Колибри

      Было холодно. Невыносимо, неописуемо холодно.       Боль пронизывала его тело до самых костей. Всё, чего он мог желать сейчас – чтобы его сердце забилось снова. Он бы свернулся в кокон под одеялами, прижал бы к груди бутылку горячей воды – хоть что-нибудь, что избавит его от боли. Его кожа горела огнём, кажется, раскаляясь добела.       Он мог слышать гул голосов вокруг, таких ясных и не заглушаемых стуком его сердца. Он узнавал спокойные голоса докторов, погружённых в свою работу. Сквозь механический рокот он услышал и знакомый голос, поражаясь тому, с какой отчаянной мольбой он звучал. Он умолял спасти его. Он хотел, чтобы Лукас очнулся.       –Разряд, – произнёс уверенный голос.       А потом что-то ударило по его ушам. Он хотел бы зажмуриться в отвращении. Ещё недавно умолявший голос сейчас тяжело дышал, хватая воздух, и кто-то, кто бы он ни был, пытался его успокоить.       – Разряд.       Удар.       – Прошу вас, спасите его.       – И ещё раз. Разряд.       Удар.       – Вы должны спасти его, вы должны– можете забрать моё сердце, можете сделать со мной что угодно–       –Не срабатывает – сказал тихий, уверенный голос, – Мы лишь мучаем его. Он не очнётся, – внутри начала разрастаться паника, – Посмотрите на него, посмотрите на его вес. Даже если нам удастся вернуть его, ещё один раз он не перенесёт.       –Хорошо, мы продолжим до пяти раз. Если он не отреагирует, мы остановимся – голос был приглушённым, но явно главенствовал над остальными врачами, и он почти почувствовал, как воздух вокруг наполняется гневом.       – Вы не можете остановиться! – голос сорвался до крика, – Вы должны вернуть его! Вы должны спасти его!       – Матиас, пожалуйста– прервал его другой взволнованный голос, – Ты должен взять себя в руки, они пытаются помочь ему.       Удар.       – Нет, они сдаются! Вы не можете так поступить! Очнись, Лукас! Очнись! Я прошу тебя, очнись– ты должен проснуться– ты не можешь оставить меня! Лукас, очнись!       – Это последний раз, – прозвучал мрачный голос, заставляя Матиаса вскрикнуть от отчаяния, – И мы остановимся.       Разряд.       Тишину, воцарившуюся перед последним ударом дефибриллятора, нарушали лишь всхлипывания Матиаса. Доктор отвернулся – избегая испуганных взглядов, избегая взгляда плачущего пациента и мальчишки с дорожками слёз на щеках – мрачнея в лице и кивая остальным. Он закатал рукав, уже собираясь констатировать смерть, как вдруг монитор вновь раздался дрожащим писком.       Все обратили взгляды на извилистую зелёную линию. Матиас поднял голову с плеча Тино, напуганный и потерявший надежду. Доктор медленно протянул руку, обхватив запястье Лукаса, и с каменным лицом обернулся к своим коллегам.       – Пульс есть. Нам удалось вернуть его.       Матиас решительно вырвался из рук Тино, но Бервальд крепко удержал его, несмотря на его проклятия и мольбы отпустить. Он тщетно пытался ухватиться за воздух, на месте которого ещё недавно были спины удаляющихся из палаты врачей, в надежде дотянуться до Лукаса. Его грудь заметно вздымалась и опускалась.       – Пожалуйста, Бервальд, – его голос был сорван после всех криков, – Отпусти меня. Мне нужно увидеть его! Я должен быть рядом!       – Ты ничего не можешь для него сделать, – голос Бервальда, всё ещё мрачный, теперь звучал ещё и с жалостью, и датчанин стиснул зубы. – Врачи вернут его сюда. Им просто нужно проверить его состояние.       Матиас постепенно расслабился в руках Бервальда, а тот перестал удерживать его так крепко. Тино смотрел на них, тревожно кусая губы, а потом развернулся к Эмилю. Он молчал всё это время, а теперь стоял, опустив голову, и его лицо всё ещё было покрыто красными пятнами и дорожками слёз.       – Эмиль? – услышав своё имя, он поднял встревоженный взгляд. Не говоря ни слова, Тино протянул к нему руки, но Эмиль колебался. Он был растроган тем, насколько парень оказался привязан к Лукасу. Он не был тем, кто может легко выражать свои чувства, и потому просто затравленно смотрел на Тино.       Финн с грустью понял, что никогда прежде Эмиль ещё не сталкивался с такими жестами от кого-то, кроме его старшего брата. Возможно, сейчас он понял, насколько он всё же юн – Тино не был уверен – но, что бы то ни было, Эмиль подошёл ближе и позволил себя обнять. Он стоял, замерши и не пытаясь ответить, пока финн не почувствовал его тёплые слёзы на ткани своей рубашки. Узкие плечи вздрагивали от каждого тяжёлого вздоха.       – Что он имел в виду, – сказал Эмиль хриплым от горечи голосом, – Что доктор имел в виду, когда сказал, что он не перенесёт ещё один раз? Это– он отстранился, чтобы с ужасом взглянуть Тино в глаза, – Это значит, что он умрёт?       Тино вздохнул, не зная, что ответить. Они все слышали это, но никто из них не обмолвился словом, потому что сказанное доктором было слишком мрачно и похоже на приговор. Он бы солгал, он бы притворился, что врачи говорили о текущей ситуации, а не о будущем. Но его сердце разбилось где-то в глубине наполненных страхом глаз Эмиля. Он не мог солгать ему. Он не мог дать ему пустую надежду.       – Я не знаю, Эмиль, – начал он спокойно, – Я не могу быть уверен точно, о чём они говорили. Но нам стоит быть готовыми ко всему. – Он встретился с его взглядом, и Эмиль проглотил ком в горле, – Лукас...может не поправиться. Он очень болен. Ты ведь знаешь?       Парень медленно кивнул, и Тино пожалел о сказанном. Он прекрасно знал, что настоящей семьёй для Эмиля был только Лукас. Прогоняя все мысли, он снова обнял его, пытаясь хоть как-то утешить. В этот раз Эмиль ответил на объятие.       Молча Тино думал о том, как же хорошо, что Питер не видел всего, что здесь произошло.       Бервальд и Матиас сидели, не говоря ни слова. Датчанин всё ещё цеплялся за его руки, будто за единственную спасительную нить, и он не хотел его отталкивать. Опуская взгляд, он видел пятна крови Лукаса на футболке кузена, и красно-бурые пятна сильно контрастировали с чистой белой больничной одеждой. Матиас бессмысленно смотрел на светлые простыни, опустошённый недавней истерикой.       – Матиас...       – Я знаю, что я эгоист, – тихо отрезал он, – Я постоянно думаю лишь о себе. И ты знаешь: иногда я бываю самым самовлюблённым человеком на Земле. Но я хочу, чтобы он жил. Не только ради меня, но и ради Эмиля. Он тоже нуждается в Лукасе. Я знаю, что мы с ним знакомы совсем недолго, но я люблю его, Бер. – Он поднял на него взгляд. Его глаза блестели, мокрые от слёз, а губы растянулись в широкой безрадостной улыбке, – Ты ведь знаешь, каково любить. И ты бы не смог жить без Тино, верно?       – Нет, – тихо ответил швед, и Матиас прикрыл глаза, – Я бы не смог без него.       – Я чувствую тоже самое к Лукасу, – прошептал он, сжимая ткань простыни в свободной руке, – Я бы продолжил существовать без него, но это не жизнь. Я бы проживал день за днём, зная, что парень, которого я любил, умер на моих глазах, и я ничего не смог сделать. Это ад. Глупо, не правда ли? – влюбиться в кого-то, кто так тяжело болен. – Матиас выпрямился, разбито улыбаясь, – Но он не умрёт. Я не позволю ему умереть. Ты сам видел: его сердце остановилось, но он вернулся. Я сделаю, всё, что в моих силах, чтобы ему стало лучше. Он не умрёт, пока я здесь.       Бервальд встретился со взглядом Тино, почти чувствуя его горечь. Эмиль заливался слезами, сдавшись и приняв возможность худшего исхода. Матиас с головой ушёл в такой приятный самообман. Бервальд знал, что он ни за что не поверит в то, что Лукас умирает, и даже не станет пытаться сохранить здравомыслие.       Он должен был сделать хоть что-нибудь. Он прочитал по губам Тино, что тот просто боится заговорить, пока Эмиль рядом, и кивнул ему. Губы финна тронула слабая улыбка, и он провёл ладонью по волосам Эмиля, как делал сотни раз с Питером.       – Я помогу ему поправиться, Бервальд, – повторил Матиас, не открывая глаз, – Даже если для этого придётся отдать ему своё сердце. Вот увидишь.       Никто не ответил ему.

***

      Лукас проснулся в тёмной палате, с новым катетером, поведённом через его нос. Сердце как никогда сильно стучало в груди.       Он пытался осознать, что с ним произошло, дыша тяжело и измученно. Сквозь застилающую глаза мутную дымку он видел слабо освещённую комнату. Возможно, это была глубокая ночь или раннее утро. Он попытался согнуть пальцы, – онемевшие мышцы ныли – дотягиваясь дрожащей рукой до лица и касаясь новой трубки. Воспоминания вернули его в чёрный туман, в котором он находился последние несколько часов. Он увидел фигуру, стоящую на коленях у его кровати, положив голову на его ногу.       Кто знает, как долго Матиас был рядом с ним, пока не уснул. Его волосы были спутаны и не уложены, как если бы он много раз пропускал через них пальцы. Лицо было мрачным, брови нахмурены. Он находился в совершенно неудобной для сна позе, хотя его кровать стояла неподалёку. Вздрогнув, Лукас вдруг понял, что Матиас так хотел остаться рядом с ним, что ему было наплевать.       Приступ кашля не дал ему закончить мысль. Он согнулся пополам, отчаянно хватая воздух. Внутри всё горело, но по телу бежали ледяные мурашки, когда он увидел брызги крови на простынях.       – Лукас! – Матиас проснулся, поднимаясь на ноги. Он схватил его за плечи, не позволяя проглотить заполнившую рот кровь. Лукас цеплялся за него, глаза застилали слёзы стыда и боли, и Матиас шептал ему на ухо, успокаивая, пока приступ не закончился: – Всё хорошо, Лукас. Я здесь. Дыши глубже, ладно? – кровь всё ещё стекала по его подбородку, парень стёр её и поднёс стакан к губам Лукаса. Он сделал несколько глотков, но тут же выплюнул всю воду. – Эй, что такое?       – На вкус, как кровь, – произнёс он хриплым от боли голосом, – Не могу проглотить. – Он не мог встречаться со взглядом Матиаса. Он знал, что если посмеет посмотреть в его глаза, он увидит в них страх, скрытый за обманчивой надеждой. Если Матиас хочет казаться убедительным, ему придётся научиться улыбаться не так вымученно.       Датчанин сел на край кровати и взял его за руку. Только до руки он и мог дотянуться, смутно заметил Лукас: к его лицу был приклеен катетер, он весь был опутан паутиной проводов, так что Матиасу приходилось быть ещё более осторожным, чем раньше. Он больше не мог лежать рядом и крепко обнимать его. Он не мог даже заставить себя сжать руку Лукаса, будто он был куклой из хрупкого фарфора и мог разбиться в любой момент.       – Оно снова остановилось? – Матиас взглянул на него видя, как он опускает голову, пытаясь спрятать страх в своих глазах, – Моё сердце остановилось, я прав? – добавил он, вгоняя того в ступор, – Остановилось. Снова.       Матиас пытался найти ответ, но неожиданно испуганный голос Лукаса встревожил его. Он не мог солгать ему – он не мог пойти против своей любви к нему, не мог заставить разозлить его своей ложью. Он долго подбирал слова, потирая руки и бегая взглядом по стене напротив.       – Да. Остановилось.       Лукас не то вздохнул, не то усмехнулся. Матиас оглянулся с тревогой, видя, как он согнулся, дрожа от истерического смеха. Он заговорил, подняв голову, и слёзы катились по его щекам:       – Три раза. И я всё ещё здесь, и не могу просто умереть наконец.       – Лукас…       – Первый раз был на экзамене, – начал он, тяжело дыша и отчаянно взывая к своим воспоминаниям, – Тогда я поступил на лечение. Тогда я узнал, что болен. Второй раз – когда мы только встретились, и ты донимал меня. И теперь оно остановилось снова, – Его глаза были наполнены страхом, но на губах дрожала широкая улыбка. – Когда будет последний раз? Когда они сдадутся и не станут возвращать меня к жизни?       – Никогда, – отрезал Матиас, и никто из них не был этим удивлён. – Они не остановятся, пока ты не будешь здоров, – он крепко сжал его руку, и Лукас вздрогнул, будто этим жестом парень сломал его запястье. Матиас снова заговорил, стараясь звучать ровно и уверенно, – Просто сохраняй спокойствие, Люк.       – Меня зовут Лукас! – неожиданно гнев взял над ним верх, разрастаясь от паники и горя. – Как, чёрт возьми, я должен оставаться спокойным? Я умираю! – кажется, Матиаса эти слова больно задели, и Лукас помрачнел, – Ты ведь знаешь, что это правда? Я умру, – он прервался, глотая воздух и прижимая ладонь к груди.       – Ты не можешь этого знать, – парень был теперь единственным, кто пытался ухватиться за спасительную нить надежды и сохранить самообладание. – Ты можешь поправиться.       – Как? Операция не помогла мне с первого раза. Готов поспорить, не поможет и со второго. Лекарства никак не действуют, а моё сердце – оно просто пытается убить меня, оно бьётся всё быстрее с каждым днём, и этому нет конца. Я умру, и ты не скроешь это факт ни за какими словами, – его глаза снова наполнились слезами, и он торопливо стёр их краем рукава. – Что станет с Эмилем? Он не сможет остаться один – я его семья. Я не могу оставить его! – он замолчал, а когда заговорил снова, его голос был задушен рыданиями: – Я не могу оставить тебя.       – Ты меня не оставишь, – его голос оставался спокойным, но Матиас боролся с собой, не давая рукам сжаться в кулаки. – Если это случится, ты будешь уже третьим человеком среди тех, кого я потерял. Я уже пережил подобное и не хочу, чтобы это произошло снова. И есть большая разница между просто расставанием и смертью одного из нас. Я люблю тебя, как никого другого, Лукас. Но я предпочёл бы расстаться с тобой навсегда, чем позволить тебе умереть. Ты будешь жить, пока жив я. Пока я здесь, ты можешь поправиться. У меня впереди ещё пятьдесят или даже шестьдесят лет, и все их я хочу провести вместе с тобой.       – Матиас, ты не можешь знать. Я могу умереть в течение недели. Сколько раз им пришлось ударить меня током? – датчанин не ответил, и Лукас почувствовал жалость к самому себе. – Скажи мне. Сколько–       – Пять раз, – отрезал Матиас, запуская руки в спутанные волосы и пытаясь дышать ровно, – им пришлось сделать это пять раз, чтобы реанимировать тебя. Это произошло прямо здесь, на наших глазах. Боже, Лукас, Эмиль плакал! Он все глаза выплакал, а Тино пытался его успокоить. Это было ужасно. Я видел тебя, и в тот момент ты был мёртв – теперь я знаю, что такое ад. А потом они забрали тебя, а когда ты вернулся, я знал, что больше не смогу отойти от тебя ни на шаг. Ты заставил меня влюбиться в тебя, Лукас. Это лучшее и худшее, что случалось со мной.       – Ты такой идиот. Невыносимый идиот, – Лукас закрыл глаза, потирая лоб рукой и выдыхая. – Ты влюбился в смертельно больного человека. В больнице. Ты прав, это худшее решение в твоей жизни.       – Верно, – ответил Матиас тихо, уже совершенно спокойный. – Потому что мне бы пришлось жить с постоянным страхом, что в один прекрасный день тебе может стать хуже, и однажды мне бы пришлось признать возможность этого. Но это и лучшее, потому что я встретил тебя. Я влюбился в прекрасное, загадочное создание и понял, что моя жизнь может быть не такой уж хреновой. Я влюбился в того, кому могу помочь, – он поднял голову, и Лукас увидел его обычно раздражающую, светящуюся гордостью улыбку. – И я скажу тебе ещё раз: пока я здесь, с тобой всё будет в порядке.       – Глупец, – прошептал Лукас, от боли закрывая глаза. С трудом выпутавшись из проводов, он придвинулся ближе и прижался к груди Матиаса. – Ты заслуживаешь кого-то намного лучше меня. Ты заслуживаешь лучшего.       – Я не хочу лучшего, – ответил он и склонился, оставляя поцелуй на губах норвежца.       Разумеется, жестокие обстоятельства никогда не оставят их в покое.       Матиас проснулся на следующий день, когда пришёл доктор и попросил Лукаса поговорить наедине. Вообще-то это не было просьбой: испуганного, его вывезли из палаты на инвалидной коляске, прежде чем он успел возразить. Датчанин на полчаса остался в палате один, расстроенный и встревоженный, пока, в конце концов, не провалился в сон. Он не понимал, как мог уснуть, когда его голова гудела от волнения за Лукаса, но, к счастью, на этот раз его не преследовали кошмары о том, как норвежец умирает.       Он проснулся от слёз, капающих на его лицо, и мягких пальцев, которые механически перебирали его волосы. Лёжа головой на коленях Лукаса, он замер и поднял глаза, встречаясь с пристальным взглядом норвежца. Его губы вытянулись в тонкую полоску, и это движение не предвещало ничего хорошего.       – Ты спал так долго, – он говорил очень тихо, и Матиас проглотил ком в горле. Случилось что-то ужасное, если Лукас так ведёт себя. Он приподнялся, подушечкой большого пальца стирая слезу с его щеки, и парень слегка придвинулся ближе навстречу его прикосновениям.       – Я очень волновался. Просто отключился, наверное, – Лукас вздохнул, и Матиас начал настойчиво: – Что случилось? Расскажи мне, – когда тот промолчал, он притянул его к себе, легко касаясь губами его лба. – Пожалуйста, Лукас. Я здесь. Ты можешь всё мне рассказать.       – Я знаю, – слёзы снова покатились по его щекам, но его лицо оставалось спокойным. – Мне просто очень грустно.       – От чего?       – От того, что я умираю.       Тяжёлые, как свинец, эти слова повисли в воздухе. Напряжению было уже некуда расти, слёзы ручьями лились из глаз Лукаса, Матиас всё ещё пытался до конца осознать сказанное им. Он, наверняка, ошибается. Он всегда принимает всё, что говорят врачи, так близко к сердцу. Парень в его руках был вдребезги разбит, но Матиас хранил молчание. Он просто преувеличивает. Он всегда преувеличивает, даже если всё идёт не так плохо.       – Ты не умираешь.       – Нет, Матиас, – он прерывисто вздохнул, содрогаясь всем телом, – я умираю. Я не знаю, когда это случится, но всё уже предопределено. И я пытаюсь понять, что случится, когда меня не станет. Кто будет следить за домом. Кто будет заботиться об Эмиле. Кто будет оплачивать налоги каждый месяц…       – Прекрати драматизировать, Люк, – тень шутки в его словах исчезла, стоило ему взглянуть на Лукаса. Все слова, что он хотел бы сказать, чтобы разбавить напряжение, утонули в этих безжизненных, опустошённых глазах.       – Желудочки моего сердца изношены. Операция не помогла, если даже не сделала всё хуже. Моё сердце, в худшем случае, совершает сотню ударов за минуту. Знаешь, что сказал доктор? – Лукас повернулся, упираясь взглядом в потолок. Слёзы высыхали на его лице, а уголки губ приподнялись в улыбке. – Он сказал, что моё сердце вибрирует. Бьётся так быстро, что это можно назвать вибрацией. Хочешь знать, как он назвал меня? Он сказал, что я будто колибри. Эти маленькие птицы, которые живут несколько лет и умирают молодыми. Моё сердце убьёт меня. Его силы на исходе, Матиас. Они ищут новые способы лечения. Это было бы чудом. Они найдут где-нибудь кардиостимулятор и посмотрят, доживу ли я до операции. Всё тот же бред. Я в любом случае умру, – Лукас замолчал, усмехнувшись. Его глаза снова были на мокром месте. – Так странно приятно говорить это, и я знаю, что это правда.       – Нет. Нет! Этого не случится, – Матиас отстранился, качая головой в отрицании. Лукас смотрел на него, и в груди было больно ещё от чего-то, кроме болезни, когда датчанин вцепился в его волосы обеими руками. – Ты не умрёшь.       – Матиас–       – Нет, – отрезал он, сжимая его лицо ладонями. Лукас оставался неподвижен, опустив взгляд, и Матиас глубоко дышал в попытке сохранить самообладание, – Лукас, пожалуйста, прекрати. Ты не умрёшь.       Вместо ответа, Лукас достал из кармана помятую, забрызганную кровью салфетку.       – Это случится, – сказал он, и правдивости его словам придавал спокойный взгляд влажных от непрошенных слёз глаз. – Моё сердце снова остановится, и я умру прямо в этой больнице. Прости, Матиас. Всё правда было бы лучше, если бы ты влюбился в человека со здоровым сердцем, потому что моё меня погубит, какие бы чудеса врачи не обещали, – его голос начал дрожать, но он продолжил: – Мне жаль. Чего я действительно не хотел делать – так это причинять тебе боль.       – Я думал, твоя главная цель – не умереть, – казалось, он едва сдерживает слёзы, но когда он поднял взгляд, его глаза были пусты. – Я не позволю этому случиться. Я так много раз говорил это, но это правда. Ты выживешь, Лукас. Ты будешь жить.       Лукас смотрел на него полным жалости взглядом, а потом улёгся в кровати, разворачиваясь к нему спиной и проводя пальцами вдоль трубки на своём лице.       – Я попытаюсь уснуть. Голова болит.       Он не стал сопротивляться, когда после нескольких минут сомнений, Матиас лёг рядом, прижимаясь к нему и обнимая за талию. Он молчаливо предложил ему тепло и поддержку, находя покой в этих объятиях.       На следующий день Лукас всё так же кашлял, и кровь лилась у него изо рта. Врачи не стали давать этому объяснений, чтобы не создавать лишние причины для волнения. Кровотечение заканчивалось как раз тогда, когда жидкость заполняла его рот, начиная литься с уголка губ, и Матиасу пришлось взять на себя обязанности медсестёр. Он проснулся в два часа утра, чтобы послушно вытереть кровь с лица и груди Лукаса и крепко обнять его дрожащее от холода тело.       На второй день Лукаса снова вырвало, и он не мог есть всё оставшееся время. Теперь его вес опустился до отметки в 43 килограмма, и врачи не придумали ничего лучше, кроме как снова прибегнуть к вливанию, так что Матиасу пришлось удерживать Лукаса и помочь выдержать боль, когда они снова провели катетер через его нос.       На третий день Бервальд покинул палату, когда Эмиль не выдержал и разрыдался, повисая на плече брата и повторяя, как он его любит. Тино отвёл глаза в приступе необъяснимого смущения, пока Лукас проводил ладонью по волосам Эмиля, успокаивая, целуя в лоб и говоря, что он любит его тоже.       На четвёртый день врачи пришли с новостью, что они получили новый кардиостимулятор, и теперь нужно лишь немного подождать, пока состояние Лукаса не улучшится, и он сможет перенести операцию. Тино отчаянно настаивал на том, чтобы операцию провели как можно скорее, и он отказывался успокоиться и замолчать, так что его выпроводили из больницы.       На пятый день, насмотревшись на то, как Лукас лежит без движения, уставившись на потолок, и слёзы катятся по его лицу, Матиас понял, что с него хватит.

***

      – Лукас, просыпайся, – кто-то тряс его плечо, осторожно, но торопливо, и он приоткрыл глаза, недовольно хмурясь. В полумраке он увидел Матиаса, который отчаянно старался его разбудить. Почему-то он был в своей повседневной одежде.       – Чего тебе? – норвежец не смог скрыть раздражение в слабом голосе. Который был час? Три утра? Что нужно этому идиоту? Матиас поморщился и сильнее сжал его плечо. Вместо привычной больничной одежды на нём были джинсы и футболка, и замешательство Лукаса только возросло.       – Тебе пора вставать. Нужно поспешить, только будь потише, иначе медсёстры придут сюда. Поверь мне, это – худшее, что может случиться.       Лукас послушно поднялся. Усталость отзывалась болью в костях. Матиас суетился вокруг, собирая сумку и роясь в недрах своего шкафчика. Положив книгу к остальным вещам, он заметил, что Лукас проснулся, и протянул ему пару брюк и свитер.       – Переодевайся. Подожди, давай я помогу тебе, – Матиас оставил свою сумку и подошёл к мониторам у его кровати. Норвежец с удивлением наблюдал, как он нажимает на какие-то переключатели, а потом удаляет трубку с его тела с предельной осторожностью. – Если ты вытащишь их, не отключив, то медсёстры это услышат. Нам нужно быть тихими, как мыши, Лукас. Ты справишься с остальными сам?       – Наверное... но зачем? – Лукас страдальчески вздохнул, разочарованный необходимостью подниматься в такую рань, – Сколько времени?       – Пять утра, – ответил Матиас коротко, закинув рюкзак на плечо, – Поторопись, следующий обход начинается в половину шестого, и нам нужно уйти раньше. Ты ведь можешь сам идти? С коляской мы провозимся слишком долго...– он задумался на мгновение, тяжело вздохнув, – Если будет нужно, я понесу тебя на руках. Одевайся.       – Ты...– Лукас взглянул на вещи в своих руках, нахмурившись. Это была его одежда, оставленная, когда он поступил на лечение. Он поднял удивлённый взгляд на Матиаса, – Ты давно планировал это? Ты...мы сбежим отсюда?       – Да, в этом и заключается моя идея, – в других обстоятельствах он бы самодовольно усмехнулся, но усталое мрачное выражение въелось в черты его лица, не оставляя места улыбке. Лукас понял, что он совершенно серьёзен, и они действительно уходят, – Не волнуйся. Я взял твои лекарства, телефон, и больница на быстрой связи. Нам просто нужно для начала покинуть это место, и время не на нашей стороне.       – Какой же ты идиот, – под его пристальным наблюдением, норвежец быстро переодевался, неуверенно и скованно двигаясь. Матиас вздрогнул, поймав взглядом его выпирающие рёбра и тонкую талию, и Лукас торопливо натянул на себя свитер, скрывая их. – Зачем вообще ты делаешь это? Это просто глупо, да ещё и рискованно–       – Это всё для тебя, – тихий искренний голос Матиаса звучал так, будто вопрос его ранил, и Лукас взглянул на него встревоженно, – У тебя всё идёт просто ужасно в последнее время. Я решил, что если я смогу вытащить тебя отсюда, это сделает тебя счастливее, хотя бы ненадолго. Забирать тебя больше, чем на один день, слишком рискованно, но мне и дня будет достаточно. Ты хочешь этого?       – Ты вообще продумал это? – Лукас старался скрыть горечь в голосе, и Матиас слегка улыбнулся.       – Тино и Бервальд ждут снаружи. Эмиль должен быть с ними. Он-то и принёс твою одежду. Нам придётся пройти мимо кабинета медсестёр. Те, что обходят палаты ночью, обычно смотрят повторы с Джерри Спрингером в этом время. Мы можем уйти только через пожарный выход, иначе нас остановит охрана, если мы пройдём через приёмную. Ты проведёшь этот день у меня дома. Бервальд уже натренировал своё каменное лицо на случай, если из больницы позвонят, – Матиас закусил губу, излучая надежду, – Ты в деле?       Лукас молчал в раздумьях. Он прекрасно знал, что при его состоянии покидать больницу – не лучшая из идей. Но бледные стены пустой палаты совсем не помогали ему поправиться, заставляя мечтать сбежать из этого плена. Он взглянул на Матиаса, и тот протянул руку в приглашающем жесте.       Подавив сомнения, норвежец взял его за руку.       Короткий путь занял у них пятнадцать минут, потому что Лукас еле тащился рядом с Матиасом, пока тот уговаривал его продолжать идти. Он хотел уйти отсюда как можно скорее, но Лукас останавливался каждые пять минут, чтобы отдышаться, опираясь на стену, отчего у Матиаса едва не сдавали нервы.В какой-то момент он чуть не закашлял, но Лукас накрыл его рот рукой, ожидая, пока медсестра в соседнем коридоре не скроется из виду. Не обязательно быть врачом, чтобы понять, что в это время им стоило находиться в кровати, не говоря уже об их побеге.       Одежда висела на Лукасе, а его кожа была мёртвенно бледной.       Оба вздохнули с облегчением, миновав пожарный выход и оказавшись на свежем и холодном утреннем воздухе. Дыхание срывалось с их губ облачками пара. Матиас потянул норвежца за руку к ожидающей их машине, фары ярко освещали темноту вокруг. Эмиль вышел и направился им навстречу, заметно взволнованный, неожиданно обнимая Лукаса и помогая ему расположиться на заднем сидении. Тино развернулся к ним, округлив глаза.       – Ты в порядке? Вас точно никто не заметил?       – Нет, – ответил Матиас, приобняв норвежца и тесно прижимая к себе, несмотря на его протесты, – Но нам лучше уезжать прямо сейчас. Они заметят, что нас нет, и поднимут тревогу, а я хотел бы провести этот день дома, где меня никто не будет доставать. Бервальд остался?       – Ну, нам нелегко оставлять Питера дома одного. В любом случае, вожу я намного быстрее, так что пристегнитесь, – Тино улыбнулся, отворачиваясь, и завёл машину. Лукас оказался зажат между своим братом и Матиасом. Парень скользил ладонью по изгибу его спины, успокаивающе поглаживая. Эмиль заправил прядь волос за его ухо, улыбнувшись.       – Я знал, что Тино приедет забрать меня, но не думал, что это будет так рано.       – Так вы все были в курсе, и я узнал об этом последним? – сказал Лукас раздражённо, но Матиас остался равнодушен, – А что бы случилось, если бы я не захотел уходить?       – Мы знали, что ты захочешь, – теперь, когда они не были заперты в стенах больницы, Матиас чувствовал себя счастливее, пока Лукас был в безопасности в его руках, – Разве ты бы захотел остаться? Серьёзно, Люк, я тебя знаю. Ты ещё мою комнату не видел!       Лукас фыркнул и шутливо толкнул его, слыша, как он смеётся, и закрывая глаза.       Вскоре ему пришлось вцепиться в Матиаса, потому что Тино вёл, как самый настоящий маньяк. Он мог бы вести ещё быстрее, и Лукас уже жалел о том, что забрал их именно он, а не Бервальд, который казался гораздо более спокойным и опытным, чем его муж. Швед встретил их, совершенно измотанный. Возможно, дело было в Питере, прыгающем у его коленей и не замолкающем ни на секунду, хотя на часах ещё не было шести утра.       Матиас помог Лукасу подняться и дойти до дома, но едва не уронил его, когда мальчишка подбежал к нему, обхватывая его колени. Тино усмехнулся, проходя мимо них, что поцеловать Бервальда, а Эмиль, не говоря ни слова, скрылся на кухне.       – Ты дома! – Питер вытянул шею, заглядывая в лицо Матиаса и светясь от восторга, –       Тебя не было целую вечность! – когда парень наклонился к нему, взъерошивая его волосы, мальчик, кажется, впервые заметил, что Лукас здесь, – Почему твой друг здесь? Он тоже ушёл из больницы? Вы сбежали? Теперь вас разыскивает полиция?       – Ничего подобного. Я остаюсь только на сегодня. Тебе придётся отпустить меня – я должен помочь Лукасу, ладно? Он всё ещё болеет, так что я должен за ним присматривать, – несмотря, на жалобный возглас, Питер отпустил его, и он смог держать Лукаса крепче, – Давай поднимемся наверх, ты можешь присесть и отдохнуть, пока ты здесь.       – Я не во всём зависим от тебя. Я и сам могу ходить, – сказал он сухо, но его колени дрожали и подгибались. Он нахмурился, видя безрадостное выражение лица Матиаса, и позволил ему взять себя под руку, – Не понимаю. Как состояние моего сердца может мешать мне ходить?       – Базовая школьная биология, Лукас. Твоё сердце влияет на состояние всего твоего тела, а ещё потеря веса сделала твои мышцы слабыми...Сдал же как-то этот предмет, –       Матиас довольно ему улыбнулся, когда они поднялись по лестнице, и открыл первую дверь слева, – Моё скромное пристанище– Эй, Гамлет! Как же я скучал по тебе, мальчик! Когда Матиас отвлёкся на крупного, громко мяукающего кота, Лукас воспользовался возможностью оглядеть его комнату. Он ожидал увидеть здесь беспорядок, но она оказалась на удивление аккуратной – либо у Матиаса были скрытые черты, либо кто-то из его опекунов навёл здесь порядок в его отсутствие. Норвежец подошёл к кровати и устало опустился на её край, проводя пальцами по красной ткани. Вскоре Матиас сел рядом, тут же разваливаясь и тяжело вздыхая.       – Здорово быть за стенами больницы, да? Клянусь, я бы умер от счастья прямо сейчас, вернувшись в свою родную кровать...– он потянул Лукаса за руку, пока тот не улёгся рядом, тесно прижавшись к нему и уткнувшись в его шею. Запуская пальцы в его светлые волосы, парень заговорил снова: – Я люблю тебя, Лукас.       – Так и знал, что ты снова скажешь это, – Лукас обнял его за талию одной рукой, невольно закрывая глаза, – Ещё так рано. Побудешь моей подушкой, пока я сплю, ладно?       – Лу-кас! Так нечестно! – капризно воскликнул Матиас, поворачиваясь в кровати, – Ты собирался провести со мной этот день, а не проспать! В больнице ты спал целых двенадцать часов! – он замолчал, не услышав от Лукаса ответа. Его грудь равномерно вздымалась и опускалась. Парень снова вздохнул и дотянулся до края одеяла, укрывая их обоих. Да, он был немного расстроен, но он не собирался будить норвежца – и из-за симпатии, и из-за страха быть им атакованным. Матиас откинулся к изголовью кровати, едва ли не мурлыкая, когда Лукас уснул рядом.       Если это делало норвежца счастливым, кто он такой, чтобы ему мешать?       Через несколько часов совсем рассвело. Для Лукаса это была совсем неудивительно, но Матиас не стал строить планов на этот день.       – Эй, вообще-то план заключался в том, чтобы вытащить тебя из больницы, а не составлять список дел! – сказал он, закатывая глаза и убирая волосы со лба Лукаса, – Чем ты хочешь заняться? Даже не смей говорить, что спать, потому что я тебе не позволю, если только это не подразумевает секс.       Норвежец моргал, смущённо уставившись на него.       – Не торопи события. Ты ведь знаешь, что во время секса учащается сердцебиение? – он продолжил, когда Матиас кивнул, переворачиваясь на спину и слегка улыбаясь, – Моё сердце и так бьётся очень быстро. Велики шансы, что ты просто убьёшь меня, если мы это сделаем. Ты ведь не хочешь, чтобы моя смерть была на твоей совести? – он не ожидал, что Матиас, задумавшись на мгновение, так коварно ему улыбнётся.       – Список вещей, которые мы сделаем, когда ты поправишься, теперь пополнен, – он навис над парнем, оставляя поцелуй на его щеке, проводя пальцами по его лицу. Лукас обнял его рукой за шею, притягивая ближе в глубокий поцелуй, и провёл ладонью по его торсу. К разочарованию Матиаса, они не смогли зайти дальше, потому что Эмиль вошёл в комнату без всякого предупреждения, изо всех сил избегая пары взглядом.       – Из больницы звонили. Они заметили, что вас нет, – он говорил спокойно, но Лукас всё равно отстранился от Матиаса, поднимая на брата взволнованный взгляд, – Я думаю, всё в порядке. Тино ответил на звонок и сымитировал панику из-за того, что вы ушли. Так что они просто извинились и пообещали, что проследят за тем, чтобы вы вернулись. Они знают, что вы ушли по собственной воле, и, кажется, винят во всём тебя, Матиас...Вряд ли они придут сюда...       Матиас решил, что лучшая реакция на эти новости – обнять Лукаса и продолжить целовать его. Эмиль торопливо покинул комнату с полыхающими щеками. Но через мгновение Лукас отстранился, хмурясь.       – Мы можем заняться чем-нибудь, кроме поцелуев? Нет, не это– Я не так хорошо тебя знаю. Вдруг ты окажешься серийным убийцей, особенно теперь, когда ты заманил меня в свой дом? Расскажи мне ещё немного о себе, Матиас.       – Ох. Ладно, хорошо, –удивился он и лёг рядом, позволяя Лукасу положить голову на его плечо, – Что ты хочешь узнать? – услышав это, Лукас понял, что ему, в общем-то, никогда не нравились эти дотошные беседы о чувствах.       – Твой любимый цвет. Любимая еда. Воспоминания. Что тебя интересует. Вся эта эмоциональная чушь, с которой люди обычно открываются друг другу.       – Не думал, что тебе интересно такое, – ответил датчанин, улыбаясь и оставляя лёгкий поцелуй на его щеке, – Мой любимый цвет – красный, очевидно. Из еды мне нравится мясо. Любое. Я заваливаю химию, а мой любимый предмет – история. Я состою в школьной футбольной команде...но, вообще-то это зависит от моего состояния. Если верить Бервальду и школьному учителю музыки, у меня нет слуха. Я провожу свободное время за чтением, но ребятам в школе не говорю, потому что...что ж, они считают это странным. Я должен поддерживать репутацию, знаешь ли. И я уверен, что некоторые школьные зубрилы часто замечают меня в библиотеке, но, наверное думают, что я пролистываю книги в поисках картинок и не читаю, – Лукас неожиданно рассмеялся, к удивлению обоих, и Матиас почувствовал себя намного счастливее, – О, и лучшее моё воспоминание – это день, когда Бервальд в первый раз принёс Питера домой.       – Правда? – Лукас поднял на него взгляд, чувствуя улыбку на своём лице, – Расскажи, как это было, – Матиас кивнул в согласии, обнимая его крепче и размышляя вслух.       – Что ж...это было уже пять лет назад. Подружка Бервальда была беременна – нет, ты не ослышался – и он уговорил её оставить ребёнка, если он сможет о нём позаботиться. Он работал в фирме своего отца и не спал ночами, чтобы сделать детскую кроватку. Я помню, что он работал постоянно, чтобы накопить достаточно денег. А второго сентября он позвонил моей матери и рассказал, что у него родился сын, и он привезёт его домой в течение недели. Это было ещё до того, как он познакомился с Тино. Он копил деньги, чтобы построить дом за свой счёт, и прежде чем ты спросишь – я не имею понятия, как он это сделал! Он вернулся из роддома с маленьким ребёнком, и он был таким чертовски милым, Лукас! Да. Я бы так сказал, – добавил он игриво толкая фыркнувшего норвежца, – Он был милым. Бервальд не хотел показывать его никому из нас и не давал брать его на руки. Казалось, что он просто не доверял его никому из нас. Это было не лучшим проявлением чувств, но он правда очень любит его. Тино поначалу выполнял работу его сиделки.       – Хорошая история, – сказал Лукас, прижимаясь к нему ближе, – Не ожидал услышать такое от тебя. У тебя есть скрытые стороны, Матиас.       – О, не стоит. Я всегда хорош. Твоя очередь. Я открыл тебе своё сердце, теперь открой мне своё.       – Серьёзно? – норвежец поморщился, заставляя Матиаса рассмеяться, и шумно вздохнул, – Ладно. Мой любимый цвет – синий. Мне нравится рыба. С учёбой всё в порядке. Есть музыкальный слух. Я играю на скрипке в школьном оркестре. Одно из счастливых воспоминаний – это день, когда Эмиль разозлился, потому что наша мать не позволила ему взять с собой Пуффина. Она решила пойти с нами по магазинам – не знаю, как ей это пришло в голову – Эмилю было всего шесть, и он совсем недавно получил своего тупика. Вообще-то мне он не нравится, но Эмиль начинал плакать, когда мама хотела оставить его дома, так что я присоединился к нему, пока она не согласилась. Поверь мне, наблюдать его капризы было так весело.       – Ты? Плакал, чтобы Эмиль добился своего? Боже, как же ты его любишь, – тёплое дыхание Матиаса щекотало кожу на его шее, когда он обнял его крепче, – Это мило. Не ожидал, что Эмиль мог выдавать такое. Это было забавно?       – Очень. Есть ещё что-то, о чём ты бы хотел меня спросить?       – Эм...– парень задумался, хмуря брови, – Как ты относишься к мысли завести ребёнка?       Лукас молчал, воспринимая его слова и мрачнея.       – Ты серьёзно хочешь детей от меня? Не удивительно, что ты заваливаешь некоторые предметы. Не знаю, ушло ли это от твоего внимания, но мужчины не могут иметь детей вместе, и я знаю тебя совсем–       – Да, да, мы уже проходили через это, – перебил его парень, – И чёрт, я же не настолько идиот! Я имел в виду, усыновить ребёнка в будущем. Мы могли бы вырастить Матиаса младшего и стать для него прекрасными родителями...погоди, какие женские имена тебе нравятся? Потому что девочка – тоже здорово! Я бы построил ей замок из конструктора, мы бы устраивали чайные церемонии и покупали ей милые платья...нет, я хочу несколько детей! Как это звучит?       – Тебе не стоит позволять этим мыслям зайти слишком далеко, – удивлённо покачал головой Лукас. Они познакомились всего несколько недель назад, а теперь лежат здесь и планируют будущих детей. – Мне и тебя хватает с головой. Спасибо.       – Но ты ведь обожал Эмиля, когда он был маленьким, – надулся Матиас, ясно давая понять, что он недоволен ответом. – Если ты любил своего младшего брата, когда он был ребёнком, что мешает тебе полюбить своего собственного?       – Потому что Эмиль тихий и хорошо себя ведёт. Я не собираюсь следить за версией тебя, которая больше плачет и создаёт больше проблем. Позаботься о себе, прежде чем обсуждать это.       – Ладно. Просто я представляю детей, как уменьшенные версии Эмиля. На таких ты бы не жаловался! – Матиас попытался пропустить мимо ушей большую часть, из того, что сказал Лукас, и он тяжело вздохнул. – Однажды я попробую уговорить тебя. Но знаешь, есть ещё кое-что, что я хочу услышать. Ты любишь меня?       Услышав его тихие искренние слова, Лукас закатил глаза.       – Мы уже много раз говорили об этом, Матиас.       – Да. Но я хочу, чтобы ты сказал ещё что-нибудь об этом, – он без зазрения совести пытался изменить решение Лукаса в свою пользу, отвлекая его и покрывая его шею поцелуями. Это сработало.       – Да. Я не влюблён в тебя, но люблю больше, чем друга. Теперь ты счастлив? – в голосе Лукаса звучало раздражение, но он совсем не пытался прекратить эти ласки.       Матиас долго молчал, а потом обхватил его лицо ладонями, глубоко целуя.       – Очень.

***

      Примерно через час Матиасу пришлось держать Лукаса над раковиной, пока он заходился в очередном приступе кашля. Для обоих было ясно, что ему становится хуже. Двадцать минут попыток выровнять дыхание и брызги крови, покрывшие белую эмаль, были тому доказательством. Норвежец находил отговорки, чтобы не заставлять остальных волноваться. Матиас послушно выполнял все его просьбы, заметно успокоившись, когда он согласился принять лекарства.       Утро незаметно перешло в полдень. Весь оставшийся день Матиас читал ему, пока Лукас пытался поднять его подавленное настроение, из которого меланхолия вытеснила всю радость. Всё подошло к концу этим вечером, когда Лукас лежал без движения, тесно прижавшись к парню, пока тот тихо читал вслух.       – А потом зазвучала песнь ангелов, окруживших трон. Одни голоса совсем рядом, другие – в отдалении, но все они звенели счастьем...– Матиас пытался достучаться до своего засыпающего ангела, неожиданно замолкая и делая глубокий глоток воздуха, чтобы продолжить чтение. Он перебирал шершавыми пальцами волосы Лукаса, и несмотря на переполняющую его усталость, норвежец боролся со сном. Он не должен уснуть снова. Не сегодня. Не здесь, рядом с Матиасом, который так старается сделать его хоть немного счастливее. Он ясно видел, как тот старается провести остаток дня в спокойствии, через силу перелистывая страницу за страницей и пытаясь сохранить трескающееся по швам самообладание.       – Они превратились в один радостный хор: все от мала до велика – и доброе, счастливое дитя, и скромный полевой цветок, но когда они начали увядать, их бросили на кучу мусора в тени узкой улицы...– Лукас почувствовал, как тёплая капля упала на его лицо, и с тревогой взглянул на Матиаса. Слёзы тихо катились по его лицу, молчаливые рыдания мучительно сотрясали всю его фигуру.       Это был первый раз, когда Лукас видел его в слезах, такого беззащитного.       – Матиас, что случилось? – слыша его волнение, Матиас небрежно стёр слёзы со своих глаз, качая головой.       – Почему ты всегда выбираешь грустные истории? Умирающие дети – серьёзно, Лукас? – Матиас попытался улыбнуться, но улыбка не скрыла печали в его глазах. – Может, выберешь что-нибудь, ну не знаю, более счастливое?       – Большинство произведений Андерсена грустные, – Лукас раздражённо закатил глаза, но что-то больно свернулось клубком в его животе. – И в чём смысл читать что-то, что закончится хорошо? На самом деле всё совсем не так. И это никак не отражает того, что сейчас происходит, – его голос начал дрожать слишком заметно, и он проглотил ком в горле, прежде чем заговорить снова: – Мы оба говорим о том, что будет, когда мне станет лучше. Но мы должны быть готовы к тому, что этого не случится. Мне стало хуже, и мы это знаем, даже если ты не хочешь говорить об этом вслух. Сейчас это становится неизбежным. Матиас, я действительно могу умереть, – он часто задышал, прижимая ладонь к груди и чувствуя, как сердце внутри ударяется о рёбра. Матиас прервал его, касаясь рукой его щеки.       – Что бы ты ни говорил, Лукас, ты, кажется, так и не понял, что Эмиль – не единственный, кого ты можешь покинуть, – небесно-голубые глаза долго и внимательно изучали его, а потом Матиас обхватил его лицо обеими руками, заставляя Лукаса встретиться с ним взглядом. – Если ты умрёшь, ты оставишь и Тино, и Бервальда, и меня. Я потеряю тебя тоже. А я не хочу тебя терять. Я помогу тебе, я клянусь. Я сделаю всё возможное, чтобы ты снова был здоров.       – Ты не можешь сотворить чудо, Матиас, – прошептал Лукас, обхватывая запястья парня и заглядывая в его глаза. – Ты не можешь помочь мне выздороветь, просто желая, чтобы это случилось. Я знаю, ты очень хочешь, но ты ничем не сможешь мне помочь.       Кажется, Матиас, наконец, услышал его, на лице отразилась боль, когда вся невыносимая тяжесть этих слов поглотила его. Он притянул Лукаса ближе, в крепкие до хруста костей объятия, всхлипывая на его плече. Норвежец больше не мог держать себя в руках и вцепился в ткань его футболки, прижимаясь щекой к его шее.       Несколько минут они оставались без движения. Матиас тяжело, горько вздыхал, а Лукас молчал, позволяя беззвучным слезам катиться по щекам. Они прижались так близко друг к другу, что два сердца – большое и сильное, слабое и истощённое – бились в считанных сантиметрах друг от друга, неспособные соприкоснуться. Вместе они звучали, как одно здоровое, живое сердце.       – Я помогу тебе, – прошептал Матиас, и слова призрачно коснулись кожи Лукаса. – Обещаю, я помогу тебе. Ты поправишься, Лукас – я клянусь. Ты не умрёшь. Я не отпущу тебя.       – Я постараюсь, – тяжело выдохнул Лукас, прильнув лицом к его тёплой шее. – Я постараюсь, ради тебя. Ради Эмиля, Тино и Бервальда. Я буду бороться за жизнь. Я сделаю это для тебя.       – Хорошо, – отдаляясь, норвежец видел, как дрожат его губы, – сделай это. Я и не собирался позволить тебе выбрать что-то другое, – они снова прижались друг к другу. Лукас обнимал Матиаса хрупкими руками, пока слёзы тихо катились по его лицу. Он целовал Лукаса в лоб и стирал влажные дорожки с его щёк, пока норвежец не сказал неожиданно:       – Гадкий утёнок.       – Что?        Лукас поднял взгляд на растерянного Матиаса, и его глаза снова наполнились слезами, когда он добавил:       – В этой истории всё заканчивается хорошо. Лебедь живёт долго и счастливо.       Матиас смотрел на него какое-то время, не произнося ни слова. А потом он кивнул, собираясь с новыми силами, и открыл книгу, находя нужную страницу. Лукас всё ещё цеплялся за него, обнимая вокруг шеи и прижимаясь к широкой груди. Когда он начал читать, норвежец положил голову на место, где под рёбрами билось его сердце, слушая, как оно бьётся и молчаливо молясь о собственном выздоровлении.

***

      – Он выглядит неважно, Матиас, – пристальный взгляд Тино прожигал Лукаса насквозь. Норвежец сидел за обеденным столом, прижимаясь к Матиасу, а тот крепко держал его, помогая сохранять равновесие. Воздух с хрипами вырывался из его лёгких, и не нужно было заглядывать Тино в глаза, чтобы понять, насколько болезненно он выглядел сейчас. Он был расстроен, когда финну пришлось уйти, чтобы приготовить ужин, потому что теперь казалось, что ему придётся покинуть этот дом ещё до того, как они накроют стол. Каждому было ясно, что им нужно вернуться как можно скорее.       – Я знаю, – раздражённо прошипел Матиас, сжимая руки вокруг Лукаса сильнее в защитном жесте. – Он находится здесь уже двенадцать часов. Я дал ему лекарства, так что этого хватит надолго–       – Как ты себя чувствуешь? – перебил он Матиаса, с беспокойством разглядывая его. – Вам обоим нужно вернуться поскорее. Ты говоришь, что ты в порядке, но ты болен тоже.       Датчанин усмехнулся его словам, а Эмиль наклонился к Лукасу, чтобы с волнением убрать волосы с его лица. Тино добавил:       – Вы оба не в лучшем состоянии, и мы все прекрасно знаем, на какой риск мы пошли сегодня. Ты должен вернуться в больницу вместе с Лукасом, пока ему не стало хуже–       – Боже, да заткнись ты уже! – от этого выкрика остальные подскочили на месте. Лукас широко открыл глаза, видя, как Матиас мрачнеет, глядя на Тино. – Я знаю, что это было опасно. Но ему было так плохо, а я хотел хоть немного его осчастливить. Ты хоть знаешь, как это подавляет, когда ты сидишь взаперти в этой больнице, где отовсюду несёт хлоркой, как будто они так пытаются скрыть запах смерти? Он был так несчастен там, что мне было больно смотреть на него. Я просто хотел дать ему хоть один хороший день, пока он не– Матиас замолчал, подбирая слова, а потом прошептал с грустью: – Прежде, чем он поправится.       Он опустил голову, закрывая глаза. Бервальд подошёл к Тино, похлопывая его по плечу в знак поддержки.       – Я отвезу их назад. Будет лучше сделать это, пока им обоим не стало хуже, – финн отсутствующе кивнул и машинально провёл рукой по щеке Бервальда. На мгновение задержав на нём взгляд, швед протянул Матиасу руку, и он взялся за неё c неохотой, притягивая к себе Лукаса. Норвежец цеплялся за него, ища поддержки: ноги совсем его не слушались, будто налились свинцом. Эмиль подставил ему плечо, на случай, если ему будет нужна помощь. Зажатый между ними двоими, Лукас смог дойти до машины и разместиться на заднем сидении, прижавшись спиной к груди обнявшего его Матиаса. Тино пришёл попрощаться с ними.       – Я рад, что ты навестил нас, Лукас, – Тино проглотил ком в горле, подбирая слова. – Просто...постарайся поправиться, ладно? Мы все будем ждать тебя. Когда тебя выпишут из больницы, я принесу тебе солёной лакрицы! – он приблизился к его лицу, оставляя поцелуй на его щеке, от чего слегка приподнялись уголки его губ. – Пожалуйста, поправляйся. Ради нас.       – Я постараюсь, – Лукас пытался найти в себе силы улыбнуться ему. – Спасибо за сегодняшний день. Скоро увидимся, Тино.       – Не стоит, это всё, что мы можем для тебя сделать, – он сделал шаг назад и захлопнул дверь машины, очевидно пытаясь не казаться расстроенным.       – Мы скоро приедем, – прошептал Матиас, взяв Лукаса за руку и целуя в макушку. – Я знаю, что ты не хочешь возвращаться, но я также не хочу, чтобы тебе стало хуже. Я не могу этого допустить.       – Я знаю, – устало ответил Лукас, сжимая его руку, – ты говорил это так много раз. Но Матиас... спасибо за сегодня. Я...– он сделал глубокий вдох и продолжил дрожащим голосом:– Я никогда бы не подумал, что кто-то будет так обо мне заботиться.       – Почему нет? – сказал он слегка дразняще, крепко и оберегающе обнимая парня. – Ты совершенство, Лукас.       – Неправда. Никто не совершенен.       – Может, и нет. Но в моих глазах ты такой, и это для меня самое главное.       Лукас положил голову на его плечо, оставляя поцелуй на его ключице, прежде чем развернуться в его руках и прижаться к нему всем телом, чувствуя себя в полной безопасности рядом с ним. Матиас обернулся к Эмилю, на мгновение заглядывая в его глаза, но парень закусил губу и отвернулся к окну.       Бервальд высадил их у входа в больницу, так чтобы нельзя было определить, каким путём они её покинули этим утром. Эмиль был вынужден оставить их, обещая брату увидеться с ним завтра. Лукас почти не видел его сегодня, но, кажется, ему просто нужна была передышка после всего произошедшего. Поддерживаемый Матиасом, он дошёл с ним бок о бок до приёмной. Они оба едва не оглохли, когда медсёстры заметили их возвращение. Как Матиас и ожидал, им пришлось выслушать долгую лекцию о том, что они не могут покидать больницу, особенно в их-то состоянии. Оба пообещали не покидать здание до тех пор, пока их не выпишут.       Он снова чувствовал себя подавленным, и глубокой ночью, пока раздражённая медсестра переустанавливала все провода и мониторы, он заговорил в темноте.       – Теперь нас расселят по разным палатам, – он шептал с болью в голосе, крепко закрыв глаза. – Они не хотят, чтобы это случилось снова, поэтому переселят одного из нас. Скорее всего, это буду я. Это я предложил тебе уйти, а ещё они не хотели бы, чтобы–       –...мне стало хуже, – тихо закончил Лукас. У него тоже возникло такое впечатление: персонал больницы теперь пристально наблюдал за ними, и вряд ли подобные отношения возникали раньше между их пациентами.       – Теперь они постоянно будут угрожать мне, чтобы я не трогал системы. Говорят, что не станут ничего делать и позволят мне истекать кровью, пока я не умру, – Матиас издал странный звук – не то вздох, не то всхлипывание, не то усмешка. Лукас попытался подняться.       – Я лягу с тобой.       – Нет, – тут же ответил Матиас, предотвращая его дальнейшие попытки, – лучше я к тебе. Тебе нельзя вытаскивать системы, только не из-за меня. Я и так достаточно навредил тебе сегодня.       Он неаккуратно вытащил иглу из-под кожи, прошипев от боли, но через несколько секунд уже был рядом с Лукасом. Ему пришлось подвинуться, чтобы дать парню достаточно пространства. Матиас, казалось, боялся прикоснуться к нему, чтобы только не разрушить хрупкую фигуру.       – Ты можешь трогать меня, знаешь, – он взглянул в синие глаза Лукаса, сосредоточенные на нём. – Я не сломаюсь, если ты прикоснёшься ко мне.       – Правда? – переспросил он, осторожно поглаживая лицо Лукаса ладонью. – Ты казался мне таким маленьким, ещё когда я встретил тебя. В смысле, ты же на целую голову ниже меня ростом. Но теперь ты ещё и истощён. Я просто боюсь случайно сделать тебе больно, Лукас, а я никогда бы этого не хотел. Ты – всё для меня, слышишь?       – Ты всегда такой драматичный, Матиас, – норвежец первым придвинулся ближе, обнимая его и прижимаясь лицом к его груди. Матиас пытался ответить ему, скользя руками сквозь спутанные провода. – Я знаю. Ты не причинишь мне боль. И сегодня – Матиас, это было прекрасно с твоей стороны. Тебе было совсем не обязательно делать это, особенно для меня. Когда я встретил тебя, я подумал, что ты просто очередной раздражающий придурок, но ты замечательный. Если ты дашь мне ещё один шанс, я точно влюблюсь в тебя, – он почувствовал улыбку Матиаса кончиками пальцев, и парень поцеловал его в макушку.       – Я не исполнил и половины из того, что планировал на этот день с тобой. Прости, столько времени и сил ушло впустую. Но я обещаю: когда ты поправишься и тебя выпишут, я в ту же минуту заберу тебя с собой, и мы проведём целый день вдвоём. Звучит здорово?       Его голос был полон надежды, и Лукас грустно улыбнулся.       – Конечно. Сегодняшний день тоже прошёл хорошо. Мне понравилось. В конце концов, я узнал о твоих планах завести детей, даже если их невозможно воплотить в жизнь.       – Эй, это лучше, чем то, что ты мог бы придумать, – Матиас снова пытался забыть о том, что Лукас мог не прожить столько лет, чтобы завести детей. Но норвежец прогнал эти мысли из его головы, укладываясь на его груди и слушая, как он напевает что-то.       – Ты же говорил, что у тебя нет слуха?       – Ага. Только для этого не нужен талант.       – Мне нравится. Это успокаивает.       В это мгновение Лукас смог забыть о своём ужасном здоровье и умирающем сердце, засыпая в объятиях любимого человека, и последним, что он мог вспомнить, был ещё один осторожный поцелуй Матиаса на его лице.