О чем я молчу

      Я играю с потолком в гляделки каждую ночь. Ни разу еще, конечно, не выиграл, потому что у потолка нет глаз, но с ужасом жду того дня, когда они появятся. Я знаю, как они будут выглядеть: светло-карие, обрамленные густыми темными ресницами. У моей сестры были красивые глаза.       Смотрю в синеватый от темноты потолок и боюсь повернуть голову. Она стоит справа от кровати и смотрит на меня, ждет моего взгляда, чтобы заговорить. У нее тот же звонкий голос, что и десять лет назад, когда ей было восемь, и выглядит она так же. Десять лет изо дня в день (из ночи в ночь) на ней все тот же джинсовый комбинезон с вечно болтающейся лямкой и горчичная водолазка с горлом. Каштановые волосы заплетены в две тонкие косички, а на ногах — ярко-желтые резиновые сапожки с какими-то зелено-синими разводами (видимо, предполагалось, что это узоры).       В тот день мы пошли гулять. Как любому двенадцатилетнему мальчику, мне было неинтересно с младшей сестрой, но после очередного скандала в духе «ты со мной никогда не играешь!» и «ты худший брат в мире» родители настояли на этой прогулке. Я был недоволен и бесцельно шел по двору, злобно избивая палкой высокие сорняки. Мы жили на самой окраине города, и сразу за четырьмя домами, окружавшими детскую площадку, начинался лес. Это был совсем новый район в маленьком городке — четыре новостройки одиноко высились среди пустырей и деревьев, не вписываясь в общую картину. Папа получил квартиру на работе, и, несмотря на отдаленность, мы были рады наконец съехать из нашей старой однушки, в которой с появлением маленькой Риты стало совсем тесно. Зато, пока родители не видели, можно было бегать до леса и собирать там палки для игр или пытаться поймать белочек, скачущих по деревьям. Я и другие местные мальчишки постоянно ошивались где-то на краю лесного массива.       — Что мы будем делать? — Рита тогда шла позади меня, наблюдая, как я вымещаю свою злость на ни в чем не повинных растениях. Я сначала подумал, что реплика прозвучала только в моих воспоминаниях, но потом отчетливо услышал голос девочки сбоку.       Сегодня, родная, мы снова будем играть в твою любимую игру.       Но в тот далекий пасмурный день я лишь мрачно пробурчал «не знаю» и пошел в сторону качелей. Рита бежала за мной хвостиком.       — Я хочу поиграть в домик!       На площадке стоял маленький вонючий детский домик. Несмотря на его популярность в качестве туалета, девочки все равно играли там довольно часто. Рита любила «дочки-матери», она и тогда потащила с собой любимую куклу. В ее играх я всегда должен был быть папой, что мне жутко не нравилось.       — Ну и играй, — я не собирался проводить время с сестренкой. Я тогда не понимал, с какой стати я вообще должен был? Она была маленькой и противной, и во время игр только и делала, что тыкала мне в лицо своими куклами и говорила, что делать.       Услышав мой ответ, Ритка опять собралась заплакать.       — Ты скучный! Тебе все неинтересно, — она топнула ногой, а я только сильнее раскачался на цепочной качеле. Жалко, что на таких нельзя делать солнышко.       — Это ты скучная. Ты еще маленькая, а я интересуюсь нормальными крутыми вещами.       От сестренки было бы легче избавиться, если бы вокруг был хоть кто-нибудь. Но совсем недавно прошел дождь, и все ребята сидели дома. На площадке не было компании ни для меня, ни для Риты. Из-за отсутствия людей время как будто замерло, что навевало еще большую тоску. Я отчетливо помню, как с завистью подумал, что Женька из соседнего дома сейчас играет в новых «ассасинов» у себя дома, а я сижу с дурацкой младшей сестрой.       — Тогда покажи мне, что ты любишь, я тоже хочу!       Фраза опять прозвучала не в мыслях, а слева от меня. Что же ты делаешь, Ритка? Я сглатываю и закрываю глаза, сдерживаясь изо всех сил. Я не должен повернуться.       Я тогда очень разозлился. Девочка продолжала капать мне на мозг, упрашивая показать ей «крутые вещи». На доводы вроде «ты еще маленькая» и «тебе это не понравится» сестра не обращала никакого внимания.       Какая же это была глупость.       — Ладно! Пошли.       Я решил напугать девочку, чтобы она отстала раз и навсегда. Ничего лучше, чем завести ее в лес, а потом незаметно спрятаться, я не придумал.       Не выдерживаю и поворачиваю голову. Рита улыбается. В голове все начинает крутиться болезненным вихрем, образ за образом. Я закрываю глаза и опять начинаю плакать. Каждую ночь, как глупо. Так же глупо, как все, что было важным десять лет назад: новые видеоигры, приставучая сестренка, мнимая свобода. Как бессмысленно.       Я зашел далеко вглубь леса, намного дальше, чем обычно, и был уверен, что помню дорогу. Когда Рита отвлеклась на какие-то цветочки, торчавшие на маленькой полянке, я неслышно отошел за кустарник и присел, наблюдая за сестрой сквозь сплетения веток. Какое-то время она совсем не замечала моего отсутствия, увлекшись игрой. А потом на полянку вышел маленький кабанчик. Просто вышел, видимо, не заметив Риту. Она же, моментально обратив на него внимание, медленно пошла в его сторону, очевидно, надеясь погладить или поиграть, или что-нибудь еще — маленькие кабанчики милые, как раз во вкусе любопытной второклассницы.       Когда поросенок завизжал, испугавшись, и убежал куда-то обратно в кусты, Ритка позвала меня по имени в первый раз. Я не откликнулся.       Чем дальше я вспоминаю, тем размытей становятся картинки. Какое-то время я совсем ничего не помнил, но всякие мозгоправы вытянули у меня воспоминания, слово за словом, и вернули мне весь этот кошмар.       Из леса вылетел ужас. Огромный расплывчатый сгусток чего-то черного, на длинных, неестественно выгнутых ногах и с дырой вместо рта, полностью покрытой зубами изнутри. Рита даже не успела разглядеть его. А я побежал. Сразу, не раздумывая. Рита истошно завопила мое имя во второй раз. Мне казалось, что ужас бежит за мной, но он в это время рвал мою сестру на куски, размазывая кишки по деревьям и заливая кровью маленькую полянку. Я видел это мельком, издалека. Много красного.       В последний раз я слышу свое имя не в воспоминаниях, не сбоку, а как будто сразу везде, одновременно тысячей голосов. Это Рита кричала где-то в лесу, когда я был где-то уже далеко. Открываю глаза и вижу ее. Красивую маленькую счастливую девочку. Живую. Я знаю, что через мгновение ее лицо сменится отвратительным ртом, что разорвал ее, и из него на пол повалятся внутренности, повсюду расплескивая кровь, но все равно смотрю на него, надеясь запомнить его таким. Рот спрашивает, почему я не играю с сестрой.       Потому что с ней уже поиграл ужас.       Потом, когда я пришел домой, я даже не мог сказать, где Рита. Не помнил. В руках у меня была ее кукла — отдала мне, когда нашла красивые шишки. Организовали поиски, нашли кровавую кашу, от нее оставшуюся. Сказали, что ее разодрал разъяренный кабан. Я не поверил.       Когда мне возвращали воспоминания — «закрой глаза, вспомни тот день, расскажи, что слышал и чувствовал, чем пахло» — я отчетливо увидел ужас. Не знал, как назвать его в первый раз, и назвал так. Меня пытались убедить, что это был просто кабан, но я-то знаю, что это не так.       Я-то знаю, что это должен был быть я.       Каждую ночь сестренка приходит ко мне, чтобы напомнить об этом. Сказать, что я привел ее в лес, а потом убежал. Сказать, что это мой кишечник должен был висеть на кустарнике.       Ее новая любимая игра.       Дневной свет ей больше не нравится, поэтому она исчезает с первыми лучами солнца. Весь день я могу спокойно жить своей жизнью, но стоит только мне щелкнуть выключателем ночника, она снова тут. Но пока она не беспокоит меня в дневное время, я могу жить дальше, как ни в чем не бывало. Падать, ломаться, умирать, бояться, но ведь жить, пока есть силы вставать по утрам. Я так и не сказал своему психиатру, что Рита играет со мной. Я должен ей много ночных игр.       А по утрам я иногда слышу крик где-то в соседнем лесу.