Далеко за полночь

Здание ГорСвета, как и подобает советским реликтам, возвышалось над питерскими новостройками серой громоздкой коробкой с обветшалыми, облезлыми стенами. Николай ещё раз посмотрел на листок уведомления в своих руках, в котором его просили явиться по адресу «м. Нарвская ул. Промышленная дом 9» для подписания некого договора о жилищно-коммунальных услугах. Возле входа в ГорСвет стояло несколько жёлтых аварийных машин такого же советского образца, как и здание, и один чёрный тонированный лимузин, который здесь резал глаз своей неуместностью. Юноша чуть дольше задержал на нём заинтересованный взгляд, он чувствовал как что-то смотрит на него сквозь тонированные окна. На душе вдруг стало грустно и уныло, будто из мира высосали все счастливые краски, и он поспешил подняться вверх по широким серым ступеням, оставляя лимузин за спиной. Тучная женщина на первом этаже, выполняющая роль вахтёрши, безразлично посмотрела на листок с уведомлением: — Вам на третий этаж, — сообщила она, убирая листок в ящик. — Только ведите себя тихо, — она даже погрозила пальцем, будто Николай был шаловливым первоклассником. — У Бориса Игнатьевича совещание! Гоголь послушно и удивлённо кивнул, он уже направился к лифту, когда со стороны лестницы послышались лёгкие шаги, в дверях неожиданно появилась уже знакомая ему фигура. — Николай Васильевич, лифт не работает, — радостно сообщил невысокий мужчина из закусочной на «Чёрной речке». — Бинх, очень приятно, — он протянул вперёд узкую ладонь, — рад, что вы пришли именно к нам. — Он сделал многозначительный акцент на последнем слове. Юноша вспомнил недавний разговор за завтраком с мужчиной в дорогом костюме. «ГорСвет…» — снова повторил он про себя, с улыбкой наполняя название новым смыслом. — Просто мне пришло уведомление, — неуверенно улыбнулся и пожал плечами Гоголь. — В наше время никто не приходит по уведомлениям лично, — Бинх хитро подмигнул юноше: — люди предпочитают решать проблемы по почте, издалека или не решать их вовсе… Кстати, как ваше самочувствие? — Ах, да, большое спасибо! — Смущённо спохватился Николай, неосознанно приложив руку ко лбу, — Голова больше не болит, и вообще мне стало намного лучше… — Ну вот и славно, — мужчина потёр ладони друг о друга. — Больше не будем терять времени на любезности, — он двинулся в строну лестницы, — я введу вас в курс дела. Николай поднимался по лестнице и, как заворожённый, слушал невысокого мужчину, который шёл впереди и будничным голосом вещал о том, что занятия по врачеванию и предсказаниям проходят два раза в неделю на седьмом этаже в 701 аудитории, занятия по боевым заклинаниям по субботам, другие курсы появятся позже. — В сумрак не входить без разрешения наставников, — Бинх шагнул в коридор на третьем этаже, здесь тут и там сновали люди, на некоторых была надета желтая униформа с красными буквами на спине: «ГорСвет». — Всё понятно? Николай нервно и коротко кивнул. Они зашли в просторный кабинет, мужчина взял со стола какой-то бланк, слегка подул на него, и в пустых графах появились красиво очерченные каллиграфическим почерком буквы. — Не могу привыкнуть к компьютерам, — виновато пожал плечами Бинх, он положил листок и ручку перед студентом. — Я к печатным машинкам-то лет десять привыкал… Николай Васильевич, подпишите, пожалуйста, вот здесь и здесь… Что с правилами ознакомлены, что решение приняли в здравом уме и трезвой памяти… Вот так, ещё вот здесь… Листок сам выплыл из бледных пальцев юноши и мужчина отошёл с ним к окну, складывая в стопку к остальным. Зеленые глаза Гоголя с интересом скользнули по письменному столу, здесь в большом беспорядке были разбросаны бумаги, пергаменты, гусиные перья, чернильницы и современные шариковые и гелевые ручки. Гоголь не мог сдержать улыбку, он будто попал в сказку, в волшебный сон. Но его взгляд споткнулся об один документ, лежащий ближе всех поверх целой стопки похожих, и мечтательная улыбка тут же слетела с тонких губ. «Сим Свет даёт лицензию на гражданку Раищеву Светлану Георгиевну. 32 года, человек, проживает по адресу… Лицензия выдана: Сотруднику Дневного Дозора, низшему тёмному Аушкину Олегу Степановичу…» Выдана на гражданку, Николай поморщился, звучало странно… — Ну вот, Николай Васильевич, добро пожаловать, — Бинх крепко пожал ему руку, широко улыбаясь и смотря на высокого юношу снизу вверх, он хотел сказать что-то ещё, но его грубо прервали… По этажу прокатился оглушительный грохот. Стены пошатнулись, с потолка белыми хлопьями посыпалась штукатурка, на улице на все голоса взвыла сигнализация. Мужчина терпеливо закрыл глаза и совершенно не литературно выругался. — Я так и знал, — обречённо вздохнул он, направляясь к двери, — они никогда не договорятся… Николай выбежал вслед за ним. Бинх подошёл к кабинету в самом конце коридора, но остановился на почтительном расстоянии. На двери кабинета виднелась скромная табличка: «Гесер Борис Игнатьевич». «Передай Завулону, что Инквизиция близко», — раздался разгневанный голос из-за двери, затем дверь распахнулась, чуть не слетев с петель, и на пороге показался немолодой мужчина с седыми висками и в красном пальто. Гоголь весь подобрался, стараясь слиться со стенкой. Тёмный маг заставлял его трепетать то ли от страха, то ли от восхищения, и юноше совершенно не нравились оба варианта. Яков Петрович тяжело дышал, как и любой человек, тщетно пытающийся скрыть гнев. Его взгляд метнулся по коридору, разгоняя сотрудников Ночного Дозора, и остановился на высоком бледном юноше возле стены. — Николай Васильевич, совсем не рад вас здесь видеть, — кожаная перчатка неприятно скрипнула на резной ручке трости. Вишнёвые глаза нехорошо сощурились: — Давеча за завтраком вы меня плохо слушали? — Я слушал вас очень хорошо… — Николай недовольно поджал губы и взглянул ему прямо в глаза. — Но это мой выбор. — Нежная трепетная тьма в обличии дерзкого света, — Яков Петрович задумчиво наклонил голову к плечу, Гоголь почти чувствовал, как чужой взгляд ощупывал его с ног до головы. — Мне нравится. Он улыбнулся и сделал небольшой шаг вперёд. Между ними вклинилась невысокая фигура: — Ещё шаг, Яков Петрович, и я расценю это, как покушение на Светлого иного и нарушение первого закона Великого Договора, — тихо, с мягкой улыбкой оповестил Бинх. Яков Петрович ответил ему тем же доброжелательным тоном, будто они пили чай в воскресный вечер: — Вы всего лишь маленькая буква закона, — усмехнулся мужчина и снова повернулся к Николаю: — который не сможет вас защитить. Всего доброго, — лёгкий наклон головы, и высокая фигура с идеально прямой спиной и зажатой под мышкой тростью скрылась за поворотом. — Вы знакомы? — Теперь Бинх смотрел на юношу с плохо скрываемым недоверием. — Виделись всего раз, — Гоголь смущённо заправил непослушную прядь за ухо. — А что там произошло? — Он с любопытством кивнул в сторону кабинета, из которого вышел разгневанный Яков Петрович несколько минут назад. Невысокий мужчина воровато оглянулся вокруг, взял Николая под руку и повёл в сторону выхода, понизив голосов до шёпота: — Две недели назад было совершенно убийство одной ведьмы первого уровня светлым клинком, Дневной дозор до сих пор на ушах стоит, их глава - Завулон считает себя глубоко оскорбленным, сам не приходит, посылает свою правую руку, — Бинх неопределённо кивнул, Николай и так понял, о ком речь. — Он считает, что Ночной Дозор теперь обязан согласно Договору уравновесить силы и дать тёмным отомстить… Они дошли до первого этажа и остановились в просторном холле. Льдистые зеленые глаза наполнились непониманием: — Разрешение на месть? — Ну да, — Бинх говорил спокойно, но его руки нервно подрагивали и не могли найти себе места. — Один из сотрудников Ночного дозора первого уровня теперь так же должен умереть или занять место убитой. — Почему? — Глаза юноши округлилось от ещё большего непонимания. — Потому что по мнению тёмных, это сделал светлый. А согласно договору, всё должно быть уравновешено… Гоголь вспомнил слова Якова Петровича: «Совершённый светлый поступок должен уступить место тёмному…» — И что же, ее действительно убил кто-то из ваших? — Николай нахмурился. — Клинок светлый, а кто его в руках держал - никто не знает, — мужчина тяжело вздохнул. — Но начали расползаться нехорошие слухи, что на месте убийства видели какого-то всадника, — Бинх запнулся, но все-таки сказал: — на вороном коне и в дорогой сбруе, говорят, что он и есть — смерть. * Этой ночью Николай долго не мог заснуть, мысли роились вокруг его головы и беспощадно жалили беспокойством. У него начиналась новая жизнь, но при этом он не хотел бросать старую: университет и свою мечту стать писателем. Можно ли быть иным, но оставаться человеком? Изучать боевые заклятья и средневековую английскую литературу? Бороться с тьмой, а вечерами просто сидеть на кухне, смотреть телевизор и пить сладкий чай? Гоголь, под грузом этих невеселых мыслей, медленно уходил на дно, проваливаясь в сон. Сон встретил его кромешной тьмой, будто он по-прежнему лежал в своей спальне, но в его голове, распирая изнутри, проносились чужие мысли, воспоминания, голоса: низкие, высокие, тихие, громкие, хриплые, мелодичные… Тот, кто изобретает пороки, не должен им предаваться сам... Да никакого сравнения, одни слёзы! Галя, да ты послушай меня, меня-то послушай! Грешников там полно, как в церкви в воскресный вечер, не протолкнуться, все мы там будем... Ну что за глупость, милая. Никто не может быть виноватым во всём, каждый виноват в чем-нибудь своём, вина — это, между прочим, узкая специализация. Голова Гоголя становилась свинцовой, она тяжелела с каждой минутой от чужих мыслей, беспощадно вытесняющих его собственные. Страсть часто превращает умного человека в глупца, но не менее часто наделяет дураков умом… Свет признает только труд. Попроси у Света яблоню, и он даст тебе зёрнышко… Вдруг в общем хоре безликих голосов Гоголь различил один знакомый, неотделимый от зримого образа дорогого костюма, кожаных перчаток и запаха свежей икры и крепкого чёрного чая: Так странно смотреть на него… Нежный, чуткий, трепетный с бледной кожей, тонкий, с постоянным смущённым румянцем на щеках… Совсем не похож на тёмного… Николай вцепился в этот хрипловатый голос, стараясь различить только его: Он проклятье и может принести бесчисленное множество бед. Сумрак давно определил его сторону, глупый, глупый мальчик… Звонок в дверь резко выдернул его из сна. Комната вокруг почему-то по-прежнему была окутанной неестественным мраком. На негнущихся ногах Николай вышел в прихожую и открыл дверь. Из парадной на него налетел холодный, пронизывающий до костей холод, затем из темноты в коридор шагнул он. — Николай Васильевич, я же вас предупреждал, — ласково пропел мужчина, его трость, игнорируя законы притяжения, осталась стоять в прихожей, там, где ее оставил хозяин. Николай испуганно попятился назад: — Вы н-ничего не сможете мне сделать, — похолодевшие губы плохо его слушались. — По законам Договора… Я выбрал светлую сторону… — Ноги споткнулись о порог комнаты, Николай и не заметил как они в ней оказались. — Глупый мальчик, я же вас предупреждал, — Яков Петрович развязал галстук и бросил его в угол, затем медленно стянул перчатки с длинных пальцев, в темноте сверкнули драгоценные камни. — Что законы Света не смогут вас защитить, вот, полюбуйтесь, — он протянул Гоголю какой-то листок. «Сим Свет даёт лицензию на гражданина Гоголя Николая Васильевича, 22 года, светлый иной. Лицензия выдана: Сотруднику Дневного Дозора, магу первого уровня Гуро Якову Петровичу…» Николая пробила мелкая дрожь ужаса, он не мог заставить себя пошевелиться, листок выпал из его онемевших рук и мягко опустился на пол. — Раздевайтесь, — с тёплой, почти нежной улыбкой сказал Тёмный. В его руке блеснуло тонкое лезвие кинжала. — Зачем? — Стараясь удержаться на ногах, спросил юноша. — Вы теперь мой, у меня есть на вас лицензия, — Гуро подошёл вплотную, согревая дыханием бледные щёки, — так что отныне, дорогой Николай Васильевич, я могу делать с вами всё, что захочу… — Острое лезвие отодвинуло в строну спутанные чёрные пряди, оголяя длинную шею в вороте ночной рубашки. — Да здравствует Великий Договор... Сильные руки без труда стянули рубашку с узких плеч, не расстёгивая пуговиц, она скользнула вниз по бёдрам и улеглась белым комом у ног. Яков Петрович в костюме тройке, наглухо застёгнутом на все пуговицы, хищно облизнулся, рассматривая открывшейся вид. Матовая кожа цвета слоновой кости, длинные волосы, в беспорядке ложащиеся на щёки, чернее вороньего крыла, безумно длинная шея, впалый живот, испуганно вздымающаяся грудь с фарфорово-розовыми сосками, красные, словно спелая вишня, искусанные губы. — Вы - мое самое удачное приобретение, — доверительно на ухо прошептал Гуро. Лезвие подразнило юношу под подбородком, скользнуло к яремной впадинке и сделало неглубокий надрез над левой ключицей. Николай рвано выдохнул, он не успел почувствовать ожидаемой боли, надрез тут же накрыли сухие тёплые губы, втягивая густую горячую кровь. Мужчина, сделав первый глоток, сжал его в своих руках до боли, со звоном роняя кинжал на пол. Он хрипло и гортанно стонал, выцеловывая тонкую кожу рядом с порезом и снова возвращаясь к нему. — Вы знали, Николай Васильевич, что вампиры были первыми иными, появившимися на земле? — Гуро положил широкую ладонь на длинную шею и развернул его голову к себе, заставляя смотреть в глаза. — Потому многие инстинкты и тяга к крови у нас остались ещё с тех времён, когда не было даже понятия «Светлый», — мужчина поморщился, облизывая алые губы. — Они появились потом, спустя много веков, но я всё ещё помню те времена, когда «Ночного дозора» не существовало, когда весь мир принадлежал нам… Сильные руки скользили по бледной коже, оставляя ожоги. Николаю вдруг резко стало всё равно, по его телу побежали колкие мурашки, внизу живота разлилась тягучая нега. — Какой же из вас светлый, Николай Васильевич, — весело прошептал Гуро, его рука бесстыдно легла на пах Гоголя, нежно сжимая и массируя сквозь тонкую ткань пижамных штанов. — Если вам так нравится то, что я делаю… Николай резко распахнул глаза, он лежал в своей комнате, не шевелясь, и долго не решался посмотреть по сторонам. Он не мог поверить, что это всего лишь сон. Юноша дышал тяжело и загнанно, лоб покрылся холодной испариной, в паху неудовлетворённо ныло и будто скручивало тугой спиралью. Николай зажмурился, прикусил губу и скользнул рукой вниз. Он ласкал себя с силой, широко расставив ноги, кусая ладонь, чтобы заглушить неприличные стоны, и нетерпеливо толкался бёдрами вверх. Он представлял красивую ухоженную ладонь, унизанную прохладными кольцами, на своём члене, представлял нетерпеливое дыхание на своей коже и тихий, глубокий, хриплый голос: «Вы мое лучшее приобретение, Николай Васильевич… Мой глупый мальчик…» Гоголь кончил, под конец не сумев сдержать громкого отчаянного стона и запачкав штаны тёплой спермой. * Чёрный тонированный лимузин стоял под окнами многоэтажки спального района возле метро «Чёрная речка» уже второй час. Водитель недовольно посматривал в зеркало заднего вида на мужчину в красном пальто и хмуро молчал. Мужчина шептал себе что-то под нос с закрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья, обшитого кожей какого-то животного, занесённого в красную книгу, и изредка улыбался странной улыбкой. — В вашем ли возрасте таким баловаться, — всё-таки не выдержал и вполголоса пробубнил водитель. Это был мужчина средних лет с грубыми чертами широкого одутловатого лица. — Это же так, снотворные шалости для детей, ваше благородие. Хотите мы его раз, — мужик хлопнул в ладоши, — и сцапаем, ни одна душа не прознает… — Яким, вот ты вроде сто лет назад извозчиком на Тверской работал, а ума с тех пор так и не набрался. — Гуро, наконец, открыл глаза. Он выглядел до неприличия довольным. — Нам быть умными не положено, это, вон, пусть барин от ума мается, — обиженно проворчал Яким и повернул ключ зажигания. В пятом часу утра лимузин мягко тронулся с места и повернул в сторону Петроградской.