В дыму

Думала, снимет квартиру, перебьется случайными заработками. Если бы. Пол общины мусолило имя швали, предавшей уважаемого проповедника. Раскроешь личность — вероятно, нарвешься. Днем разрисованные мастерски скрывались. Не различишь, кто обычный клерк, а кто жаждал правосудия. Всюду мерещилась слежка. Хоть Терра и рассчитывала, что без макияжа и в отстойном тряпье ее не узнают, когда она случайно услышала его описание в разговоре престарелых клерков, подумала, что судьба заботилась о ней. ** Сумерки смазывали бугры, земля колола кеды. Терра опасливо замерла, восстанавливая равновесие — камешки предупреждающе стекали по склону в черноту. Позади приглушенно выл город. Ну и место. Подошва шаркнула. Боль ограничила тело до нескольких точек, и притяжение потащило. Дыхание потерялось в трении. Только сдираемая кожа под задравшимися рукавами выбивала выдохи. ** Она появилась на его пороге грязная, скрюченная и донельзя неловкая. Незастегнутая куртка лезла грязью и набивкой, земля на блузе мешалась с кровью. Терра не поднимала глаз, позволяя смотреть брату. Они не виделись два года. Два года с ссоры, когда она посчитала себя взрослой и захотела яркой жизни. Терра думала, ей будет что сказать. Но приоткрывшаяся дверь вырезала его очертания, и Терру сковало. Холод, боль, страх слиплись в стыд — навалилось за все годы. Она не имела права что-либо говорить. Брат посторонился. ** Терра жалась на диване в его гостиной и смотрела в чашку. Покорная и блеклая — ни косметики, ни спеси, сальный хвостик и пуговицы до горла. Почти школьница, какой он хотел ее видеть. Только с животом. На тумбе серели инструменты, под ногами морщился плед, стены пузырились драными обоями. С гвоздя камуфляжными пятнами таращилась форма. Брат сидел рядом так, чтобы не видеть ее лица. Мягкая клетчатая рубашка обнажала майку, над воротом теплела шея с темными пятнами солнца, сжатая низкая челюсть… Терра смутилась и опустила взгляд. Вокруг бродило и ползало. Брат не мог в одиночестве. Сильный и небрежный, в растянутых рубашках, небритый, он подбирал животных. Наглаживал одичавших котов, распихивал по аквариумам мелких гадов, выводил блох бродячим псам. Терра проглотила слезы. Брат повернулся. Потрепал ее по голове и улыбнулся. ** Производственный дым плыл поверху, застилая небо марлей. По бетонному мусору стекала тень, затапливая несмелую тонкую траву, словно комнатный фонтанчик. Такие холмистые площади окружали город, то над ним возвышаясь, то впадая вглубь, и оставались незастроенными. Так типичного для него. Затеряться в умиротворенной кроличьей норе. Терра и не задумывалась, что только ее неслучившаяся учеба держала брата в бетонной степи. Брат обыскал ее пожитки. Невообразимо. И ведь нашел же то, что искал. Отобрал все, что удалось стащить из запасов Вальтера. Ей было нечем заняться. Брат, конечно, попытался загрузить ее работой по дому, но Терра не справлялась. Мышцы крутило так, что не удавалось ни сидеть, ни лежать, ни спать. Оттого и решила, что заняться было нечем, и сосредотачивалась на единственном доступном: на боли. Он застукал ее, когда она рылась в его аптечке. Забрал, попытался отвлечь. А Терра вышла из себя. Начала кидать все, что видела, об стену, а потом и на него полезла. Так и оказалась вышвырнута на улицу — остывать. Приходилось наматывать круги, как муха в банке, и метаться единственной засевшей в затуманенном мозгу мыслью: камуфляж. На гвозде в гостиной. Выстиранный, выглаженный. Не сравнимый с его повседневными обносками. Терра поняла, отчего камуфляж не шел из головы. Терра вспомнила, где видела такие. Велико ли дело. Отскрести от стен ошарашенного видениями подростка. От неожиданного страха свело ноги, и, показалось, судороги усилились. Дыхание сорвалось. Единственный приют — утрачен. Брат будет истреблять таких, как она. Терра не хотела видеть брата в форме военных патрулей. ** Две недели. Две недели пытки, в течение которой брат находился рядом, то выгоняя на проходку, то насильно впихивая еду. Терра впервые за несколько лет увидела мир без мути наркодыма. Мир оказался серым. Космос остался позади — в городе, в прошлом, и отсюда его не было видно. Космос наступал, наверное, ночью, а ночью под присмотром брата приходилось оставаться на диване. Уснуть все еще не получалось и только благодаря кратковременному забытью удавалось скоротать ночь. В один из дней неожиданно стало лучше. Терра смогла поспать около трех часов и чувствовала себя невероятно отдохнувшей. Проснулась от голода. Завтрак, обещанный братом, ждала на свежем воздухе. Огладила живот, осмысленно. Улыбнулась. У нее скоро будет ребенок. Не повод ли начать все заново? ** Казалось, в карьере властвовала собственная экосистема. Из носа текло и мерзло, залатанная куртка едва сходилась на животе. Терра заглядывалась на бетонные нагромождения, нагретые солнцем. Раньше бы взобралась. Однако теперь слишком неуклюжим ощущалось тело, и даже проходки у братовой хибары вызывали одышку. Брат уходил на трое рабочих суток. Отрабатывал дни, которые высидел с ней. Выбирался не обход, а прямиком по холмам, надежно упираясь сильными ногами и придерживая лямку землистого большого рюкзака, когда наклонял корпус, пока не исчезал в белом прожекторе холодного солнца. ** Брат нес родительскую чепуху, а она рассматривала его лицо. Раскосые глаза. У Терры тоже были раскосые глаза, и даже странно, что в этом они были похожи. Он был семейным ребенком. Не к тому времени, когда они познакомились, но когда-то раньше. Умытые, одетые, всегда знавшие, где будут ночевать и что будут есть, такие дети, как трусливые правильные зайчики, мелькали на улице между уроками, прятались в норках и настороженно косились на беспризорников вроде Терры. Беспризорники вроде Терры с презрением смотрели на все те возможности, без которых научились обходиться. ** Ресурсы кончились, предметов быта не хватало, а уцелевшие заводы нацеливались на прибыль. Одежда производилась из шершавой, мнущейся ткани, требовала ухода, влекла дополнительные приобретения. А затем стремительно снашивалась. Клерки, заслепленные этикетом, полагали, что иначе не бывало. ** Брат притаскивал витамины — банку они делили на двоих. Говорят, когда-то слово витамины употреблялось не только во множественном числе, и имелось этих витамином много. Как расщепить название с этикетки по буквам. Когда-то эти расщепленные буквы объединяли, создавая витамины особенные. Для детей, беременных, стариков и просто неравнодушных к своему здоровью. Когда-то было много и детей, и беременных, и стариков, и неравнодушных. Когда-то медицина была доступна. Когда-то в больницах не было солдат. Людей не повязывали из-за странных шрамов или крупиц краски в волосах. ** — На свиданку?.. Симпатичная?.. Познакомишь? Терра лежала поясницей на валике и любовалась. Побрился. Рубашка, кажется, новая. Брат молчал, проверяя карманы, и на подстрекание не поддавался. Спокойная мужественность. Вода в кранах снова шла с ржавчиной, и его волосы слегка окрасились. Как в детстве. Свежевыбритый, в стройнящей серой рубашке и этим окрасом волос брат снова походил на нетронутого жизнью мальчишку. Волосы брата выгорали до оттенка глинистой земли. Цвет напоминал самодельные слизкие кувшинчики, отшлифованные теплом детских рук. Такие кувшинчики застывали за ночь. А утром безжалостно и весело бросались, и разбивались — труд не ценился. Его волосы пахли застывшей на одежде глиной. Терре же достался оттенок мерзкий, коричнево-зеленоватый. Неудивительно, что она повадилась втирать черный красящий порошок едва закончив младшие классы. Терра едва держала глаза открытыми, чтобы дольше на него посмотреть. Она не высыпалась — стало трудно найти удобное положение. Сейчас это, наконец, удалось, и Терра, разомлевшая, обездвиженная больной спиной, понимала, насколько ему доверяла. Терра повторила подначку предельно желчно … и поразилась, насколько затравленно это прозвучало. Внутри сжалось. Брат не должен был этого слышать. Брат улыбнулся. Хоть что-то. — Покорми животных. Буду поздно, у меня встреча. Отлегло. Рядом с ним она все еще ощущала себя школьницей, даром, что своеобразие ее биографии выставлялось на показ огромным животом. Терра сокрушалась. Что было бы, послушайся она его? Жаль, что приходилось называть его братом. Иначе была бы возможность за него бороться. ** Грим четко делил лица на белое и черное, и такое мышление въелось в сознания с краской. Терра делила людей на клерков и разрисованных, забыв, что в гриме случались серые подтеки, и некоторые люди не определялись. Разрисованные, испугавшиеся свободы, и сдерживающие себя законами офисов. Клерки, свободы жаждущие. Ищущие забвение в допотопных доступных веществах и свободу в клубах. Там же забвение нашла когда-то Терра. Отошла от иерархии и окунулась в стробоскопные кадры, грохот и безнаказанность. Ирма появилась из неоткуда. Появилась оттуда, куда сбегают от бытия. Ирма появилась из воспоминаний, переходящих в бред. Из ночной темноты в глазах, из электричества, от испарины дыма с начинкой, из боли, из воспоминаний о ломке. Ирма появилась из мира свободы и привязала Терру. Ирма с самого начала была странной и неправильной. ** Терра чувствовала себя обманутой. Все исказилось. Ей представлялась большая готическая квартиру, уважение тусовки, восхищение и привязанность Вальтера, он, склоняющийся над дорогой колыбелькой… Ирма оказалась неудобной. Ей пока нельзя было гордиться, она не вызывала восхищение и зависть. Не радовала. Брат притаскивал детское барахло… и уходил. Запирался в комнате, шуршал страницами, что-то высчитывал, растворялся в быту, исчезал на работе и таинственных встречах. Он устраивал собственную жизнь и больше не посвящал Терру в подробности. Она оказывалась наедине с непонятным, орущим и чего-то требующим существом. Терра была уверена, что брат должен был ей помогать. Так уж повелось, что он взял за нее ответственность, и Терре хотелось, чтобы эту ответственность он нес до конца. Терра злилась, что намерения брата изменились. Что брат поумнел. Хваленная семейная жизнь, к которой ее приобщали медиа, оказалась фальшивкой. Терра только сейчас задумалась, почему разрисованные не заводили детей. ** Застой подпитывал хандру. Вместо тусовки — оторванность. Неухоженность и загнанность — никакого величия. Терра всерьез задумалась о том, что лучше бы оказалась бесплодной, как большинство современных людей, однако прожила жизнь яркую, безумную и бездумную, не оставив этой жизни следов. Проснуться бы с Вальтером. Чтобы не случилось ссоры, допотопного клуба. Ошибки. Чтобы безбашенная жизнь распылялась дымом в звездное небо. ** Проще оказалось обложить девчонку одеялами и ускользнуть. Тянуло в город. Однако вблизи высилось лишь старое кладбище, а дальше, по обочине разбитой трассы — россыпь убогих баров. Оставалось изводиться воспоминаниями, заглатывая застойный карьерный воздух. В тайне хотелось, чтобы однажды брат заметил. Возмутился, возможно, наорал, обвинил в несостоятельности, бросил пару слов о разрисованных… и освободил Терру от этого кошмара. Однако девчонка оказалась достаточно вялой, чтобы довольствоваться таким уходом, и внимания брата, вопреки ожиданиям, не привлекала. ** Терра не знала, что делать с ребенком. Предыдущая жизнь не подготовила ее к постоянству. Планов дальше рождения наследника разрисованного братства Терра не строила. Триумфа не случилось. Несущественные Ирмины достижения вызывали лишь недоумение. Ирма такое отношение чувствовала и вела себя преувеличенно осторожно. Терре хотелось выть. ** Неужели брату было все равно, что Терра, оставляя дочь, уходила по ночам? Или он позволял передохнуть? Или изматывался настолько, что и вправду не замечал? Терра осматривалась: научившись преодолевать путь наверх, заходила дальше, выведывая, какие бары работали, и чем там можно было поживиться. Неухоженная, замаравшаяся, она не выделялась среди присутствующих опустившихся пьянчуг. ** Терра ждала, что будет легче. Интереснее. Возможно, когда Ирма подрастет, с ней станет понятнее, можно будет поболтать, научить своему, правильному мировоззрению. Однако та росла, и становилось хуже. Ирма привязывалась, требовала внимания, не желая отпускать мать. Ирма делала худшее — заявляла о своей любви. Терра злилась. Из-за стыда, что такую же любовь не чувствовала.