Сборник имейджинов

      — Нет-нет, верни обратно! — моментально начинает протестовать Томас, как только замечает на экране интересный снимок, который ты также быстро перелистываешь.       До полного переезда через два дня вы решили разобрать не только основные вещи из комнат (мебель вы захотели оставить новым жильцам, а сами предпочли обустроить новое место жительства по-своему), но и заглянуть на чердак, куда последние лет десять твои родители скидывали весь старый хлам.       Одежду, из которой ты выросла или которая в своё время просто вышла из моды, вы отдали на благотворительность, мебель выставляли в течение пары лет на распродажах около дома, а вот старые побрякушки и вроде ценные как память, но абсолютно бесполезные в практике детские рисунки, поделки и старые альбомы отдавать было бессмысленно, а выбрасывать жалко. Общим семейным сбором было принято решение отнести всё на чердак, где воспоминания хранились не под десятью замками, а всего под одним, но всё же пыли собирали столько же, сколько и двухсотлетние реликвии.       Как скоро вы найдёте твои детские фотографии стало вопросом времени и любопытства твоего жениха. Отказывать было неудобно, да и так выгодно выставленный около стенки диапроектор лишь подначивал на то, чтобы просмотреть старые снимки.       — Это кто такой маленький и чумазенький? — Холланд по-доброму смеётся и указывает пальцем на стену, где отображались твои семейные фотографии.       — Ну всё, хватит, — чувствуя подступающую обиду и внутреннюю злость, ты закрываешь крышечкой проектор и нажимаешь кнопку выключения, — наигрались, пора собирать вещи.       — Эй, но мы же не досмотрели, — всё ещё смеясь, возмущается Томас, а затем поворачивается к тебе лицом и замечает, как ты напряжена и пытаешься обнять свои плечи руками, чтобы почувствовать себя в безопасности. — Малыш? — уже осторожно и в разы тише проговаривает Том, — прости, я тебя обидел чем-то? — Холланд приподнимается со старенького запыленного и ранее застеленного плёнкой кресла, делает несколько неуверенных шагов в твою сторону и всё время пытается заглянуть тебе в лицо, но ты настойчиво опускаешь голову, пряча эмоции за волосами.       — Ты не виноват, — сделав глубокий вдох, ты попыталась взять себя в руки, — это мои тараканы.       — Маленькая, ты ведь ещё не забыла, что мы без пяти минут муж и жена, да? — Холланд делает последний шаг к тебе, укладывает ладони на твои плечи и начинает неспеша их растирать, параллельно заглядывая тебе в глаза, — все твои проблемы и тараканы теперь и мои тоже, и мы вместе будем с ними разбираться, хорошо? — он смотрит на тебя так доверчиво и мило, что ты не можешь сдержать улыбки. Поддаёшься его британскому очарованию, льнёшь к его широкой груди, ластишься под его крепкие ладони и утыкаешься носом в шею, вдыхая такой знакомый аромат парфюма.       — Я люблю тебя, — мурлычешь ты, совсем расслабившись в объятиях любимого человека.       — Я тоже люблю тебя, малышка, — Томас аккуратно чмокает тебя в лоб и решается произнести: — Но я хотел бы обсудить, что тебя тревожит сейчас. Если ты не будешь против, разумеется.       С тяжёлым вздохом и звучным сопением, ты отрываешься от Холланда, снова обнимаешь себя за плечи и, кинув быстрый взгляд на возлюбленного, подходишь к столу, снова включая диапроектор.       Том улыбается, когда вновь видит твою милую детскую фотографию, где ты сидишь в луже в одном летнем платьице и смеёшься, перепачканная в грязи, но ужасно счастливая.       — С самого детства я была пышкой, — переключаешь фотографии дальше, точно зная, что они расположены в хронологическом порядке, — и когда ты малыш, то все умиляются твоим пухлым ручкам, ножкам и щёчкам, но когда ты переходишь из одной возрастной группы в другую, при этом оставаясь всё той же пышкой, то отношение людей вокруг меняется. Никто уже не умиляется большим ляжкам и рукам, а за щёчки дёргает в шутку разве что старший брат, чтобы сделать акцент на лишнем весе.       С каждым твоим словом Томас весь тускнеет, как грозовая тучка. Хмурит брови, и ты точно знаешь, что он хочет сказать, но продолжает внимательно слушать тебя, пока ты не закончишь рассказ.       Ноготь болезненно соскальзывает с кнопки, врезаясь в ближайшую трещинку, появившуюся от неаккуратного использования или транспортировки, а, может, и вовсе от времени. Ты тихо шипишь и машинально тянешь палец в рот, как в детстве. Холланд быстро перехватывает твою руку и мягко целует больное место, после чего аккуратно обдувает его прохладным потоком ветра.       — Я понимаю твои ощущения сейчас, сам прошёл через этап перевоплощения из гадкого утёнка в... Секс-символа, — Томас забавно играет бровями, пытаясь разрядить обстановку шуткой, и получается вроде даже неплохо, учитывая то, что ты начинаешь прикрывать улыбку ладошкой и мило хихикать. — Хочу, чтобы ты знала только одну вещь: ты прекрасна для меня такой, какая ты есть. И я очень хочу, чтобы и ты поняла, что твоя красота проявляется во всём: в твоём смехе, твоих очаровательных ямочках, когда ты чему-то искренне радуешься, — начиная перечисление, Том целует называемые места, не давая возможности отпереться и сбежать, — в твоих небольшим морщинках в уголках глаз, когда ты что-то внимательно рассматриваешь, — Холланд снова целует называемое место, а ты морщишь носик, — в твоей привычке поджимать губы, когда читаешь или о чём-то увлечённо раздумываешь, — лёгкий чмок становится совсем мимолётным, но ты успеваешь почувствовать приятный привкус гигиенической помады с запахом ванили, — в твоей привычке наматывать волосы на палец, когда ты нервничаешь. В твоих мягких губах, целующих меня каждое утро для хорошего настроения и в твоих нежных руках, обнимающих меня каждый день, ласкающих моё тело и также искусно работающих с кистями, красками и холстом. В твоих ножках, которые ты закидываешь на меня каждую ночь, пытаясь быть ещё ближе, хотя казалось бы куда ближе, — Том улыбается, отвлекается на твои глаза и теряет мысль. Улыбка сама плавно сходит с губ. Холланд тянется ладонью к твоей щеке и беспомощно щебечет: — Если я тебя сейчас не поцелую, то свет клином сойдётся, божечки, ты такая... — не договорив, парень целует тебя трепетно, неспеша, растягивая процесс настолько, насколько это вообще возможно, наслаждается каждым миллиметром твоих мягких податливых губ, и голову срывает от одних причмокивающих звуков, потому что по ощущениям и правда кажется, что твои губы вот-вот будут съедены и уйдут во владения очаровательного кареглазого британца.       — Ты такой засранец, Холланд, — в шутку шепчешь ты на ухо Томасу, тот улыбается и крепко сжимает твои плечи в своих руках.       — Твой засранец, милая. Только твой, помни это, — укладываешь голову на крепкое плечо и полностью забываешься рядом с любимым человек. Ты однозначно не прогадала, когда выбрала его.