Колибри

      В первый раз, когда Лукас выбрался из своей кровати, со своей новой питательной трубкой, как ему казалось, мог стать последним. Поэтому Матиас был тем, кто постоянно покидал своё место, то раздражая Лукаса, то развлекая его. Его новая система была длинной, так что ему даже не приходилось от неё избавляться. Он, как и обычно, расположился на краю кровати норвежца, послушно протягивая ему лакрицу, после того, как Лукас отказался взять её у него изо рта.       – Знаешь, я ведь даже рад, что у меня проблемы с сердцем, – сказал он неожиданно, убирая волосы с лица. Сегодня они не были уложены, на удивление длинные.       – Да, это хреново. Это в каком-то смысле разрушило мою жизнь. Но всё могло бы быть хуже. Я имею в виду, есть ведь люди, которые умирают, даже после трансплантации, так что в моём случае всё не настолько плохо. Но я встретил тебя. Мне кажется, ты не веришь в судьбу, не так ли, Лукас?       – Нет, – ответил норвежец, хмурясь. – Это полный бред, – он говорил с пренебрежением, но чувствовал, как внутри разливается тепло от слов Матиаса. Так приятно быть желанным.       – Жаль, – датчанин ухмыльнулся, встряхивая теперь уже пустой пакет из-под сладостей и забрасывая его в ближайшее мусорное ведро, – Я тоже не верю, обычно. Но здорово думать об этом. Я бы не хотел, чтобы ты был болен – это то, чего я действительно не хочу – но я счастлив, что встретил тебя, Люк. За всем этим льдом снаружи ты такой милашка.       – Заткнись, Кёлер. – Лукас фыркнул, складывая руки на груди, когда Матиас усмехнулся, – Лесть тебе не поможет, – он разглядывал его какой-то момент, отмечая эту широкую улыбку и яркие глаза, а потом наклонился к нему, оставляя поцелуй на его щеке. Как ни в чём не бывало, Матиас лишь шире улыбнулся, поднимая голову, чтобы встретиться с его губами. На мгновение повисла тишина, иногда прерываемая тихими вздохами, а потом Лукас протолкнул кончик языка в его приоткрытые губы, заставляя усмехнуться в поцелуй. В этот раз Матиас был первым, кто отстранился, и Лукас увидел на его лице всю ту же самодовольную улыбку в сочетании с полузакрытыми глазами.       – Иногда ты ведёшь себя так, будто у тебя кусок льда вместо сердца, а потом делаешь что-то такое… Мне нравится эта твоя сторона, Нильсен.       – Злорадство – не самое лучшее качество, даже если ты и прав, – его щёки покрылись румянцем. Лукас потянул Матиаса за руку, и тот опустился рядом, так что они оказались лежащими бок о бок; парень легко прижал голову к груди норвежца. Вне поля его зрения, тонкие губы Лукаса растянулись в улыбке, он запустил пальцы в волосы Матиаса, заставляя его покрыться мурашками.       – Ну что? Ты не собираешься рассказать о своих чувствах ко мне?       – Осторожнее, Матиас, твой нарциссизм становится заметным, – сказал он строго, поглаживая его лицо ладонью, – Ты мне нравишься.       – Правда? Как это мило, Лукас.       – Это больше, чем просто терпимость, правда, – было в этом что-то, похожее на отказ, но он надеялся, что Матиас не придаст этому значения – хотя, скорее всего, он бы придал значение, со всей серьёзностью, с которой он к подобному относился. Матиас правда ему нравился – и как друг, и как человек, к которому он испытывал романтические чувства, вместо того, чтобы просто говорить с ним от одиночества и скуки. Если бы это было так, он бы сейчас не прикасался так невесомо к его коже, вырисовывая круги и очерчивая контуры его лица. Матиас улыбался его действиям, прижимаясь к его груди и вздыхая.       – Что ж, ты мне очень нравишься. Ещё и за то, что твои руки такие мягкие.       – Я знаю. Это лучшая черта во мне, – датчанин не был глупцом, как он иногда предполагал, и усмехнулся его сарказму. Учителя в школе всегда отмечали его попытки юмора, если он вообще с ними говорил. Было сложно сдерживаться, особенно, будучи окружённым идиотмаи-одноклассниками.       Матиас был другим. Ему действительно нравилась его компания.       – Не знаю, почему нас ещё не разделили по разным палатам. Я постоянно ухожу со своего места, а медсёстры сходят с ума, – его голос был приглушённым, глаза наполовину закрыты, и норвежец поднял брови в удивлении.       – Тогда, почему ты думаешь, тебе сменили систему? Здесь не так много места, куда они могли бы нас переместить, и к тому же, им, наверное, просто стало жаль несчастного умирающего Лукаса Нильсена, – он говорил тихо, но Матиас поднялся, шокировано уставившись на него. Лукас просто моргал, терпеливо ожидая, когда он ответит. Когда он заговорил, его голос дрожал.       – Не говори так, Лукас.       – Почему нет? Это может случиться, – Матиас помрачнел, слыша холодный тон его голоса, несмотря на то, что норвежец закусил губу. Вместо того чтобы поспорить, парень просто тяжело выдохнул через нос, раздражённый пессимизмом Лукаса.       – Не хочу этого слышать. Ты поправишься.       – Твой оптимизм невыносим, – неожиданно он почувствовал невообразимую усталость. Усталость от необходимости сидеть взаперти в больнице, не в состоянии иметь хоть какую-то свободу, от неопределённости, станет ему лучше или нет. Он утомлённо посмотрел на парня рядом, и все его переживания начали внутреннюю борьбу с чувством вины.       Казалось, его слова ранили Матиаса, и поначалу он сидел без движения, когда Лукас прижался лбом к его плечу. А потом, не говоря ни слова, он обнял его рукой за плечи, прижимая меньшего парня к своей груди в почти защитном жесте, зарываясь лицом в его светлые волосы.       – Ты меня до смерти доведёшь.       – Может быть. Скорее я, чем твоё сердце.       Они больше не поднимали эту тему после.

***

      Тино и Питер пришли навестить их во второй половине дня – Бервальд, по-видимому, работал сверхурочно, но финн и его пасынок не казались этим расстроенными. Тино, как обычно, принёс сладостей, а Матиас пытался уговорить Лукаса показать Питеру его новую трубку. Что было ожидаемо, он отказался, разочаровывая и Питера, и Тино.       Эмиль не приходил уже второй день подряд.       Матиас, кажется, заметил это, но не задавал вопросов, пока его друзья не ушли. Когда Тино увёл торопливо размахивающего рукой Питера, и двери за ними закрылись, он развернулся к Лукасу, поднимая брови. Норвежец был вежлив, когда говорил с Тино, но его поведение казалось странно вымученным.       – Так. Эмиля нет уже несколько дней, – он говорил спокойно, но Лукас напрягся. Он повернулся к нему спиной, избегая его взгляда и с головой зарываясь в одеяло. Матиас провёл рядом с этим парнем достаточно много времени, чтобы знать, что это его обычная реакция, когда он не хочет в чём-то признаваться. Несмотря на это, он продолжил более настойчиво: – Этому есть причины?       –Он не хочет видеть меня, – сказал он тихо, и Матиасу пришлось напрячь слух, чтобы ясно его расслышать, – Он злится на меня.       – Потому что…?       – Потому что он неблагодарный, вот почему.       – Оу-у, не надо. Он не настолько плох, – датчанин был искренне ошеломлён его словами. Лукас был готов целовать землю, по которой ходил Эмиль – не было ни единого сомнения в том, что обожает своего младшего брата. А теперь он потчти дрожал от злости,       – Что он сделал?       – Не хочу об этом говорить.       – Лукас–       – Я не хочу об этом говорить, – отрезал Лукас, заставляя Матиаса подпрыгнуть. Казалось, он был в ярости, закрывая лицо руками, – Прошу, Матиас. Не сейчас, – датчанин лишь кивнул, позволяя Лукасу с головой уйти в свои переживания.       Лукас молчал до самой ночи. Он лежал в объятиях Матиаса, переплетаясь с ним ногами. Тот гладил его по волосам, иногда оставляя поцелуи на его лице в попытке подбодрить, игнорируя раздражённый вид Лукаса и улыбаясь каждому его вздоху. Не в состоянии уснуть, Лукас неожиданно заговорил.       – Помнишь день, когда Бервальд и Тино забрали тебя? – Матиас посмотрел в его глаза, кивая, и Лукас сделал глубокий вдох, – Эмиль приходил навестить меня. И я обидел его.       – Ладно. Хорошо. – Медленно проговорил Матиас, ожидая, что Лукас продолжит. Когда никакого ответа не последовало, он решил проявить настойчивость, – Что случилось?       – Мы поссорились, – сказал он тихо, прижимаясь щекой к груди Матиаса и скользя пальцами по его плечу, – Он... он встречается с парнем. Он виделся с ним и лгал мне. Он с ним спал, Матиас, и не сказал мне ни слова. Мы поссорились. Он ушёл. И с тех пор мы больше не видимся.       – Почему ты так опекаешь Эмиля? – Лукас поднял на него взгляд, хмурясь, а потом снова положил голову ему на грудь со вздохом.       – Потому что я единственный, кто у него есть, – его голос был бесцветным. Он беспокойно улёгся напротив Матиаса, и тот убрал волосы с его лица, – Его отец оставил нас ещё до его рождения. А мама наняла сиделку сразу же после того, как привезла его из роддома. Я полюбил его, как только увидел – мне тогда ещё не было двух лет, но я помню это так ясно. Он был таким маленьким и уже с этими белыми волосами. Достались ему от отца – я не помню его, но у Эмиля от него остался фотоаппарат в его комнате. – Лукас прерывисто вздохнул, добавляя, - Я встретил кого-то, кто был моим. Наша мать не особо о нас заботилась, так что я знал, что я должен за ним присматривать. В первую ночь, когда он был дома, я взял с собой одеяло и подушку и спал возле его кровати. Пролез через прутья кроватки, чтобы держать его за руку – и потом я ещё очень часто так делал.       – Ты заботился о нём, потому что никто не заботился о тебе, – тихо сказал Матиас, теперь проводя подушечкой большого пальца по его щеке, – Ты не хотел, чтобы он испытывал то же, что и ты. Ты хотел, чтобы кто-то был рядом с ним, – это не был вопросом       – Матиас знал точно. Лукас кивнул, закрыв глаза.       – Ага. Вроде того, – слова отдавались горечью у него во рту, но каждое из них было правдой, – Просто тяжело думать о том, что он небезразличен кому-то почти так же сильно, как мне. Этот парень, Леон – у него шесть братьев и сестёр. Один из его братьев учится со мной в параллельном классе, и я знаю, что они по-настоящему счастливая семья. Они есть друг у друга. А у меня есть только Эмиль – моей матери наплевать на меня, и ты это прекрасно видел. Я бы не позволил Эмилю вырасти с мыслью, что его не любили, потому что я любил его больше всего на свете. И всё ещё люблю.       – Кажется, я опоздал на пару лет, – голос Матиаса был вымученно спокойным, и он вздохнул, прижимая Лукаса ближе к себе, – Мне жаль, Люк. Иногда семья – это хреново, поверь мне.       Лукас отдалился, хмурясь.       – Ты всегда хочешь говорить о моей семье, но о своей никогда не рассказываешь. Я знаю о Бервальде, Тино и Питере – но это семья твоего кузена, – он придвинулся ближе, кладя руку на его лицо. Парень замер, – Что насчёт твоих родителей? Расскажи мне о них.       – Есть одна причина, по которой я о них не говорю, – Матиас опустил взгляд, ища защиты от собственных воспоминаний, – Это совсем не счастливая история. Ты не захочешь её услышать.       – Я хочу, – Лукас очерчивал пальцами его скулы, говоря монотонно, но с теплом в голосе, – Расскажи мне. Пожалуйста, – Матиас продолжал молчать, и он глубоко вздохнул, – Почему–       – Когда мне было два или три года и я пошёл в детский сад, у меня начались проблемы с дыханием, так что меня положили в больницу, – его голос неожиданно надломился, вызывая у Лукаса тревогу, – Моим родителям сказали, что у меня увеличенное сердце. В те же выходные мой отец собрал вещи и ушёл. И мы больше о нём не слышали. Я тогда был совсем ребёнком, но мама уже никогда не была прежней. Даже когда она улыбалась, в её глазах была печаль, – с дрожащим голосом, он пытался сдерживать свои эмоции, горько улыбаясь. – Она была хорошей матерью, не пойми меня неправильно. Постоянно отвозила меня в больницу, следила, чтобы я принимал лекарства каждое утро… Когда я был ребёнком, она давала мне кусочек шоколада за каждую выпитую таблетку, – губы Лукаса тронула тень улыбки, и Матиас продолжил, блуждая взглядом по стене напротив, – Я не знал об этом тогда, но она была в депрессии. И не витамины она принимала каждое утро, как я тогда думал. Бервальд сказал – у неё был стресс. Они все так говорили: и врачи и члены семьи – всего лишь стресс. Они понятия не имели, что она страдала и ужасно устала, в одиночку воспитывая больного ребёнка. Думаю, в этом причина. Другой быть не могло.       – Так она была в депрессии, – прошептал норвежец, сминая пальцами ткань футболки Матиаса, – Что случилось потом? – Матиас с головой ушёл в свою историю и теперь был удивлён услышать голос Лукаса. Он попытался улыбнуться искренне, но не смог.       – За два или три месяца до того, как мне исполнилось семнадцать, у меня снова началось затруднённое дыхание, и мне нужно было лечь в больницу. Это случилось за два дня до того, как я поступил на лечение. Мама собиралась в магазин – так она мне сказала. Я играл в видеоигры в своей комнате, и… она вела себя странно. Долго стояла у двери и смотрела на меня, а когда я спросил её, что ей нужно, она просто подошла и обняла меня. А потом она ушла, но… Я должен был догадаться. Я просто позволил ей собраться и уйти, Лукас. Я не пытался её остановить. Я должен был остановить её, но был слишком занят видеоиграми.       Лукас почувствовал, будто его сердце тонет в груди, слыша горечь и боль в голосе Матиаса, и громко вздохнул, когда тот быстро моргал, сдерживая слёзы. Его опасения подтвердились, и он уже знал, что парень скажет дальше, стараясь быть более осторожным в своей настойчивости.       – Что случилось, Матиас?       – Она покончила с собой. Разогналась на машине, съехала с моста и утонула, прежде, чем кто-то мог найти её, – хорошо, что Матиас так решительно избегал встречаться с его взглядом – кто знает, как бы он отреагировал, увидев ужас в глазах Лукаса, – В её понимании было лучше умереть, чем воспитывать больного ребёнка. Помнишь, я сказал, что моя болезнь несерьёзна? Она достаточно серьёзна, чтобы мои родители отказались от меня.       – Не говори так, – тихо сказал Лукас, обеими руками обхватывая лицо Матиаса. Тот отвёл глаза, но Лукас лишь спокойно всматривался в черты его лица, – Ты не можешь этого знать.       – Что ещё это могло быть, Лукас? – прошептал Матиас, сжимая руки на запястьях парня, проводя пальцами по мягкой коже, – Мои родители узнали, что я болен, и мой отец ушёл в ту же неделю. Мне нужно было лечь в больницу, и моя мать покончила с собой. Что ещё могло заставить их это сделать?       Лукас даже не стал вдумываться в его слова, вырисовывая линии кончиками пальцев на его лице.       – Может быть, они просто боялись, что ты умрёшь раньше них. Может быть, они просто не хотели видеть, как их сын умирает. Я не могу быть уверен насчёт твоего отца, но твоя мать, возможно, любила тебя слишком сильно, чтобы позволить этому случиться. Ты не задумывался над этим? Семья всегда имеет для человека смысл, Матиас. Я знаю это, лучше, чем кто-либо другой.       Между ними повисла тишина, и у Лукаса возникло впечатление, что Матиас борется со своими чувствами, чтобы скрыть их внутри. Почему-то он сомневался, что парень задумывался над тем, что его мать заботилась о нём до самого конца.       Через несколько мгновений Матиас медленно кивнул. Он сделал глубокий вдох, закрывая глаза, а потом притянул Лукаса в крепкие объятия.       – Пожалуйста, не оставляй меня. Я не могу потерять и тебя тоже, – Лукас придвинулся к нему, дотягиваясь рукой, чтобы гладить его по лицу, когда тот уткнулся носом в его шею, – Я не хочу потерять тебя. Прошу, Лукас–       – Этого не случится, – его голос был тёплым, хотя он сомневался в собственных словах, – Ты не потеряешь меня, Матиас. Всё будет хорошо, – он прижался поцелуем к его щеке, запуская руки в его волосы, пока тот не успокоился рядом с ним. Он не был уверен в том, что Матиас поверил ему. Он не был уверен в том, что поверил самому себе. Но видя спокойствие на его лице и чувствуя, руки, крепко обнимающие его, Лукас решил не разрушать эту мечту.