насколько помнил Фурихата, всегда действовал надлежащим способом; с первого раза, когда он поднял взгляд этих красных, чересчур больших для головы восьмилетнего ребёнка, глаз, и представился ему.
Фурихата рассматривает вариант ответить ему, но решает против этого. Смс кажутся...слишком простыми, почти что как акт неуважения аккуратно написанному письму Акаши. К тому же, не то, чтобы Акаши нуждался в подтверждении. Они оба знают, что Фурихата появится — он слишком вежлив, а Акаши слишком страшен, чтобы не делать этого. Если Фурихата находит Рико устрашающей, то Акаши примерно в сотню раз страшнее. Особенно, когда он просит у Фурихаты объяснения, которого у него нет.
Что напомнило ему — Фурихате
всё ещё нужно придумать обоснованную причину, чтобы озвучить её Акаши. Может быть ему нужно составить список; нарисовать диаграмму; сделать хоть
что-нибудь, потому что если Фурихата продолжит стоять и говорить "эм" Акаши во второй раз, когда увидится с ним завтра, Акаши действительно может задушить его. Или вырвать его глаза, если словам Изуки можно верить.
Фурихата вздыхает и аккуратно откладывает письмо в сторону. Он решил, что сделает карту сознания — ему просто нужно сначала проверить всю свою почту. И нет, это не лень Фурихаты. Фурихата — учитель, ему известно всё о распределении времени и избежании прокрастинации — он убеждает себя в этом и, наконец, доходит до третьего и последнего письма.
Оно от его родителей; что странно, потому что даже если они живут в пригороде, они живут в одном городе — Токио, как и Фурихата, и было бы гораздо целесообразнее встретиться с ним лично. Или, что ещё проще, позвонить ему. Кстати говоря, письмо
довольно большое. И тяжёлое. Это больше похоже на тонкую, прямоугольную посылку, нежели действительно на письмо.
Любопытствуя, Фурихате удаётся открыть его, но когда он видит содержимое, то не может не сморщиться.
Потому что то, что находится в его руках — это портфолио из женских резюме. Женщин, одетых в
кимоно. И последняя вещь, которая нужна Фурихате сейчас, это игры его родителей в
сводничество.
— Вы, должно быть, шутите, — шёпотом произносит Фурихата, качая головой. — Мне двадцать восемь лет, ещё слишком рано...— он останавливается, вспоминая число свадеб его друзей, на которых он был за последнее время — включая свадьбу Рико и Хьюги в прошлом году. И да, они могут быть старше него, но их разница всего лишь год, это ничто, когда ты начинаешь задумываться о таких вещах.
— Мне двадцать восемь лет, — повторяет Фурихата так, словно только что осознал это.
Он с неохотностью просматривает портфолио, изучая резюме — просто, чтобы сказать матери, что по крайней мере взглянул на них. За исключением одной, все девушки были младше него. Самой младшей было двадцать три, только что выпустилась из университета, но её вполне можно было счесть за старшеклассницу.
Что иронично. И слегка расстраивает, что даже самая молодая кандидатка для Фурихаты из портфолио всё ещё старше Акаши на целых пять лет.
— Агх...— стонет Фурихата и закрывает портфолио с хлопком. Действительно, как всё это некстати. Он уже собирался взять "ситуацию с Акаши" в руки и решить её — он отказывался называть это своей влюблённостью, потому что поиски названия этому чувству лишь усиливали влечение к нему, и Фурихата полностью хотел избежать этого — в том плане, который позволит общаться и оставаться на виду, но не настолько, чтобы чувства Фурихаты продолжали погружаться в глубину на неприемлимой территории. Сознание Фурихаты уже занято поиском способа исполнения, как и тем, как он объяснит всё это Акаши — невероятно проницательному и слишком сообразительному Акаши — без того, чтобы выдать себя. У него так же нет времени или возможности жонглировать потенциальными невестами, которых родители бросили ему. Разве что...
Яркая лампочка вспыхивает в голове Фурихаты.
Разве что, это может быть действительно
очень подходящее время.
Вдохновлённый, он берёт клочок бумаги и начинает чертить карту своего сознания.
