Сборник имейджинов

      — Это безумие. Ты точно чокнулся, я даже не хочу знать скольких... Скольких ты убил ради этого, — спотыкаешься о небольшой залом в ковре и немного теряешь равновесие, стремительно пятишься назад до тех пор, пока не соприкасаешься голенью о жёсткую поверхность стола.       — Сладкая, деньги не пахнут. Особенно шестьсот миллионов, — Дэнни даже бровью не ведёт, когда говорит об украденных деньгах. Затуманенный взгляд едва ли даёт возможность разглядеть на его лице нотки нарциссической ухмылки, но ты точно знаешь, что сейчас, после успешного присвоения такой крупной суммы он доволен собой. Да, более чем.       — Надо было... Надо было слушать Уилла, когда он предупреждал меня о том, что ты чокнутый психопат, Дэниэл Шарп! — последние слова ты выкрикиваешь в лицо со всей ненавистью к поступку некогда любимого мужа.       Набрасываешься на мужчину с никогда прежде не ощущающейся в таких масштабах злостью, колотишь его кулаками в грудь что есть мочи. Дэнни терпит совсем немного, давая тебе самой возможность остановиться, но затем резким движением перехватывает твои руки и стискивает запястья до болезненного визга, вырвавшегося изо рта. Трясёт тебя как тряпичную куклу, на повышенных тонах говорит, нет, приказывает взять себя в руки.       Сил сопротивляться не остаётся, уже через минуту ты мякнешь, совсем не соображая, что делаешь и не зная, чего ожидать от мужа. Тебе страшно. Он и раньше был довольно резок и порой неуравновешен, но этот случай вывел его из колеи настолько, что он не отказал себе в грубом обращении с любимой женщиной.       — Успокоилась? — вопрос скорее риторический, Дэнни просто ждёт момента, когда ты затихнешь и перестанешь вырываться из его железной хватки. Ты, повесив голову, пытаешься вжать согнутые в локтях руки в своё тело, но выходит откровенно плохо, да и боль от стискивания запястий лишь растёт. — А теперь слушай меня. Ты возьмёшь эти деньги и скажешь мне спасибо, потому что я, блядь, делал это ради тебя, ради нас! — слёзы, безостановочно скатывающиеся по щекам, перекрывают напрочь весь обзор, ты направляешь замыленный взгляд на лицо Шарпа, ориентируясь на голос. Плюёшь прямо в него, набрав побольше слюны, после чего едко отвечаешь:       — Пошёл ты, Дэнни! Даже не смей приплетать меня к этому дерьму. Ты всё делаешь только для себя и ради себя. Меня никогда не было в этом уравнении. И сейчас не будет.       Мужчина до характерного скрежета сжимает зубы, прикрыв глаза из-за попавшего на лицо плевка. Освобождает от хватки одну руку и ладонью небрежно смахивает твою слюну.       — Давно бы голову прострелил, если бы так сильно не любил, — голос Шарпа звучит неестественно монотонно. Крылья носа медленно расширяются и сужаются от тяжёлого дыхания. — И, будем честны, дорогуша, ты бы давно ушла от меня, если бы не любила мои деньги. Раньше тебя не заботило, откуда я их беру, ты просто тратила их, а сейчас решила поиграть в святошу. С чего бы?       — Пожалуйста, отпусти, мне очень больно, — едва слышно шепчешь ты, глядя на мужа исподлобья испуганным взглядом загнанного оленёнка.       — А мне? Ты хоть раз подумала каково мне приходится каждый блядский раз? Чем больше денег я приношу, тем больше ты требуешь, — он отступает немного в сторону и обводит рукой деньги, лежащие в сумках на полу, — глянь, это всё тебе, — Дэнни силком тянет тебя ближе к краденному, наклоняет и чуть ли не носом тычет в эти баксы. — Смотри! Всё тебе. Теперь ты не будешь ни в чём нуждаться.       Ты начинаешь плакать навзрыд, боль в запястье становится до того невыносимой, что ты готова закричать в голос, упасть на колени и просить отпустить тебя. Но хватка Шарпа ослабевает сама собой. Ты обессиленно падаешь на холодный кафельный пол, ударяясь голыми коленками о твёрдую поверхность. Прикрываешь лицо руками и пытаешься не захлебнуться в собственной истерике.       — Я вскипел, прости. Мне не стоило этого делать, — через некоторое время, заметив яркие свежие отметины от собственных пальцев у тебя за руках, Дэнни опускается на колени перед тобой, тянется, чтобы осмотреть побои, но ты машинально отпрыгиваешь от него, лишь бы он больше не касался тебя. — Я виноват, но просто посмотри. Эти миллионы покроют любые заживляющие мази и осмотры у лучших врачей. Тем более ты сама знаешь, каким я становлюсь, когда на взводе. Ты подначивала, хотела, чтобы я ударил тебя, но я не стал.       Ответом на его никчёмные извинения служит твой тяжёлый взгляд раскрасневшихся от слёз и полопавшихся капилляров глаз и абсолютное молчание.       — Детка, — он придвигается на коленях ближе, но ты тут же отстраняешься, направляя дуло вытянутого из близлежащей сумки пистолета.       — Не смей. Не трогай меня. Больше никогда не прикасайся.       Дэнни хмыкает, зная, что его пистолет после перестрелки остался пуст и даже если ты и нажмёшь на курок, это будет выглядеть разве что глупо, так как стрелять там уже нечем. Но ты вытаскиваешь из сумки не его оружие, а оружие подстреленного копа. Пистолет Шарп по неосторожности кинул в одну из сумок, чтобы замести следы, так как времени на оттирание собственных отпечатков или капель крови не было.       Две оставшиеся в обойме пули входят сначала в плечо, не давая мужчине опомниться, а затем в середину груди. Дэнни зависает в одном положении на пару секунд, кидает взгляд на ранения. Изо рта вместе с кровью вырываются нечленораздельные отголоски слогов: «Что за...», словно осознание, что в него выстрелили до сих пор не пришло с помощью заветных сигналов в мозг. Шарп с тяжёлым ударом валится лицом в пол, заполняя близлежащее пространство собственной кровью. Настолько стремительно, что шансов на спасение у него не остаётся даже если бы рядом дежурила скорая.       Поверить в то, что сделала невозможно. Оправдания о том, что это была самозащита никак не спасают, боль от резко ударившего осознания произошедшего разливается жгучим пламенем по всему телу. Руки, словно ошпаренные кипятком, на автомате откидывают пистолет. Ты сгибаешься, обхватываешь колени руками и вжимаешься всем телом. Глаза неотрывно следят за увеличивающейся лужей крови рядом. Вскоре она касается твоей обуви, покрывает алым цветом, а помещение окутывается запахом жжённой резины и металла. Вот так пахнет смерть и безрассудство.