Колибри

      Онемевший и обездвиженный после нездорового сна, Лукас проснулся в чьих-то руках прижатым к широкой груди, и чужое дыхание слегка щекотало кожу его шеи. Сморгнув остатки сна и протягивая затёкшую руку к гудящей голове, он поднял взгляд, встречаясь с лицом всё ещё спящего Матиаса.       Нет, это была не лучшая картина, что можно увидеть, едва проснувшись: датчанин спал с приоткрытым ртом, иногда тихо похрапывая, но излучал при этом куда более притягательное тепло. Утро было раннее: свет в палате был тускл, да и их, спящих в обнимку на одной койке, ещё никто не заметил. Лукас прогнал прочь все лишние мысли, прижимаясь к Матиасу ближе и крепче хватаясь за него руками. Тот вздохнул сквозь сон, неосознанно крепко стискивая Лукаса в объятиях, и норвежец разочарованно закатил глаза. Ему стоило раньше предвидеть, насколько сосед прилипчив, потому что теперь прогонять его было слишком поздно. И всё же, Лукас с неохотой мог признать, что и эти объятия, и разделённое ими тепло были очень приятны.       Спустя примерно три часа, тем не менее, их разбудил возмущённый возглас медсестры, зашедшей в палату во время утреннего обхода, и Матиас подскочил с подушки, ударившись об изголовье койки. Охваченный эмоциями, он начал было ругаться по-датски, но медсестра тут же оборвала его.       – Что ты творишь, Матиас? Не смей говорить, что вы двое спали вместе – и твоя система! Нельзя её вынимать, сколько раз я должна тебе сказать? – казалось, инфузионная система была для неё гораздо важнее того факта, что всю ночь они провели вместе.       Лукас сонно моргал, ослеплённый ярким дневным светом. Датчанин шумно вздохнул, не покидая его кровати, и постарался принять как можно более невинный вид.       – Извини, Валери. У нас просто была небольшая бессонница, знаешь, и я перебрался в кровать Лукаса, так что мы ночевали вместе. Больше в этом нет необходимости. Могу я теперь получить свой завтрак? – и медсестра, и Лукас таким поведением были обескуражены, но, придя в себя, норвежец пихнул Матиаса локтем под рёбра.       – Ты можешь идти в свою кровать, идиот. Они наверняка тяжело выдерживают двух людей, а ещё настоящее чудо, что ты не вытащил и мою систему тоже. Иди уже.       Матиас обиженно надул губы, но – вот ужас!– напоследок придвинулся ближе и неоднозначно провёл шероховатой ладонью по его щеке, широко улыбаясь. Не успел Лукас возразить, как сосед уже с напускной развязностью шагал к своей кровати.       – Ох, Лукас, это ведь была лучшая ночь в твоей жизни, не правда ли? Ты не можешь этого отрицать! – протянул он с привычно игривой ухмылкой, послушно подавая медсестре руку и позволяя снова установить систему, но не отрывая от Лукаса глаз. – Я знаю, что сложно признать это, когда рядом кто-то настолько красивый–       – Спасибо.       – А? – датчанин тут же стушевался, и уголки его недавно улыбающихся губ забавно поникли. – За что спасибо?       – Спасибо, что помог мне уснуть, – повторил Лукас, невольно краснея. Не настолько сильно он хотел подыгрывать его самолюбованию. – Было очень мило с твоей стороны. Я отлично выспался. Ты очень красивый. Хочешь ещё что-нибудь услышать?       – Ты правда так думаешь? – Матиас подпрыгнул на месте, сияя. – Оу-у-у, Люк, ты так добр! Как же долго ты не мог этого признать! Дождись дня, когда сможешь увидеть мой пресс, и тогда узнаешь, что такое «красиво»!       – Есть такая штука, Матиас, ложью называется, – Лукас раздосадованно покачал головой. – Тебе стоит научиться её распознавать.       – Да, но сейчас-то ты не лгал. Не лгал же? Я тебе симпатичен, ведь так? Я не могу винить тебя, – озарённое широкой улыбкой лицо от восторга грозило в любой момент пойти трещинами. Отвечать Лукас не собирался, демонстративно уткнувшись в книгу со сказками.       – Отстань от него, Матиас, – вступилась медсестра, суетившаяся над проводами и мониторами у койки Лукаса. – Сегодня у него очень важный день. А тебе, дорогой, перед операцией нужен покой.       От одного упоминания операции у обоих по спине пробежали мурашки. Сойдя, наконец, с небес на землю, Матиас сглотнул и взглянул на Лукаса. Норвежец, до сих пор мёртвой хваткой сжимавший в руках книгу, неторопливо и нарочито осторожно отложил её на прикроватный шкафчик и улёгся, с головой скрываясь под одеялом. Датчанин наблюдал за ним, не зная, что предпринять, пока не решился к нему обратиться:       – Лукас–       – Оставь меня, Матиас, – в голосе, донёсшемся из-под одеяла, позвякивали колкие льдинки, а об их недавней близости Лукас, кажется, старался забыть. – Просто оставь меня. Я не собираюсь развлекать тебя болтовнёй, ясно?       Матиас на долю секунды засмотрелся на кокон одеяла, хмурясь, а потом откинулся на подушки с шумным вздохом, потеряв всякое желание говорить с норвежцем. Он надеялся, что в его резких словах говорил страх перед скорой операцией, а не отвращение.       Медсестра без лишних слов покинула палату, оставив их двоих наедине с тишиной. Датчанин взглянул на большой циферблат настенных часов, нервно запуская пальцы во взъерошенные волосы. 8:17. До операции ещё почти полтора часа, и именно из-за этой операции вчера ночью Лукас был так безутешен.       Он ведь мог умереть прямо на операционном столе.       Игнорируя свои порывы, Матиас больше не решался с ним заговорить. Лукас всё так же ютился в гнезде одеяла, но не обижаясь и не плача, как казалось Матиасу. Он тихо нашёптывал голосовое сообщение для Эмиля в трубку своего телефона. Сейчас брат был в школе, но ничто не могло помешать ему высказать всё, что уже не первый день так отчаянно напрашивалось.       «Привет, Эмиль, это я. Знаю, что ты услышишь это, уже когда будешь дома, но...я просто хочу тебе кое-что сказать. Скоро у меня будет операция, но ты узнаешь, как всё прошло, когда будешь дома, так что не волнуйся. Доктор сказал, всё должно пройти хорошо. Если это правда, я скоро вернусь домой. Но если нет...в общем, именно поэтому я тебе и звоню.       Я… я просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя, ясно? Знаю, я редко говорил тебе это, но я правда люблю тебя. Просто... позаботься о себе. Садык – редкостный болван, но пусть приглядывает за тобой. Не забывай кормить кошек. Следи, чтобы мама хоть иногда приходила домой. Знаю, что всё это звучит, как будто я при смерти, но я не могу пойти на операцию, не дав тебе знать. Береги себя, братец. Я люблю тебя.»       Лукас помрачнел, оканчивая звонок, и прижал крепко сжатый в руках телефон к груди. Через несколько часов он позвонит Эмилю снова, чтобы рассказать, что всё прошло хорошо. Первое послание вышло трагичным и каким-то бестолковым, и, скорее всего, услышав его, Эмиль будет страшно волноваться.       Но высказать всё это и отправить ему было жизненно необходимо.       В следующий раз им с Матиасом удалось поговорить, уже когда Лукас сидел в коляске, цепляясь пальцами за подлокотники, а медсестра продевала иглу капельницы сквозь его измученную вену.       – Эй, Лукас, – норвежец оглянулся, встретившись с Матиасом взглядами. Тот был непривычно серьёзен и тревожно подёргивал край своего рукава. Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, и продолжил: – У тебя всё будет хорошо, понятно? Всё будет отлично. Тебе не о чем волноваться.       Лукас смотрел на него несколько мгновений, и на его лбу пролегли морщинки. Он был раздражён? Удивлён? Матиас не мог понять, но когда лицо норвежца вдруг снова приняло своё нейтральное выражение, он кивнул ему.       – Спасибо. Очень на это надеюсь.       – Поверь мне – я знаю, о чём говорю, – ухмыльнулся Матиас и был так обрадован, когда Лукас ответил ему собственной маленькой улыбкой. – Ты вернёшься сюда через несколько часов и снова будешь обзывать меня, будто ничего и не случилось. А ещё ты пойдёшь на поправку, так что соберись, забудь все страхи, и видал ты эту аритмию в гробу в белых тапках, слышал?       – Громко и ясно, – сухо отозвался Лукас, однако, кажется, приняв его слова. – Я постараюсь. Только не надо… – он прервался, изо всех сил подбирая слова. – Ты не так плох, Матиас. В небольших дозах. Спасибо за… Что ж, спасибо,– выражение лица другого парня смягчилось, и он медленно кивнул.       – Всегда пожалуйста. Я ведь ещё увижу тебя позже, да, Лукас? – в ответ последовала едва уловимая улыбка и прощальное помахивание ослабшей бледной руки. Матиас свесился с края своей койки, провожая Лукаса глазами, пока тот не скрылся из виду за дверями палаты: он казался хрупким и маленьким в этой инвалидной коляске; его угловатые костлявые плечи были напряжены, силясь не потерять равновесие. Когда дверь всё же захлопнулась, Матиас лёг на подушки с прерывистым вздохом. Чтобы он сам ни сказал Лукасу, спокойным было оставаться невыносимо сложно. С ним всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо.

***

      Первым, что Лукас успел заметить в операционной, был холод. Возможно, перед операцией так и должно быть, но он старался думать о чём-то отвлечённом, чтобы раз за разом не возвращаться к мыслям о ней и не поддаваться своим страхам. Он лежал на столе, сжимая ладони в кулаки и разжимая обратно, а вокруг суетились врачи, подготавливая инструменты и препараты. Он был неподвижен, одинок, беззащитен и окружён ими, подсознательно опасными, со всех сторон.       Через какое-то время кутерьма вокруг затихла, и анестезиолог в голубоватой медицинской маске склонился над ним, спрашивая приглушённым голосом:       – Ты готов, Лукас? – он едва дождался, пока норвежец слегка кивнёт, и продолжил: - Это комплексная операция, выполнялась ещё меньше сотни раз. Займёт несколько часов, ты будешь под наркозом всё это время. Просто постарайся не слишком нервничать.       На него надели дыхательную маску, и Лукас приподнял подбородок, чтобы позволить ей накрыть его рот. Он сделал вдох и почувствовал, как сладкий газ наполняет его легкие, медленно просачиваясь в кровь. Голова начинала кружиться, он сонно моргал, ощущая, как с каждой новой секундой тяжелеют веки.       Последним, что успел выхватить его опьянённый взгляд, был скальпель в руках хирурга, поднятый с предложенного медсестрой лотка, а потом острый кончик прижался к его груди, врезаясь в тонкую кожу и оставляя продольный кроваво-красный разрез.

***

      – С ним всё в порядке? – с нездоровым любопытством прозвучал тихий голос.– Мне кажется, он не дышит. Он дышит? Такой бледный. Питер, дорогой, отойди от его кровати.       – Почему тогда дядя Матиас может на ней сидеть? – послышался обиженный незнакомый голос, явно принадлежащий маленькому ребёнку. – Я намного меньше его, но ему на этой кровати сидеть можно! – кто-то другой шумно рассмеялся, и голос с грустью вздохнул.       – Потому что Матиас болен, а ещё ему наплевать на правила. Давай скорее, отойди.       – Прекратите оба. Вы едва ли не слюни на него пускаете, – язвительно начал другой, гораздо более знакомый голос. – Дайте ему хоть немного места. Он ведь и не должен выглядеть идеально после четырёхчасовой операции, верно? Ему просто нужны тишина и покой.       – Парень прав, – раздался третий голос, – глубокий и низкий баритон, очевидно, принадлежащий рослому мужчине. – Тино, Питер, дайте ему нормально дышать. И ты тоже отойди, Матиас, – стало слышно шуршание, и, кажется, кто-то пытался высвободиться из чужих рук. Кровать жалобно скрипнула от чересчур оживлённого движения.       – Я не делаю ему больно, остынь, Бервальд. Я просто на него смотрю.       – И сидишь на его кровати. И лапаешь его лицо, – начал тихий голос – определённо, Эмиля. – Если он проснётся, он убьёт тебя голыми руками. А потом скормит кошкам твои останки.       – Ты очень весёлый парень, я вижу, – с издёвкой сказал Матиас, закатывая глаза и фыркая. – Мне просто интересно, понимаешь? Я думал, он всерьёз собрался умирать. Он вёл себя так, будто готовился к смерти. Всегда он такой драматичный?       – Волноваться о том, что ты можешь умереть во время операции – это не драматично, а вполне естественно, – рассуждал Тино задумчиво, – Но, в конце концов, всё прошло успешно. Это ведь хорошо? Он сможет скоро вернуться домой?       – Доктор сказал, что он останется на некоторое время здесь под наблюдением, – Эмиль неожиданно проглотил ком в горле, с волнением оттягивая прядь своих волос. – Они не знают, вылечили ли все поражённые ткани в его сердце. Но сейчас он в порядке, и это главное. Я зашёл домой на обеденный перерыв, а он отправил мне голосовое сообщение, как будто был при смерти. Если увидит, что я здесь, с ума сойдёт.       – Не сойдёт, ты ведь пришёл, чтобы узнать, всё ли с ним хорошо, – финн успокаивающе похлопал Эмиля по плечу, будучи на несколько сантиметров ниже подростка. – Глядя на него, не похоже, чтобы он повёл себя так. Это даже очень мило с твоей стороны. Питер хотел увидеть Матиаса, а когда мы пришли, он сидел на его кровати, так что мы решили остаться.       – Что ты делал, Матиас? – в голосе Эмиля прозвучало подозрение, и Матиас усмехнулся выражению его лица.       – Читал свою книгу. Я дал ему её почитать, и ему, кажется, понравилось – это здорово! А ещё я присматривал за ним. Было бы ужасно, если бы он неожиданно умер, так что я решил, что кто-то должен следить за его состоянием. И вот теперь мы все здесь! Эй, Питер, хочешь ещё раз увидеть мой шрам?       – Да! Дай посмотреть, дядя Матиас! – воскликнул Питер радостно, но Бервальд строго покачал головой. – Ну папа! Нечестно, это же так прикольно!       – Это мерзко, а ты ещё слишком мал.       – Слишком мал? Бер, ему уже пять, – процедил Матиас с разочарованием. – Вот я в его годы уже выпивал–       – Что ж, я ни капли не удивлён. Иди сюда, Питер. – Мальчик послушно позволил ему поднять себя, прижимаясь к груди Тино, и тот погладил его по голове. – Мы должны вести себя тихо, ясно? Лукас очень устал, так что мы должны позволить ему отдохнуть.       – Кто он вообще такой? – спросил Питер, оглядываясь на него с искренним интересом. – Я думал, мы пришли сюда, чтобы увидеться с Матиасом. Он твой друг, дядя Матиас?       – Ну… думаю, можно сказать и так, но я, – самодовольный голос Матиаса был прерван стоном, и все едва не подпрыгнули от неожиданного звука.       Оказавшийся в центре внимания, Лукас медленно сонно моргал, прилагая все свои усилия, чтобы приподняться и сесть, и оглядывался, не сразу узнавая окруживших его людей. Эмиль тут же взял его за руки, помогая принять удобное положение и не задеть многочисленные трубки и провода. Наконец среагировав, Лукас удивлённо поднял брови.       – Что вы все здесь делаете? – он нахмурился, с отвращением подмечая свой охрипший голос. Эмиль неловко похлопал его по плечу, забывая, что ещё недавно сам заклинал всех к нему не прикасаться.       – Пришли убедиться, что ты в порядке, – тихий голос Эмиля звучал с явным облегчением. – Ты несколько часов был на операции. Кажется, теперь всё будет нормально, – Лукас медленно кивнул, не ответив. Казалось, он не до конца осознавал, что происходит вокруг, и Эмиль догадался, что всё дело в обезболивающих и недавнем наркозе. Будь старший брат в ясном рассудке, он наверняка бы потребовал всех оставить его в покое. – Как ты себя чувствуешь?       –…Больно. Швы болят, – норвежец осторожно прикоснулся рукой к своей груди, ощущая повязки и проходясь пальцами по новым проводам. – Кажется, моё сердце всё ещё бьётся слишком быстро.       Повисло напряжённое молчание. Эмиль скользнул рукой к его запястью, крепко прижав два пальца к сплетению вен, где отчётливо прощупывался пульс. Матиас тем временем снова незаметно придвинулся ближе и взлохматил волосы слабо сопротивляющегося Лукаса. Эмиль почувствовал, как кровь отливает от его бледнеющего лица.       Пульс был всё таким же частым, как и раньше.       – Эй, мистер! Вы друг Матиаса? – Питер свесился с рук Тино в сторону Лукаса, привлекая его внимание. – Он так и не объяснил точно, а я никогда не видел вас раньше, но мои родители остались здесь, когда мы пришли навестить дядю Матиаса, и я подумал, что вы знакомы.       Лукас уставился на мальчика, совершенно смущённый.       – Меня зовут Лукас Нильсен. Я терплю твоего дядю. А кто ты?       – Мой сын, – прервал их Бервальд, протягивая руки Тино, чтобы взять ребёнка. – Я его отсюда уведу. Сходим в парк, Питер, – мужчина опустил его на пол, а Матиас снова с улыбкой обернулся к Лукасу.       – Ты так напугал меня, принцесса. Я ждал целых четыре часа! Но тебе ведь теперь станет лучше, верно? Доктор сказал, что ты останешься здесь под наблюдением, и, хотя я внимательно слушал, он не сказал точно, насколько долго. Но это всё неважно. Ты пойдёшь на поправку! – он почти подпрыгнул месте, как вдруг Эмиль оттолкнул его. – Эй, это вообще-то было больно!       – Оставь моего брата в покое, – сказал Эмиль хмуро. – Не хватало ещё, чтобы ты сломал ему ноги.       Матиас поднялся, удивляясь такому тону. Парень всё ещё держал запястье своего брата, и в его голосе проскальзывало подозрение, если не страх. Датчанин пожал плечами, стараясь не обращать внимания на собственное пробуждающееся волнение, и снова забрался к Лукасу на кровать.       – Хочешь, я снова буду ночевать с тобой? Можно ведь? Это было так классно–       – Оставь меня, – прервал его Лукас, закрывая глаза. – Я устал. Дай мне поспать.       – Чувак, ты спал уже достаточно долго, – вздохнул Матиас, проводя рукой по его волосам. Когда голубые глаза резко открылись, уставившись на него, он медленно убрал руку, сконфуженно прижимая её к груди. – Прости. Я попробую поговорить с тобой, когда тебе станет лучше, – Эмиль закатил глаза, поднимаясь со своего места.       – Я куплю попить. Ты чего-нибудь хочешь? – Лукас покачал головой, и Эмиль, виновато улыбнувшись, ушёл в поисках торгового автомата. Вскоре Тино последовал за ним, объясняясь с мягкой улыбкой.       – Я скоро вернусь. Только посмотрю, где сейчас Бервальд и Питер. Матиас, Лукас, увидимся, – когда все четверо покинули палату, Матиас снова обернулся к Лукасу.       – Ты точно в порядке, Люк? – его голос прозвучал очень тихо, и Лукас вздохнул.       – У меня недавно была операция на открытом сердце. Мне очень больно, спасибо за неравнодушие, – несколько секунд спустя его голос смягчился, и он слегка покачал головой. – Прости. Мне просто плохо. Спасибо, что спросил. В конце концов, я всё ещё жив,– уголки его губ приподнялись в полуулыбке, и Матиас тихо усмехнулся.       – Всё хорошо. Иногда ты бываешь не в настроении, но я просто рад, что ты в порядке, – неловко улыбаясь, Матиас придвинулся ближе, склоняясь над ним. Лукас покрылся мурашками, сжимая простыни в кулаках и с тревогой глядя на его лицо. Он замер в считанных сантиметрах от его лба и какое-то время колебался, а затем прикусил губу и со вздохом отстранился. Лукас закрыл глаза, тяжело дыша, когда Матиас отвернулся, свесив безвольные руки и уставившись на пол.       –Тебе стоит попытаться уснуть. Тебе будет лучше, когда ты проснёшься.       – Да, возможно,– прошептал Лукас и, к удивлению Матиаса, дотянулся рукой до его предплечья, слабо сжимая. – Останься, пока Эмиль не вернётся. Останься со мной.       Грубый голос где-то в подсознании твердил Матиасу, что этот жест – лишь проявление страха перед уязвимостью и одиночеством; Лукас ещё не отошёл от наркоза и вряд ли до конца понимал, что говорит. Сам же Матиас прогнал эти мысли прочь, накрыв ладонь норвежца своей и держа её настолько крепко, насколько смог себе позволить, грустно улыбаясь.       – Конечно. Сладких снов, Лукас. Я буду здесь, когда ты проснёшься, – Лукас вздохнул, и вскоре, когда он уснул, его рука соскользнула на одеяло. Тогда Матиас взял её снова, осторожно поглаживая кончиками пальцев.       Все слова и обещания, что он говорил Лукасу с самого первого дня их знакомства, были искренни.       И сейчас лишь одно Матиас знал наверняка: он ни за что не сможет его потерять.