О чем я молчу

      Моя работа — тяжелая и неблагодарная, но необходимая. Я стягиваю перчатку и вытираю со лба пот, ненадолго поднимая взгляд наверх. Иногда я позволяю себе думать, что эти переходы, мостики, толстые трубы и вентили, преграждающие путь свету из узких закопченных окон под самым потолком, бесконечны. Это, конечно, совсем не так, — тем более, я работаю обычно на средних уровнях, а не внизу — но под конец рабочего дня так кажется. Я, наверное, не работал бы уже здесь и получил бы второе образование или вроде того, если бы не моя девочка. Кому какое дело, где я работаю, когда любимая всегда ждет меня дома?       Мы с моей девочкой знаем друг друга с самого детства. Трудно поверить, что когда-то она была не моей, а просто девочкой из квартиры напротив. Я никогда и не смотрел в ее сторону, но, когда нам было по девять лет, моя мама умерла. Отец с трудом справлялся с нами — у меня было еще двое младших братьев — и мама моей любимой стала помогать ему. Она теперь и моя мама тоже.       У нас вообще все общее, потому что мы с моим солнцем — единое целое, неразделимые половинки, кусочки пазла… Я невольно осматриваюсь в поисках подходящего сравнения. Вряд ли я найду достаточно красивое среди труб на тепловой станции. Наша любовь такая же горячая, как эти котлы? Звучит забавно, она бы непременно улыбнулась. Все мои дни проходят в ожидании этой улыбки, и я встаю по утрам только ради нее. Не будь моей девочки, никогда бы не было и меня — такого, какой я сейчас.       Нам с ней приходилось трудно: родители много работали, а мы сидели с младшими и занимались хозяйством. У меня вечно не хватало времени сделать уроки, а у нее — помочь мне с этим. Зато мы с каждым днем становились все ближе, из соседей превращаясь в лучших друзей, из друзей — в брата и сестру. А потом и вовсе в любимых — когда я в шестнадцать понял, что влюбился. И мы всю жизнь провели рука об руку, не покидая друг друга и на день. И даже если сейчас моя девочка не со мной здесь, под закопченным котлом, а в нашей маленькой квартире на клетчатом диване, я всегда чувствую ее любовь и посылаю свою в ответ. Я всегда возвращаюсь домой, потому что только ради нее могу дышать.       Да я бы из могилы к ней пришел.       Говорят, что моя работа может свести меня в гроб. В гроб мне никак нельзя — на кого я оставлю свою единственную? Страшно думать о смерти, ощущая в кармане тяжесть маленькой бархатной коробочки. Я долго копил на кольцо, из кожи вон лез — все ради моей девочки. Со дня на день, когда получу оклад, поведу ее в тот ресторан, в который она все мечтает сходить. Моя девочка заслуживает гораздо большего, но я, видно, чем-то порадовал Бога, раз она еще со мной.       Моя дорогая волшебная девочка! Я на все готов, лишь бы ты никогда ни о чем не жалела, лишь бы продолжала освещать мои будни своей светлой радостью, лишь бы обнимала меня по ночам в нашей полутораспальной скрипучей кровати. Как можно жить без твоего смеха под свист чайника ранним утром? Без твоего тихого пения во время готовки, без твоих нежных рук, рассеянно перебирающих мои волосы? Без всех глупых бытовых мелочей, вроде разбросанных по всему дому резинок для волос и вечно падающего с узкого бортика ванны шампуня? Я никогда в жизни не смогу тебя оставить, и даже не стану пробовать. Иногда я думаю, что стоит тебе исчезнуть хоть ненадолго, вокруг меня мгновенно сомкнется тьма, настолько плотная, что задушит и сожрет.       Я могу говорить о моей любимой бесконечно, в основном потому, что думаю о ней ежесекундно. Потому что считаю мгновения до конца смены, в автобусе до дома, потому что дважды не попадаю ключом в замочную скважину от предвкушения долгожданного поцелуя. Потому что если мне придется выбирать между спасением всего мира и твоими нежными ладонями на моих щеках, я выберу второе.       Она встречает меня на том же месте, где я ее оставил. Что-то навязчивое крутится в голове, какая-то неуловимая мысль, важная, но вечно ускользающая.       — Вот я и дома, любимая.       И словно все как всегда — но что-то не так, что-то случилось, а я все никак не могу осознать, что именно. Мы ужинаем вместе, потом недолго смотрим телевизор перед сном, и я целую ее на ночь.       Пахнет неприятно.       Что-то неправильно, но лучше я укрою нас одеялом и обниму ее стройное тело в попытках согреть.       В объятиях моей девочки мне никогда не снятся кошмары — все ужасы мира будто обходят нас стороной, не в силах справиться с силой нашей светлой любви. Во сне я словно попадаю в жизнь еще лучшую, чем у меня есть — хотя лучше жизни, чем с моей любимой, и представить невозможно. Но все сегодня идет не так — кувырком, наперекосяк — и мой мозг обволакивает что-то липкое, настойчивое, какая-то назойливая мысль, так и не высказанная при дневном свете. Меня бросает то в жар, то в холод, и я вижу то, чего не хотел увидеть никогда.       Я двигаюсь медленно, потому что не могу быстрее. Медленно отпираю входную дверь, медленно вхожу в квартиру, и так же медленно из темноты выплывают два чемодана — старый и немного поновее и поменьше. Это чемоданы моей девочки — со старым мы приехали сюда, а новый купили, когда на выходные поехали отдыхать за город, в деревню. Это чемоданы моей девочки, но где она сама?       Она ходит по комнате нервно, роняя слезы на старый пестрый ковер, уже одетая в свое серое пальто. Она держит в руках рамку с нашей общей детской фотографией, и я вдруг так ярко, так отчетливо вижу, что рамка разбита. Трещина, кажущаяся черной, рассекает фотографию ровно пополам, разделяя нас двоих. Меня и мою девочку. Она плачет. Поднимает глаза на меня и поджимает дрожащие губы. Говорит едва слышное «прости».       Она хочет уйти.       И больше словно нет ничего — квартира вокруг рушится по кусочкам, все плывет и пляшет цветными пятнами, в ушах страшно звенит, комната сменяется кухней, серый сменяется красным, а я ничего не вижу, сколько бы ни старался, не могу разглядеть. Только понимаю, что меня всего трясет, а в руках что-то блестит в свете от старой советской люстры.       Это нож.       Я подскакиваю в постели и загнанно дышу, глядя в стену и боясь даже посмотреть в сторону моей девочки. Медленно, дрожащими пальцами откидываю одеяло с нас обоих и сталкиваюсь взглядом с ее мутными, незрячими глазами.       Неправда. Это всего лишь кошмар — горячий, уродливый, невыносимо реалистичный кошмар, не более. Я судорожно вздыхаю и вытираю выступившие вдруг слезы — не хочу, чтобы моя девочка заметила. Кошмары приходят и уходят, а она, моя любимая, самая лучшая в мире девочка, всегда остается со мной.       Я так ее люблю, что даже смерть не сможет нас разлучить.