*-нанодайо — грубо говоря, это добавляется к фразе, которой не нужны объяснения, потому что и так всё понятно. (Пример из текста: Мидорима сидит за столом со скрещенными на груди руками, очевидно, что он не впечатлён происходящим и темой разговора, которую он ведёт с Акаши, и это не нужно объяснять, всё и так понятно)
*моэ — японское слово жаргона отаку, изначально означавшее фетишизацию или влечение к персонажам манги, аниме или видеоигр. Например, термин мэганэкко-моэ характеризует человека, которого привлекают девушки в очках.
*бисёнэн — японское слово, обозначающее женственного, эстетически красивого юношу. За пределами Японии обычно используется отаку для обозначения стереотипного шаблона мужских персонажей манги и аниме, который применяется в основном в жанрах сёдзё, сёнэн-ай, или яое.
________________________________________________________________
Поцелуй с Фурихатой не был похож на поцелуи с кем-либо другим, Акаши уверен.
И да, были другие. Конечно. Дело в том, что исключительный ум приходит вкупе с
любознательностью — той самой парочкой, включающей в себя лицо, как у Акаши, и его склонность к манипуляциям...поцелуй в таком случае просто неизбежен, правда.
Первый раз произошёл в средней школе, и Акаши соврал бы, если бы сказал, что не предчувствовал этого — или что он не подавал незначительные намёки тут и там, чтобы подать эту идею. Акаши попросту не ожидал, что это произойдёт именно
так, в тот конкретный момент. Они обсуждали командные стратегии в клубной комнате, с его тогдашним капитаном команды, склонившимся над его плечом, чтобы заглянуть в его заметки, и Акаши повернулся, чтобы задать вопрос, когда Ниджимура поцеловал его. Внезапно, коротко, спонтанно. Это закончилось через секунду.
Акаши моргнул дважды, прежде чем озвучить свой ранее появившийся вопрос практически без какой-либо реакции на произошедшее. Ниджимура просто рассмеялся и взъерошил его волосы.
Это было больше похоже на что-то...непринуждённое. Естественное развитие их близости. Что затем повторилось снова. И снова. Превратилось во что-то наподобие рутины: быстрый поцелуй в губы раз или дважды, когда у них проходили личные собрания команды. Они никогда не обсуждали это. Акаши никогда не задавал вопросы, просто позволял этому происходить.
Затем были другие. Парни, девушки —
эксперименты. Демонстрации превосходства. Пьяные вызовы. Прощупывание почвы и наблюдение, была ли в конечном итоге во всём этом какая-то идеальная синхронность. Использование этого в качестве наказания, награды. Вспышки возбуждения после особенно трудной тренировки, чтобы снять напряжение. Поцелуи на ночь от кого-то, кто был полностью без ума от него. Непокорные ночные связи, потому что Акаши в общежитии Киото и его отец никогда об этом не узнает.
Каждый раз отличался, и в большинстве своём был приятным. Иногда
очень приятным — потому что когда ещё Акаши был плох в чём-либо?
Но всё это меркнет в сравнении с поцелуем Фурихаты в данный момент.
Не то, чтобы Фурихата восхитительно целуется по опытному мнению Акаши — Мибучи Рео уже давно победил в этом соревновании, погубив любого, кого когда-либо коснётся губами Акаши — но всё это не имеет значения, потому что ни один поцелуй не был для него таким...
важным.
Ещё никогда Акаши не чувствовал себя настолько сильным, когда целовал кого-то; здесь было желание, конечно, но никогда это чувство переполняющего возбуждения, уносящего его на край животного обладания, и также здесь присутствовала боль, местонахождение которой он не мог определить и которая никогда не возникала ранее.
— А-Акаши-кун?... — неуверенно шепчет Фурихата, и нервная заминка в его дыхании вызывает у Акаши желание
погубить его.
Поэтому Акаши целует его снова, медленно двигая губами, наслаждаясь вкусом и влюбляясь в то, что может заметить конкретный момент, когда сопротивление Фурихаты рассеивается и тот расплывается прямо в его руках. В момент перед тем, как сломаться, Фурихата издаёт этот маленький, жалобный звук в задней стенке его горла — как мольба, последняя попытка сопротивляться — прежде чем сдаться Акаши окончательно; и Акаши знает безо всякого сомнения, что он готов
убить, чтобы услышать этот звук снова; раз за разом.
Это поразительно — как Акаши хочет его. Как будто он не хотел ничего уже довольно долгое время — может быть и никогда вовсе.
Настолько сильно, что Акаши готов был
зарычать, когда Фурихата отстранился от поцелуя. И Акаши вынужден сжать зубы, чтобы остановить себя, потому что рычание — это абсолютно неблагородно, и больше похоже на то, что сделал бы
Аомине, и, откровенно говоря, для него это неприемлемо.
Фурихата поверхностно, тяжело дышит, пряча своё лицо, расположив лоб в основании шеи Акаши. Обе его руки вцепились в футболку Акаши. Он скорее всего сминает дорогую ткань и, в обычной ситуации, он бы забеспокоился об этом, но сейчас разум Фурихаты...ну, грубо говоря, мультифункционирует.
— Эм, — начинает говорить Фурихата, прежде чем осознать, что он не имеет никакого представления о том, что сказать. Он должен сказать что-то, он уверен, но всё, что он может выдавить из себя сейчас, это, — ...ах.
Акаши подавляет желание притянуть Фурихату в ещё один поцелуй, напоминая себе, что нет, у него гораздо больше самоконтроля, чем это. Акаши
отказывается поступать как Аомине.
— В чём проблема, Коки?
— ... — проблема в том, что Фурихата, будучи взрослым, только что поцеловал ученика старшей школы, который был младше него на десять лет и
в прошлом был ребёнком под его опекой. И если это всё ещё не неправильно во всех возможных и невозможных смыслах, то поцелуй, сам по себе, оказался чертовски
восхитительным — по факту, Фурихата уверен, что это был один из лучших поцелуев за всю его жизнь, и это так прискорбно и несправедливо.
— Если у тебя есть какие-либо жалобы, то лучше озвучить их прямо сейчас, — говорит Акаши с опущенными веками. — Потому что задняя сторона твоей шеи открыта перед моим взором и я хочу целовать её до тех пор, пока она не покроется кровоподтёками.
Фурихата проглатывает стон, грозящийся вырваться наружу. Слава Богам его лицо спрятано в плечах Акаши, потому что Фурихата более чем уверен, что цвет его щёк соответствует цвету волос Акаши. Агх, Акаши несправедлив... — П-П-Пожалуйста, подожди, Акаши-кун...
Ожидание — слишком тяжёлая просьба, когда Фурихата покраснел до кончиков ушей, и Акаши чрезмерно искушён желанием прикусить их.
— Я жду, — отвечает Акаши, затем решает всё же прикусить мочку уха Фурихаты, потому что... к чёрту, кто вообще думает о самоконтроле, когда Фурихата настолько
очарователен.
— Ах...! — Фурихата пытается не подпрыгнуть и не завизжать, потому что он двадцати восьмилетний мужчина и не какая-нибудь глупенькая школьница. Даже если Акаши заставляет его чувствовать себя таковой, и это действительно не самая хорошая вещь. — А-Ано...пожалуйста, н-не делай и этого тоже.
— Почему нет? — шепчет Акаши прямо в ухо, его тёплое дыхание посылает ряд мурашек вдоль позвоночника Фурихаты.
— П-Потому что я н-не м-могу...м-могу...— его заикание выходит из-под контроля. Как и его сердцебиение. И его дыхание.
Соберись, Коки! — Я не могу-у д-думать, когда ты д-делаешь п-подобные...п-подобные вещи...
Фурихата, благословите его, наверняка даже не догадывается о том, как он бесценен, когда так заикается и трясётся в руках Акаши.
Как щеночек. К сожалению, это вызывает у Акаши желание подразнить его чуть-чуть подольше.
— Вещи? — шепчет Акаши, прежде чем прикусить нежное место позади его ушной раковины. — Например, как эта?
Фурихата
не стонет, умудряясь подавить этот звук, и чрезвычайно гордится собой. Однако чётко видимая дрожь, что прошла вдоль его позвоночника, как бы то ни было, была столь же сильной. Худшая часть заключается в том, что Фурихата на девяносто пять процентов уверен в том, что Акаши дразнит его. Он может
слышать хитрую ухмылку в голосе Акаши, и это совсем не мило, так что нет никаких причин, по которым Фурихата может находить всё это абсолютно неотразимым.
— Я...Я...— Фурихата качает головой, — А-Акаши-кун, я на д-десять лет старше тебя...
Боже, произнести всё это вслух заставило его почувствовать себя ещё большим извращенцем.
Акаши, по всей видимости, остался невозмутим, когда отпрянул от Фурихаты, чтобы взглянуть на его лицо.
— Ты действительно думаешь, что меня хотя бы сколько-то заботит это, Коки?
Фурихата не смотрит на него.
— Н-Но...
должно...
— Нет, — прерывает его Акаши. — Нет никаких причин, по которым меня должно волновать это. Как и тебя, в таком случае.
— Но...— Фурихата, кажется, растерян. — Ты мой
ученик.
— Не твой. Ты был учеником. Я
был ребёнком, но теперь больше нет, — рука Акаши приподнимается, чтобы пробежаться через волосы Фурихаты, а его красные глаза опускаются вниз, чтобы взглянуть на его губы. — У меня есть определённые методы, которые смогут убедить тебя в том, насколько я больше не ребёнок, если это то, что тебе нужно.
Фурихата вспыхивает, как минимум, тремя разными оттенками розового.
— Я-Я думаю, что я-я уже достаточно в этом у-убедился...только что...
— Тогда я не понимаю в чём проблема.
— Но...но мы
не можем.
— Почему нет?
— П-Потому что...э...— спорить с Акаши
тяжело, когда каждый аргумент кажется слишком логичным, чтобы противостоять ему, и он умеет говорить так, что всё, произнесённое им, звучит абсолютно правильно. Фурихата не может состязаться с таким достойным-политики умением. Также не помогают и руки Акаши, придерживающие его тут и там. Пальцы в его волосах, по какой-то причине, ещё весьма терпимы; в то время как палец Акаши, рисующий круги на бедре Фурихаты снова и снова, откровенно говоря,
отвлекает.
— Э-Это...— Фурихата находит трудным подобрать слово. — ...неправильно.
Акаши единожды моргает, прежде чем действительно издать смешок.
— Конечно это неправильно.
— Э-Эх?
— Нет ничего правильного...— палец Акаши ныряет за ремень Фурихаты, такой внезапный тактильный контакт заставляет Фурихату вздрогнуть. — ...в том, как я хочу притрагиваться к тебе, Коки.
Тот острый вдох, который делает Фурихата, слишком громок. Если раньше щёки Фурихаты были красными, то теперь они определённо по цвету напоминали свеклу, и его кровь хлынула ко всем местам, о которых Фурихата даже не хочет думать. Ничего...
ничего во всём этом было нормальным, и Фурихата вынужден прекратить, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля.
Решительно, но не без сложностей, Фурихата дёргается в сторону от рук Акаши и встаёт на ноги, делая несколько шагов назад и...вау, его колени
ослабли. Как это вообще произошло? Просто из-за рук Акаши, расположившихся на нём? Может быть. Определённо.
Акаши не следует за ним, только скрещивает руки на груди и наблюдает за Фурихатой с дивана, как будто бы рано или поздно ожидал подобную реакцию.
Пытаясь не шататься на своих неустойчивых ногах, Фурихата прилагает усилие, чтобы взять себя в руки.
— Я не могу с-сделать этого, Акаши-кун.
Он запинается всего один раз во всём предложении. Поговорите с ним о достижениях.
— Ты не можешь? — Акаши наклоняет голову в бок. — Или не станешь?
— Э-Это важно?
— Очень.
— Эм...— Фурихата пожёвывает нижнюю губу, где всё ещё присутствовало покалывающее ощущение от поцелуя с Акаши. Может быть он укусил здесь немного...хорошо, не-не-не, он не позволит мыслями уйти не в ту сторону. — Я не могу, поэтому не стану?
Да. Хорошо. Это хороший, приемлемый ответ. И он даже не запнулся!
Засчитано.
Акаши всё ещё пялится на него.
— Означает ли это, что ты хочешь?
Чёрт. Фурихата так хорошо с этим справлялся. Почему Акаши нужно задавать так много вопросов? Этот, в особенности, Фурихата не осмеливается на него ответить. Если он соврёт, то Акаши узнает об этом. Если же нет, то...
Да. Да, боже да, я хочу. Я очень этого хочу и ты замечательно целуешься, и те места, где ты прикасался ко мне руками, всё ещё горят, и это так неправильно, но я чувствую, что это правильно, и это вызывает по всему телу разряды тока, и это только заставляет меня хотеть сделать это всё больше и больше, и я просто хочу...
Фурихата смотрит на ноги.
— Э-Это не важно.
Акаши сужает глаза.
— Это важно для меня.
— Н-Ну, даже если я хочу — и-и я не говорю, что этого хочу, — Агх. Он
такой плохой лгун. Это провал. Ужасный. —...э-это не изменяет того факта, что я
не могу, Акаши-кун. Я н-не буду.
Фурихата надеется, что это прозвучало достаточно твёрдо.
— Хм, — Акаши хмурится, размышляя. Это затруднительное положение. Во-первых, он не ожидал, что Фурихата окажется настолько упрямым, и также он не понимает, почему возраст является проблемой. Ему же не шесть лет, чтобы это считалось за криминальное преступление — ему восемнадцать, это
легально, и он уверен в том, что его ментальная осознанность далеко за пределами его возраста, чтобы все проблемы, связанные с согласием, могли возникнуть, о чём тут волноваться Фурихате?
Фурихате очевидно понравилось, когда он поцеловал его. Что само по себе было огромным облегчением, потому что было бы трудно представить, чтобы Фурихата не почувствовал той же энергии, что и он. Это попросту непостижимо, чтобы что-то настолько сильное, чувствовалось односторонне. У Акаши нет никаких сомнений, что чувства взаимны — это было подтверждено тогда, когда Фурихата
ответил на поцелуй. И это, само по себе, было сродни победе, приносящей гораздо больше удовлетворения, чем всё то, что выигрывал Акаши после Юкимару.
Что в то же время делает это сложным для Акаши, устранить нежелание Фурихаты — потому что он не
не хочет, не совсем, просто у него все эти морали и он такой чертовски
честный. Не то, чтобы Акаши не нравилось это в нём; честно говоря, это та часть причины, по которой Акаши находит его таким обворожительным в первую очередь. Но в данной ситуации, это просто проблематично. Если бы только Фурихата имел эту бунтарскую жилку, чтобы нарушать и прогибать под себя правила, всё это было бы гораздо проще.
Но проще не поможет ему заполучить Фурихату.
И Акаши никогда не был тем, кто бежит от вызова.
— Хорошо, — говорит Акаши, сопротивляясь с желанием вздохнуть. — Я больше не трону Коки.
— Ох, — он что, слышит разочарование в своём голосе? Нет. Нет, это не оно. Он
не разочарован —
прекрати, Фурихата Коки, это то, чего ты хотел. — Э-Это замечательно.
Это
замечательно...верно? Да, это замечательно. Фурихата должен поверить в это; несмотря на это ужасное, опустошающее чувство внутри груди.
Акаши ждёт мгновение, прежде чем встать.
— Как бы то ни было, это не означает, что я прекращу свои попытки.
— Х-Хах? — Фурихата моргает, не совсем понимая.
Акаши делает два длинных шага, прежде чем остановиться прямо напротив него. Когда они стоят так близко, это очевидно, что Акаши выше него (и Акаши никогда не перестанет быть довольным этим). Он наклоняется над ним всего чуть-чуть, заглядывая в глаза Фурихате.
— Ты должен быть осведомлён в том, что у меня есть свои намерения.
— Н-Намерения? — медленно повторяет за ним слово Фурихата. Он думает о том, что у него есть определённые мысли по поводу того, о чём говорит Акаши, но ему сложно сконцентрироваться, когда губы Акаши прямо здесь, практически на уровне его глаз.
Отвлекают. Не говоря о том, что Акаши снова занимается этой-смотрящей-прямо-в-душу-хренью, которая, по всей видимости, превращает его мозги в желе. Ничьи глаза не должны быть настолько притягательными
и настолько красивыми.
— Да, — произносит низким голосом Акаши. — И я буду добиваться тебя до тех пор, пока эти намерения не будут
основательно достигнуты.
Фурихата сглатывает, медленно и тяжело, находя сложным дышать, когда Акаши смотрит на него так, словно хочет
поглотить его. Его грудь болит — ноющей, тупой болью, как шрам, который никогда не заживёт до конца; как рана, которая вновь открылась и углубилась, с той самой первой ночи, когда он вновь встретился с этими малиновыми глазами, которые так и не смог забыть.
Губы Акаши изогнулись в озорной улыбке — в том самоуверенном угле, который возникает всякий раз, когда Акаши вступает на поле и знает, что он определённо и
абсолютно получит победу.
— Ты будешь моим, Коки.
***
Такао Казунари не до смеха.
Не то, чтобы ему не нравилось, когда к Шин-чану приходят его друзья — это чудо само по себе, что у Мидоримы вообще есть друзья, учитывая то, какое он социально неловкое (но по-прежнему определённо очаровательное) бамбуковое дерево, каким знает его Такао — просто Такао не в особом восторге, когда упомянутыми друзьями является Акаши Сейджуро.
т.е бывший (?) социопат-тиран капитан Ракузана, который, Такао уверен, не так давно имел расстройство личности — которое исчезло или взято под контроль, или что? — и определённо имеет этот странный комплекс побеждать всё, ценой всего; включая Мидориму.
т.е засранец, который заставил Шин-чана заплакать один раз.
Разумеется, Акаши за последние несколько лет показывал гораздо меньше психопатических наклонностей по сравнению с первым годом, и они проводили время вместе за пределами поля, и Акаши был классным, но Такао никогда не будет полностью убеждён, несмотря на то, как много раз Мидорима пытался его переубедить в том, что Акаши теперь "изменился" — что бы это ни означало. Пофиг. Такао осторожен (он также беспокоится о Мидориме), и он не будет за это извиняться.
Плюс, Такао на семьдесят процентов верит в то, что между ними была какая-то
история. История не о двух друзьях с детства, Такао и так знает об этом; а история, где вы-определённо-целовались-как-минимум-один-раз. И Такао совсем не ревнует, ничего подобного — просто это
не весело, когда Акаши появляется из ниоткуда без предупреждения, и Мидорима незамедлительно бросает всё, и затем Такао вынужден наблюдать за тем, как два задрота налаживают/проводят ментальную войну за настольной игрой. Два часа. Как минимум. Серьёзно, почему Шин-чан не может быть друзьями с кем-то более нормальным? Конечно же в (ограниченном) списке друзей Мидоримы должны быть...
"Единственный, кто может победить меня — это я сам"
"Всё это, что вы, ребята, ищете: тяжелая работа, сила воли, вера... Я разгромлю их всех"
"Я — Тень"
Ох, нет. Конечно же нет.
Чёртово Поколение Чудес.
...на самом деле, Куроко не так уж и плох. Для начала, Такао нравится, что он единственный может замечать его всё время, и они наладили связь, прячась по кустам и наблюдая за общением их парней и их неловкие разговоры о баскетболе. Жаль, что у него чувство, будто Куроко и Мидорима не очень ладят за пределами вещей, связанных с баскетболом — что-то о том, что Рак и Водолей не совместимы, как сказал Мидорима.
Кисе также относительно нормален, в отличие от остальных — и по-смешному привлекателен, не то, чтобы было о чём жаловаться (симпатичным парням здесь всегда рады) — но Мидорима вздрагивает каждый раз, когда Кисе визжит "
Курокочччиии!!" в радиусе десяти метров, так что Такао подозревает, что они не смогут быть лучшими подружками в ближайшем будущем.
В таком случае, Акаши Сейджуро и часы очень тихой, очень напряжённой настольной игры.
Чёрт.
Такао приземляется лицом на диван, намереваясь зарыть его в подушку Мидоримы, и оставаться здесь до тех пор, пока Акаши не уйдёт. Спать, окружённым запахом Мидоримы, всегда отличный способ провести время. Может быть, если он начнёт задыхаться, Мидорима заметит и закончит играть пораньше...
—...не верится в то, что это хорошая затея, Акаши. Никакая из них. Ты должен держаться от него подальше.
— Я не помню, чтобы спрашивал твоего мнения по этому поводу.
— Ты сам пришёл в мой дом, так что это очевидно, что тебе нужно моё участие.
...это...они разговаривают? Спустя час, Такао сонно оглядывается из-за необычного количества шума.
Спорят?
Мидорима и Акаши сидят напротив друг друга, их игровая партия уже закончена и доска отложена в сторону, но они выглядели всё такими же напряжёнными, как будто соревновались. Мидорима даже скрестил руки на груди, и Такао знает, что это буквально переводится, как:
я не впечатлён-нанодайо*.
Хах. Замечательно. Может быть, если они разозлятся на друг друга, то Акаши перестанет так часто появляться в Токио, чтобы прерывать их.
— Я попросил
совета, а не твоего одобрения, — ответ Акаши прозвучал быстро.
Мидорима нахмурился.
— Тебе нужен совет?
— Да, я только что об этом сказал...
— Держись от него подальше. Вот мой совет.
Вау, нахально, Шин-чан. Такао немного горд.
Акаши опасно сузил глаза.
— Не испытывай меня,
Шинтаро.
Ох, дерьмо. А вот это уже не хорошо. Такао распознаёт угрозу, когда видит её, и незамедлительно направляется к Мидориме на выручку, незаметно прихватывая канцелярский нож для писем со стола, когда добирается до места назначения. Любой острый объект, находящийся в зоне досягаемости Акаши, мгновенно нарекается опасным в мыслях Такао — он слышал истории, он не собирается рисковать.
— Воа, эй, успокойтесь-ка на минутку. О чём вы двое говорите?
— Ни о чём, что касалось бы тебя, — Акаши даже не посмотрел на него, оставляя свой смертельный взгляд эксклюзивным для Мидоримы.
Такао гордится тем, что он добродушен, поэтому просто улыбается, позволяя сказанному пройти мимо.
— Ах, может быть, но я могу быть полезен? Взгляд со стороны и всё такое? Шин-чан супер умный, но он
не очень с людьми, ты же знаешь...
Мидорима посылает ему взгляд боковым зрением.
Что ты задумал?
Я пытаюсь помочь тебе, Шин-чан!
— Итаак, как насчёт этого? Кстати говоря, я слышал, что я даю
превосходные советы. Не как этот тсундере.
— Такао, — строго произносит Мидорима, потому что в сто шестой раз, он
не тсундере и какие-то там ещё дебильные отаку термины, типа "моэ*" или "бисёнэн*", которые Такао любит использовать, чтобы описать его.
Акаши, наконец, переводит взгляд на Такао и отмечает, что тот теперь участвует в разговоре — частично потому, что он видит, что Мидорима раздражён легкими поддразниваниями со стороны Такао и это приносит ему удовлетворение. Так с ним и нужно за то, что он настолько невыносимый.
— Хорошо. Ты согласишься со мной и скажешь Шинтаро, что он не прав.
Мидорима возмущённо поправил очки.
— Или он согласиться с тем, что я прав, а ты ведёшь себя, как идиот.
— То, что он спит с тобой, ещё не означает, что он полностью лишился рассудка, — слегка уколол его Акаши, прежде чем повернуться к Такао. — Я могу довериться тебе и услышать непредвзятое мнение, Казунари?
Вау, внезапный переход на первые имена. Означает ли это, что он видит меня в качестве одной из своих мелких сошек? Бе. Такао зажато улыбается, приподнимая вверх три пальца.
— Сочту за честь.
Но подождите-ка, когда Акаши узнал... Такао повернулся, чтобы посмотреть на реакцию Мидоримы, и был удивлён, когда обнаружил, что выражение его лица оставалось прежним.
Хах. Может быть Шин-чан забыл упомянуть, что уже рассказал обо всём Акаши.
Акаши удовлетворённо кивнул.
— Отлично.
***
Такао ничего не может с собой поделать. Он
не хочет вставать на сторону Акаши, совсем нет. Учитывая неодобрение Мидоримы, он ожидал, что любовный интерес Акаши будет каким-то влиятельным человеком; может быть как-то связанным с якудза или с чем-то равнозначно опасным. Такао был далёк от правды. Когда он узнаёт, что это
Фурихата Коки — очень обычный, неприметный, полностью безобидный учитель начальных классов — Такао больше, чем просто удивлён. Более того, он не может не найти их историю...
— Я думаю, что это мило, — Такао пожимает плечами. — Прости, Шин-чан.
Акаши выглядит по-раздражающему довольным.
— Я рад, что по крайней мере ты более чувствителен, чем Шинтаро.
Мидорима, с другой стороны, взглянул на него так, словно он вонзил ему нож в спину.
Предатель.
— Не могу поверить в то, что ты находишь это хорошей идеей.
— Но это
супер мило, — детские краши? Воссоединение после десяти лет, в течение которых они скучали по друг другу? Такао тащится по романтике, засудите его. — Да ладно тебе, Шин-чан, что такое? Если судить по словам Акаши, они нравятся друг другу достаточно сильно, почему бы нам не помочь им?
Мидорима недоверчиво на него взглянул.
— Нужно ли мне напомнить, что он старше него на
десять лет? И встретил Акаши в качестве роли его
воспитателя? Как это не вызывает у тебя сотни красных сигналов в голове?
— Я не понимаю, почему это так важно, что Коки старше меня на десять лет, — говорит Акаши. Почему все твердят ему об этом?
Такао наклоняет голову в сторону.
— Ээх, но Акаши больше не ребёнок? Мой отец старше моей матери на одиннадцать лет, это не странно.
— Я об этом и говорю, — Акаши начинает одобрять Такао немного больше.
— Но Акаши всё ещё в
старшей школе...— Мидорима хочет всплеснуть руками. — Вопрос не в возрасте, вопрос в
преимуществе. Учитывая то, как они встретились, и в какой позиции он находится сейчас, Фурихата может легко воспользоваться Акаши.
За этим следует долгая, очень долгая минута молчания.
Затем Такао взорвался целой серией смешков.
— Боже мой,
Шин-чан. Я
не могу поверить в то, что ты только что...я не могу...это слишком смешно! Ты шутишь, верно? Пожалуйста,
пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь.
— Что? — Мидорима хмурится, оставаясь смертельно серьёзным. — Я серьёзно.
— О боже мой, — Такао рассмеялся ещё сильнее, настолько, что он наклонился и начал стучать кулаком по столу.
— Серьёзно, Шинтаро, — даже Акаши выглядит необычайно позабавленным. — Фурихата Коки. Воспользоваться мной. Акаши Сейджуро. Серьёзно. В этом и заключалось твоё главное беспокойство?
Мидорима немного покраснел, осознанно поправив очки на переносице.
— Это искренняя проблема. Я не понимаю, почему вы двое находите это таким смешным.
— Потому что это как говорить, что чихуахуа воспользуется львом! — У Такао, буквально, текут слёзы от того, насколько сильно он смеялся. Просто представляя это, становится смешно.
—
Хорошо, — сердито отвечает Мидорима. — В таком случае проблема заключается в том, что вы оба парни. Что ты сделаешь, когда отец узнает об этом, Акаши?
Кто бы говорил. Раздражённо подумал Акаши, его настроение тут же помрачнело.
— Мы не будем обсуждать моего отца.
Смех Такао также заметно поутих.
Вот это ты нашёл тему для разговора, чтобы успокоить меня, Шин-чан.
— Он узнает. Ты знаешь это.
— Я
сказал, что мы не будем обсуждать моего отца.
— Но со временем тебе придётся. Ты знаешь лучше, чем кто-либо ещё, каким он бывает. Ты действительно считаешь, что сможешь скрыть от него это?
Акаши вдыхает, долго и медленно. Мидорима хочет продолжать давить? Он это тоже может.
— Что насчёт тебя тогда, Шинтаро? Когда
ты планируешь рассказать своему отцу о Казунари?
Мидорима замирает.
— ...что насчёт Такао?
Это занимает много усилий у Мидоримы, чтобы оставаться спокойным и не сразу запаниковать, сорвавшись к одному из своих талисманов.
Ах. Так он не рассказал ему...это всё, что смог определить Такао из шокированного выражения лица Мидоримы.
Тогда Шин-чан полностью пропустил тот комментарий мимо ушей, хах. Такао иногда очень волнуется о нём. Такими темпами, Мидорима будет признавать вещи, не осознавая этого, и попадёт в чёрт знает какие неприятности.
Акаши издаёт смешок.
— Ты действительно хочешь, чтобы я углубился в подробности того, чем ты и твой разыгрывающий защитник занимаетесь в свободное время? Потому что я предпочту не делать этого.
Мидорима прочищает горло.
—...как долго ты знаешь?
— Достаточно. Вы двое не так уж и скрываете это, — ну и что, что Фурихата натолкнул его на это? Мидориме не нужно этого знать. — Какой в таком случае твой план? Когда
ты намереваешься рассказать об этом своему отцу?
— Я спросил тебя первый, Акаши.
— Мне плевать.
Это не по-взрослому...нет, это прямо-таки
по-детски. Они выпускники старшей школы, спорящие как дети, но даже если это и так, Акаши должен
выиграть.
Такао поднимает руку.
— Эм, вопрос. Почему мне кажется, что "поговорить с отцом" означает что-то совершенное иное для вас, ребята, нежели для меня признание в ориентации перед моим отцом?
Мидорима переводит взгляд на Такао, —
позже, мы поговорим об этом позже, когда будем одни — затем снова на Акаши. Он вздыхает.
— Ты прав. Мы не будем обсуждать это.
— Я всегда прав, — а вот это то, что Акаши любит слышать. — Теперь, попытайся предоставить мне причину, по которой я должен держаться подальше от Фурихаты. Кажется, будто тебе есть, что сказать.
— В чём смысл? Как будто бы ты станешь меня слушать, — Мидорима не дуется. Нет.
— Я буду, если ты скажешь мне, почему
ты думаешь, что это плохая затея. А не то, что ты веришь, заставит убедить меня.
Клянусь, они выглядят, как пожилая, замужняя парочка. Такао трясёт головой.
Почему я третий лишний в этой ситуации? Так вообще не должно быть.
— Честно? — Мидорима раскрещивает руки и располагает их на столе. — Я знаю, что он важен для тебя. Ты даже сам признался в этом. Учитывая то, что произошло в последний раз, я не хочу видеть то, что произойдёт с тобой, если он уйдёт снова.
Акаши заметно смягчается после этих слов.
— Я понимаю, почему ты можешь быть обеспокоен. Но этого не произойдёт.
— Ты не знаешь этого. Ты можешь думать, что знаешь, но это не баскетбол. Ты не можешь предсказать будущее в таких вещах, — Мидорима проводит рукой по лицу. — Акаши. Ты даже сказал мне, что Фурихата сам не думает, что это хорошая затея. Я думаю, что это знак.
— Он просто...— Акаши взмахивает рукой перед собой. —...упрямый. В отрицании. Но беспокойный. Именно поэтому я пришёл к тебе за советом.
Потому что обычно ты тоже имеешь тенденцию быть упрямым и всё отрицать.
— Ваши Знаки Зодиака несовместимы, — это
должно быть озвучено. Потому что Мидорима не может не упомянуть, когда они говорят о
знаках.
Акаши моргает.
— Что?
Такао пытается не рассмеяться.
— Фурихата — Скорпион. Ты — Стрелец, — говорит Мидорима так, словно это всё объясняет.
Акаши пялится на него пустым взглядом.
— Так ты собираешься мне помочь или нет?
— Да, — единожды кивает Мидорима. — Просто говорю. Фурихата — Скорпион.
Акаши нахмуривается.
— Что ты пытаешься...
Такао сдаётся и издаёт смешок, обвивая плечи Мидоримы рукой.
— Что Шин-чан пытается сказать, это то, что он поможет, даже если это может быть тяжело. И эй, так как я всё-таки здесь, я могу помочь тоже, если хочешь?
Такао решает, что вероятно это не лучшая идея — оставлять этих двоих гениев помогать друг другу в отношениях. Учитывая его собственный опыт, Поколение Чудес нуждается в небольшом наставлении по этому вопросу. Он и Химуро обменивались подсказками и трюками, как управляться с ними, годами; потому что Мидорима — это особенный случай, а
Мурасакибара — ещё более особенный случай. Такао и понятия не имеет, как Химуро справляется с ним, правда. Наверное, огромным количеством конфет.
— Это...—
не обязательно, вертелось на кончике языке Акаши, но он вовремя остановил себя. Потому что, если подумать об этом, если кто-то и хорош с упрямыми и отрицающими всё людьми, так это Такао. Чёрт, он наверное эксперт, находясь рядом — нет, ещё лучше,
встречаясь, — с Мидоримой последние три года. Акаши чопорно кивает. — ...было бы очень любезно.
Мидорима, кажется, согласен.
— Такао тоже Скорпион. Его перспектива будет весьма полезна.
Такао не смог не издать небольшой смешок, потому что Мидорима
всё ещё продолжал болтать о гороскопах.
Боже, Шин-чан безнадёжен.
— Отлично! Тогда решено. Операция "заполучить Фурихату" АКА "поймать чихуахуа" началась!
