***
— Ты пришёл, чтобы посмотреть, — говорит Акаши, когда Фурихата спустился с трибун, чтобы встретиться с ним рядом с полем. Улыбка пропала — редкое событие исчезло так же быстро, как и появилось — но он по-прежнему выглядит удовлетворённым, и это отличается от того вида удовлетворения от победы в матче. — Конечно, — мгновенно отзывается Фурихата, прежде чем осознать, что возможно это прозвучало слишком заинтересованно. — Я-Я имею в виду, что я много слышал о Поколении Чудес, но никогда не видел живую игру. — Хм, — нейтрально мычит Акаши, делая глоток из бутылки с водой, которую принёс — подал — ему один из игроков Ракузан. Глаза Фурихаты наблюдают за кадыком Акаши, за тем как он приподнимается и опускается, оценивая длину и гладкую поверхность его шеи. Его кожа по-прежнему блестела от пота и Фурихата проследил за тем, как капельки пробежались вдоль шеи Акаши и опустились в углубление между ключицами. Фурихата сглотнул. Кажется, что два дня без взаимодействия с Акаши не только не помогли Фурихате выработать устойчивость к его привлекательности, но и ослабили любую его терпимость, что он успел выработать за всё это время. И агх, как Акаши умудрялся выглядеть так потрясающе, когда он весь в поту? Даже больше, чем обычно. Это так нечестно? — ...мой знакомый. Акаши что-то говорит, но Фурихата находит трудным сконцентрироваться, когда он слишком отвлечён на, что иронично, самого Акаши. Наверное в этом виноваты феромоны. Говорят, что упражнения участвуют в выработке феромонов, что-то связанное с потовыми железами... — Похоже на то, что он пребывает в каком-то виде транса. В этом как-то замешаны твои новые гипнотические трюки? — Если бы я был способен на такие вещи, Шинтаро, Ракузан бы выиграл с ещё большим отрывом. — Тц. — Коки, — голос Акаши зовёт его по имени, что постепенно возвращает его внимание в реальность. — Это Мидорима Шинтаро. Возможно, ты всё ещё помнишь его. — Х-Хах? — Фурихата удивлённо моргает, потому что это он — трёхочковый атакующий защитник из Шутоку. Его зелёные волосы довольно сложно не узнать, так же, как и сложно найти кого-то с такими же красными глазами и волосами, как у Акаши. — Э? — Фурихата хмурится, когда игрок Шутоку показался ему очень знакомым. Давая себе время на размышление, Фурихата вспомнил, что в его памяти действительно существовал ребёнок с зелёными волосами, который проводил время с Акаши тогда, когда тот был ещё маленьким. Единственный ребёнок, с которым Фурихата видел Акаши, правда — не то, чтобы у Акаши не было много друзей, просто...у него просто не было много друзей, которых он действительно считал своими друзьями. Акаши был слишком умён для большинства своих сверстников, но зелёноволосый мальчик в очках был аномалией удачи. Фурихата вспомнил, что раньше наблюдал за тем, как те играли в шахматы против друг друга, и думал про себя, что их маленькие — красная и зелёная — головы вместе напоминали ему яблоки. Что не очень отличается от того, как Акаши и игрок Шутоку выглядят сейчас, стоя рядом друг с другом перед ним, когда тот рассмотрел их как следует. Фурихата щурится на зелёноволосого парня, его очки и длинные ресницы за ними, на пёстрого розового единорога, прижатого к бедру; затем медленно переводит взгляд вправо-влево между ним и Акаши до тех пор, пока картинка не складывается воедино. — Э?? — вновь произносит Фурихата с широко распахнутыми глазами, на этот раз громче. Акаши приподнимает бровь, глядя на него, заметно развеселившись. — Н-Не может быть. Ты тот самый Мидорима-кун? — Со странными игрушками. Да, Фурихата теперь ясно вспомнил его. — Это так, — чопорно отзывается Мидорима, поправляя очки на переносице. — Уа...! Ты...ты так сильно вырос, — Фурихата пялится на него и не может не подметить, — ты такой высокий. Акаши едва вздрагивает после этого, и Мидорима посылает ему нейтральный взгляд боковым зрением, который умудряется выглядеть самодовольным. Акаши делает мысленную пометку лично заставить его страдать за это после. — Оох, верно, да? Шин-чан такооой чертовски высокий, — Такао возникает из ниоткуда позади Фурихаты и буднично вливается в разговор, как самая настоящая социальная бабочка, какой он и является, улыбаясь и всё такое. — Я имею в виду, что это замечательно для баскетбола и прочих вещей, да и рост для парней это всегда плюс, но вам надо увидеть Шин-чана, когда он врезается в вещи. И когда пытается выкрутиться из подобных ситуаций. Уморительная картина. — Такао, — предупреждающим тоном произносит Мидорима. — Что? Ты настолько по-задротски неуклюж, что это даже мило, — Такао рассмеялся, занимая место рядом с Мидоримой, чтобы окольцевать руками его локоть. Мидорима нахмуривается. — Не висни на мне. Ты потный, это... — ..."Негигиенично". Да-да, будущий-доктор-сан, — Такао играюче закатывает глаза, отпуская Мидориму, чтобы приподняться на носках и что-то прошептать ему на ухо с небольшой, озорной ухмылкой. И Фурихата совершенно не ожидает того, что Мидорима — будучи невозмутимым, ещё более стоическим, чем прежде, парнем, — кажется, краснеет. Фурихата моргает и моргает вновь, но едва заметный румянец под линзами очков Мидоримы по-прежнему находится на том же самом месте. Во всём этом определённо было что-то не так. Весь этот подавляющий человеческий талант вокруг Фурихаты, должно быть, как-то влияет на его зрение. Мидорима прочищает горло и поправляет очки. — Прошу нас извинить, — бормочет тот перед тем, как быстро удалиться. Такао смеётся, догоняя и шагая рядом с ним бок о бок, повернувшись назад только для того, чтобы быстро помахать им на прощание, прежде чем они исчезнут за углом — но не перед тем, как Фурихате удаётся поймать момент, как Такао переплетает их с Мидоримой пальцы вместе, как раз перед тем, как оба исчезли из поля зрения. — Вау, — озвучивает Фурихата. И он пытается не думать о том, каково это держаться за руки с Акаши, сжимать его запястье в своём или просто держаться за руки в общем. — Что такое? — Акаши смотрит на него с любопытством. — Ох...эм. Просто...мне кажется, что они милые, — искренне признаётся Фурихата. — Милые, — попугайчиком повторяет за ним Акаши, опуская голову набок в раздумьях. — В то время как я могу понять, почему Казунари может быть описан подобным образом, мне тяжело представить, что Шинтаро может попадать под это определение. — Хах? Ох, но я имел в виду, что они милые в том смысле, эм, что они милые вместе. — Вместе? — повторяет Акаши, его брови слегка сдвигаются вместе из-за незнакомого ощущения, в котором он не полностью понимает, о чём идёт речь. — Э? — Фурихата оборачивается, чтобы встретиться с ним взглядом, теперь тоже сбитый с толку. — Разве Мидорима-кун и Такао-кун не встречаются?***
К тому времени, как они добираются до квартиры Акаши, тот всё ещё пребывает в негодовании. Он скорее разочарован в себе, нежели в том, что Мидорима не рассказал ему об этом — даже если Мидориме придётся столкнуться с определёнными последствиями из-за этого — в особенности, потому что это так очевидно после того, как его в это посвятили. Как он мог не увидеть этого? Такао держит Мидориму на поводке, в конце концов. Если быть честным, то у Акаши были некоторые подозрения по поводу Такао — парень смотрит на Мидориму так, словно он самое очаровательное существо, которое осчастливило планету своим появлением, и мы сейчас говорим о Мидориме — но Акаши никогда бы не подумал, что тот ответит ему на чувства. Акаши попросту находит трудным представить Мидориму гомосексуалом. Или бисексуалом. Или вообще каким-либо-сексуалом. Акаши никогда не видел, чтобы Мидорима проявлял какой-либо интерес к отношениям или любой другой форме сексуальной близости, тем более к другому парню. Аомине часто шутил о том, что он готов поспорить, что Мидорима даже не мастурбирует; этот порядочный, следующий правилам, золотой мальчик Мидорима. Подумать о том, что его привлекают парни...Акаши должен признать, что не мог предположить подобный ход событий. И это только добавляло раздражения, потому что он Акаши и он должен знать такие вещи. В это же время, Фурихата был тих, как мышь, сидя на диване рядом с мрачным Акаши, чувствуя себя так, словно топчется по минному полю. Почему, ну почему именно ему выпало рассказать Акаши, что его друг детства встречается с другим парнем? И почему именно сегодня? Фурихате наверняка придётся достаточно настрадаться, чтобы пройти через их незаконченный разговор. В идеале, ему нужен Акаши в его наиболее благоприятном расположении духа. Не стоит упоминать, что и с этим Фурихата умудрился облажаться. Но ему всё это было так очевидно, увидев Мидориму и Такао вместе, поэтому Фурихата предположил, что Акаши знал. — Ано...Я не знал, что Акаши-кун переехал из своего особняка в Токио, — осторожно подметил Фурихата, пытаясь увести его в другую сторону разговора. — Я не переезжал, — голос Акаши резок, но он отвечает, что гораздо лучше, чем мёртвая тишина на протяжении всей поездки в машине, так что Фурихата счёл это за победу. — Главный дом не знает о существовании этих апартаментов. — Э? Как это? — Я купил их, когда поступил в Ракузан, — объяснил Акаши, его взгляд слегка потемнел. — Таким образом я могу вернуться в Токио без ведома отца. Ах-ох. Наземная мина номер один. Если что-то и может ухудшить настроение Акаши, так это упоминание его отца. Фурихата не может уйти на попятную так быстро. — А-Ано...тогда знает ли об этом месте твоя мама? Акаши замирает после этих слов, и Фурихата сразу же чувствует падение атмосферы вокруг них. Он напрягается, не очень понимая, что сказал не так. Акаши поворачивается, чтобы взглянуть на него, и Фурихата впервые не может распознать эмоцию в его рубиновой радужке глаз. — Моя мать умерла, когда я был в пятом классе. Фурихата остолбенел. Проходит минута, прежде чем информация укладывается у него в голове, и Фурихата чувствует удушение. Он не знает, что сказать, и даже не знает, следует ли ему вообще что-либо говорить. Он просто смотрит на Акаши, выглядя напуганным, словно увидел привидение. Наблюдая за ним, Акаши нахмурился. — Ты не знал. Это не вопрос, но Фурихата всё равно качает головой. Его голос звучит опустошённо. — М-Мне жаль, я не должен был...я не должен был... — Всё в порядке, — отрезает Акаши, звуча отстранённо. — Прошло много времени. — Но я должен был быть с тобой, я...— озвучивает свои мысли Фурихата и мгновенно чувствует себя глупцом за это. Кто он такой, чтобы думать, что кто-то вроде Акаши будет нуждаться в нём? Но когда Фурихата представляет маленького красноволосого мальчика совсем одного на могиле его матери, он не может не почувствовать себя ответственным за это. Желающим защитить его. Что смешно, потому что даже если Акаши и нужна была защита — в которой он, более вероятно, не нуждался, — он никогда не был его, чтобы защищать. Было слишком абсурдно так высоко думать о себе и верить, что Акаши из всех людей был бы нужен он... — Что бы ты сделал? — спрашивает Акаши, прерывая мысли Фурихаты. — Если бы был рядом. — Я бы...— Фурихата останавливает себя, кусая губы, — эм, ты просто подумаешь, что я несу глупости. — Не неси чепухи, — говорит Акаши с такой уверенностью, что Фурихата чувствует себя так, словно ему делают выговор. Если бы это происходило десять лет назад, грубый щипок за щёку сопровождал бы этот тон. Этот душепроникающий взгляд малиновых глаз, как бы то ни было, оставался всё тем же. — Расскажи мне обо всём, что бы ты сделал. — Х-Хорошо, — отвечает Фурихата, нервничая. — Ну, я-я бы...сидел с тобой. Или встал...стоял. С Акаши-куном. Эм, — Фурихата прочищает горло, делая глубокий вдох. — Я просто...я просто хотел бы быть рядом для тебя. И я...я не знаю, помогло бы это, но я бы...д-держал тебя за руку. Потому что это то, что ты сделал для меня, когда моя мама попала в аварию, и казалось, что весь мир вокруг рушится, но ты помогал мне держать всё это вместе со своими маленькими ручками и...это было как раз-таки то, что мне нужно. Так что я бы тоже был рядом для Акаши. На протяжении всего этого времени. Акаши смотрел на него пристально, молча, его взгляд был странным и глубоким. Фурихата продолжил. — Я бы оставался рядом с Акаши-куном на ночь, если бы ты мне это позволил, потому что ночи — это самая страшная часть, и я бы не хотел позволить тебе пройти через всё это в одиночку. Я бы был рядом в любой ночной кошмар и я бы не спал, разговаривая с тобой в те ночи, когда ты не можешь заснуть. Я бы приносил тебе твой любимый суп с тофу каждый день, и водил бы тебя на встречи с Юкимару даже тогда, когда отец бы тебе этого не позволил. И когда мы были бы вместе и в это время была бы тёмная ночь, я бы...я бы сказал тебе, что это нормально — плакать, потому что ты бы себе этого не позволил. Потому что все ожидают от тебя, чтобы ты был сильным; чтобы ты был сыном своего отца; был Акаши. Но рядом со мной тебе бы не пришлось притворяться и быть кем-то другим...ты бы мог просто...быть. Акаши смотрит на него, не моргая и не говоря ни слова. — Ах...! — Фурихата осознаёт всё, что только что сказал, и снова возвращается к чувству неуверенности и ничтожности. Он сжимается в клубок на диване. — Прости, я-я сказал слишком много, я... Фурихата прерывается на середине предложения, когда Акаши тянется к нему и прижимает внешнюю сторону ладони к его скуле. Акаши проводит костяшками пальцев вниз по щеке Фурихаты — прикосновение так легко, как перо, но чувствуется, как разряд электричества в венах Фурихаты — и табун мурашек пробегает от задней стороны шеи вниз, до задней стороны обеих рук. И Фурихата даже не может дышать; слишком боясь, что любой, даже малейший звук, может спугнуть этот...этот хрупкий, нежный момент. — Коки, — произносит Акаши и его глаза полны сырой интенсивности. И этого слишком много; того, как Акаши смотрит на него, его голос, интимность этого момента — того, как сильно Фурихата хочет его, настолько сильно, что это причиняет боль. И это причиняет боль, и это пугает Фурихату, потому что для него теперь становится ясно, что это куда больше, чем просто влечение. И Фурихата не может позволить этому быть куда большим, чем просто влечением. Потому что то, что лежит за этим, далеко за пределами его контроля, и Фурихата знает, что если он позволит себе в это упасть, то он упадёт сильно. И когда он приземлится, это будут не просто синяки и царапины; это будут переломанные кости, проткнутые лёгкие и истекающее кровью сердце, и...Фурихата просто не может. Поэтому когда палец Акаши двигается, чтобы коснуться его нижней губы, Фурихата останавливает его. Он аккуратно берёт руку Акаши в свою и отодвигает её в сторону, опуская голову, чтобы скрыть своё пылающее лицо. Акаши опускает взгляд вниз, несмотря на то, что не делает никакого движения, чтобы коснуться его вновь. — Ты снова собираешься сказать это, — осторожно наблюдая за Фурихатой, произносит он. — Э-Э? — Фурихата поднимает взгляд, чтобы посмотреть на него. — После всего, что ты сказал, — голос Акаши холоден. — Ты снова скажешь мне, что не можешь видеться со мной. Как и всегда, Акаши прав. Фурихата сглатывает. — Э-Это не будет длиться вечно... — Ты упомянул это в прошлый раз, — взгляд Акаши поднимается на один уровень с ним. — Я предполагаю, что на этот раз ты предоставишь мне причину? — Ах...д-да, — Фурихата кивает. — Но это, эм, сложно. — Я верю в то, что моё ментальное состояние в силах справиться с этим. — К-Конечно, — Фурихата вздыхает, мысленно подготавливая себя. — Я, эм, мои родители, это, со мной, я, ано, я... — Да? — подсказывает Акаши. — Я собираюсь жениться. Тишина, следуемая после этого, разоруживает. Температура в комнате падает на несколько градусов, и глаза Акаши настолько велики в его черепе, что кажется, будто они вот-вот из него выпадут. — Ах...! Нет, э-это прозвучало совсем неправильно, — Фурихата быстро поправляет себя. — Я имел в виду, что мои р-родители, они пытаются подобрать мне пару. Н-Не то, чтобы это вообще произойдёт. Я ещё не встречался ни с одной из девушек и я, эм, я н-не думаю, что вообще скажу "да" какой-либо из них. Акаши расслабил кулаки, которые, он не осознавал, что всё это время сжимал. За этим последовали скрипящие звуки из мест на кожном диване, в которые Акаши вонзил ногти. — Так что. Так что, эм...— Фурихата продолжает, его голос становился всё слабее и слабее с каждой секундой, в которую Акаши смотрел на него, не произнося ни слова. — В-Вот почему я не смогу увидеть А-Акаши-куна некоторое время. Потому что это...я буду з-занят. Этой вещью. И-Избегая её, точнее. — Занят, — категоричным тоном повторяет за ним Акаши. И это действительно нечестно, как одно слово из уст Акаши может заставить Фурихату сомневаться во всём, что он предварительно считал беспроигрышным планом. В то время казалось, что всё идеально: хотя бы на этот раз он не врёт (что было бы огромной ошибкой, потому что у Акаши заняло бы меньше секунды прочесть его насквозь), и с этой отговоркой Фурихата бы получил достаточно времени вдали от Акаши, чтобы позволить дистанции между ними минимизировать его чувства. Единственная проблема заключается в том, что Акаши неудовлетворён, и Фурихата не может понять почему. — А-Акаши-кун, — Фурихата набирает в себе минимальное количество смелости, чтобы спросить, — ты...ты зол на меня? — Почему ты так решил? — голос Акаши звучит невероятно буднично для того, кто выглядит так, словно готов сжечь всё вокруг лишь одним своим полыхающим взглядом. — Эм, что же, — Фурихата мнётся, — ты...пялишься, — это более ненавязчивый способ, чтобы упомянуть это. Не говоря о том, что руки Акаши дёргаются так, словно он жаждет сломать чью-нибудь лодыжку, но Фурихата чувствует, что упомянуть это будет не слишком мудрым решением. — Хн, — Акаши скрещивает руки на груди, — я не в восторге. Это очевидно. То, что не очевидно для Фурихаты, это почему. — Т-Ты злишься...потому что не сможешь увидеться со мной? Акаши фыркает. — Я не в восторге, какой бы ни была твоя истинная причина периодически избегать меня. Но отвечая на твой вопрос, нет, Коки, я не сержусь конкретно из-за этого. Фурихата пытается притвориться, что Акаши только что не отверг его предположительно "беспроигрышное" объяснение. Он смело пытается снова. — А-Ано...т-тогда почему ты злишься? — Я злюсь, — медленно говорит Акаши, смотря Фурихате прямо в глаза, — потому что кое-что бесценное для меня собирается ускользнуть. Несмотря на все попытки убедить себя, что Акаши говорит не о нём, Фурихата всё равно краснеет. Тяжело не сделать этого, когда Акаши смотрит на него так; как будто бы он действительно бесценен, и даже более того, как будто бы он полностью принадлежит Акаши. И Фурихате думается, что возможно он сходит с ума, желая это интенсивное чувство собственности в чужих глазах. — К-Кое-что бесценное...? — Фурихата должен был спросить, и он ненавидит себя за то, что в его голосе звучит столько надежды. Потому что, конечно же, это невозможно. Акаши практически полубог, а Фурихата...ну, Фурихата. Не было никакого шанса, что кто-то вроде Акаши мог бы... — Ты, Коки, — озвучивает Акаши так, словно это так просто. Словно эти слова не способны перевернуть весь мир Фурихаты с ног на голову. Фурихата смотрит на Акаши с такими широко распахнутыми глазами, что это выглядит почти комично. Он открывает рот, словно бы собираясь что-то сказать, прежде чем передумать и закрыть его, всё так же продолжая глазеть на Акаши, как будто тот успел отрастить себе вторую голову. Акаши приподнимает подбородок, наблюдая за реакцией Фурихаты с интересом. — Кажется, ты мне не веришь. Не хочешь ли ты мне сказать, что у тебя нет абсолютно никакого представления о том, как я чувствую себя по отношению к тебе? —...как...ч-чувствую? — только и смог пропищать Фурихата. Что вообще теперь такое эти ваши слова? Акаши приподнимает брови. — У тебя действительно нет ни малейшего представления? Фурихата просто покачал головой. Акаши пялится в его сторону. — Как ты смог прожить все двадцать восемь лет своей жизни с таким уровнем наивности выходит далеко за пределы моего понимания. Фурихата не знает, что сказать. Его сердце стучит так сильно в грудной клетке, он наполовину напуган тем, что оно сможет пробить себе путь наружу. — В таком случае я позволю тебе узнать, Коки, — говорит Акаши, глядя прямо на Фурихату, — что за последние десять лет я ни разу не перестал жалеть о том, что отпустил тебя. Фурихата делает острый глоток воздуха. Слова отзываются болью в его сердце так, словно его старая рана вновь была открыта. — Я никогда не переставал задаваться вопросом, где ты, как ты поживаешь — даже несмотря на то, вспомнишь ты меня или нет. Фурихата прикусывает нижнюю губу и размышляет. Могло ли быть возможно то, что они могли пройти мимо, так и не узнав друг друга? Быть в одних местах и в одно и то же время, но продолжать скучать по друг другу? Эта мысль вызвала у Фурихаты грусть — тот тип грусти, который заставляет почувствовать себя ещё более одиноким. — Я никогда не забывал о тебе. Я не забыл ни одного момента, произошедшего между нами. Десять лет — и теперь, когда ты наконец-то вернулся, какая-то женщина думает, что у неё есть право забрать тебя у меня, — выражение лица Акаши остаётся безмятежным, но его красные глаза блестят необычным светом, напоминающим собой свежую кровь. — Это приводит меня в ярость. Акаши шипит последние слова так, словно он прикончил бы эту женщину без какого-либо промедления; и Фурихата знает, что должен быть осторожен — каждый инстинкт в его теле кричал об опасности, завывал предупреждениями. Как бы то ни было, Фурихата слушал их только для того, чтобы испугаться; но не достаточно, чтобы они смогли заставить его убежать. Он мог быть трусом и, вероятно, глупцом, но Фурихата уверен в своём желании не убегать и не оставлять Акаши позади. Акаши продолжает. — Воспитываясь в моей семье, я никогда не хотел большего, потому что в этом мире было мало того, чего я не мог бы иметь, — он останавливается и, поистине удивительно, эти кроваво-красные глаза трансформируются прямо перед взором Фурихаты. Они смягчаются, таким идеальным способом, который заставляет колени Фурихаты отказать ровно в тот момент, когда Акаши озвучивает следующее, — но с тех самых пор, как я был ребёнком, Коки, я никогда не переставал желать, чтобы ты был моим. И это занимает у Фурихаты все усилия в этот момент, чтобы не схватить Акаши и не рассказать ему всё — рассказать ему, что да, он тоже хочет этого; что он уже полностью принадлежит Акаши; что он не хочет ничего больше, чем этого. Но вместо этого, Фурихата замер, сидя с сжатыми кулаками и останавливая себя от того, чтобы дотянуться к единственному человеку, который значит для него гораздо больше, чем он позволяет себе это понять. Он осознаёт, что Акаши ожидает от него какой-либо реакции, но Фурихате нечего сказать. Он в тупике — он не позволит себе упасть в руки Акаши, но он и не хочет уходить. Как в таком случае ему тогда поступить? Что вообще он может сказать? — Ах...— Фурихата ахает слишком громко, когда Акаши вновь тянется, чтобы коснуться его лица. И на этот раз, когда палец Акаши двигается, чтобы коснуться его нижней губы, Фурихата не находит в себе сил, чтобы вновь увести его руку в сторону. Медленно, Акаши пробегается подушечкой пальца вдоль нижней губы Фурихаты, останавливаясь тогда, когда достигает самой пухлой части губы ровно посередине. — Коки, — произносит Акаши, и Фурихата покрывается мурашками от звучания его голоса. Указательный палец Акаши находится под его подбородком, приподнимая лицо Фурихаты чуть вверх. Тот слабо располагает свои руки на груди Акаши в намерении создать барьер, но он не способен найти в себе силу оттолкнуть его. Поэтому Акаши движется всё ближе и ближе, и Фурихата не может не смотреть на его губы так же сильно, как и не может найти в себе решимость остановить всё это. Потому что Акаши здесь, прямо напротив него, говорит о том, что хочет этого — хочет его — и от него одновременно пахнет и огнём, и льдом, чем-то запретным и полностью вызывающим привыкание. Потому что он Акаши, который ещё десять лет назад занял особенное место в его сердце и никогда не уходил. Потому что это тот же самый Акаши, который смотрит на Фурихату — непримечательного, обыкновенного Фурихату — так, словно он — это единственное, что имеет значение в этом мире, с этими глубокими и бордовыми, словно вино, глазами, и Фурихата не хочет ничего, кроме как напиться ими. — Коки, — шепчет в его губы Акаши и Фурихата чувствует себя так, словно вот-вот развалится на части. Фурихата закрывает глаза, его пальцы крепко сжимают футболку Акаши. Дрожащим, неуверенным голосом, тот шепчет: "А-Акаши-кун, я д-думаю..." Затем Акаши целует его и Фурихата полностью теряет способность думать.